и.  Она  была  в  костюме
пепельного цвета и голубой шляпе, При виде меня, ее смеющееся лицо  внезапно
остыло, вытянулось и снова вспыхнуло.
   - Конечно, я вас узнала! - сказала она. - С моей памятью,  да  не  узнать
подругу моих юных дней?! Сандерсончик, ты воскрес, милый?! Ну, здравствуй, и
прости меня, что я сочиняла стихи, когда ты, наверно, ждал моего  появления.
Что, уже выпиваете? Ну, отлично, я очень рада, и.. и.. не знаю, что еще  вам
сказать. Пока что я сяду.
   Я заметил, как смотрел на нее Дюрок, и понял, что он ее  очень  любит;  и
оттого, как он наблюдал за  ее  рассеянными,  быстрыми  движениями,  у  меня
родилось желание быть когда-нибудь в его положении.
   С приходом Молли общий разговор перешел, главным образом, на  меня,  и  я
опять рассказал о себе, затем, осведомился, где  Поп  и  Эстамп.  Молли  без
всякого стеснения говорила мне "ты", как будто я все еще был прежним  Санди,
да и я, присмотревшись теперь к  ней,  нашел,  что  хотя  она  стала  вполне
развившейся женщиной, но сохранила в лице и движениях три  четверти  прежней
Молли. Итак, она сказала:
   - Попа ты не узнал бы, хотя и "все знаешь";  извини,  но  я  очень  люблю
дразниться. Поп стал такой важный, такой положительный,  что  хочется  выйти
вон! Он ворочает большими делами в чайной фирме. А Эстамп -  в  Мексике.  Он
поехал к больной матери; она умерла, а Эстамп влюбился и женился. Больше  мы
его не увидим.
   У меня были желания, которые я не мог выполнить  и  беспредельно  томился
ими,  улыбаясь  и  разговаривая,  как  заведенный.  Мне  хотелось   сказать:
"Вскрикнем, - увидимся и ужаснемся, - потонем в волнении прошедшего пять лет
назад дня, вернем это острое напряжение всех чувств! Вы, Молли, для  меня  -
первая светлая черта женской юности, увенчанная смехом и горем, вы, Дюрок, -
первая твердая черта мужества и достоинства! Я вас встретил внезапно. Отчего
же мы сидим так сдержанно? Отчего наш разговор так стиснут,  так  отвлечен?"
Ибо перебегающие разговоры  я  ценил  мало.  Жар,  страсть,  слезы,  клятвы,
проклятия и рукопожатия, - вот что требовалось теперь мне!
   Всему этому -  увы!  -  я  тогда  не  нашел  бы  слов,  но  очень  хорошо
чувствовал, чего не хватает. Впоследствии я узнал, отчего мы мало вспоминали
втроем и не были увлечены прошлым. Но и теперь я заметил, что  Дюрок  правит
разговором, как штурвалом, придерживая более к  прохладному  северу,  чем  к
пылкому югу.
   - Кто знает?! - сказал Дюрок на ее "не  увидим".  -  Вот  Сандерс  Пруэль
сидит здесь и хмелеет мало-помалу. Встречи, да еще  неожиданные,  происходят
чаще, чем об этом принято  думать.  Все  мы  возвращаемся  на  старый  след,
кроме...
   - Кроме умерших, - сказал я глупо и дико. Иногда держишь в руках  хрупкую
вещь, рассеянно вертишь ее, как - хлоп! - она треснула. Молли призадумалась,
потом шаловливо налила мне рома и стала напевать, сказав: "Вот это я  сейчас
вам сыграю". Вскочив, она ушла в соседнюю комнату,  откуда  загремел  бурный
бой клавиш. Дюрок тревожно оглянулся ей вслед.
   - Она устала сегодня, - сказал он, - и едва ли вернется. - Действительно,
во все возрастающем громе рояля слышалось  упорное  желание  заглушить  иной
ритм. - Отлично, - продолжал Дюрок, - пусть она  играет,  а  мы  посидим  на
бульваре. Для такого предприятия мне не  найти  лучшего  спутника,  чем  ты,
потому что у тебя живая душа.
   Уговорившись, где встретимся, я  выждал,  пока  затихла  музыка,  и  стал
уходить. - "Молли! Санди уходит", - сказал Дюрок. Она тотчас вышла и  начала
упрашивать меня приходить часто и "не вовремя": "Тогда будет видно,  что  ты
друг". Потом она хлопнула меня по плечу, поцеловала  в  лоб,  сунула  мне  в
карман горсть конфет, разыскала и подала фуражку, а я поднес к губам теплую,
эластичную руку Молли и выразил надежду, что она будет находиться  в  добром
здоровье.
   - Я постараюсь, - сказала Молли, - только у меня  бывают  головные  боли,
очень сильные. Не знаешь ли ты средства? Нет, ты ничего не знаешь,  ты  лгун
со своей надписью! Отправляйся!
   Я больше никогда не видел ее. Я ушел, запомнив  последнюю  виденную  мной
улыбку Молли, - так, средней веселости, хотя не без юмора,  и  направился  в
"Портовый трибун", - гостиницу, где должен был подождать  Дюрока  и  где,  к
великому своему удивлению, обрел  дядюшку  Гро,  размахивающего  стаканом  в
кругу компании, восседающей на стульях верхом.
 
