олимо приподняли и прижали  Анжелику  к  его  жесткой  обнаженной
груди, а пальцы его, которые она ощущала всей своей  кожей,  ухватили  между
грудьми и потянули тонкое льняное полотно рубашки, которое разорвалось легко
и бесшумно, как пелена тумана. Рука  Колена  -  на  пояснице,  на  бедрах  -
овладевала ею, вела разведку, протискивалась меж ее ног туда, в то  заветное
место, где кожа нежна, как шелк, а ласка беспредельна.
   - Нет, Колен, только не это, умоляю тебя... Я умоляю тебя!
   Отдаленная гроза озаряла темно-красными сполохами  беспредельную  черноту
ночи.
   На столе за спиной Колена горела свеча, которую он принес с собой. Но для
обнаженной, почти потерявшей сознание в его руках Анжелики не  было  ничего,
кроме ночи, и огромного, как ночная  бездна,  Колена,  прильнувшего  к  ней,
обволакивающего ее  своей  темной  необузданной  страстью.  Крепко  держа  и
неослабно лаская ее тело, он искал губами ее уста, но  она  упрямо  отводила
лицо то вправо, то влево, как на последнем рубеже обороны.
   - Ласкунья ты моя! - нежно шептал он, как когда-то прежде.
   Наконец, ему удалось прижать свои губы к ее  устам,  сразу  же  ощутившим
теплое щекотание его бороды.
   Не выпуская ее затылка из своих железных рук, теперь он  замер  в  полной
неподвижности, как бы смирившись перед барьером ее сомкнутых губ. И вот  уже
ей самой захотелось проникнуть в секрет печати, которую губы его наложили ей
на уста, умоляя ее ожить, откликнуться.  Губы  ее  приоткрылись,  поддаваясь
жадному зову внезапного голода, приближающемуся таинству поцелуя.
   Это был охмеляющий диалог, поиск более  нежный  и  деликатный,  чем  само
обладание, все еще робкое любопытство, благодарность, признание, открытие, и
та звенящая, негасимая искра,  от  которой  вспыхивают  в  крови  желание  и
блаженство, а в голове зажигается солнечный пожар. Это было слияние  навеки,
никогда не утоляемая жажда,  райский  вкус  небытия,  сочная  мякоть  плода,
предлагающего себя голоду, ответ, еще  ответ..,  каждый  раз  все  нежнее  и
полнее,  и  вот  уже  вымаливаемое  тело  само  торопится  пасть  на  алтарь
ритуального пира любви.
   Сила Колена взяла верх и, опрокинув ее, пригвоздила к постели.
   - Нет, Колен!.. О, прошу тебя, моя любовь, не надо. Сжалься надо мной,  я
больше не могу.., больше не могу.., сопротивляться.
   Его колени все мощнее давили на ее сжатые  ноги,  стремясь  в  последнем,
неодолимом нажатии надежно раздвинуть их...
   Раздался крик:
   - Я возненавижу тебя!
   Сама она уже почти не слышала своих слов.
   - Богом клянусь, я тебя возненавижу. Колен!
   Он замер, как пораженный молнией, как пронзенный кинжалом.
   На  какое-то  время  наступило   молчание.   Колеблющееся   пламя   свечи
отбрасывало  на  стены  каюты  нетленную  тень  людей  в  ночи,   бесконечно
повторяющуюся  с  незапамятных  времен  единую  тень  мужчины   и   женщины,
сплетенных в объятии для любви...
   Резким движением  Анжелика  вырвалась  из  плена  могучих  рук  Колена  и
соскочила с койки с такой безумной стремительностью, что  повалила  стол,  и
упавшая свеча сразу потухла.
   В руках у нее оказалась шаль из индейской ткани,  которой  она  накрылась
перед сном. Лихорадочно закутываясь в  нее  и  больно  ударяясь,  она  стала
загораживаться столом от Колена, не видя, где он: в каюте было совсем темно,
да и ночь была безлунной, небо затянулось тучами, сгущался туман.
   Она догадывалась, что Колен готовится к прыжку, как зверь.
   - Анжелика! Анжелика! - раздался в темноте его голос.
   Это был страшный крик обманутого желания, душераздирающий крик отчаяния.
   - Анжелика!
   Шатаясь, он двинулся вперед с протянутыми руками, но наткнулся на стол.
   - Молчи! - сказала Анжелика тихим голосом, сжав зубы. - Оставь меня! Я не
могу отдаться тебе. Колен. Я - жена графа де Пейрака.
