,  но  бегущий  по  бумаге
карандаш  Хачмена  успел  зафиксировать  достаточно  примет,  чтобы  позже
отыскать дорогу к цели.
     И вместе со вспышкой вдохновения возникло  полумистическое  ощущение,
что он избран, что он - носитель огромной  важной  идеи.  Ему  приходилось
читать о подобном явлении психики,  часто  сопровождающем  всплески  новых
идей,  но  со   временем   ощущение   прошло,   затертое   социальными   и
профессиональными   соображениями.   Как   неизвестный   поэт,   создавший
одно-единственное  неповторимое  произведение,   как   забытый   художник,
написавший одно-единственное бессмертное  полотно,  так  и  Лукас  Хачмен,
почти никому не известный математик, мог теперь оставить незабываемую веху
в истории. Если только он осмелится...
     Прошедший год не был годом ровных успехов. Одно время  ему  казалось,
что  уровень  энергии,   необходимый   для   инициирования   незатухающего
нейтронного резонанса, в несколько раз превзойдет  энергетические  ресурсы
всей планеты, но вскоре сомнения рассеялись. Машина вполне  надежно  может
работать от переносного аккумулятора, и ее сигнал  будет  передаваться  от
нейтрона к нейтрону, незаметно и безопасно, до тех пор, пока на  его  пути
не встретится радиоактивный материал с массой, близкой к критической.
     Последние сомнения рассеялись. Математические расчеты были закончены,
и Хачмен только сейчас осознают, что не желает иметь  со  своим  творением
ничего общего.
     Мысли путались, перебивая друг друга... "Шесть  дюжин  стрел  со  ста
ярдов  -  общий  счет  402...  Нейтронный  резонатор  является  абсолютным
средством обороны... Это твой самый высокий счет для  ста  ярдов...  Но  в
ядерной  войне  абсолютное  средство  обороны   может   стать   абсолютным
оружием... Продолжай в том же духе и ты доберешься  до  тысячи...  Если  я
хотя бы заикнусь об этом в министерстве обороны, никто никогда меня больше
не увидит, меня поместят в одно из тех тайных заведений  в  самой  глубине
страны... Ты уже давно мечтал о таком результате,  четыре  года  или  даже
больше... А Викки? Что будет с ней?. Она  же  с  ума  сойдет.  И  Дэвид?..
Теперь надо взять колчан, перейти на отметку восемьдесят  ярдов,  сохраняя
полное спокойствие, и... В  конце  концов,  существует  баланс  в  ядерном
вооружении. Кто имеет право нарушать его? Может, войны не  будет?  Сколько
лет прошло после второй  мировой  войны,  и  ничего.  От  напалма  японцев
погибло не меньше, чем в Хиросиме и Нагасаки... Надо перевести  прицел  на
восемьдесят ярдов, взять стрелу, левый локоть в  сторону,  легко  натянуть
тетиву, коснуться ее губами, прицел на желтый круг, держать, держать..."
     - Ты почему не на работе, Лукас? - голос Викки раздался совсем рядом.
     Хачмен проводил взглядом уходящую в сторону стрелу. Стрела воткнулась
в мишень почти у самого края.
     - Я не слышал, как ты подошла, - как  можно  спокойнее  произнес  он,
оборачиваясь к жене, и, взглянув на нее, сразу понял, что она напугала его
нарочно. Светло-карие глаза мгновенно ответили на его  взгляд.  Враждебно.
"О господи!.."
     - Зачем ты подкрадывалась? Ты испортила мне выстрел.
     Она пожала  плечами,  при  этом  ясно,  как  на  картинах  да  Винчи,
проступили под золотистой кожей широкие ключицы.
     - Ты можешь играть в лучника хоть целый вечер.
     - Сколько раз тебе говорить, это не игра.
     Старый трюк... Хачмен одернул себя и продолжал уже спокойнее:
     - Чего ты хочешь, Викки?
     - Я хочу знать, почему ты не на работе вторую половину дня?  -  Викки
скользнула критическим взглядом по своим загорелым рукам. Летний загар уже
начал сходить, но и сейчас еще был темнее, чем янтарного  цвета  платье  с
короткими рукавами.  В  лице  -  скрытая  тревога,  которую  иногда  можно
заметить у красивых женщин при  виде  своего  отражения  в  зеркале.  -  Я
полагаю, мне можно это знать?
     - Не хотелось работать. А что? - И тут же  в  голове  пронеслось:  "Я
могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку..." - Такой ответ  тебя
устраивает?
