орбитальной станции оказался дотошным и облазил весь астероид до последней
пещерки  в  скалах.  Вслед  за Георгием стали прибывать новые руководители
комплексов  -  солнечной   ловушки,   электроцентрали,   порта,   буровых,
ретранслятора  и  проч.  Это  было  мудро,  при первом заселении "летучего
острова" так не поступили,  и  оттого  последовало  немало  неприятностей.
Теперь  же  командиры  должны  были адаптироваться раньше,  чем их будущие
подчиненные, и стать не формальными, а естественными лидерами групп.
     Гипнотека в  те  дни  эксплуатировалась  нещадно.  Вновь  прибывшие с
помощью  определенных  пленок  ускоряли  свое   приспособление   к   малой
гравитации,   пустоте,   безвоздушью  и  беззвучию.  Старожилы,  наоборот,
готовили   себя   к   возвращению   в   земной   мир.   Бархатные   голоса
космоцентровских  дикторов  внушали им чувство увеличения тяжести.  Сеансы
гипноза чередовались  с  растущими  физическими  нагрузками,  специальными
упражнениями в магнитных "доспехах". Первоначально тяжесть - имитированную
и внушенную - прибавляли по одной сотой  g,  затем  -  по  одной  десятой.
Последнюю неделю и работали и отдыхали при полном "домашнем" весе. То, что
когда-то так заботило и даже страшило ученых - реадаптация  после  долгого
пребывания в невесомости,  - теперь представляло методику, отработанную до
микроскопических мелочей. Все удалось, не могло не удаться!
     Началось отбытие старожилов.
     О  нет,  не  было  никаких  всеобщих проводов,  торжественного отлета
ракетной флотилии,  увозящей сразу всю двадцатимесячную "смену".  Банкет и
церемония в  порту состоялись только по поводу прощания с  первой партией.
На   каждом  комплексе  поселка  некоторое  время  работали  бок   о   бок
первопоселенцы и новички; шла передача опыта сменщикам, и число "стариков"
уменьшалось постепенно.
     Вопреки  старому  морскому  закону,   который  предписывает  капитану
покидать судно  последним,  Виктор Сергеевич вылетел на  одном  из  первых
кораблей.  С ним была Марина.  Посудачив о том,  как славно будет вдохнуть
некондиционированный воздух,  пусть даже с уличным перегаром, и поваляться
на траве,  не посеянной человеческими руками,  глядя в  тучи,  плывущие по
небу без помощи проектора, Стрижова вдруг сказала пророческую фразу:
     - Я  не удивлюсь,  если космос преподнесет нам какой-нибудь сюрприз в
начале карантина или после него!
     Транспортник  приземлился  без   приключений.   Главные   специалисты
астероида спускались по трапу с  нарочито бодрым и  осанистым видом,  сияя
улыбками и  размахивая руками,  потому что именно в эти,  начальные земные
секунды особенно пристальны глаза  родных  и  друзей и  особенно падки  до
сенсационных снимков и записей журналисты.
     Затем десятидневный полный отдых (комнаты с  мягкой обивкой,  голубой
свет,   нежная  музыка,  необременительная  пища,  смешные  мультфильмы  и
шестнадцать часов  сна  в  сутки).  Байконурский профилакторий.  Радостный
результат врачебных обследований:  полная  психофизическая норма,  никаких
затруднений с реадаптацией!
     И,  наконец,  пансионат.  Последний,  двухмесячный период  карантина.
Разрешено практически все:  пешие  походы,  купание в  море,  любительский
театр,  даже вечеринки с  шампанским и  танцами.  У них были замечательные
отдельные  квартирки,  куда  в  положенные дни  наезжали  родственники;  в
комнатах со  стеклами регулируемой прозрачности во  всю стену кондиционеры
поддерживали морскую свежесть,  и  можно  было  при  желании усиливать или
ослаблять запах гниющих водорослей, гомон чаек или гул прибоя.
     Все  они,   начиная  с   Виктора  Сергеевича,   еще  продолжали  жить
астероидными проблемами.  Тем  более что  на  станции творилось необычное.
Калантаров развернул  бурную  деятельность;  Панин  с  некоторой ревностью
говорил,  что не ожидал от Жоры такой прыти. Часто командир собирал бывших
соратников  в   телевизионном  холле   посмотреть  очередную  передачу   с
астероида,  "поболеть" за свой космический дом, обменяться впечатлениями и
прогнозами.


