ая глаз.
     - Убили, - коротко ответил Безайс.
     Они подъехали к дороге.  Безайс  остановил  лошадей,  и  Матвеев  пошел
вперед.
     - Мучился он? - спросила Варя.
     - Нет, - ответил Безайс. - Он свалился, как мешок с отрубями.  Я  попал
над сердцем, в плечо, - добавил он.
     Варя передернула плечами.
     У нее осунулось  лицо,  волосы  выбились  из-под  шапки  беспорядочными
прядями. Она беспомощно взглянула на Безайса.
     - Не понимаю, как это вы можете, - сказала она, отворачиваясь. -  Убить
человека! Ты не жалеешь, что убил его?
     - Нет.
     - Ничуть?
     Безайс резко повернулся к ней.
     - Отстань от меня! Чего тебе надо? Ну, убили. Ну, чего ты пристаешь?
     Он  отчетливо  вспомнил  узкую  дорогу,  немую  тишину  леса  и  каблук
Жуканова, подбитый крупными гвоздями. В нем поднималось чувство  физического
отвращения к этой сцене, и, чтобы  заглушить  его,  он  заговорил  быстро  и
вызывающе:
     - Подумаешь - важность какая! Одним блондином на  земле  стало  меньше.
Так ему и надо! Он получил свою долю сполна. Таких и надо убивать.
     Он перевел дыхание.
     - А тебе жалко? Может быть, его  надо  было  отпустить  на  все  четыре
стороны? Как же! Убили - и прекрасно. Одним негодяем меньше.
     - Перестань, - сказала Варя.
     Вернулся Матвеев.
     - На дороге никого нет, - сказал он. - Можно ехать.


ОСКОЛОК КОСТИ

     Они подъехали к  Хабаровску,  когда  уже  стемнело.  Небо  вызвездилось
крупными, близкими звездами,  на  западе  широкой  лиловой  полосой  потухал
закат. По редкому лесу они въехали на гору, и Хабаровск внезапно встал перед
ними. После узкой, неровной дороги и черного леса город показался  огромным.
Над ним колебалось мутное  зарево  огней,  в  сумерках  блестели  освещенные
окнами вереницы улиц. Издали город огибала широкая полоса занесенной  снегом
реки, в синеватом воздухе тонким кружевом выделялся громадный, в  двенадцать
пролетов,  Амурский  мост.  Здание  электрической  станции  горело  красными
квадратами больших окон. И уже чувствовалась торопливая жизнь, шорох  шагов,
теплое дыхание людской толпы.
     - Приехали, - сказал Матвеев, чтобы нарушить молчание.
     Безайс, перевесившись через край саней, взволнованно смотрел на  город.
Хабаровск рисовался ему чем-то отвлеченным, ненастоящим - черным кружком  на
карте. Теперь он колебался внизу пятнами огней  -  большой  город  с  живыми
людьми.
     - Видите, вон там, справа, идет бульвар,  -  говорила  Варя,  вытягивая
шею. - А дальше, по набережной, за той большой трубой, - там  наш  дом.  Ах,
что будет с мамой!
     Безайс не видел ни бульвара, ни трубы.
     "Что будет с нами?" - машинально отметил он про себя.
     Он оглянулся на Матвеева и встретился с ним  взглядом.  Матвеев  сидел,
откинувшись к спинке саней, и сосредоточенно кусал соломинку. Позади острыми
вершинами чернел в небе редкий лес.
     - Это дешевый трюк, - сказал Матвеев,  скривив  лицо.  -  Если  они  на
секунду заподозрят неладное, - все лопнет. Глупо  -  кто  поверит,  что  мне
сорок восемь лет? Это для детей.
     Безайс резко бросил вожжи  и  сдвинул  шапку  на  затылок.  Было  очень
скверно.
     - Но что же делать? - сказал он тихо и виновато. - Старик,  мне  самому
это не нравится. Тут все напропалую, что выйдет.
