сать брату или нет, и в
конце концов все-таки написал, сообщил  о приезде. А теперь вдруг пожалел об
этом, решил, что написал зря и лучше бы письмо не дошло.
     А потом он  случайно  встретил брата  -- однажды вечером,  после ужина,
когда  большинство  студентов  собрались у  летней  эстрады,  где  в  период
зачисления  ежедневно  устраивали  концерты и  танцы;  чаще всего  выступали
студенческие джазы. Барри только-только  поставил велосипед на  стоянку, как
откуда-то не торопясь появился  Гас. Причем не один,  с ним была девушка, да
такая  хорошенькая, что Барри  прямо онемел  от  восторга.  Заметив его, Гас
подошел, положил руку ему на плечо и сказал:
     -- Привет, Барри! Хорошо, что ты здесь! Позже увидимся.
     Он кивнул и исчез  в  толпе. Все началось  и  кончилось так быстро, что
Барри даже  толком  не осознал  этого.  Лишь задним числом он  уразумел, что
произошло, и заметил, что просто голову потерял от радости.
     Гас был зачислен на отделение авиационной техники и организации полетов
и  мечтал  пилотировать  ракеты.  Этот  очередной  шаг  к  специализации  --
распределение по учебным  отделениям --  предстоял  Барри  только  через два
года; сперва он должен был пройти общую техническую подготовку. Тем не менее
он уже сейчас пытался нацелить себя на  будущую специальность... Для этого в
студенческой   среде   были   свои   негласные   хитрости;    например,   на
психологических тестах  он  интерпретировал предложенные  ему  ассоциативные
фигуры  как метеоры,  бегущие облака, птиц,  самолеты и потому, даже не зная
результатов,  мог  быть  уверен, что  у него отметят интерес к аэронавтике и
воздушным  сообщениям. Однако интерес к полетам возник у Барри не только под
влиянием  Гаса,  он  коренился  глубже.  Возможно, определенную  роль  здесь
сыграло и то время, когда он начал выходить из-под родительской опеки, когда
впервые почувствовал себя свободным  от  оков повседневности и грохочущие на
взлете ракеты, которые на его глазах поднимались с  космодрома и исчезали  в
ночном  небе, казались ему  символами далекой обетованной свободы. Самолеты,
ракеты--это  были средства, позволявшие  как бы одним-единственным  усилием,
одним скачком одолеть  все  препятствия  и  барьеры  и достигнуть  какого-то
совершенно  иного  мира, хотя  никто и не знал точно,  в чем заключается его
непохожесть. В технический колледж попадали  только те,  кто  на экзаменах и
тестах показал  способности выше среднего уровня. Но  и спрос с них был тоже
большой. Особенно первое  время,  когда Барри еще  только приноравливался  к
новому  образу жизни, к новым задачам, потребовало от него максимум внимания
и сосредоточенности, и он с удовлетворением заметил, что ему вполне по силам
добиться ожидаемых результатов. Если школа была гигантской  лабораторией, то
колледж был фабрикой. К  услугам студентов были все мыслимые вспомогательные
средства  компьютеризованного  обучения: терминалы, клавиатуры,  микрофоны и
видеокамеры;  экраны,  проекционные  стенки,  быстропечатающие устройства  и
динамики;  диалоговые  системы для вербального,  аудитивного,  графического,
символьного  ввода и вывода. В  основе  всего  этого  лежала сложная система
компьютеров, контролировавших  каждый этап обучения еще  более  скрупулезно,
чем  в  школе.  Столь  же  детальными  были  и  указания,  которые  давались
студентам, и, чтобы не снижать быстроту реакции и продуктивность, необходимы
были упорство и  умение как следует сосредоточиться. Работали они поодиночке
и  в группах, на обучающих машинах и  по принципу  состязательности. От  них
требовали самостоятельного мышления, понимания методики, активного участия в
дидактическом опробовании  и проверке  итогов,  подтверждения  промежуточных
успехов  и--важный   аспект  современной  методики--высокого  показателя   в
самооценке, выражающегося в высоком коэффициенте корреляции  между ожидаемым
и фактическим  результатом. Постановка учебных задач,  самостоятельный отбор
фундаментальных знаний, выбор определений и предпосылок, промежуточные цели,
выбор  методики,  образец,  схема,  моделирование,  порядок  и  организация,
дифференциация учебных единиц,  передача  информации,  максимизация,  первая
тест-фаза, подтверждение, вторая тест-фаза, пересмотр, контроль результатов,
успешное завершение...