     - Очень мило, - словно дым, пролетевший на фоне  солнца,  на  гладком
лице Викки мелькнуло неодобрение. - Хотела бы я, чтобы можно было  бросать
работу, когда захочется!
     - По-моему, ты в лучшем положении: ты  даже  не  начинаешь  работать,
пока не захочется.
     - Хм! Ты ел?
     - Я не голоден. Если ты не возражаешь, я закончу стрельбу.
     Хачмену отчаянно хотелось, чтобы Викки оставила его в покое. Несмотря
на пущенную мимо стрелу, он еще мог набрать за тысячу очков,  если  только
отключиться от всего мира и к каждой стреле  относиться  так,  словно  она
последняя. Воздух стоял неподвижно,  солнце  ровно  освещало  раскрашенную
кругами мишень. Хачмен чувствовал, что следующая стрела  попадет  точно  в
центр. Если только его оставят в покое...
     - Ну-ну. Опять в транс  впадаешь?  С  кем  это,  интересно,  ты  себя
воображаешь? С Тришей Гарланд?
     - Триша Гарланд? - Красная змейка раздражения уже разворачивала  свои
кольца в его мозгу. - Черт! Это еще кто такая?
     - Как будто ты не знаешь!
     - Не имею чести знать эту даму...
     - Даму! Надо же такое сказать!.. Назвать дамой эту... Эту  постельную
грелку, которая ни одной ноты спеть правильно не  может,  а  уж  настоящую
даму не узнает, даже если ее перед собой увидит.
     Хачмен замер с полураскрытым ртом: жена явно имела в  виду  вчерашнюю
телевизионную  певичку.  Затем  его  на  мгновение   захлестнула   ярость.
"Ненормальная, - мысленно произнес он. -  Ты  настолько  ненормальна,  что
даже стоять рядом с тобой..."
     - Последнее, чего бы я  хотел,  -  сказал  он  вслух,  изо  всех  сил
сохраняя спокойствие, - это чтобы кто-нибудь пел, пока я стреляю.
     - Ага, значит, ты знаешь, о ком я говорю! - восторжествовала Викки. -
Почему ты тогда делаешь вид, что ее не знаешь?
     - Викки! - Хачмен повернулся к ней спиной.  -  Будь  добра,  прикрой,
пожалуйста, крышкой эту помойку, которую ты  называешь  своей  головой,  и
выпусти пар где-нибудь в другом месте, пока я...
     Он взял стрелу, натянул тетиву  и  прицелился.  Дрожащие  в  нагретом
воздухе концентрические круги казались теперь очень далеко. Он  выстрелил,
и еще до того, как лук зазвенел  недовольно  и  негармонично,  понял,  что
дернул тетиву слишком резко вместо того, чтобы плавно ее отпустить. Стрела
прошла высоко и пролетела над мишенью. Хачмен выругался, но это не помогло
разрядить напряжение, и он  стал  снимать  снаряжение,  нервно  выдергивая
ремешки застежек.
     - Извини, дорогой, - Викки произнесла  это  извиняющимся  тоном,  как
маленький ребенок, подошла со спины и обняла его. - Я не виновата, что так
тебя ревную.
     - Ревнуешь! - Хачмен истерически хохотнул,  чувствуя,  что  на  самом
деле близок к слезам. - Если бы ты застала меня целующим другую женщину  и
тебе это не понравилось, тогда это называлось бы ревностью. А то,  что  ты
выдумываешь про  людей,  которых  показывают  по  ящику,  мучаешь  себя  и
вымещаешь это на мне - это... это черт знает что!
     - Я тебя так люблю, что не хочу, чтобы ты даже замечал других женщин.
- Рука Викки скользнула  от  пояса  ниже,  и  в  то  же  мгновение  Хачмен
почувствовал, как она прижалась грудями к его пояснице и ткнулась  головой
ему между лопатками. - Дэвид еще не пришел из школы...
     "Я буду последним дураком, если поддамся так быстро..." - сказал себе
Хачмен, но уже не мог прогнать мысль о  доме,  где  никого  нет  -  редкий
случай - и где можно, не таясь, не  сдерживаясь,  заняться  любовью,  что,
собственно, Викки и предлагала. Она так любит его, что не хочет, чтобы  он
даже замечал других женщин - в таком свете ее слова  и  поступки  выглядят
почти  логично.  Викки  настойчиво  прижималась  упругим  животом  к   его
ягодицам, и он уже готов был поверить, что сам во всем виноват, потому что
вызывает в ней эту неукротимую страсть. Хачмен повернулся и позволил  себя
поцеловать, рассчитывая обмануть ее, отдать  тело  и  сохранить  за  собой
разум, но по дороге к дому понял, что его снова переиграли.  После  восьми
лет супружеской жизни ее притягательность настолько возросла, что он  даже
не мог представить себя в постели с другой женщиной.