   - Де Пейрака! - хрипло произнес он голосом человека при смерти.  -  Этого
объявленного вне закона авантюриста, того, кто  строит  из  себя  принца,  а
скорее, короля Акадии...
   - Я - его жена!
   - Ты вышла за него, как те антильские шлюхи, которые  охотятся  здесь  за
мужьями... За его золото, за его флот, за драгоценности,  которыми  он  тебя
увешивает, за то, что он тебя кормит... Разве нет? На  какой  скале  ты  его
подцепила?.. Специально отлавливала богатого корсара, не так ли? А разве  он
не дарил тебе изумруды и жемчуг? Отвечай!..
   - Я не обязана давать тебе объяснения. Я - его супруга. Наш брачный  союз
скреплен господом богом.
   - Чепуха!.. Все это забывается!..
   - Не кощунствуй. Колен!
   - И я  могу  дарить  тебе  изумруды  и  жемчуг...  Могу  стать  таким  же
богатым... Ты любишь его?
   - Тебя не касается, люблю ли я его! - отчаянно выкрикнула она. - Я -  ЕГО
ЖЕНА, и не для того я живу на этом свете, чтобы нарушить святую клятву.
   Колен дрогнул. Анжелика быстро проговорила:
   - Мы не можем этого делать,  Колен...  Это  невозможно!  Между  нами  все
кончено, иначе ты разрушишь мою жизнь...
   Он спросил глухим голосом:
   - Ты правда можешь возненавидеть меня?
   - Да, правда. И тебя, и даже память о тебе, наше прошлое...  Ты  стал  бы
виновником моей беды, моим злейшим  врагом...  Виновником  моего  тягчайшего
предательства... Я бы возненавидела и самое себя.., так лучше убей  меня  на
месте... Убей меня! Лучше убей меня...
   Грудь Колена вздымалась, как  кузнечные  мехи,  он  дышал,  как  человек,
испытывающий предсмертные муки.
   - Оставь меня, оставь меня, Колен...
   Голос ее звучал тихо, но в каждом  ее  слове  было  столько  сдерживаемой
силы, что они пронзали, как удар кинжала.
   - Я не  могу  оставить  тебя,  -  отвечал  он,  как  в  лихорадке,  -  ты
принадлежишь мне. Ты принадлежишь мне всегда - и во  сне  и  в  мечтах...  И
теперь, когда ты здесь, когда ты прямо передо мной, а не отрекусь от тебя...
Иначе что толку в том, что я тебя нашел?... Какой смысл в  той  случайности,
которая снова привела тебя на мой  путь...  Мне  так  недоставало  тебя,  не
хватало все дни в ночи... Я слишком исстрадался,  вспоминая  о  тебе,  чтобы
отречься.., ты должна стать моей!..
   - Тогда убей меня, убей немедленно!
   Шум отрывистого дыхания обоих загустевал в плотной темноте. Вцепившись  в
стол, Анжелика была почти  без  памяти.  Едва  ощутимая  качка  казалась  ей
головокружительной, она чувствовала себя беззащитной, как  слепой,  которому
неотвратимо угрожает нечто такое, чему предпочтительна сама смерть.
   Услышав,  что  Колен  сдвинулся  с  места,  и  не  сомневаясь,   что   он
приближается  к  ней,  она  вдруг  ощутила  внутри  себя  пронзительный,  но
беззвучный крик, какого не было никогда... Она не знала, что это был  зов  о
помощи, обращенный к чему-то более сильному,  чем  ее  слабость,  к  чему-то
более прозорливому и милостивому...
   Мало-помалу она осознала, что все вокруг неподвижно, что вернулись мир  и
пустота, что она снова одна. Колен оставил ее в покое. Колен ушел.

Глава 14

   Настал очень трудный для нее момент, момент смятения, отчаяния, когда  то
вечно детское, что есть в каждой женщине, вновь берет верх надо всем,  когда
отметается  всякая  логика,  бросается  вызов  реализму,   действительности,
возникают сожаления. Измученное тело и смятенный дух Анжелики, казалось,  не
выдержат тяжести неразрешимой дилеммы, ей было нестерпимо больно.
   Когда, наконец, нервы ее немного успокоились, она  стала  наощупь  искать
свечу, которая куда-то закатилась, но не нашла ее.  Внезапно  сквозь  ночной
мрак проступило слабое молочное свечение, возвестившее о том, что между двух
туч появилась луна, и тогда Анжелика,  пошатываясь,  как  пьяная,  вышла  на
балкончик перед  окном,  и,  опершись  на  позолоченные  деревянные  перила,
несколько раз глубоко втянула в себя воздух.