     ...Честно говоря,  Панину в свое время  предлагали  взяться  за  этот
эксперимент, но он отказался, мол, не до того, осваиваем, строим... Потом,
когда начались беспокойные события,  Международный  центр  психофизиологии
словно позабыл о своем предложении.  И вот опять выплыла эта тема.  Только
на сей раз ее  поддерживало  еще  с  полдюжины  институтов  -  эргономики,
космической  медицины  и другие,  а главное,  оказывала нажим МАФ.  Вполне
понятно:  такой  дорогой   полигон,   как   астероид,   Федерация   хотела
использовать, по словам Тарханова, "на все сто процентов и еще немножко".
     Итак,  на  станции появился,  выкатившись из  канадского орбитального
самолета, толстяк - энергичный Ларри Митчелл, с которым Панин познакомился
после  завершения  полета  "Вихря".  Тогда,  в  том  же  профилактории  на
Байконуре,  "вихревцев" отдали  на  неделю  в  полное распоряжение доктора
Митчелла и его лаборантов, похожих на бейсбольную команду. Ларри (называть
себя  иначе  он  не  позволял)  неутомимо расспрашивал экипаж  о  полетных
впечатлениях,  трудностях,  хлопотах,  о  том,  как  давалась та  или иная
операция  при  наборе  высоты,  в  активном  или  инерционном полете,  при
посадке;  сам  наговаривал  километры  магнитной  нити,  облепливал  людей
датчиками,  не  разрешал снимать их  даже  во  время  сна,  задавал разные
упражнения,  тесты и т. д. И все это - играючи, с шуточкой, с прибауточкой
на  трех-четырех языках,  просто одно  удовольствие было с  ним  общаться;
женщины звали Ларри "душка тенор",  хотя  голос у  доктора был  квакающий,
сиплый.  Что-то  готовил  уже  тогда  веселый  Митчелл,  чем-то  собирался
потрясти мир,  а  когда спрашивали,  какие у  него  далеко идущие замыслы,
опять  же  отшучивался.  Панин  многое  перенял  у  доктора между  веселой
трескотней. Переняв же, использовал на астероиде. Например, метод обучения
новых  рабочих.  Обычно,  по  словам  Ларри,  ученика  заставляют  освоить
какую-нибудь технологию в  целом,  а уж потом обращают внимание на мелочи,
шлифуют практический навык.  По  определению Ларри,  "это все  равно,  что
обучать первоклассника с  голоса читать наизусть целую  пьесу Шекспира,  а
потом в  словах этой пьесы показывать ему отдельные буквы,  учить узнавать
азбуку.  Не  лучше ли наоборот?"  Он советовал показывать рабочему сначала
ничтожно  малую   часть   процесса,   какой-нибудь  прием  третьестепенной
важности;  доводить этот прием до полного блеска и лишь затем переходить к
следующему,  складывать целое по мелочам,  "от азбуки к  Шекспиру".  Очень
пригодилась на станции методика Ларри.
     Сейчас доктор с  помощью Калантарова развернулся вовсю.  Оказывается,
весь  многолетний сбор сведений,  выработка трудовых методик служили одной
цели:  замене  суточного  ритма  человеческой  деятельности лучшим,  более
оптимальным.
     Коллеги Митчелла давно заметили, что обычная "двадцатичетырехчасовка"
- день для трудов,  ночь для сна - отнюдь не является незыблемым шаблоном.
Конечно,  такое  чередование наиболее привычно для  землянина,  за  ним  -
миллиардолетний опыт живых организмов.  И  все-таки,  когда медики провели
первые эксперименты (в пещерах,  барокамерах), выяснились любопытные вещи.
Испытатели,  не имевшие возможности следить за временем или пользовавшиеся
часами с  намеренно нарушенным ходом,  довольно легко  приспосабливались к
"суткам" длиной в 28,  32,  36 часов!  Вариантов было много,  и не все они
сводились к делению условных "суток" пополам. Тридцатичасовой рабочий день
и  четырехчасовая "ночь",  -  даже  такое диковинное сочетание не  слишком
выбивало людей из колеи, если только им не становился известным правильный
отсчет времени...
     В   общем,   давний  тезис  о  косности  биологического  "хронометра"
человека,  о  том,  что  деления его абсолютно жестки,  подвергли изрядным
сомнениям. Организм оказался более пластичным, чем считали раньше.