     -  Из-за  своей  врожденной  моногамности  я  постоянно   попадаю   в
невыгодное положение, - пробормотал он, складывая лук и колчан  снаружи  у
двери. - Меня бессовестно используют.
     - Бедненький. - Викки  прошла  на  кухню  впереди  него  и  принялась
раздеваться, едва он захлопнул дверь.
     Сбрасывая на ходу одежду, Хачмен двинулся за ней в спальню. Когда они
легли, он сунул руки за спину Викки и крепко обнял за плечи, затем  подпер
ее пятки своими ступнями - получилось что-то вроде тисков, сжимающих  тело
Викки, удерживающих его в неподвижности, своего рода замена узды,  которую
ему ни разу не удавалось накинуть на ее мысли.
     После,    когда    он    лежал    рядом    с    ней    в    состоянии
полусна-полумечтательности, полузабыв о своей грусти  и  заботах,  мир  за
окном казался тем спокойным миром, который он  знал  когда-то  мальчишкой.
Солнце, заглядывающее поздним утром в спальню,  едва  слышный  разговор  в
саду, тележка молочника с позвякивающими бутылками за оградой, мерный звук
ручной газонокосилки где-то вдали... И сейчас он чувствовал себя  в  такой
же  безопасности.  Бомба,  вся  концепция  ядерной  катастрофы,   казались
далекими и такими же устаревшими, как Джон  Фостер  Даллес,  телевизоры  с
двадцатисантиметровыми экранами и сенатор  Маккарти...  Мы  прошли  важный
рубеж уже в июле шестьдесят шестого - в  этом  месяце  срок  от  окончания
второй мировой войны сравнялся с  интервалом  между  первой  и  второй.  И
ничего не случилось. Трудно даже представить, что кто-то всерьез планирует
сбросить бомбу...
     Кто-то забарабанил во входную дверь.  Хачмен  очнулся  и  понял,  что
вернулся из школы сын. Он открыл замок, и  мимо  него  вместе  с  пахнущим
октябрем холодным воздухом  молча  промчался  взъерошенный  сын,  запустил
портфелем в угол и скрылся в туалете. Портфель шмякнулся с тяжелым шлепком
и звяканьем. Хачмен подобрал его и, улыбнувшись, положил на место в  шкаф.
Существует  множество  уровней  реальности,  и,  возможно,  Викки   права.
Возможно, самая большая  ошибка,  которую  может  совершить  житель  нашей
большой всепланетной деревни, - это забивать себе голову  ответственностью
и беспокойством за то, что творят его соседи за десять тысяч миль от него.
Кто же выдержит на своих плечах такой груз?
     - Пап? - Дэвид улыбнулся, показывая  неровные  растущие  зубы.  -  Мы
сегодня поедем на автогонки?
     - Не знаю, сынок. Вечером будет холодно стоять вдоль трассы.
     - А мы тепло оденемся и купим горячих сосисок!
     - Знаешь, что? Пожалуй, это  идея.  Это  то,  что  надо!  -  подумав,
ответил  Хачмен  и  заметил,  как  лицо   Дэвида   расцветает   счастливой
мальчишеской улыбкой. "Обдумано и решено. Нейтроны подождут..." Он  прошел
в спальню и разбудил Викки.
     - Вставай, женщина! Мы с Дэвидом хотим есть, а  потом  собираемся  на
автогонки!
     Викки потянулась, натянула на  себя  простыню  и  замерла,  изображая
египетскую мумию.
     - Я не двинусь с места, пока ты не скажешь, что любишь меня.
     - Конечно, я люблю тебя.
     - И ты никогда-никогда не взглянешь ни на кого другого?
     - Никогда!
     Викки томно улыбнулась.
     - Ложись-ка ты снова.
     Хачмен покачал головой.
     - Дэвид вернулся.
     - Рано или поздно ему придется узнать об этой стороне жизни.
     - Согласен. Но я не хочу,  чтобы  он  написал  про  нас  в  очередном
сочинении. Месяц назад  он  одно  такое  написал  -  теперь  меня  считают
пьяницей, а если кто-то решит, что я вдобавок еще  и  сексуальный  маньяк,
меня точно выгонят из родительского комитета.