     Барри  недоумевал,  что приходится изучать  массу вещей,  совершенно не
связанных с техникой:  специфику человеческих  реакций, передачу информации,
учение   о    мотивации,    социальное   поведение,   ценностные    системы,
психологическое руководство  и контроль. Лишь  мало-помалу он  уразумел, что
техника  не  обособленное  явление, она  обретает  смысл  и цель  только  во
взаимодействии с  людьми, и  гораздо  важнее знать не  физическое устройство
вспомогательных технических средств, а  то,  как  человек  пользуется  этими
приборами. С некоторым удивлением он  обнаружил, что  по поводу обязательных
для индивида  ценностей--счастья, свободы, здоровья и  т.д.-- все фактически
решено, подписано и обжалованию не подлежит. Такая опека--да еще  без ведома
подопечных--изрядно раздосадовала  Барри,  но  в конце  концов,  наблюдая за
собой,  он  вынужден  был  признать, что  на  уровне  стремлений  и  целевых
установок между ним и другими ребятами почти никаких различий не было, а что
касается оптимального  пути  к той  или иной  цели, элемент неопределенности
все-таки существовал.
     Он   пробовал  поговорить  об  этом  с   Гасом,  ведь   братья  изредка
встречались--в столовой, на спортивных соревнованиях, на танцах,-- и тот как
будто  бы не  возражал,  когда  Барри  присоединялся к нему. Если  Гас был с
товарищами,  Барри держался  в  тени,  ему  достаточно  было  слушать  споры
старших, более  опытных. Если  же они встречались один на один, нет-нет да и
удавалось поговорить, и эти редкие беседы играли в жизни Барри весьма важную
роль.  Барри  всегда смотрел на  брата снизу вверх, считал его  уверенным  в
себе, непогрешимым,  и  в обществе других  Гас таким и был, до сих пор. Но в
разговорах с  Барри  порой  сквозили скептицизм,  недовольство,  не  имевшее
отношения к  колледжу,  сокурсникам,  перспективам и  успехам,  но  каким-то
отвлеченным, туманным образом касавшиеся вещей более  глубинных--вопросов  о
смысле всего  и о поступках,  ему соответствующих. Барри не до конца понимал
то, что говорил Гас, и  не  мог судить,  верно  это  или  нет; однако он  не
сомневался в серьезности этих вопросов, ведь и сам частенько  задавался ими,
только  не умел  четко сформулировать.  Его слегка  удивляло,  а пожалуй,  и
разочаровывало, что брат тоже не знал ответа, впрочем,  как раз поэтому он и
чувствовал особенно тесную связь с ним.
     Лишь  на  втором  году  жизни  в  колледже  у  Барри  опять   появилась
возможность  чаще видеть брата. Всего  в часе езды  подземкой от студгородка
находилась школа дельтапланеризма, которую Гас посещал в выходные дни. Когда
пришло  время перейти  с одноместных  аппаратов на двухместные, он предложил
Барри составить ему компанию, и Барри, конечно, согласился.
     Школа   располагалась   в   природно-спортивном   парке.   Из   отходов
мусороперерабатывающего  производства  воздвигли  искусственные  горы,  куда
более причудливого  рельефа, чем  прежние горы  этих мест, давно  срытые или
застроенные.  Здесь можно  было  заняться самыми  разными  видами  спорта --
альпинизмом, горными лыжами, байдарками,  дельтапланеризмом. Бетонные склоны
и стены, то уступчатые, то  гладкие, позволяли выбрать маршрут любой степени
сложности, за почасовую  оплату.  Тут  же рядом--смотровые площадки,  откуда
публика  наблюдала  за  скалолазами,  которые с  помощью веревок  и  крючьев
преодолевали опасные участки. Внизу были растянуты  сетки -- на случай, если
кто-нибудь сорвется.
     Лыжные трассы были тоже хоть  куда, на склонах круглый  год лежал снег,
его  обновляли  каждую  ночь, а  благодаря проложенным  в  земле холодильным
трубам он не таял. Тысячи людей, сохраняя десятиметровый разрыв, съезжали по
откосам  вдоль  специальных   направляющих,   чтобы  приземлиться   затем  в
гигантских горах  поролона. Опытные спортсмены,  однако,  могли пользоваться
свободными  лыжнями, где они  в своих обтекаемых костюмах развивали скорость
до ста  пятидесяти километров в час.  Был  здесь  и  огромный  кран, готовый
мгновенно подхватить упавшего и перенести его  в автомобиль "Скорой помощи",
прежде чем по лыжне съедет следующий.
