т не от Солнца, а от Облака. Это объясняется,
говорили ученые, нагревом Облака при его соприкосновении с Солнцем.
   К концу сентября передний чрезвычайно разреженный край Облака достиг
Земли. При этом, как и было предсказано в докладе из Нортонстоу, верхние
слои земной атмосферы начали разогреваться. Но пока еще газ был слишком
разреженный, чтобы вызвать нагрев до сотен - тысяч или миллионов
градусов. Все же температура верхних слоев атмосферы поднялась до
нескольких десятков тысяч градусов, а этого было уже достаточно, чтобы
оттуда начал исходить мерцающий синий свет, хорошо видимый с Земли ночью.
Ночи стали неописуемо прекрасными, однако едва ли кто-нибудь по-
настоящему мог оценить эту красоту: ведь человек способен в полной мере
наслаждаться прекрасным, только если у него спокойно на душе. Разве что
на севере какой-нибудь привычный ко всему пастух, охраняя свои стада,
всматривался, быть может, с изумлением и благоговейным трепетом в
испещренное фиолетовыми полосами ночное небо.
   Так это и продолжалось: сумрачные красные дни и светящиеся синие ночи,
и ни Солнце, ни Луна не имели к этому никакого отношения. И все ниже и
ниже падала температура.
   За это время погибли массы людей во всех странах, кроме самых
развитых. Сначала несколько недель стоял почти невыносимый зной. Затем
многие умерли во время бурь и наводнений. С наступлением сильных холодов
люди стали гибнуть от воспаления легких. За время с начала августа до
первой недели октября вымерла примерно четверть всего населения планеты.
Невыносимое горе выпало на долю бесчисленных семей. Смерть безжалостно и
неотвратимо навеки разлучала мужа с женой, родителей с детьми,
влюбленного с возлюбленной.
   Премьер-министр был зол на ученых из Нортонстоу. Гнев даже заставил
его туда поехать. В дороге он продрог и измучился, что отнюдь не улучшило
его настроения.
   - Выясняется, что правительство было совершенно дезориентировано, -
сказал он Кингсли. - Сначала вы говорили, что критическое положение будет
длиться один месяц, не больше. Так вот, оно уже длится больше месяца, а
конца все не видно. Когда же можно ожидать прекращения всей этой истории?
   - Не имею ни малейшего представления, - ответил Кингсли.
   Премьер-министр сердито посмотрел на Паркинсона, Марлоу, Лестера и
затем, уже совсем свирепо, - на Кингсли.
   - Чем же, я вас спрашиваю, объяснить столь грубую дезинформацию? Нужно
ли напоминать, что Нортонстоу были предоставлены все возможности? Не
будет преувеличением сказать, что вы тут как сыр в масле катаетесь. За
это мы в праве ожидать от вас полной научной компетентности. Должен
сказать, что условия жизни здесь значительно лучше тех, в которых
вынуждено работать само правительство.
   - Конечно, условия здесь гораздо лучше. Они лучше потому, что мы
предвидели то, что сейчас происходит.
   - Кажется, это единственное предвидение, на которое вы оказались
способны, и предвидение к собственной выгоде и безопасности.
   - В этом мы старались не отставать от нашего правительства.
   - Я не понимаю вас, сэр.
   - Тогда давайте я изложу обстановку более ясно. Когда начал
обсуждаться вопрос об Облаке, главной заботой, вашего правительства, да и
других правительств, насколько мне известно, было воспрепятствовать
распространению фактов. На самом деле вся эта секретность была нужна,
конечно, только для того, чтобы не дать народу подобрать себе более
деятельных руководителей. Теперь премьер-министр рассвирепел
окончательно.
   - Скажу вам без обиняков, Кингсли: я считаю себя вынужденным,
вернувшись в Лондон, сделать некоторые шаги, которые едва ли вас
обрадуют.
   Паркинсон заметил, как непринужденно-насмешливый тон Кингсли внезапно
стал жестким.
   - Боюсь, вам не придется возвращаться в Лондон, вы останетесь здесь.
   - Я не могу поверить, что даже такой человек, как вы, профессор
Кингсли, может настолько обнаглеть, чтобы ему пришло в голову арестовать
меня!