 
 
   III
 
   Составьте несколько красных клиньев  из  сырого  мяса,  и  рыжих  конских
волос, причем не надо заботиться о направлении,  в  котором  торчат  острия,
разрежьте это сцепление внизу  поперечной  щелью,  а  вверху  вставьте  пару
гнилых орехов, и вы получите подобие физиономии Гро.
   Когда я вошел, со стула из круга  этой  компании  вскочил,  почесывая  за
ухом, матрос и сказал подошедшему с ним товарищу: "А ну его! Опять врет, как
выборный кандидат!"
   Я смотрел на Гро с приятым чувством  безопасности.  Мне  было  интересно,
узнает ли он меня. Я сел за стол,  бывший  по  соседству  с  его  столом,  и
нарочно громко  потребовал  холодного  пунша,  чтобы  Гро  обратил  на  меня
внимание. Действительно, старый шкипер,  как  ни  был  увлечен  собственными
повествованиями, обернулся на мой крик и печально заметил: - Штурман  шутит.
То-то, поди, денег много!
   - Много ли или мало, - сказал  я,  -  не  вам  их  считать,  почтеннейший
шкипер!
   Гро несочувственно облизал языком усы и обратился к компании.
   - Вот, - сказал он, - вот вам живая копия Санди Пруэля! Так  же  отвечал,
бывало, и вечно дерзил. Смею спросить, нет ли у вас  брата,  которого  зовут
Сандерс?
   - Нет, я один, - ответил я, - но в чем дело?
   -  Очень  вы  похожи  на  одного  молодца,  разрази   его   гром!   Такая
неблагодарная скотина! - Гро был пьян  и  стакан  держал  наклонно,  поливая
вином штаны. - Я обращался с ним, как отец родной, и воистину отогрел  змею!
Говорят, этот Санди теперь разбогател, как набоб; про то мне неизвестно,  но
что он за одну  штуку  получил,  воспользовавшись  моим  судном,  сто  тысяч
банковыми билетами, - в этом я и сейчас могу поклясться мачтами всего света!
   На этом месте часть слушателей ушла, не желая слышать повторения бредней,
а я сделал вид, что очень заинтересован историей. Тогда Гро напал на меня, и
я узнал о похождениях Санди Пруэля. Вот эта история.
   Пять лет назад понадобилось тайно похоронить  родившегося  от  незаконной
любви двухголового человека, росшего в заточении и умершего оттого, что одна
голова засохла. Ради этого, подкупив матроса Санди Пруэля, неизвестные  люди
связали Санди, чтобы на него не было  подозрения,  и  вывезли  труп  на  мыс
Гардена, где и скрыли его в обширных склепах "Золотой  цепи".  За  это  дело
Санди получил сто тысяч, а Гро только пятьсот пиастров, правда,  золотых,  -
но, как видите, очень мало по сравнению с гонораром  Санди.  Вскорости  труп
был вынут, покрыт лаком и оживлен электричеством, так  что  стал  как  живой
отвечать на вопросы и его до сих пор  выдают  за  механическую  фигуру.  Что
касается Санди, - он долго был известен на полуострове, как мот и пьяница, и
был арестован в Зурбагане, но скоро выпущен за большие деньги.
   На этом месте легенды,  имевшей,  может  быть,  еще  более  поразительное
заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел  Дюрок.  Он
был в пальто, в шляпе и имел поэтому другой вид, чем ночью, при начале моего
рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в свою историю,  готовую
начаться сызнова. От этого напала на  меня  непонятная  грусть.  Я  поспешно
встал, покинул Гро, который так и не признал меня, но, видя,  что  я  ухожу,
вскричал: - Штурман, эй, штурман! Один стакан Гро в  память  этого  свинтуса
Санди, разорившего своего шкипера!
   Я подозвал слугу и в присутствии Дюрока, с любопытством следившего, как я
поступлю, заказал для Гро и  его  собутыльников  восемь  бутылок  портвейна.
Потом, хлопнув Гро по плечу так, что он отшатнулся, сказал: - Гро, а ведь  я
и есть Санди!
   Он мотнул головой, всхлипнул и уставился на меня.
   Наступило общее молчание.
   - Восемь бутылок, - сказал наконец  Гро,  машинально  шаря  в  кармане  и
рассматривая мои колени. - Врешь! - вдруг закричал  он.  Потом  Гро  сник  и
повел рукой, как бы отстраняя трудные мысли.
   - А, - может быть!.. Может быть. - забормотал Гро.  -  Гм...  Санди!  Все
может быть! Восемь бутылок, буты..
   На этом мы покинули его, вышли и прошли на бульвар, где сели  в  каменную
ротонду. Здесь слышался отдаленный плеск  волн;  на  другой  аллее,  повыше,
играл оркестр. Мы провели славный вечер и обо всем,  что  здесь  рассказано,
вспомнили и переговорили со всеми подробностями. Потом Дюрок распрощался  со
мной и исчез по направлению к гостинице, где жил, а я, покуривая, выпивая  и
слушая музыку, ушел душой в  Замечательную  Страну  и  долго  смотрел  в  ту
сторону, где был мыс Гардена. Я размышлял о словах Дюрока про Ганувера: "Его
ум требовал живой сказки; душа просила покоя". Казалось  мне,  что  я  опять
вижу внезапное появление Молли перед нарядной толпой и слышу ее  прерывистые
слова:
   - Это я, милый! Я пришла, как обещала! Не грустите теперь!