     Горный массив прорезали глубокие ущелья,  по  которым  мчались  кипучие
пенные   потоки.  Они   вливались  в  большой  бассейн,  откуда  насосы   по
трубопроводу   снова   перекачивали   воду   наверх.   Настоящий   рай   для
байдарочников: за двадцать минут скоростного  спуска  им  предстояло осилить
хитроумнейшие  препятствия  и опаснейшие  изгибы. Была учтена  и вероятность
несчастного  случая--  один  процент,--так  что   многочисленные  зрители  с
фотоаппаратами,  толпившиеся  на  многочисленных  мостиках,   не  оставались
внакладе. Обязательная  защитная одежда и  та иной  раз не спасала -- бывали
раненые,  некоторые  даже гибли;  приходилось  с этим мириться, ведь десятки
спортивно-научных  исследований  доказывали,  что   при  полном   отсутствии
несчастных случаев интерес к соответствующему спорту гаснет.
     Но   самым   чудесным,    вне   всякого   сомнения,    был   полет   на
дельтаплане--свободно паришь высоко  над  фантастическими  горными  кряжами,
отъединенный  от   всего  предметного,   как   созданного  природой,  так  и
искусственного,  опускаешься  невесомой  пушинкой  из  мглы  верхних  слоев,
плывешь по воздуху  в легонько поворачивающемся аппарате,  утопаешь в мягком
кресле, будто в колыбели, а в то же время  тебя обвевают все ветры,  и обзор
без помех, если не считать нескольких тросов-расчалок перед глазами.
     У  Гаса  были  права  третьей  категории,  что позволяло  ему летать на
двухместном  дельтаплане  с неподготовленными  людьми. Правда, сидеть  сложа
руки пассажир не мог. Скользил  ли аппарат в атмосферном течении, закладывая
плавные виражи, уходил  ли от клубов удушливого дыма,  отдавался ли на  волю
восходящих токов  воздуха  --  в  любой  ситуации крайне  важно было,  чтобы
попутчик  с  полуслова слушался пилота,  понимал его, умел  предугадать  его
команды и исполнить их прежде, чем они будут высказаны  вслух.  Гас пробовал
летать  с  коллегами,  которых ему  рекомендовали,  но ни в одном из  них не
находил столь чуткого отклика, как  в Барри, вот братья и встречались каждый
уик-энд, чтобы испытать высокое чувство полета и парения.
     Впрочем, первоначальный восторг  мало-помалу остывал, братьям уже  было
недостаточно  спокойно опускаться  к  земле,  недостаточно обводить взглядом
кварталы домов,  которые  лепились  внизу,  маленькие,  ничтожные,  пыльные.
Теперь им доставляло ни с чем не  сравнимое удовольствие выполнять все более
дерзкие виражи, ненадолго переходить в  пике, чтобы, нарастив таким  образом
скорость,  снова  взмыть "в  гору", подняться ввысь и повторять все  это  до
бесконечности. Обретенная уверенность, владение приборами, балансирование на
грани риска-- вот что наполняло их радостью.
     Среди  ограничений,   которые  они  обязаны  были  соблюдать,  особенно
раздражали рамки секторов. Прекрасно владея своим летательным аппаратом, они
теперь могли бы совершать куда более дальние полеты. Гас, тот вообще считал,
что, если  половчее  использовать  восходящие ветры,  можно  покрывать любые
расстояния, надо  лишь  хорошенько подготовиться. На худой конец, есть  ведь
еще и вспомогательная реактивная система;  в нескольких учебных полетах  они
опробовали ее и выявили, какие  в ней  таятся энергетические резервы. И хотя
они неизменно  обсуждали  подобные предприятия только в шутку,  замысел день
ото дня  становился все  конкретнее, терял  черты утопии--достаточно легкого
импульса извне, и он осуществится.
     И вот такой импульс наконец появился, настал  миг, когда жажда  свободы
одержала верх над  всеми  сомнениями и  страхами. Гас  закончил двухгодичную
техническую специализацию  и получил направление  на курсы  ракето-летчиков.
