ц".
     - Как вы сказали, Петр Евсеевич? Теле... что?
     - ...визор.  Ну, наши предки любили смотреть по нему всякие картинки.
Или  новости слушали.  Сидит этак  вечером человек в  кресле и  "смотрит в
ящик", как тогда говорили. Народный обычай такой. Скорее, даже обряд.
     - А почему экран такой маленький? И вообще, отчего бы им не выпускать
изображение на волю. Проще ведь!
     Хранитель на минутку задумался. Но не в его привычках бы затрудняться
с ответом.
     - Времена  тогда  суровые  были,   молодой  человек,   -   сказал  он
наставительно.  -  Любили,  знаете ли,  все в  рамках держать.  За пределы
экрана - ни-ни. Мало ли что!
     - М-да, диковатый был народ...
     - Что и говорить. Вот в эту дверцу попрошу...
     По крутым каменным ступеням мы спустились в другое,  более просторное
помещение,  потолок которого терялся высоко во мгле.  Я  с  радостью начал
узнавать более привычные вещи.
     - Эге, да у вас тут и машина времени есть!
     - У  нас,   милостисдарь,  все  есть.  Это  основополагающий  принцип
Краснопевцева. Все и для всех.
     - А я думал, они нарасхват...
     - Новые нарасхват,  -  пробурчал хранитель.  - У нас одна всего, да и
то... - Он горестно махнул рукой.
     - А что такое?
     - Да,  извольте видеть,  реле времени у  нее барахлит.  Был даже один
трагический случай...
     И он поведал мне,  как один видный историк захотел лично побеседовать
со Львом Толстым.
     Преподавал этот профессор в  Ленинградском университете свою историю,
писал ученые труды и  достиг немалых степеней известности.  Все бы хорошо,
но  на  склоне лет  стали одолевать его  мысли о  бренности существования,
тщете мирской суеты и прочих грустных вещах.  И решился он, дабы разрешить
сомнения,  слетать в  начало  XX  века,  потолковать с  великим старцем по
душам.
     Сказано -  сделано.  Скопил профессор деньжонок (а  у  него оклад был
хороший и  очень приличная квартира на Невском),  явился в  Бюро проката и
нанял машину времени до 1902 года и обратно с оплатой по хронометражу.
     Инструктировал его  лично  Петр  Евсеевич,  в  те  времена совсем еще
нестарый человек,  с едва начинавшей редеть шевелюрой,  но уже тогда столь
же  энергичный  и  жизнерадостный,   как  и  поныне.   Собственно,   особо
инструктировать было незачем.  Все  делала электроника:  и  доставить куда
надо,  и  подождать,  и  увезти обратно -  все  автоматически.  Переходная
капсула гарантировала полную безопасность ученого пассажира.
     Ну, посадили профессора в капсулу, крышку закрутили, отправили. Полет
проходит нормально, самочувствие хорошее, только смотрит профессор на реле
- батюшки!  - а оно  уже  пятое  тысячелетие  до  нашей  эры  отсчитывает.
Сломалось, да и поди ж ты!
     Дальше  -  больше.  За  окном  динозавры  заползали,  птеродактили  в
иллюминатор клювами стучат.  Профессор хоть и историк был,  а сразу понял:
мезозой на дворе.
     Он по капсуле мечется,  рычаги дергает, кнопки жмет, а реле знай себе
тысячелетия отщелкивать.  А  надо  заметить,  такса  тогда была  куда  как
высокая. Да и за нарушение маршрута никто по головке не погладил бы. Видит
профессор -  дело швах.  Не  расплатиться ему  вовек.  Придется библиотеку
продавать, и то неизвестно, хватит ли.
     Трахнул  он  кулаком  по  крышке  реле  так,  что  внутри  зазвенело,
пригляделся -  подействовало! Потащила машина его назад, в будущее. Только
как-то  с  натугой,  вяло  этак,  словно завод у  нее  кончается.  Кой-как
дотянула до тринадцатого столетия и выдохлась.
     А  в  это  время как  раз татаро-монгольское нашествие шло.  Облепили
капсулу монголы в лохматых шапках, галдят, визжат, друг дружку отпихивают.
Посмотрел профессор сначала на них,  потом на сумму, какую на реле времени
нащелкало, и упал в глубокий обморок.
     Татаро-монголы  народ  любознательный.   Попытались  они  иллюминатор
копьем высадить -  не  выходит.  Скатили капсулу с  высокого холма  да  об
камень -  никакого эффекта,  только профессор весь в  синяках.  Приволокли
китайскую  стенобитную  машину  и  ну  долбить.  Очень  уж  им  загорелось
профессора из капсулы выковырять и в жертву богам принести.