   - Что вы, мой дорогой премьер-министр, почему же арестовать, - сказал
Кингсли с улыбкой. - Имеется в виду совсем другое. Если положение станет
критическим, вы будете в гораздо большей безопасности в Нортонстоу, чем в
Лондоне. Давайте так и говорить - мы считаем целесообразным в интересах
всего общества, конечно, чтобы вы оставались в Нортонстоу. А теперь, я
думаю, лучше нам с Лестером и Марлоу оставить вас с Паркинсоном наедине;
у вас, без сомнения, найдется много о чем поговорить.
   Марлоу и Лестер вышли из комнаты вслед за Кингсли. Они были несколько
ошеломлены.
   - Крис, но ведь этого нельзя делать, - сказал Марлоу.
   - Можно и нужно. Отпустить его обратно в Лондон - это значит
подвергнуть опасности жизнь каждого, кто находится здесь, начиная с вас,
Джефф, и кончая Джо Стоддардом. Я просто обязан не допустить этого. Видит
бог, у нас и без того положение не из блестящих.
   - Но если он не вернется в Лондон, они пошлют за ним.
   - Не пошлют. Мы сообщим по радио, что дороги здесь временно стали
непроходимыми, и поэтому его возвращение откладывается на несколько дней.
Температура опускается сейчас так быстро, что через несколько дней дороги
на самом деле будут непроходимы. Помните, я говорил вам, еще когда мы
беседовали в пустыне Мохаве, о том, что температура резко снизится; вот
это сейчас и происходит.
   - Не понимаю. Ведь непохоже, чтобы опять возобновились снегопады. -
Конечно, нет. Но скоро температура опустится так низко, что двигатели
внутреннего сгорания не смогут работать. Прекратится всякое движение по
земле и по воздуху. Я понимаю, конечно, можно сделать специальные
двигатели, но пока с этим справятся, положение настолько ухудшится, что
никому уже не будет никакого дела до того, в Лондоне ли премьер-министр
или где-нибудь еще.
   - Пожалуй, вы правы, - сказал Лестер, - нужно только поводить их за
нос около недели, а потом все будет в порядке. Должен сказать, мне совсем
не улыбается, чтобы нас выкинули из нашего уютного убежища, да еще после
того, как мы положили на него столько трудов.
   Паркинсону не часто доводилось видеть премьер-министра во гневе.
Прежде в таких случаях он отделывался поддакиванием, считая, что самый
простой выход - не возражать. Однако на этот раз он чувствовал, что
должен принять на себя полный заряд ярости премьер-министра.
   - Простите, сэр, - сказал он, послушав несколько минут, - но боюсь,
что вы сами вызвали это. Вам не следовало упрекать Кингсли в
некомпетентности. Обвинение было несправедливым. Премьер-министр
взорвался.
   - Несправедливым! Да вы понимаете, Фрэнсис, - закричал он, брызгая
слюной, - что исходя из предсказанного Кингсли одного месяца, мы не
сделали специальных запасов топлива? Понимаете вы, в каком положении мы
оказались?
   - То, что кризис будет продолжаться один месяц, высчитал не только
Кингсли. То же самое нам сообщили из Америки.
   - Ошибки одних никогда не оправдывают ошибок других.
   - Я не согласен, сэр. Я ведь хорошо помню, что мы в Лондоне часто были
склонны воспринимать обстановку не слишком серьезно. В докладах Кингсли
всегда был тревожный оттенок, которого мы не хотели замечать. Мы всегда
старались убедить себя, будто на самом деле все обстоит лучше, чем
кажется. Мы никогда не учитывали возможности, что все может обернуться,
наоборот, хуже, чем тогда казалось. Кингсли, возможно, ошибался, но он
был ближе к истине, чем мы.
   - Но почему он ошибся? Почему все ученые ошиблось? Вот что я пытался
узнать, и никто мне этого так и не объяснил.
   - Они бы объяснили, если бы вы потрудились спросить, вместо того,
чтобы грозиться снести им головы.
   - Я начинаю думать, что вы жили здесь, пожалуй, слишком долго,
Фрэнсис.
   - Я живу здесь достаточно долго, чтобы осознать, что ученые не
претендуют на непогрешимость, и только мы, дилетанты, можем считать их
выводы непогрешимыми.