     Он поднял голову и глубоко вздохнул. Надо было перешагнуть и через это.
     - Ну, а если?
     - Что ж - если...
     И, подумав, прибавил:
     - Все там будем.
     - Где? - с тихим ужасом спросила Варя.
     Она была напугана до смешного, до меловой бледности,  и  Безайсу  стало
совестно при мысли, что он может быть хоть немного похож на нее.
     - Да ничего, - сказал он. - Думаю, все обойдется. И  потом  я  заметил,
что у белых караульная служба поставлена скверно. Часовые бегают  пить  чай,
спят. Как-нибудь.
     Матвеев судорожно, с усилием зевнул.
     - Да-а, - сказал он неопределенно.
     Он вытянул другую соломинку и начал ее кусать, что-то придумывая,  пока
не поймал себя на том, что он просто оттягивает время - эту  последнюю,  уже
наступающую минуту. Тогда он бросил соломинку и сказал, торопясь:
     - Ну, поезжай!
     Сани разом тихо скользнули вниз и  пошли,  наезжая  боком  на  сугробы.
Город огнями поплыл в сторону, замелькал сквозь черные ветки  и  на  секунду
исчез, - снова была звездная  ночь,  снег,  спокойный  лес.  Матвеев  вдруг,
торопясь, достал папиросу, закурил, мельком взглянул на часы.
     - Без четверти девять, - сказал он.
     Из-за косогора снова показались городские огни. Он машинально глядел на
них и вдруг вспомнил, что где-то здесь, в одном из этих домов,  живет  Лиза.
Была такая же ночь там, в Чите, когда они ходили, держась за руки  и  болтая
вздор. За последнее время он как-то не думал о ней; может быть, потому,  что
было некогда, или потому, что в лесу, в мороз, женщины и  любовь  нейдут  на
ум. Теперь воспоминание о Лизе было овеяно опасностью,  стерегущей  внизу  у
подножья горы, и зажгло в нем кровь. Город уже не был таким чужим.
     - Безайс, - сказал он, - ты слышишь? Если  они  остановят  и  попробуют
задержать, гони лошадей. Черт с ними! Что будет. Удерем - и все.
     - Хорошо.
     "Удерем - и все", - повторил Матвеев про себя эту успокоительную фразу.
Было все-таки легче думать, что есть еще один выход.
     Теперь город стал ближе, поднялся вверх,  и  кое-где  стали  намечаться
отдельные дома. Показались низкие  крыши  предместий,  скворечни  и  длинные
огороды. Стало еще темней. Далеко впереди, в конце улицы,  блестел  одинокий
фонарь.
     - Сейчас начнется, - сказал Матвеев, роясь в  кармане.  -  Ну,  Безайс,
теперь держись крепче.
     Пронеслось еще несколько мгновений.
     - Там направо, - сказал вдруг Безайс жарким шепотом. - Это часовой.
     - Сам вижу, - тихо ответил Матвеев.
     Справа стоял  небольшой  дом  с  освещенными  окнами.  С  низкой  крыши
нависали пухлые  сугробы  снега.  В  небольшом  палисаднике  росли  поникшие
березы. Еще издали они заметили темную фигуру на дороге,  против  дома.  Они
подъехали ближе и увидели  граненое  острие  штыка,  торчащее  из-за  спины.
Солдат окликнул их; хотя Безайс давно ждал этого, он невольно вздрогнул.
     - Стой! - громко сказал часовой.
     Безайс придержал лошадей.
     - Кто едет?
     Часовой был одет в огромную овчинную  шубу,  доходившую  до  земли.  Он
утопал в ней - снаружи виден был только верх его папахи.
     - Свои, - ответил Безайс обязательной фразой.
     - Кто такие?
     - Местные. Хабаровские жители.