     Капсула бронированная,  ничто  ее  не  берет.  Неделю монголы долбят,
другую,  чуть-чуть все  нашествие не  сорвали с  этим развлечением.  Стали
лагерем, у Батыева шатра капсулу к дереву привязали и долбят.
     Два  месяца день и  ночь бухали,  профессор за  это время оглох почти
полностью.  И что же! - продолбились-таки, упрямцы. Вытащили профессора на
свет божий и поволокли в шатер Батыю показывать...
     Ну,   а  в  это  время  явилась  в  Бюро  проката  ревизия.   Провели
инвентаризацию,  хватились - вот так номер! - машины времени нету. Подняли
документацию  -  профессор  на  ней  отбыл.  Пени  набежали  жуткие!  Надо
взыскивать,  а с кого,  спрашивается?  Сели наши ребята на другую машину и
пустились вдогонку.  Прибыли ко  Льву Толстому,  он  о  таком профессоре и
слыхом не слыхал.  Ребята в мезозой - пусто. Пригнали на подмогу еще пяток
машин и стали прочесывать все подряд.
     Насилу обнаружили.  Прибежали наши ребята к профессору,  а тот в юрте
сидит, важный, толстый, в халате и вареную баранину ест. Стали звать домой
- ни в какую.  Не желаю,  кричит! У меня, кричит, и денег таких нет, чтобы
за 400 миллионов лет платить, туда и обратно! И вообще, отстаньте от меня,
мне и здесь недурно:  отдельная юрта,  стадо верблюдов,  гарем, все в ноги
кланяются и так далее, и тому подобное.
     Хотели  силком утащить,  он  монголов свистнул.  Ну,  наши  ребята по
машинам и  домой.  А  профессор в  тринадцатом веке так  и  остался.  Даже
бараниной, гад, не угостил.
     - И ведь что характерно,  - закончил свою историю Петр Евсеевич. - Он
у  них  там тоже историком устроился.  Придворным.  Хронику походов ведет,
мудрую внешнюю политику Батыя одобряет и  поддерживает.  По специальности,
то есть.
     - А как же насчет бренности существования, Петр Евсеич?
     - Что касаемо бренности и  прочих проблем бытия,  он  так заявил:  я,
дескать,  только здесь себя настоящим человеком почувствовал.  А  рожа-то,
рожа!  Наглая-пренаглая,  аж лоснится!  В руке баранья кость... Вот какие,
батенька,  клиенты в нашем Бюро бывают. А ведь общественник был, примерный
семьянин,  два  раза на  Доске почета висел...  Слава богу,  хоть казенную
машину времени вернул.  Да и  то стребовал пять блоков "Стюардессы" (у них
там  в  тринадцатом веке  с  табачком  еще  туго).  О-хо-хох,  грехи  наши
тяжкие...
     С  этими  словами  хранитель поднялся с  дубовой монастырской скамьи,
куда мы присели на время рассказа,  и  скрылся в темноте.  Я последовал за
ним.
     И вновь мы двигались мимо стеллажей,  ящиков,  бочек, коробок. Многое
лежало  нераспакованным  до   окончания  ремонта.   На  ходу  Петр  Евсеич
демонстрировал мне всякие диковинки.  Запомнился,  например,  внушительный
застекленный стенд с десятком трубок, красиво разложенных на алом бархате.
     - Это  у  нас  секция исторических реликвий.  Все  трубки,  заметьте,
подлинные, да-с! Муляжей и подделок не держим.
     - Неужели берут? - поразился я.
     - Еще как берут,  -  коротко ответил Петр Евсеевич.  - Сейчас, верно,
пореже,  но желающих хватает.  Тут еще где-то треуголка Наполеона была, ее
тоже частенько требовали.  Но  мы шляпу императора даем только проверенным
клиентам,  а то затаскали ее тут разные... Амортизация предметов, дорогой,
это наш бич!
     Хранитель сдул  пыль  со  стенда с  прокатными реликвиями и  нырнул в
проем  сооружения,  отчасти напоминающего триумфальную арку,  образованную
двумя внушительными по размерам кривоватыми колоннами.