Для него начиналась новая жизнь, время  исполнения  желаний, время, когда он
сумеет  показать, на что  способен...  Колледж с  его  суровым  распорядком,
бессчетными  правилами  и запретами остался позади; к  Гасу все это более не
имело касательства.  Для  Барри  дело  обстояло совершенно  иначе--его вновь
ждала разлука с братом.  У него еще были впереди экзамены  и тесты  накануне
заключительного этапа  обучения,  который Гас только что завершил. Но  Гасов
энтузиазм передался и ему, как раз в последнее время они снова сблизились, и
Барри был уверен, что нынешняя разлука ненадолго, время пролетит быстро, как
и все прежние жизненные периоды без старшего брата.
     В  последний  раз  лифт  привез их  на  вершину искусственного  горного
массива,  они  надели  комбинезоны,  шлемы,  вышли на  стартовую площадку  и
пристегнулись ремнями к сиденьям дельтаплана. По знаку Гаса крюк, к которому
был подвешен аппарат, заскользил  по направляющей, все  быстрее, быстрее,--и
вот уже они, словно торпеда,  выброшены в поднебесье.  Здесь  наверху всегда
клубилась мгла, но в  этот день пелена смога  поднялась довольно высоко, и с
первых же мгновений полета среди  черных  туч копоти, клочьев серного  дыма,
полос  масляной  взвеси и  вихрей  мельчайших  частичек алюминиевых окислов,
вырывавшихся из труб бокситовых фабрик, они нет-нет да и видели далеко внизу
город,   расчерченный  на  квадраты,   протянувшийся  на  юго-юго-запад,   к
горизонту. Граница сектора приближалась слишком быстро-- кстати, они вышли к
ней на гораздо большей высоте, чем предписывала инструкция. Не сговариваясь,
оба  вдруг  решили,  что  "великий"  полет, который  никогда  не  казался им
выполнимым,  именно  сейчас должен  стать реальностью.  С  этой  минуты  они
действовали абсолютно синхронно, без малейшего труда, как и рассчитывал Гас.
По легкому мерцанью  в просвете  туч нашли очередной  восходящий  поток--над
ядерной теплоцентралью, из градирен которой поднимался теплый воздух. Они не
обманулись в своих ожиданиях: поток  был достаточно силен и помог им набрать
высоту;  если  б не смог, можно было бы  взлететь  еще выше.  А так пришлось
выйти из спирали и снова взять курс на юго-юго-запад.
     Пока они летели  над городом,  на  пути  то и дело встречались  заводы,
испускавшие мощные столбы  теплого воздуха  и  отработанных  газов,  которые
увлекали за  собою  все, что в них  попадало,--  массы пыли, золы,  каких-то
склеенных маслом крупинок, мельчайшие капельки различных химических отходов,
но,  хотя  в горле  першило и дышать  было нечем, Гас и  Барри упрямо шли на
риск, используя эти потоки по максимуму.
     Но вот город остался  позади, они  парили над открытым пространством --
ни  следа  домов,  только бескрайние  пустоши, безлюдные, невозделанные, где
реки и ручьи с неукротимой яростью вгрызались  в землю, где  тянулись к небу
горы,  не  было ни  шоссейных  и  проселочных  дорог,  ни  вентиляционных  и
газовыпускных шахт, а возможно, вообще  не ступала нога  человека,--  раньше
они себе даже представить такое не могли, лишь теперь, увидав все это своими
глазами, убедились: да, оно существует.
     Здесь,  на   воле,   Гасу  пришлось   туговато.  Он,   правда,  пытался
использовать  восходящие ветры у горных  склонов, но беспорядочность рельефа
создавала  вихри  и флаттер,  и  ему с  трудом  удалось выбраться  из района
атмосферных волнений. Высоту они теряли медленно и все же наверняка  сели бы
среди гор, если б Гас не задействовал реактивные двигатели. Они  опять резко
взмыли  метров на пятьсот  вверх,  а затем, плавно обогнув последние  горные
отроги, не спеша приземлились в безжизненной каменной пустыне.
     О возвращении в город они беспокоились зря. Не прошло и двадцати минут,
как подъехали два  гусеничных тягача. Один увез  дельтаплан, второй доставил
братьев  на городскую  окраину, к конечной станции монорельса. Их посадили в
опечатанный  вагон и отправили  в  колледж. Гас, который  уже не  подчинялся
тамошнему уставу,  отделался денежным штрафом, зато  Барри на год отстранили
от занятий. Весь этот год  он работал на  подземной  фабрике  пенопласта,  и
выдержать  экзамены,  необходимые  для перевода на  следующую  ступень,  ему
оказалось очень нелегко.

БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА УТРО

     Барри приходит в себя. Над головой белый потолок, вокруг белые подушки,
белая  простыня. Он хочет  привстать, но  не в  силах пошевелиться.  Наконец
обнаруживает сбоку блестящую хромированную поверхность шкафчика и видит свое
искривленное  отражение:  он лежит на больничной койке,  грудь, плечо, шея и
голова замотаны бинтами. Только лицо  выглядывает, почти такое же белое, как
простыни и потолок, лишь глаза словно два темных пятна.
     Тягостное чувство оцепенения.
     Он пытается говорить, но из горла вылетает хрип.
     Над  ним  склоняется медсестра.  Она что-то  произносит,  но  Барри  не
понимает ее.
     Он  снова  пытается  заговорить,  и  опять  безуспешно. Лицо  медсестры
исчезает. Измученный Барри проваливается в сон.
     Изнеможение, чернота беспамятства.  Спустя  некоторое  время  он  вновь
просыпается -- от звука голосов.
     Вновь пытается пошевелиться, и на сей раз ему сопутствует удача.
     Он не знает, сколько прошло времени -- может, несколько часов, а может,
несколько дней; как бы там ни было, чувствует он себя значительно лучше.
     Подходит    медсестра,    поднимает    изголовье.   Перед   Барри   два
медика--старший врач и ассистент.
     Старший врач. Ну как, нам лучше?
     Барри сам удивлен, что может ответить, причем без особого труда.
     Барри. Спасибо. Все хорошо.
     Старший  врач (смеясь). Ну-ну,  не надо  преувеличивать!  (Обращаясь  к
сестре.) Когда ему последний раз делали инъекцию?
     Сестра. Полчаса назад.
     Старший врач. Ну что ж...
     Барри (еще с усилием). Где я?
     Сестра. Разве вы не заметили? В больнице.
     Барри. Где?.. На Сириусе? Врачи и сестра недоуменно переглядываются.
     Старший  врач.  Здорово  парню  досталось.  Перелом  ключицы,   тяжелое
сотрясение мозга. И бесчисленные ссадины. (Опять обращаясь к Барри.) Где это
вас так угораздило?
     Барри, похоже, всерьез задумывается, потом качает головой.
     Старший  врач. Не  помните? Или  не  хотите сказать? Мне-то все  равно,
пусть полиция выясняет.
     Барри (с трудом ворочая языком). Я в Санта-Монике?
     Сестра (успокаивая). Не волнуйтесь, все обойдется.
     Врачи   и  медсестра  уходят.  Барри   опять  погружается  в   дремоту,
просыпается, засыпает... Лишь стрелки электрических часов на стене говорят о
том, что проходит много времени.
     Когда  перед глазами  опять  возникает  чье-то  лицо,  Барри  испуганно
вздрагивает.
     Это Ютта.
     Ютта. Ну и вид! Кошмар. Как вы себя чувствуете?
     Барри. Спасибо, ничего.
     Ютта.   Наконец-то  я   вас  нашла.  Не   один  час   потратила.  Такая
нелепость--этот несчастный случай!
     Барри. О чем вы?
     Ютта. Двигаться можете?
     Барри. Сил хватит. Только вот повязки...
     Ютта. Повязки? Ну,  с ними-то мы управимся. Погодите  минутку, я сейчас
вернусь.
     Барри. Вернетесь?
     Ютта. Да. Гас,  когда  узнал обо  всем, велел поскорее  доставить вас к
нему.  Вы  же понимаете,  он хочет  избежать шума. Если это выплывет наружу,
будет скандал.
     Чувство беспомощности -- от всех этих событий голова идет кругом. Барри
(бормочет). Не понимаю.
     Но Ютта уже  успела уйти. Немного  погодя Барри слышит, как открывается
дверь и  по линолеуму  шуршат резиновые колеса.  Потом  в  поле зрения опять
появляется Ютта, а за нею--два здоровяка в белых комбинезонах санитаров.
     Ютта достает какую-то ампулу, отламывает  кончик, выливает содержимое в
стакан с водой, который стоит  на  тумбочке.  Затем подносит ста