     Когда Ларри  смешил "вихревцев" ковбойскими анекдотами,  одновременно
ловко расставляя свои датчики,  в труднодоступном  районе  Перуанских  Анд
давно   уже  функционировал  чудо-городок  Международного  психофизцентра.
Народу в нем жило немного,  меньше тысячи человек,  и занимались  горожане
делами отнюдь не глобальной важности: плотничали, малярничали, учили детей
в  школе,  водили  электромобили,  рвали  зубы  в  клинике  или  ходили  в
полицейском патруле. Был в городке собственный мэр, были судья, священник,
парикмахер-виртуоз, звезда варьете; были футбольная команда и пара бродяг,
которых  ни  к  какому  делу  пристроить  не  удалось.  Единственное,  чем
отличалось это мирное местечко от обычного,  это искусственная смена света
и темноты.  Над барами, писчебумажной фабрикой, игрушечным магазином мадам
Гарсиа и чахлым Центральным парком,  над городским бассейном,  церковью  и
аптекой,  над  улицами  Боливара  и Панчо Вильи простирался пологий купол.
Плоть его была пронизана  капиллярами,  усеяна  светильниками,  расчерчена
трубами  дождевальных  установок.  Следуя командам вычислительного центра,
расквартированного в старинной индейской  крепости,  на  куполе,  точно  в
планетарии,  появлялись  восходы,  закаты,  призрачные  облака или радуги.
Ползли по кругу созвездия,  рос или увядал месяц - в общем,  все было, как
снаружи, только в ином темпе.
     Сутки продолжались сорок восемь часов. Восемнадцать из них уходило на
сон,  четырнадцать длился  нормальный рабочий  день  на  предприятиях и  в
учреждениях.    Поначалу   наблюдались   тревожные   явления:   повышенная
раздражительность (частые скандалы на рынке и  в общественном транспорте),
рост  числа  сердечных  заболеваний,  постоянное чувство  утомления (ответ
бармена врачу-экспериментатору:  "Ты  бы  здесь час  постоял,  так руки бы
отвалились!").  Через  год  жизнь наладилась;  общественный продукт достиг
запланированного  уровня,   и  даже  выборы  в  муниципалитет  прошли  без
рукоприкладства,  что считалось бы  хорошим результатом и  в  обычном,  не
экспериментальном городе.  Однако целый ряд  специалистов,  в  том числе и
доктор  Митчелл,   считал  опыт   не   слишком  удачным.   Все-таки  долго
перестраивались люди.  Космонавтика -  главная  "заказчица" МПФЦ  -  таких
сроков адаптации не  приемлет.  Что же,  экипажу,  прибывшему на планету с
неземным ритмом  дней  и  ночей,  год  привыкать,  прежде  чем  браться за
полноценную работу?  Нет  уж,  надо  выяснить,  может  ли  человек  срочно
адаптироваться к иному ритму деятельности...
     Тогда-то Ларри и посоветовал перенести все исследования "испорченного
хронометра" непосредственно в  космос.  Доктор  возлагал особые надежды на
невесомость.  На  Земле обезвешивания надолго не  добьешься,  разве что  с
помощью каких-нибудь масляных ванн или гипноза,  но ведь в  таких условиях
человек не сможет нормально работать...  А тяжесть мешает ставить "чистые"
опыты со сменой ритма. "Вертикально-пространственная ориентация" все время
держит наш мозг в напряжении: несвобода, связанная с тяжестью, беспрерывно
шлет импульсы к  мозговой коре.  Но ведь давно известно,  что раздражители
ускоряют субъективное время.  День,  загруженный хлопотами, пробегает куда
быстрее,  чем  пустой.  В  космосе тяготение не  теребит мозг,  количество
раздражителей резко падает, потому человек живет "медленнее" и может легче
включиться в биоритм с более протяженными периодами.
     Когда  доктор предъявил Панину свою  схему эксперимента и  оказалось,
что  астероиду придется принять  чуть  ли  не  сотню  человек  добавочного
населения -  медперсонал,  испытателей,  техников, - Виктор Сергеевич едва
сдержал ярость.  Ограничился тем, что посоветовал Ларри заказать флоту МАФ
второй  астероид  -   пусть  притащат,   раз   уж   они  так  поддерживают
биоритмологов...