     - Ну ладно, тогда я думаю, я тоже поеду с вами на гонки.
     - Но ты же не любишь.
     - Сегодня я все люблю!
     Подозревая, что Викки пытается загладить вину за сцену в саду, но тем
не менее довольный, Хачмен вышел из комнаты. Час  он  провел  в  кабинете,
разбирая почту, и, когда решил, что обед должен быть уже  готов,  вышел  в
гостиную и приготовил себе сильно разбавленное содовой виски. Дэвид  сидел
у телевизора и забавлялся ручкой переключения каналов. Хачмен сел в кресло
и сделал глоток, задумчиво глядя на темные силуэты тополей за окном.  Небо
за деревьями, все заполненное слой за слоем пухлыми, спутанными  облаками,
как розовое коралловое царство, тянулось в бесконечность.
     - Черт! - пробормотал Дэвид, ударяя кулаком по селектору.
     - Спокойней, - мягко произнес Хачмен. - Так  ты  сломаешь  телевизор.
Что случилось?
     - Я включил детскую программу, а  тут  вот...  -  Мальчуган  состроил
презрительную гримасу и показал на пустой, мигающий экран.
     - Ну и что, это, наверное, настройка. Может ты рано включил?
     - Нет, они всегда в это время уже показывают.
     Хачмен отставил стакан, подошел к телевизору и  уже  было  взялся  за
ручку частоты строк, когда на экране  появилось  лицо  диктора.  Глядя  на
единственный листок перед собой, он строгим голосом зачитал сообщение:
     - Сегодня, примерно в семнадцать часов, над  Дамаском  было  взорвано
ядерное  устройство.  По  предварительным  оценкам   мощность   устройства
составляет шесть мегатонн.  Как  сообщают  с  места  события,  весь  город
охвачен пламенем. Предполагается, что большинство  из  пятисот  пятидесяти
тысяч жителей города погибли.
     До сих пор не поступали данные, свидетельствующие о  том,  вызван  ли
взрыв ненамеренной  катастрофой,  или  он  является  актом  агрессии.  Тем
временем в Вестминстере собрано экстренное совещание кабинета министров. В
ближайшее время состоится заседание Совета Безопасности ООН.
     Регулярные передачи по нашему каналу  временно  прекращаются.  Но  не
выключайте свои приемники  -  по  мере  поступления  мы  будем  немедленно
сообщать дальнейшие новости.
     Лицо диктора на экране расплылось и вскоре исчезло.
     Не сводя глаз с пустого экрана,  Хачмен  почувствовал,  как  его  лоб
покрывается холодной испариной.



                                    2

     Не глядя на сына, Хачмен неторопливо прошел на  кухню.  Викки  что-то
напевала,  стоя  к  нему  спиной,  и,  как  всегда,  выглядела   чуть-чуть
неестественно  в  роли  старательной  домашней  хозяйки.  С  таким  трудом
построенный из дневного убожества вечер опять рушился.
     - Викки, - начал Хачмен виновато, - над Дамаском взорвали  водородную
бомбу. Только что передали по телевизору...
     - Ужас. - Викки обернулась и кивнула а сторону застекленного  буфета.
- Просто ужас! Будь добр, подай мне вон ту маленькую миску. А что,  теперь
война будет?
     Он механически достал с полки миску и поставил на стол.
     -  Еще  не  установлено,  кто  это  сделал,  но  там,  возможно,   до
полумиллиона убитых. Полмиллиона!
     - Когда-то это должно было случиться. Салат делать?
     - Салат? Какой салат? Мы будем есть?
     - А что мы, по-твоему, должны  делать?  -  Викки  взглянула  на  него
подозрительно. - Лукас, я надеюсь, ты не начнешь устраивать  представления
из всего этого?
     - Представления?
     - Да. Я имею в виду твою обычную озабоченность за  весь  мир.  Уверяю
тебя, ни одному человеку на Земле не станет легче от  того,  что  с  тобой
случится  нервный  припадок.  Но  ты  все   равно   принимаешь   на   себя
ответственность за  что-то,  что  произошло  за  десять  тысяч  километров
отсюда.
     - До Дамаска всего две тысячи километров.
     - Да хоть две тысячи метров! - Викки швырнула миску на  стол,  подняв
целое облако муки. - Лукас, тебя ведь даже не интересует, что  творится  у
соседей! Так что будь добр...
     - Я есть хочу, - объявил Дэвид, появляясь в  дверях.  -  И  когда  мы
поедем?