   - Ради бога, перестаньте философствовать, Фрэнсис. Будьте так добры,
расскажите мне, наконец, в чем была ошибка.
   - Ну, насколько я понимаю, Облако ведет себя так, как никто не ожидал,
и причину этого никто не может понять. Все ученые ожидали, что скорость
его будет возрастать по мере приближения к Солнцу, что оно пролетит мимо
Солнца и станет удаляться. Вместо этого оно замедлило движение, и когда
достигло Солнца, практически остановилось вообще. И теперь, вместо того,
чтобы унестись в мировое пространство, оно просто торчит около Солнца.
   - Но сколько оно еще там пробудет? Вот что я хочу знать.
   - Никто не может сказать этого. Оно может оставаться здесь неделю,
месяц, год, тысячелетие или миллионы лет. Никто этого не знает.
   - Но, боже мой, послушайте, вы понимаете, что говорите? Если Облако не
улетит, мы пропали.
   - Вы думаете, Кингсли этого не знает? Если Облако останется еще на
месяц, погибнет очень много людей, но и выживет порядочно. Если оно
останется два месяца, выживет очень немного людей. Если оно останется три
месяца, мы здесь в Нортонстоу умрем, несмотря на то, что все было хорошо
подготовлено, и мы будем умирать одними из последних на Земле. Если оно
останется год, ничто живое на всей планете не уцелеет. Как я уже говорил,
Кингсли все это знает, вот почему он относится не особенно серьезно к
политическим аспектам дела.

            ГЛАВА ВОСЬМАЯ

          ИЗМЕНЕНИЯ К ЛУЧШЕМУ

   Хотя в то время никто и не сознавал этого, приезд премьерминистра
совпал с самыми тяжелыми днями в истории Черного облака. Первые признаки
улучшения обстановки были замечены радиоастрономами, которые ни на минуту
не прекращали своих наблюдений, несмотря на то, что приходилось работать
на открытом воздухе в невыносимых условиях. 6 октября Джон Мальборо
созвал совещание. Прошел слух, что будет сообщено нечто интересное,
поэтому собралось много народу.
   Мальборо рассказал, что за последние десять дней количество газа между
Землей и Солнцем непрерывно уменьшалось, примерно вдвое за каждые три
дня. Если бы это продолжалось еще две недели. Солнце засияло бы в полную
силу, но никакой уверенности в том, что так будет продолжаться дальше,
конечно, не было.
   Мальборо спросили, не собирается ли Облако покинуть Солнце.
   - Таких признаков нет, - ответил он. - Создается впечатление, будто
вещество Облака распределяется таким образом, чтобы Солнце могло, светить
только в нашу сторону, но ни в какую другую.
   - Не чересчур ли это смело - надеяться, что Облако будет пропускать
свет как раз в нашу сторону? - спросил Вейхарт.
   - Это странно, конечно, - ответил Мальборо. - Но я только привожу вам
факты. Я никак их не объясняю.
   Премьер-министр сказал:
   - Разрешите, я перейду на обычный язык. Правильно ли я понял, что
кризис должен кончиться через две недели?
   - Если все будет развиваться таким же образом, - ответил Мальборо.
   - Тогда вы должны провести тщательные наблюдения и сделать выводы.
   - Глубокая идея! - вырвалось у Кингсли.
   Нужно сказать, что никогда за всю историю науки не делалось более
ответственных измерений, чем те, которые были выполнены радиоастрономами
в последующие дни. Построенная ими на основании полученных данных кривая
была буквально кривой жизни или смерти: спад ее означал жизнь, подъем -
смерть.
   Каждые несколько часов наносилось новая точка. И ночью, и сумрачным
тусклым днем все, кто понимал смысл происходящего, нет-нет да подходили
взглянуть на новую появившуюся на графике точку. В течение четырех дней и
ночей кривая продолжала понижаться, по на пятый день спад уменьшился,
однако на шестой день вновь появились признаки сильного понижения. Никто
ни с кем не разговаривал, перебрасывались изредка только случайными
отрывистыми фразами. Напряжение достигло предела. На седьмой день спад
продолжался, а на восьмой день кривая поползла вниз круче, чем когда-либо
раньше. Страшное напряжение сменилось бурной радостью.