     Наступила тишина. Безайс слышал, что впереди о чем-то тихо говорят.  По
снегу заскрипели шаги. "Ну, чего же ты смотришь?" - услышал он. Кто-то вышел
из ворот с фонарем, и желтый свет заколебался по снегу.
     - Вы кто? - спросил другой голос.
     - Хабаровские жители, - повторил Матвеев.
     Впереди снова о чем-то заговорили. Безайс слышал обрывки  фраз,  но  не
мог ничего понять. Сердце коротко и глухо отбивало удары. "Скоро, что ли?" -
вертелась тоскливая мысль.
     На крыльцо, хлопнув дверью, вышел кто-то. Видны были только  освещенные
щелью фонаря сапоги. От изгороди падали на снег густые, чернильные тени.
     - Ну что? - спросил громко стоявший на крыльце.
     Ему ответили.
     - Позовите Матусенку, - продолжал он. - Вы кто?
     - Мы хабаровские жители.
     За воротами звенели цепью. Лаяла собака. Лошади стояли, опустив головы.
     - Откуда сейчас?
     - Из Жирховки. Пропустите нас, будьте любезны.
     Ворота, скрипя, открылись.
     - Заводите лошадей во двор. Раньше утра в город въехать нельзя.
     - Но мы же здешние, - крикнул Матвеев. - У меня документы есть,  все  в
порядке. Пропустите, пожалуйста.
     Слышно было, как стоявший на крыльце зевнул.
     - Въезд в город только по разрешению коменданта, - ответил он.  -  Ночь
переночуете здесь.
     - Да как же так?
     - Ничего не могу. Заводите лошадей.
     Безайс нагнулся к Матвееву.
     - Ну? - спросил он.
     - Погоди, - шепотом отозвался Матвеев.
     И громко крикнул, бессознательно подражая Жуканову:
     - Сделайте удовольствие, пропустите нас! Я больной человек, мне  нельзя
так. Да и дома нас ждут.
     Ответили не сразу. Кто-то засмеялся.
     - Не сдохнешь, - услышали они.
     - Гони, - чуть слышно сказал Матвеев.
     Безайс шумно вобрал воздух в легкие, привстал и хлестнул кнутом. Толчок
саней отбросил  его  назад.  Он  больно  стукнулся  подбородком,  но  тотчас
поднялся на колени и снова ударил кнутом.  Мимо  мелькнул  фонарь  и  темные
фигуры людей. Сзади кричали, но Безайс не разбирал слов. Комья снега  летели
в сани. Стоя во весь рост, он хлестал по спинам, по бокам, не разбирая.
     Навстречу кто-то бежал прямо на  лошадей,  крича  и  махая  руками.  Он
отскочил в последний момент, и сани промчались мимо.
     Сзади хлопнул выстрел, и Безайс инстинктивно пригнулся. Ему показалось,
что пуля пролетела  около  виска,  шевельнув  прядь  волос.  Снова  раздался
выстрел.
     - Господи! - услышал он восклицание Вари.
     Улица казалась бесконечно  длинной.  Дома,  прыгая,  неслись  навстречу
черной грудой. Выстрелы оглушительно отдавались в ушах. Из  ворот  выскочила
собака и побежала за санями,  остервенело  лая.  Безайс  смотрел  вперед  на
перекресток, где можно было свернуть за угол. "Успеем ли доехать?"  -  думал
он.
     - Безайс!
     Голос доносился глухо, точно по телефону. Он медленно, не сразу, понял,
что его зовут.
     Перекресток приближался. Безайс сжимал  вожжи  так,  что  руки  у  него
онемели до локтя. Он подался вперед, думая только о  том,  что  надо  скорее
доехать и повернуть за угол. Отвяжется когда-нибудь эта собака?
     На углу  он  резко  потянул  вожжи,  и  сани  сделали  крутой  поворот,
накренившись набок. Безайс ухватился за  передок,  ожидая,  что  сейчас  они
вывалятся в снег. Но в следующую секунду сани уже неслись по темной улице.