     Хачмен покачал головой.
     - Извини, сынок, но поездку придется отложить.
     - Как? - Лицо Дэвида застыло обиженной маской. - Ты ведь обещал...
     - Я знаю, но сегодня не получится...
     - А собственно, почему? - вступила в разговор Викки. - Я надеюсь,  ты
не думаешь, что я собираюсь целый вечер сидеть перед телевизором и слушать
свору комментаторов и всяких экспертов,  которые  понятия  не  имеют,  что
произойдет в ближайшее время, и тем не менее убедительно рассказывают, что
произойдет. Мы обещали Дэвиду поехать на автомобильные гонки,  и  мы  туда
поедем.
     Хачмен на мгновение представил груду разорванных,  искалеченных  тел,
вздрогнул, затем направился за Дэвидом в гостиную. Мальчик потыкал пальцем
в селектор программ, нашел какую-то  старую  комедию  и  обреченно  уселся
перед телевизором. Удивленный и слегка успокоенный тем, что по  телевизору
все еще показывают обычные программы, Хачмен машинально взял в  руки  свой
стакан с виски и уставился на экран. На залитых солнцем улочках  Голливуда
двадцатых годов разворачивалась  сумасшедшая  погоня  на  автомобилях.  Не
обращая внимания на актеров, Хачмен стал всматриваться в  декорации.  Дома
казались сараями, но все же они были настоящие, и, вглядываясь в  них,  он
иногда  замечал   мелькающие   отрывки   чужой,   давно   ушедшей   жизни,
запечатленной на старой  пластиковой  пленке.  Простые  неизвестные  люди,
защищенные прошлым от ужасов сегодняшнего дня. Прошлым,  в  котором  самое
страшное, что могло случиться с человеком,  -  это  очередь  за  хлебом  в
голодные годы или в военное время вполне понятная  смерть  под  пулеметным
огнем.
     "Я должен это  сделать,  -  подумал  Хачмен.  -  Я  должен  заставить
нейтроны..." После комедии показали несколько рекламных  роликов  -  опять
нормальная жизнь, только порциями поменьше. Он  уже  начал  успокаиваться,
когда изображение на  экране  исчезло,  затем  вспыхнуло  вновь.  Огромное
грибовидное облако, кипящее и в то  же  время  почти  неподвижное,  словно
высеченное из камня... Белые прямоугольные кварталы города, исчезающие под
ползущим,  клубящимся  облаком.  Изображение,   очевидно,   переданное   с
вертолета, не оборудованного специальными камерами, прыгало  и  уходило  в
сторону. При этом с экрана доносилась резкая, тревожная музыка. Потом кадр
сменился, и появилось лицо диктора. Сухо, по-деловому он повторил  прежнее
сообщение, уточнив, что количество жертв  оценивается  в  четыреста  тысяч
человек, и стал описывать лихорадочную дипломатическую суету в близлежащих
столицах. Далее последовала новость, которую, по мнению Хачмена, следовало
объявить в  самом  начале.  Стало  известно,  что  ядерный  заряд  не  был
доставлен  ракетой  либо  военным  самолетом.  Он   находился   на   борту
гражданского авиалайнера, который должен был совершить посадку в аэропорту
в  семи  километрах  к  юго-западу  от  города.  Резиденция  правительства
переведена в Халеб,  где  уже  принимаются  соболезнования  и  предложения
немедленной помощи от всех  стран  Ближнего  Востока,  включая  Израиль  и
членов Объединенной Арабской Республики, от  которой  Сирия  отделилась  в
апреле прошлого года. Все подразделения вооруженных сил Сирии приведены  в
боевую готовность,  но  ввиду  отсутствия  очевидного  противника  никаких
боевых действий предпринято не было.
     Викки остановилась у телевизора.
     - Что говорят? Будет война?
     -  Не  знаю.  Похоже,  что  бомба  была   на   каком-то   гражданском
авиалайнере. Очевидно, это дело рук какой-то террористической организации.
     - Значит, войны не будет?
     - Кто может сказать? И как иначе  это  называется,  когда  террористы
творят такое? Начинали со взрывов в школах, и вот теперь...
     - Я имею в виду войну, которая может коснуться  нас.  -  Голос  Викки
звучал резко, как бы напоминая, что ему не  следует  разыгрывать  из  себя
виноватого.
     - Нет, дорогая, - произнес он, тяжело вздыхая. - Кого угодно,  только
не нас.
     - О  господи!  -  прошептала  Викки.  -  Настей  мне  чего-нибудь.  Я
чув