   Кривая продолжала идти вниз, а это значило, что уменьшается количество
газа между Землей и Солнцем. 19 октября на дневном небе появилось желтое
пятно. Оно было еще тусклым, но перемещалось по небесному своду. Без
сомнения, это было Солнце, появившееся впервые с начала августа, едва
просвечивающее еще сквозь слой газа и пыли. Но этот слой становился все
тоньше и тоньше. К 24 октября над замерзшей Землей Солнце вновь засияло в
полную силу.
   Те, кому приходилось встречать восход солнца после холодной ночи в
пустыне, могут хоть в какой-то мере представить себе радость, охватившую
людей 24 октября 1965 года.
   Несколько слов нужно сказать о религии. По мере приближения Облака
бурно расцветали все виды религиозных верований. Всю весну свидетели
Иеговы полностью затирали любых других ораторов в Гайд-Парке. Изумленные
священники в Англии читали проповеди в переполненных церквах, чего ранее
никогда не бывало. Все это кончилось 24 октября. Мужчины и женщины всех
вероисповеданий - христиане, магометане, буддисты, индуисты, евреи и
атеисты - глубоко прониклись чувствами своих предков-солнцепоклонников.
Правда, поклонение Солнцу не стало настоящей религией, ведь некому было
его организовать и направлять, но некий оттенок древней религии появился
и никогда больше не исчезал.
   Первыми оттаяли тропики. С рек сошел лед. Таяние снега сопровождалось
паводками, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что было раньше.
Северная Америка и Европа оттаяли лишь частично до уровня, обычного для
наступавшей зимы.
   Хотя городское население в странах с развитой индустрией немало
пострадало, но ему не довелось переносить того, что выпало на долю
народам в странах слаборазвитых, у которых не было ни промышленности, ни
запасов энергии. Нужно отметить, однако, что все резко изменилось бы,
если бы холод стал сильнее; улучшение произошло как раз тогда, когда и в
передовых странах промышленность находилась на грани гибели.
   Как это ни удивительно, сильнее всего пострадало от холода население
тропиков, а меньше всего - эскимосы. Во многих районах тропиков и
субтропиков погиб каждый второй. Среди эскимосов смертность была
сравнительно невелика - немногим больше, чем в обычное время. На дальнем
Севере в период жары повышение температуры не было столь значительным.
Эскимосы в то время испытывали лишь некоторые неудобства, не более того.
Таяние льда и снега сильно ограничило свободу их передвижения и,
следовательно, уменьшило пространство, на котором они могли охотиться. Но
жара в тех местах не была губительной. Не вызвал больших потерь и холод.
Они просто зарылись в снег и пережидали. При этом они находились во
многих отношениях в лучшем положении, чем обитатели Англии.
   Премьер-министр вернулся в Лондон, не испытывая к Нортонстоу такого
враждебного чувства, как можно было ожидать. Во-первых, он перенес кризис
в гораздо лучших условиях, чем на Даунинг-стрит. Во-вторых, он вместе с
учеными Нортонстоу пережил страшные дни, полные тревоги, а совместно
перенесенные испытания всегда располагают людей друг к другу.
   Перед отъездом премьер-министру разъяснили, что в целом инцидент еще
не исчерпан. На обсуждении, состоявшемся в одной из лабораторий,
перенесенных в убежище, все согласились с тем, что Облако теперь приняло
форму диска, очень сильно наклоненного к эклиптике.
   - Все-таки во всем этом есть очень много непонятного для меня, -
сказал Кингсли. - Кстати, каков, по вашему мнению, наружный радиус диска?
   - Около трех четвертей радиуса земной орбиты, он приблизительно равен
радиусу орбиты Венеры, - ответил Мальборо.
   - Когда мы говорим, что Облако сплющивается в диск, мы, конечно,
выражаемся неточно. Мы хотим сказать, что большая часть вещества приняла
форму диска. Но должно оставаться также много вещества, распределенного
по всей земной орбите. Это ясно хотя бы из того, что наша атмосфера
постоянно соприкасается с веществом Облака.
   - Да, слава богу, образовался диск, а то мы до сих пор не видели бы
Солнца, - сказал Паркинсон.