     Белая пыль колола лицо, и  воздух  свистел  около  ушей.  Кони,  храпя,
крепко били копытами по укатанной дороге. Вся жизнь сосредоточилась  в  этом
стремительном движении.  После  Безайс  смутно  помнил,  что  они  повернули
несколько раз в переулки, спускаясь и поднимаясь по какой-то горе, проезжали
мимо церкви и длинного дощатого забора, из-за которого торчали  голые  сучья
деревьев. Несколько  раз  он  слышал,  что  ему  кричат  что-то,  но  он  не
вслушивался. Лошади сами перешли в рысь, хотя  Безайс  продолжал  машинально
хлестать их кнутом. Он поднес руку к подбородку и почувствовал боль. "Это я,
наверное, о передок ударился", - догадался он.
     - Безайс, - услышал он. - Да постой же ты! С ума сошел?
     Безайс медленно собирался с мыслями. Он только теперь заметил,  что  на
нем нет шапки. Лоб и щеки были совершенно мокрые от снега и пота.
     - Ну, что с тобой? Я не могу тебя дозваться. Погляди на  Матвеева.  Ну,
двигайся скорей, ради бога.
     Безайс вытер лоб.
     - Что с ним? - спросил он, нащупав в ногах измятую шапку и  надевая  ее
на голову. - Что ты кричишь? Говори тише.
     Он остановил лошадей и зажег спичку. Некоторое  время  он  бессмысленно
смотрел, соображая, что произошло.  Мгновенно  он  вспомнил  Жуканова.  Лицо
Матвеева было бледно, губы закушены. Он сидел, вцепившись левой рукой в борт
саней. Голова была откинута назад и повернута  набок.  У  Безайса  захватило
дыхание. Убили?
     - Матвеев, - позвал он тихо.
     Но Матвеев молчал. Безайс поднял его руку  -  она  беспомощно  повисла.
Скользнув глазами, он заметил вдруг, что левая нога Матвеева в крови. Безайс
снова зажег спичку. Ниже колена, около ступни, густо  проступала  кровь.  Из
обрывков материи виднелось что-то белое, сначала ему показалось -  белье.  К
крови прилипло несколько соломинок. Но потом он вдруг с мучительной ясностью
заметил, что  кусок  белого  был  осколком  кости,  -  острый,  овальный,  с
неровными краями осколок. Это перевернуло в нем  душу.  Варя  была  поражена
бессмысленным выражением его лица.
     - Он жив? - спросила она.
     Безайс снова поднял его руку и стал щупать пульс. На  тротуаре,  против
них, остановился человек, постоял и пошел дальше.
     - Ну что? - спросила она.
     Он никак не мог найти пульса. Напрягая память,  он  старался  вспомнить
правила первой помощи. В это мгновение  Матвеев  слабо  пошевелил  пальцами.
Безайс бережно опустил руку.
     - Ну что? - повторила Варя. - Он уже  умер,  да?  Да  что  ты  молчишь,
Безайс?
     - Он живехонек! - воскликнул Безайс.  -  Ты  знаешь,  где  здесь  живет
хороший доктор? Самый лучший, самый дорогой доктор?
     - На Набережной есть хороший доктор. У него лечилась тетя Соня. Только,
Безайс, милый, езжай скорей. Ведь, правда, он жив, Безайс?
     - Ну, разумеется, жив!
     Он стал поворачивать лошадей, когда вдруг Варя вспомнила, что доктор на
Набережной - специалист по легочным болезням.
     - Дура! - сердито сказал Безайс.
     - Я совсем сошла с ума. Погоди!.. - ответила  она,  прижимая  ладони  к
вискам. - А какой нам нужен? Как он называется?
     - Хирург.
     - Хирург? Сейчас, сейчас! Погоди, я сейчас. - Она крепко закрыла глаза,
покачивая головой.
     Безайс глядел на нее с нетерпением.
     - Скоро ты? У тебя голова набита опилками?