     А вот  Калантаров,  против  ожиданий,  выявил  недюжинные способности
дипломата.  Схему Митчелла он принял,  но с одной поправкой.  Не надо  нам
"варягов",  пришлых  испытателей.  Пусть  испытанию  подвергнутся  штатные
работники астероида,  каждый на своем посту.  В перуанском-то городе живут
самые обыкновенные инженеры,  рабочие,  врачи...  Безусловно,  надо прежде
всего получить согласие экипажа на долгосрочный опыт.  Но уж если согласия
не  последует,  тогда  он,  Калантаров,  просит у всех прощения и подает в
отставку,  ибо при  наличии  сотни  "каскадеров",  по  сути,  нахлебников,
циклограмму  плановых  работ  на  станции  он  выполнять не берется.  Надо
полагать, очень многие сотрудники последуют примеру шефа...
     Федерация,  МПФЦ,  Космоцентр СССР -  все уступили Калантарову.  Да и
люди согласились сломать привычный ход условных, но вполне подобных земным
дней и ночей...
     "Ну, ловкач!  Гений!" - восхищался Виктор Сергеевич  после  очередных
сводок телевизионных новостей.  Было трудно понять, кого конкретно имеет в
виду командир,  Митчелла или Калантарова,  поскольку похвал заслуживали  и
организатор эксперимента,  и начальник астероида. После двух-трех недель с
сорокавосьмичасовыми "сутками", в течение которых производительность труда
изрядно  шаталась,  к  ужасу плановых ведомств,  жизнь явно вошла в колею.
Однажды диктор не без нотки удивления  объявил,  что  коллектив  одной  из
буровых  выполнил суточную (сдвоенную) норму на сто десять процентов.  Это
известие заинтересовало всю планету. На исходе первого месяца эксперимента
производительность  выросла  во  всех  астероидных  комплексах,  и  не  на
какие-нибудь десятые доли,  а почти  вдвое.  Казалось,  что  ограничители,
установленные   природой,  сломаны  раз  и  навсегда.  В  условиях  малого
тяготения  утомляемость  тела  и  мозга  была   действительно   ничтожной.
Случалось,   что   люди  (особенно  занятые  каким-нибудь  сложным  делом,
требующим самоотрешения),  увлекшись,  работали и сорок, и семьдесят часов
подряд,  с  маленькими  перерывами  для  еды  или  разминки,  а  потом для
восстановления сил им было  достаточно  десятичасового  сна.  Те  же,  кто
работал  "нормальных"  шестнадцать-двадцать  часов,  обычно спали не более
семи.  И никаких признаков хронического утомления. Когда Ларри, жившего на
астероиде,   а   значит,   во   власти   нового  ритма,  спросил  залетный
корреспондент,  не  желает   ли   доктор   вернуться   к   доброй   старой
двадцатичетырехчасовке,  доктор ограничился одной ворчливой фразой: "Тогда
я ни черта не успевал!" Он и вправду был счастлив, неугомонный толстяк. Но
так недолго...
     В   начале  второго  месяца  испытаний,   когда   иностранные  жители
Байконурского пансионата начали потихоньку разъезжаться восвояси,  Митчелл
появился  на  телеэкране  с  выражением несправедливо обиженного карапуза.
Рассказ Ларри был мрачен.
     Он  искал  причину,  почему противоестественный цикл  так  легко стал
привычным? В лабораториях проводились подробнейшие обследования и анализы,
- искали  "пусковой механизм" перестройки в  нервных  реакциях,  в  работе
желез и прочее.  Одновременно Ларри прибегал к помощи гипноза:  создавал у
обследуемых иллюзию возвращения старого ритма. Хоть бы что! Стоило доктору
"отпустить" подопытного,  как тот спокойно возвращался в  удлиненный цикл.
Такая  стойкость перемены казалась прямо зловещей.  Первоначальная радость
от  успеха  превратилась в  тревогу.  Чередование искусственных "дней"  не
нарушал даже сон,  вызванный химикатами.  Несколько раз  поспав по  десять
часов  после четырнадцатичасовых промежутков,  люди  упрямо возвращались к
астероидному режиму...