     Приглядевшись,   я  вздрогнул.  То,  что  показалось  мне  колоннами,
представляло собой не что иное,  как две исполинские ноги, обутые в сапоги
и  словно бы высеченные из красноватого гранита.  Переведя взгляд выше,  я
последовательно обнаружил  колоссальный живот,  обхваченный  гранитным  же
ремнем с  пряжкой,  грандиозную молодецкую грудь в  гимнастерке без погон,
монументальную шею и наконец...  Нет,  лица не было.  Вместо него каменный
великан обращал к  зрителям ровную пустую площадку,  на  которой болталась
бирка на веревочке.
     Это  было,  как пишут в  газетах,  величественное и  грозное зрелище.
Гранитный истукан воздевал над головой нечто,  похожее на ребристое бревно
или  колоду,   и,  казалось,  устремлялся  во  вдохновенном  порыве  прямо
навстречу стенду с реликвиями и ящикам с пляжными принадлежностями.
     Хранитель, как видно, читал мои мысли.
     - Впечатляет,  а?  -  крикнул он откуда-то из полумрака.  -  Нет-нет,
батенька, это не гранит. Пластик! Обычная надувная игрушка...
     Он был явно доволен эффектом.
     - Тоже давненько не брали.  А жаль. Колоритная штучка, и недорого. Не
желаете,  кстати?  В саду недурно смотрится,  хе-хе-хе-с... Впрочем, шучу,
шучу. Я знаю, что вам нужно.
     "Откуда он  знает,  что мне нужно,  если я  сам этого не  знаю,  -  с
некоторым раздражением подумал я. - Старый хрен!"
     - Нет уж,  пусть лучше в  подвале торчит,  чем в  саду.  А бревно для
чего?
     - Это сноп, - пояснил мой лукавый проводник, возясь со связкой ключей
у очередной дверки.  -  Злаки,  знаете ли. В те времена обожали выращивать
разные растения,  причем в  тех местах,  где они плохо растут.  Овощи там,
фрукты,  картошку...  Чем  меньше подходил климат,  тем настойчивее велись
работы. Затем свозили выращенное в установленные места и сваливали в кучи.
     - Копили?
     - Трудно сказать,  -  замялся хранитель. - Давно это было. Доподлинно
известно одно:  через определенное время плоды земли, натурально, начинали
портиться. Ну, во избежание заразы их закапывали обратно в матушку-землю.
     - Это тоже напоминает обряд,  - заметил я, щелкая истукана по сапогу.
Сапог был шершавый и упругий. - А потом что?
     - Потом?  Что же потом...  Ждали следующего урожая и снова все шло по
кругу.  По всей вероятности, скульптор запечатлел миг, когда землевладелец
несет собранный урожай к месту уничтожения. Потому и сноп.
     Хранитель кончил возиться с замком и жестом пригласил меня подойти.
     - Погодите,  неужели кому-то  был нужен надувной великан?  Да еще без
лица!
     - В том-то и фокус, что лицо можно сделать любое, по желанию клиента.
Наши ребята прямо с паспорта и делали.  Представьте, выходите вы в сад - в
треуголке,  сюртуке,  трубочка в  зубах дымится,  -  а  в саду ваша статуя
стоит. Многим льстило. Ну, поспешите, дружок, я вас жду.
     Он  открыл  дверь.  Потоки  света  ударили  сверху.  Мы  поднялись по
лестнице  и  вышли  на  обширный  монастырский двор.  Посреди  возвышалась
окрашенная  все  в  тот  же  тускло-коричневый  цвет  колокольня.  Надпись
извещала,  что  именно здесь обретается Н-ский  народный хор  им.  братьев
Заволокиных. В подтверждение этому из-за решетчатых окон доносились свежие
девичьи голоса и отрывистые музыкальные фразы - баянист пробовал лады.
     У забора,  лихо покосившись набок и упираясь колченогими подпорками в
рыжий  асфальт,  стоял межпланетный корабль.  Он  был  привязан бечевкой к
роскошной старой липе  и  в  целом  неотразимо напоминал Пизанскую башню -
только не ту,  красивую,  итальянскую,  а  так...  скорее водонапорную,  в
каком-нибудь  заштатном районном городишке,  где  летом,  кажется,  никто,
кроме курей, не живет.
     Хранитель бодренько побежал к ветерану космоса,  хлопнул его ладошкой
по стабилизатору (отчего в  корабле что-то ржаво скрежетнуло) и  произнес,
опять впадая в театральный тон:
     - Друг мой!  Вот то,  что вам нужно! Нет-нет, молчите! Одного взгляда
на  ваше измученное чело было достаточно,  чтобы понять:  вам нужен покой,
одиночество и  отдохновение!  Вы умчитесь в звездные дали,  и некому будет
отвлекать вас от дум возвышенных и вдохновенных.  Дерзайте,  друг мой! Тем
более,  что безопасность гарантируется,  и возьмем мы недорого, - прибавил
он нормальным голосом.