   - Но помните, что мы не всегда будем оставаться сбоку от диска, -
сказал Кингсли.
   - Как это понимать? - спросил премьер-министр.
   - Просто-напросто Земля, двигаясь вокруг Солнца, войдет в тень,
отбрасываемую диском. Конечно, мы выйдем из тени снова.
   Премьер-министр был обеспокоен, и не без оснований.
   - А можно узнать, как часто это будет происходить?
   - Два раза в год! Согласно теперешнему положению диска, в феврале ив
августе. Продолжительность солнечного затмения будет зависеть от толщины
диска. Вероятно, затмение будет длиться от двух недель до месяца.
   - Все это чревато последствиями, - вздохнул премьерминистр.
   - В первый раз я с вами согласен, - заметил Кингсли. - Но жизнь на
Земле не становится невозможной, хотя условия будут весьма тяжелыми.
Прежде всего, люди должны теперь жить очень большими группами вместе. Мы
не сможем больше жить в отдельных домах.
   - Не понял.  - Ну, ведь потери тепла в домах происходят через
поверхность. Это ясно?
   - Да, конечно.
   - С другой стороны, число людей, которое может жить в доме,
пропорционально его объему. Так как отношение поверхности к объему для
больших домов гораздо меньше, чем для маленьких, то в больших домах люди
могут жить с меньшими затратами горючего на жильца. Если в дальнейшем
периоды похолодания будут бесконечно повторяться, наши топливные ресурсы
не допустят другой организации жилья.
   - Почему вы говорите "если"? - спросил у Кингсли Паркинсон.
   - Потому что произошло слишком много странного. Я не могу уверенно
предвидеть будущее, пока не пойму того, что уже случилось.
   - Могут произойти весьма существенные изменения климата, - заметил
Марлоу. - Хотя в ближайший год или два особых изменений, наверное, не
будет, мне кажется, они обязательно произойдут в дальнейшем, если дважды
в год будут повторяться эти затмения Солнца.
   - Что вы хотите сказать, Джефф?
   - Я хочу сказать, что не миновать нам нового ледникового периода.
Прошедшие ледниковые периоды показали, сколь чувствительно сбалансирован
климат на Земле. Сильное похолодание два раза в год, один раз зимой и
один раз летом, должно сместить равновесие в сторону нового ледникового
периода.
   - Вы хотите сказать, что ледяной покров распространится на Европу и
Северную Америку?
   - Это безусловно должно произойти, хотя и не в ближайшие год или два.
Процесс будет медленный. Как говорит Крис Кингсли, человек должен прийти
к соглашению с окружающей средой. И мне кажется, не все условия этого
соглашения будут человеку по вкусу.
   - Существующие океанские течения могут не сохраниться, - сказал
Кингсли. - Если такие изменения произойдут, последствия могут оказаться
гибельными. А это может случиться очень скоро, скорее, чем наступит
ледниковый период.
   Премьер-министр почувствовал, что с него довольно.
   В течение ноября пульс жизни усилился. И по мере того, как
правительства осваивались с положением, все нужнее становилась связь
между странами и внутри стран. Телефонные линии и кабели были
отремонтированы. Но в основном люди пользовались радиосвязью. Вскоре
длинноволновые радиостанции работали уже нормально, но с их помощью
нельзя было, разумеется, осуществлять дальнюю связь. Для этого необходимо
использовать короткие волны. Но по причинам, которые были вскоре найдены,
коротковолновая радиосвязь вышла из строя. Оказалось, что атмосфера на
высотах около восьмидесяти километров необычайно сильно ионизирована. Это
привело к существенному затуханию радиоволн, как называют радиоинженеры.
Высокая степень ионизации была вызвана излучением сильно нагретых верхних
слоев атмосферы: небо из-за этого излучения по-прежнему мерцало
голубоватым светом. Итак, радиоволны поглощались в атмосфере.
   Единственное, что оставалось - это уменьшать длину волны. Попытались
уменьшить ее до одного метра, но поглощение продолжалось, а подходящих
передатчиков, работающих на более коротких волнах, не было, так как
меньшие длины волн до этого никогда широко не применялись. Затем
вспомнили, что в Нортонстоу есть передатчики, которые могут работать на
волнах от одного метра до сантиметра. Более того, пер