     - Погоди, Безайс, голубчик, - повторила  она  умоляюще.  -  Я  стараюсь
вспомнить, но у меня ничего не выходит. Хирург?
     Безайс ждал, нетерпеливо стуча каблуками. В эту минуту он ненавидел ее.
Надо было спешить, не теряя ни минуты, а она сидит и не может вспомнить!  От
его влюбленности не осталось ничего - ему хотелось отколотить ее.
     - Пока ты здесь сидишь, он истекает кровью! - воскликнул Безайс. - Ведь
он умереть может, пойми ты!
     Она молчала.
     - Полено! - простонал он.
     Плечи Вари вздрогнули. Она заплакала.
     - Я... ничего... не могу вспомнить... - сказала она,  всхлипывая.  -  У
меня голова идет кругом. Он еще не умер?
     Безайс вскочил в сани и взмахнул вожжами.
     - Безайс, послушай, - сказала Варя, быстро вытирая слезы. - Хирурги  не
прививают оспу?
     - Где тут ближайшая аптека?
     - Прямо и направо. Не гони так, трясет очень.
     Улица шла далеко вперед ровной линией. Сквозь ставни  домов  на  дорогу
сочился  мягкий  свет.  Небо  было  по-прежнему  ясно  и  холодно  светилось
крупными, близкими звездами.


ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД

     В прихожей на вешалке грудами  висели  пальто  и  шубы.  За  стеной  на
пианино играли бравурный марш. Безайс впервые за  несколько  месяцев  увидел
свое лицо в зеркале. Ссадина на подбородке и клочья выбившихся из-под  шапки
волос делали его лицо настолько странным, что он с трудом узнал самого себя.
Он снял шапку и приглаживал волосы, когда в прихожую вошел доктор.
     - Вы ко мне?
     - Доктор, пожалуйста... Случилось несчастье: мой брат ранен. Я  заплачу
вам любые деньги, только помогите мне.
     Он испугался, что доктор обидится и откажется.
     - Я не стал бы вас беспокоить, но рана очень серьезная, - продолжал  он
с натянутой улыбкой, просительно глядя доктору в глаза.
     - Но у меня нет приема сейчас. Отчего вы не обратились в больницу?
     - Я приезжий и не знаю города. Мне указали на вас.
     Доктор вынул зубочистку и поковырял в зубах, раздумывая.
     - Кто вас направил ко мне?
     - Мне рекомендовали вас в аптеке как лучшего хирурга.
     За стеной пианино смолкло. Задвигались стулья. Безайс  с  беспокойством
ждал ответа, ловя каждое движение его век.
     Многое зависело от этого приземистого доктора с желчным  лицом.  В  его
белых сухих пальцах вздрагивала, теряя кровь, судьба человека.
     Доктор поиграл брелоком.
     - Хорошо, ведите его сюда.
     Безайс бегом бросился на улицу. Обхватив плечи Матвеева,  он  стал  его
поднимать, стараясь быть как можно осторожнее. Нагнувшись,  он  положил  его
руку себе на шею.
     - Держи его за поясницу, Варя!
     Он поднял его и  пошел  к  двери,  шатаясь  под  тяжестью  бессильного,
обвисшего тела.
     - Безайс, ты упадешь! - крикнула Варя.
     Он поднялся по лестнице, ощупывая ногами ступеньки. Наверху  стояла  со
свечой  горничная  в  аккуратном  переднике  и  смотрела   на   Матвеева   с
нескрываемым любопытством. Дойдя до прихожей, Бейзас совершенно  выбился  из
сил и стал бояться, что упадет вместе с Матвеевым.
     - Куда нести? - спросил он, задыхаясь.
     В дверь заглядывали женские лица. Маленькая девочка  с  розовым  бантом
сосредоточенно рассматривала его.
     Безайс вошел в небольшой кабинет  и,  изнемогая,  положил  Матвеева  на
кожаный диван. Доктор снимал пиджак и говорил что-то горничной.