     - Господи,  -  вырвалось у  меня.  -  На  этой развалюхе?  Вы что мне
навяливаете, Петр Евсеич?
     - "Дредноут-14", - гордо провозгласил хранитель.
     Я указал пальцем на выведенную корявыми масляными буквами надпись:
     - А тут написано: "Драндул„т".
     - Где?  - пискнул хранитель и засуетился. Увидел, всплеснул руками и,
по-мальчишечьи  вскарабкавшись  на  липу,   принялся  остервенело  стирать
рукавом позорное название. Буквы размазались. Петр Евсеевич прилип рукавом
к букве "„", с трудом отодрался и гневно погрозил в сторону колокольни:
     - Заволокинцы  шалят,   дьяволы!   Мстят,  что  надувную  статую  для
карнавала не отдал. А я не могу бесплатно, она казенная!..
     Он спустился по стволу вниз,  присел в тени  Дредноута-Драндул„та.  И
враз как-то обмяк, сморщился. Стало видно, что лет ему все же немало и что
как ни хорохорься, а здоровьишко шалит, и старость берет свое...
     - Верное дело,  -  грустно прошептал хранитель,  переводя дыхание.  -
Полетите себе тихочко, спокойночко...
     Мне  стало  жаль  старика.  Сидит  в  темном  подвале  среди  пыльных
сокровищ,  не ходит к нему никто.  А с другой стороны, отчего бы и в самом
деле?..
     - Программа рассчитана на две недели полета,  - устало бубнил старик.
- Все на автопилоте, высадки по желанию клиента. Расчет после приземления.
     - В кредит отдаю! - выкрикнул он почти со слезами.
     Я еще раз вспомнил свою отвергнутую статью о буржуазном псевдосветиле
Ньютоне,  представил  перекошенное  от  злости  лицо  завлаба,  подумал  о
двадцати четырех рабочих днях, которые предстояло провести в городе...
     - А, была не была, Петр Евсеевич! Программа, говорите? Черт с ними со
всеми, лечу!
     Двери колокольни широко распахнулись,  и  на  двор выбежали девушки в
сарафанах и кокошниках,  парни в расшитых рубахах; следом солидно выступил
хор. Заволокинцы приступили к репетиции на свежем воздухе.
     Я  сидел в единственном кресле маленькой тесной рубки и смотрел вниз.
Хоровод то  сходился вокруг корабля,  то  расступался во  всю  ширь двора.
Парни  отчаянно чесали  вприсядку.  Девушки помахивали платочками и  плыли
лебедью. Баянист бушевал.
     Выждав момент, я нажал на "старт". Плотные клубы дыма окутали корабль
и мгновенно скрыли монастырский двор,  хоровод, колокольню, Петра Евсеича,
машущего руками у входа в свой подвал...  Из-под белых клубов хор отчаянно
грянул:

                          - Я на горку шла,
                          Тяжело несла,
                          Уморилась, уморилась,
                          Уморилася-а-а-а!!

     Драндулет газанул, я покинул грешную Землю.


                                 Глава 4

                           Тихочко, спокойночко

     Мне доводилось раза два кататься на прогулочных космолетах. По-моему,
главное желание их создателей заключалось в  том,  чтобы прижать туриста к
ногтю.  По  их мнению (и мнение это обоснованно),  идиоты-туристы только и
дожидаются случая,  чтобы  залезть в  самую  начинку корабля и  вывести из
строя систему жизнеобеспечения на возможно более длительный срок.  Турист,
считают создатели,  попав  на  новенький с  иголочки корабль,  неприкаянно
слоняется по  помещениям,  пробует наудачу подряд все  кнопки,  рукоятки и
заглушки,  пока не  доберется до Главного компьютера,  который после этого
ремонту  уже  не  поддается.   Первым  делом  на  корабле  гаснет  свет  и
отключаются вода и отопление. Еще через пару дней полностью потерявший ход
и  ориентацию корабль  подбирают спасатели.  Затем  туристов  отправляют в
госпиталь,   а  звездолет  -  на  переплавку.  Деньги  за  путешествие  не
возвращаются.