   Сбросившая с себя вуаль луна озаряла все вокруг своим  очищающим  светом.
По небу плыли перламутровые облака, раздавался  мерный  шум  прибоя,  где-то
вдали тоскливо и чуть зловеще выли морские волки.
   Глядя вокруг, но ни на чем не задерживаясь взором и постепенно успокаивая
расходившиеся нервы, Анжелика начинала осознавать, какой страшной  беды  она
чудом избежала. При мысли об этом она снова ощутила слабость в ногах.
   "Ведь я почти пошла на "это", - призналась она себе, покрываясь  холодным
потом.
   Одна за другой проносились секунды, и с каждой  из  них  в  ней  нарастал
самый элементарный страх, который беспощадно рассеивал  ослепивший  было  ее
мираж сладостного искушения.
   "А если бы "это" произошло?.."
   Это было бы равносильно смерти... Равносильно.., она  не  находила  слов,
чтобы передать полную  опустошенность,  на  которую  она  обрекла  бы  себя,
если...
   Отныне она знала, что желание может сравниться с самой ужасной  стихийной
катастрофой наравне с приливами, циклонами и землетрясениями, пересилить все
доводы рассудка, закружить в неудержимом слепом  вихре  слабое  человеческое
существо.
   Как же нашла она силу устоять? Все больше злясь на себя и кусая с досадой
сжатые в кулак пальцы, она безрадостно смотрела в пучину моря.
   "Как же я могла?.."
   "А этот поцелуй... - подумала она, притрагиваясь к губам. - Я  не  должна
была... Не должна была допустить такой поцелуй..."
   Поцелуй, в котором ее язык соединялся с языком Колена.
   Она обхватила лицо руками:
   "Это непростительно! Непростительно!.."
   Жоффрей, Жоффрей!
   Какой-то суеверный страх заставлял ее гнать от  себя  мысли  о  муже.  Ей
чудилось, что он стоит у нее за спиной и пристально смотрит своими  горящими
глазами.
   "Ведь именно Жоффрей привил мне вкус  к  поцелуям.  Никто  иной  как  он,
научил меня так целоваться, и я так люблю - люблю с ним  -  эти  поцелуи,  у
которых нет конца. Мне хочется всю  свою  жизнь  прожить  с  ним,  сердце  к
сердцу, обнявши его, прильнув устами к его устам... И он это знает. Как же я
могла так близко подойти к измене ему!.. Я стала слабой, и причина то - наша
разлука..."
   Женщина становится особенно уязвимой, когда чье-то отсутствие порождает в
ней потребность в утешении. Это  необходимо  знать  всем  мужчинам,  каждому
супругу.
   Выяснив  для  себя,  что  смятение  ее  было  порождено  той  невыносимой
пустотой, которая возникла в  ней  из-за  разлуки  и  одиночества,  Анжелика
начала потихоньку оправдывать себя.
   "Он не должен был, никогда не должен оставлять меня одну... А потом - так
ли уж это серьезно? И что на самом деле  произошло  между  мной  и  Коленом?
Неужели этого достаточно, чтобы разлучить  меня  с  мужем?  Сущий  пустяк...
Вроде как попить воды, чтобы утолить жажду. Разве грешно попить воды?.. Нас,
бедных женщин, просто  шантажируют,  хотя  никаких  оснований  для  трагедии
нет... Ну, понравился человек, возникло желание... В общем,  мелочь.  И  мне
теперь надо более снисходительно относиться к мужским проказам... А вдруг  в
один прекрасный день Жоффрей.., с другой женщиной... О, нет,  я  никогда  не
потерплю такого... Я бы умерла... Нет,  это  очень  серьезная  вещь!  Прости
меня... И все же, почему какое-то  случайное  приключение  может  обернуться
настоящей трагедией, и это с тех пор, как существует мир?.. И как  ни  быстр
человеческий разум, а плоть слаба, и в этом вся правда!
   А этот Колен, ведь он уже стал для меня почти совсем  чужим  человеком...
Почему же так сильно искушение... Любовь -  это  дело  кожи...  Так  говорит
Жоффрей, с присущим ему  цинизмом,  когда  ему  хочется  меня  подразнить...
Любовь - это когда на коже  возникают  волны,  которые  притягивают  друг  к
другу... Нет, это не только волны от  кожи,  хотя,  может  быть,  они  самые
главные... Ведь и мне встречались мужчины, с  которыми  не  было  неприятно,
даже когда я знала, что им чего-то недостает. А вот у  нас  с  Жоффреем  это
"что-то" возникло сразу и сохранялось даже тогда, когда я боялась его.