     Митчелл  признался,   что  его  охватил  ужас.  Неужели  переключение
необратимо? Но ведь тогда смена попросту не сможет вернуться на Землю! Эти
люди  не  выживут даже  под  куполом экспериментального города;  ведь  там
действует обычное тяготение,  а значит,  организму придется расходовать на
сорокачасовое бодрствование огромную энергию. Даже рабочий день перуанских
испытателей длиною "всего" в  два обычных,  да еще компенсируемый столь же
продолжительным  сном,   недешево  обходится  МПФЦ:  городок  под  куполом
истребляет массу  высококалорийных,  богатых  витаминами продуктов.  А  уж
бывших   астероидных  испытателей  не   спасет   никакая  диета,   никакие
стимуляторы.    Ведь    психологическая    перестройка    не    обозначает
морфологической.   Организм  попросту  "не  переварит"  пищевых  и  прочих
добавок, нужных для возмещения разрушительных затрат учетверенного "дня".
     ...Биохимические тесты дали очень мало. Эндокринная система вела себя
как  обычно.  Но  ведь  энергия не  возникает из  ничего!  Организм тратит
больше,  чем потребляет...  Значит,  где-то  на  уровне,  пока недоступном
приборам, "перестроенный человек", так сказать, ест сам себя.
     ...Природа прижимиста и запаслива. В нашем теле есть депо питательных
веществ,  НЗ,  которые не опорожняются даже при голодной смерти.  Впрочем,
так дело обстоит на Земле.  Может быть,  сюрприз невесомости? Вряд ли. Она
требует меньшего расхода сил. В общем, заколдованный круг!
     Ларри   исповедовался  в   своих  сомнениях,   описывал  мучительные,
запутанные поиски.  И,  очевидно,  на всей планете не было у доктора таких
внимательных телезрителей,  как астероидные старожилы, собравшиеся в холле
пансионата.
     - Не было там Дэви, - шепнула Марина Виктору Сергеевичу. - Она бы ему
рассказала кое-что о скрытых возможностях организма...
     Панин кивнул и невольно оглянулся, поскольку еще несколько дней назад
там,  в  углу,  рядом  с  настенным барометром неподвижно и  чутко  сидела
бронзовоглазая...  Уехала домой  Дэви,  "чудо  Индии".  Да  не  покинет ее
счастье...
     Наверное, никогда  футбольные  болельщики не следили так самозабвенно
за игрой любимой команды в ответственном чемпионате,  как Панин со  своими
бывшими  подчиненными  за  ходом  эксперимента на астероиде.  Двадцать два
человека,  оставшихся в пансионате,  буквально жили двойной жизнью; все их
интересы сосредоточились там,  среди обожженных морозом пестрых скал,  где
под герметическими сводами день за днем вершился неслыханный опыт. Команда
доктора  Митчелла  боролась  с джинном,  ею же самой вызванным из тайников
человеческой плоти.  Победить во что бы то ни стало;  вернуть  людям  ритм
жизни, так легко и неосмотрительно сломанный, - так стоял сегодня вопрос в
МПФЦ, во всех странах, пославших представителей на астероид.
     ...Однажды на видеоэкране в кабинете Панина после положенных сигналов
и  позывных явилось узкое желтоватое лицо  Георгия Калантарова.  Мешки под
припухшими глазами, хриплое дыхание, какой-то нездоровый оттенок кожи - не
лучшим образом выглядел Жора, даже боевые гуталиновые усы уныло повисли...
     Виктор  Сергеевич широко улыбнулся,  принял удобную и  непринужденную
позу в  кресле,  но при этом обмер внутренне,  даже в горле пересохло.  Он
чувствовал,  что  Калантарову страшно и  что  он,  Панин,  последняя опора
нового шефа астероида.  Георгий облизнул бледные губы, выдавил нечто вроде
жалкой, скомканной улыбки:
     - Давно не виделись, командир!
     Это было и  лестно,  и опять-таки жутковато.  Шеф орбитальной станции
назвал  командиром  "отставного" предшественника.  Интересно,  почему?  По
давней привычке, из уважения или, не дай бог, от беспомощности?..
     - Ну, я прекрасно понимаю, как ты был занят.
     Виктор  Сергеевич старался говорить как  можно  более  буднично.  Это
подействовало. Калантаров снова облизнулся и сказал намного спокойнее, чем
вначале:
     - Я  говорю с  вами  по  узкому каналу;  даже в  нашем Космоцентре не
знают, что я на связи.
     - Ладно ли так,  Жора?  Я ведь на самом-то деле не командир тебе,  а,
можно  сказать,  частное лицо...  И  вдруг  ты  ведешь со  мной  секретные
переговоры. Наверное, обоим влетит!
     Георгий с отчаянием махнул рукой.
     - Меня сейчас этим не испугаешь... Дело гибнет, Виктор Сергеевич!
     - Что, еще