     Впрочем, на  этом  эпопея  не заканчивается.  Пройдя полугодовой курс
лечения,  турист выходит на волю со счастливым  лицом  первооткрывателя  и
пускается  на поиски олуха,  который доверил бы ему новый корабль.  Турист
полон сил.  Его пересаженная кожа (ибо он тогда еще  и  обгорел)  излучает
сияние,   по  лицу  блуждает  улыбка.  Именно  на  таких  путешественниках
спасатели наживают гроздья медалей "За спасение погибающих", благодарности
в приказе по Космофлоту и ранние инфаркты.
     Ничто  не  может  спасти  прогулочный  корабль,   если  на  него  сел
любознательный,  упитанный  и  энергичный турист,  жаждущий  приключений в
далеких просторах Вселенной...
     Мой  Драндулет  спасать  было  уже  не  нужно.   Такого  заезженного,
разболтанного, раскулаченного корабля мир еще не видал и, надеюсь, никогда
не  увидит.   Началось  с  того,   что  не  пожелал  включиться  генератор
искусственной тяжести.  Точнее сказать,  он  включился,  но  потом  как-то
подустал,  решил передохнуть - уж не знаю, что и думать. К сожалению, свой
скверный  характер  он  обнаружил  не  сразу,   а  лишь  тогда,  когда  я,
насидевшись в  рубке и  вдоволь наглядевшись на  грозную и  величественную
(это  опять  же  из  газет) панораму звездного неба,  решил  пару  часиков
вздремнуть в спальной каюте.  В самом деле, день был несколько перенасыщен
событиями. Тянуло поваляться на откидной койке и прийти в себя.
     Спальные каюты  на одноместных звездолетах почему-то всегда находятся
в дальнем конце корабля.  Толкнув дверь,  я понял,  что не все так просто.
Дверь была заперта. "Может, есть там кто-нибудь?" - мелькнула дикая мысль.
     ...Прекрасная   незнакомка,    раскинув   иссиня-черные   локоны   по
белоснежной подушке,  смотрит мерцающими глазами на дверь и ждет,  когда я
войду...
     Такие случаи бывали.  Но не со мной.  Присмотревшись,  я  понял,  что
дверь  в  каюту просто заклинило.  Я  хорошенько потряс и  подергал ручку.
Дверь не шелохнулась.
     Я отступил на шаг, затем долбанул по ней плечом, сначала левым, потом
правым. Ноль эффекта. Спать, между тем, тянуло все сильней.
     Тогда я повернулся к проклятой двери спиной (чуть не сказал: задом) и
лягнул изо всех сил каблуком в  область замка.  И  конечно,  в  этот самый
момент наступила невесомость!
     Вернее  будет   сказать,   что   отключилась  система  искусственного
тяготения.  Вырубилась она буквально на  несколько секунд,  но  их  вполне
хватило,   чтобы  в  очередной  раз  доказать  справедливость  утверждения
великого Ньютона.  "Действие встречает равное противодействие!"  -  сказал
он.  А так как великие физики (а равно химики, политики и т. п.) никогда и
ни  в  чем  не  ошибаются -  вплоть  до  появления новых  великих физиков,
химиков,  политиков и  др.,  -  то  в  полном соответствии с  классическим
законом дверь долбанула по моему каблуку ровно с  той же силой,  каковую я
смог вложить в удар.  Разница между нами заключалась лишь в том,  что сама
дверь вполне индифферентно осталась стоять на месте, а я, напротив, улетел
головой вперед туда,  откуда пришел,  с первой (а может и со второй,  я не
считал) космической скоростью.
     Интересно,  в  какой  житейской ситуации великий  физик  открыл  свой
великий закон? Если в аналогичной, я ему ни капли не завидую.
     Пронесшись через  коридор наподобие некоей  сонной ракеты,  я  прибыл
обратно в рубку и врезался лбом непосредственно в пульт управления, отчего
звезды на экране вздрогнули и начали двигаться несколько быстрее.
     Просто удивительно,  как пребольно можно трахнуться лбом о тумблеры в
условиях полной невесомости!  То ли от удара,  то ли по другой неизвестной
причине  генератор  тяготения  заурчал,  застрекотал,  возобновил  работу;
нормальная земная тяжесть пронизала мои  члены,  и  я  рухнул бесформенной
кучей в  щель между пилотским креслом и пультом управления,  завлекательно
мигавшим немногими оставшимися в целости разноцветными лампочками.
     - Уважаемый товарищ!  -  раздался сверху очаровательный женский голос
на фоне струнной музыки.  - Мы рады приветствовать вас на нашем корабле. К
вашим  услугам  прекрасная  автоматизированная  кухня,   салон,   спальное
помещение.  Любые  справки  можно  получить у  робота-информатора.  Желаем
счастливого путеш