   А с Коленом?.. С ним всегда  было  "что-то  еще",  чего  я  объяснить  не
могла... С Дегре тоже, мне кажется... Как ни  странно,  но  если  хорошенько
подумать, то и тому толстяку, капитану  из  Шатле,  видимо,  я  не  случайно
уплатила такую "плату", когда надо было спасти Кантора. Он  тоже  оставил  о
себе неплохую память... А с королем? Вот с ним это  "что-то"  отсутствовало.
Теперь мне стало яснее, почему...  Это  удивительное  признание  друг  друга
"всей кожей" возникает не у всех, а почему - непонятно.
   У нас с Коленом оно есть, потому и опасно оставаться с ним  наедине...  Я
никогда не должна этого делать".
   Под мягкое покачивание корабля, паря в сиянии луны, ее воображение как бы
возвращалось к далеким образам мужчин, с которыми  она  была  близка.  К  ее
изумлению,  в  памяти   возникло   и   приветливое   открытое   лицо   графа
Ломени-Шамбора, и даже чуть напыщенные, но благородные и  полные  милосердия
черты совсем было забытого аббата из Ниеля <См. "Бунтующая Анжелика".>.

Глава 15

   Под перилами, крепко вцепившись в них, прятался  человек.  Уже  несколько
секунд наблюдая  за  ним,  Анжелика  оставила  свои  путаные  размышления  о
непоследовательности  и  нелогичности  человеческих  поступков  в  любви   и
прервала возникшие в памяти сопоставления.
   Привлеченная  легким  шумом,  она  перегнулась  через  перила  и  увидела
взлохмаченного  человека  в  оборванной   одежде,   который   прижимался   к
декоративной балюстраде кормовой башни.
   - Эй, что вы тут делаете? - шепотом спросила Анжелика.
   Поняв, что его обнаружили, человек соскользнул чуть пониже и уцепился  за
рамку большого панно с  изображением  аллегории  Сердца  Марии  в  окружении
ангелов.
   Таинственный акробат бросил на нее взгляд, в котором  была  и  угроза,  и
мольба.
   Анжелика разглядела, что его запястья были изранены кандалами.
   Она знала, что на корабле Золотой Бороды находились пленники,  и  поняла,
что перед нею был один из них.
   Ободрив его знаком руки, она сделала шаг назад.
   Поняв, что она не даст сигнала тревоги, ободренный беглец  оттолкнулся  и
прыгнул в воду. Глянув вниз, Анжелика увидела, что  все  спокойно.  У  борта
корабля никого не было, но Анжелика заметила, как кто-то вынырнул  в  темном
отсвете ближайшего островка и поплыл дальше.
   Страшная тоска охватила Анжелику. Ей хотелось бежать,  поскорее  оставить
этот корабль, где западней для нее оказалась ее собственная слабость. Завтра
ее ожидала новая встреча с Коленом.
   "Я должна во что бы то ни стало покинуть этот  корабль",  -  сказала  она
себе.

Глава 16

   У подножия горы Мон-Дезер есть  осененный  тенью  прохладный  источник  с
чистой водой, имеющей легкий привкус  глины.  Он  известен  тем,  что  здесь
утолил свою жажду вице-король атлантического побережья Нового Света Пьюр  дю
Гаст де Монс, богатый вельможа-гугенот, которому этот  титул  был  пожалован
его другом, королем Франции Генрихом IV. Прибыв сюда в 1604 году, он основал
здесь первое европейское поселение в Северной  Америке.  В  путешествии  его
сопровождали географ Самюэль  Шамплен,  а  также  поэт  Лескарбо,  воспевший
"тихие воды Акадии".
   От первого  поселения  остался  лишь  покосившийся  крест,  установленный
иезуитом отцом  Биаром,  а  также  ветхая  часовня  с  маленьким  серебряным
колоколом, который позванивает на ветру. Любят с ним поиграть  и  любопытные
ребятишки индейского племени кадиллаков <В XVIII веке,  в  честь  одного  из
выдающихся   вождей   этого   племени,   который   прославился   во    время
франко-английской войны, его именем была названа одна  гора.  Так  появилась
гора Кадиллак. В  наше  время  это  же  имя  носит  известная  автомобильная
марка.>.
   Здесь заканчивается старинная индейская  тропа,  идущая  с  севера  через
озера и леса от далекой горы Каттхеден. Прежде  чем  дойти  до  острова,  на
котором расположена гора Мон-Дезер, тропа пробегает по множеству скал,  а  в
конце перешагивает через морской рукав.