     - Разденьтесь, - сказал доктор, надевая халат. - Вы не  боитесь  крови?
Вымойте руки.
     В кабинете стоял сложный запах старого,  годами  обогретого  жилья.  На
письменном  столе  скопились  кучи  открыток  с  морскими  видами,  валялись
искусанные карандаши, распиленный и застегнутый на медные крючки череп, бюст
Толстого и огромные книги. Над столом висела  картина,  на  которой  выводок
полосатых котят возился с клубком шерсти. В стеклянном шкафу тускло блестели
золочеными переплетами ряды книг.
     Горничная внесла спиртовку и таз с водой, вкатила белый железный стол и
спустила с потолка большую лампу. Безайс мыл руки, поглядывая на доктора.
     Небольшого роста, узкоплечий, с угловатыми движениями, доктор  был  под
стать своему кабинету с его  старомодной,  потертой  мебелью.  Одет  он  был
неловко, в просторный пиджак и брюки с вытянутыми на коленях мешками.  Седая
борода была подстрижена клинышком, на лбу колебался хохолок редких волос. Он
носил золотые очки  с  толстыми  стеклами,  которые  делали  выражение  глаз
упорным и странным.
     - Как это случилось? - спросил он, осматривая Матвеева.
     - На нас напали хулиганы...
     - Ну?
     - И... ударили его. Выстрелили.
     Доктор снял очки и потер их платком.
     - Давно?
     - Час назад, полтора. Почему он без памяти, доктор?
     - От потери крови...
     Он осмотрел ногу, выпячивая губы и что-то  пришептывая,  неодобрительно
качая головой.
     - Хулиганы... А зачем вы к ним полезли, к хулиганам?
     - Они сами полезли.
     - Коне-ечно. Сами полезли. А вы бы ушли без скандала. Надо  было  драку
начать?
     В комнату вошел высокий  худой  человек  с  зеленым  лицом  и  длинными
зубами. Он поздоровался, мельком взглянул на Матвеева и стал надевать халат.
     - Вот... полюбуйтесь, - сказал доктор.
     Худой - его звали Илья Семенович -  подошел  к  дивану,  застегивая  на
спине халат.
     - Перелом?
     - Пулевая рана. Задета кость.
     Они перенесли Матвеева на железный стол с откидными спинками и спустили
лампу к самой ноге, отчего  по  углам  сгустилась  темнота.  Илья  Семенович
потрогал ногу и скривил свое длинное лицо.
     - Как же это его? - спросил он,  и  Безайс  снова  повторил  историю  с
хулиганами, чувствуя, что она неправдоподобна.  Доктор  смотрел  на  него  с
явным неодобрением, точно Безайс сам прострелил Матвееву ногу.
     - Хорошо, хорошо, - сказал он нетерпеливо.
     Илья Семенович разложил  на  куске  марли  блестящие  инструменты.  Они
пугали  Безайса  своими  сверкающими  изгибами  и  безжалостными   остриями,
сделанные, чтобы проникать в живое тело. За ним вытянулась линия  бутылей  с
притертыми пробками.  Несколькими  взмахами  кривых  ножниц  Илья  Семенович
взрезал напитанную кровью материю и обнажил  ногу  Матвеева.  Доктор  строго
взглянул на Безайса.
     - Не разговаривайте и не кашляйте, -  сказал  он.  -  Возьмите  часы  и
считайте пульс, - все время. Умеете считать пульс?
     - Умею. А что с ним, доктор? Серьезно?
     - Серьезно. Не разговаривайте, я вам сказал.
     Он  нагнулся  и  принялся  очищать  залитую  кровью  кожу,  обтирая  ее
скрипящими комками белоснежной ваты, снимая запекшуюся,  уже  бурую,  корку.
Безайс считал как машина, вкладывая в это все силы и едва удерживая дрожь  в
пальцах.