   Той весной зеленая трава и  нежные  побеги  берез  привлекли  сюда  стада
бизонов,  громоподобно  мычащих  первобытных  гигантов  с  темной   шерстью,
упрямыми лбами и лохматыми загривками.
   Увидев сквозь позолоту листвы массивный  темный  силуэт  такого  гиганта,
неискушенный человек может  испугаться,  хотя  бизоны  -  мирные  пастбищные
животные.
   Лесные индейцы мало охотились на них, предпочитая ланей, оленей,  косуль.
Стадо, которое в то утро паслось на  высоких  травах  у  подножья  горы,  не
встревожилось, когда чуткие ноздри животных уловили  по  ветру  человеческий
запах.
   В гору поднималась группа людей. Это были Жоффрей  де  Пейрак,  нормандец
Ролан д'Урвилль, дюнкерский флибустьер Жиль Ванерек и  реформат  отец  Эразм
Бор. Свою трехмачтовую шебеку они оставили в  укрытии  на  восточном  берегу
острова, на расстоянии чуть больше одной морской мили от Голдсборо.
   Гора представляла собой два огромных купола из розового гранита,  которые
сращивались на высоте полуторы тысячи футов,  образуя  самую  высокую  точку
острова. Миновав зеленую зону густолиственных деревьев у  подножья,  путники
шли теперь среди редких чахлых  сосен  и  лакированных  кустиков  черники  в
окружении пышных пурпурных ковров карликовых рододендронов.
   Чем выше они поднимались, тем больше крепчал и холодел ветер.
   Вслед за Пейраком и его спутниками шел эскорт матросов с  мушкетами.  Все
они двигались легким быстрым шагом прямо по склону, не отыскивая дорожек или
тропинок. Огромные плиты розового и фиолетового гранита были для них по пути
к вершине как бы ступеньками видавшей виды пологой лестницы.
   Многие каменные плиты были покрыты причудливыми узорами из тысяч  цветков
- зеленицы, бадана, очитка, - выросших в расщелинах и выемках на плодородной
земле, нанесенный ветрами.
   Безразличный к дикой красоте природы граф  де  Пейрак,  наклоняя  голову,
продвигался вперед, стремясь достичь вершины, пока капризный непредсказуемый
туман не закрыл горизонт.
   Целью восхождения было использовать  широкую  панораму  с  вершины  горы,
чтобы осмотреть каждый островок, каждую бухточку и мыс.
   Времени оставалось мало. В звонком весеннем хороводе просыпающейся жизни,
когда все вокруг жадно устремлено  к  лету,  дни  пробегали  стремительно  и
незаметно.
   Индейцы спешили к побережью для торговли,  корабли  белых  -  для  рыбной
ловли,  люди  заготавливали  древесину,  разбивали  плантации,  покупали   и
продавали товары, сходясь и расходясь в лихорадке быстротечной смены  времен
года.
   Завязывались и переплетались всевозможные события. Прошло десять  дней  с
того момента, когда, оставив в Пентагуете на  реке  Пенопскот  своего  юного
союзника  барона  де  Сен-Кастина,  граф  де  Пейрак  выступил  на  запад  в
направлении Голдсборо.
   Немного отклонившись от маршрута, он по трудно проходимой дороге добрался
до двух небольших принадлежавших ему рудников. На одном добывали серебро, на
другом - черную золотоносную руду под названием сильванит.  Ознакомившись  с
состоянием дел и подбодрив рабочих,  которые  провели  здесь  всю  зиму,  он
оставил им Кловиса в качестве  помощника  мастера  и  продолжил  путь.  Чуть
дальше его встретил капелан отец Бор с письмом от барона де Сен-Кастина.
   В письме сообщалось о кровавых событиях на Западе. Откопав  топор  войны,
абенаки громили английские поселения от Мэна до Бостона.
   "...Мне пока удается держать в узде мои племена, - писал барон.  -  Никто
не осмелится выступить в наших краях. Я обратился к  английским  откупщикам,
моим  соседям  из  Пермакида  и  Вискассета,  с  просьбой  на  этот  раз  не
поддаваться панике и оставаться дома.
   Однако, они укрылись на острове Неваган, захватив с собой  продовольствие
и боеприпасы. Тем не менее, я гарантирую, что с  вашей  помощью  в  районах,
находящихся под нашей юрисдикцией, мир будет сохранен".
   Добравшись до  Голдборо,  граф  де  Пейрак  выяснил  два  обстоятельства.
Оказалось,  что  Анжелика,  погрузившись  в   бухте   Сабадахок   на   судно
"Ларошелец", о чем он узнал в свое время от незнакомого м