делать?
     -- Обратное ускорение! -- воскликнул  ван Стейн.  -В этом  единственное
наше спасение!
     Гвидо подошел к микрофону.
     --  Тревога! Всем лечь на койки. Через  две минуты начинаем  ускорение.
Повторяю...
     Спустя пять минут все они лежали в защитных углублениях своих постелей,
замершие,  надежно укрытые, тесно  связанные друг  с другом коммуникационной
системой и единым страхом перед неизвестностью. Ракета повернулась -- кормой
к цели. Ван Стейн мысленным импульсом снял торможение, и сила тяги мгновенно
выросла   до   установленной  величины.  Треск   прошел  по  кораблю,  волны
скоростного напора побежали от кормы к носовой части, обшивка  корабля цвета
слоновой  кости  пучилась,  одни  предметы  силой тяжести придавило к  полу,
другие  рассыпались, подобно сооружениям из спичек.  Стрелки приближались  к
красным   отметкам,   зазвучали   предупредительные   сигналы,  только   они
регистрировали сейчас процессы в мозгу спящих--серии  волн,  смодулированные
по образцам, означавшим наивысшую нагрузку.
     Крик ужаса пронесся по кораблю:
     -- Тяги не хватает -- мы падаем! Ускорение всего сорок восемь g!
     -- Отключить первый предохранитель! Увеличить поток энергии!
     Повисла зловещая тишина, затем снова раздался отчаянный крик:
     -- Слишком мало! Восемьдесят g! Мы падаем!
     -- Второй предохранитель отключить! Уровень  потока  энергии поднять до
отметки безопасности!
     Прошло  еще  несколько  минут,  и  крик  отчаянья  уничтожил  последнюю
надежду:
     --  Мы опрокидываемся!  Наша тяга уже не действует! В  любой  момент мы
можем столкнуться. Сто сорок g!
     -- Дальнейшее ускорение опасно для жизни!
     -- Надо попытаться!
     -- Поток энергии на максимальный уровень! Коэффициент аннигиляции--сто!
     Поток   ионов  разбивался  о  силовые  поля  автоматической  навигации,
пробивал  стены из электрических и  магнитных сил. Ракета  выбрасывала  сноп
темно-пурпурных  лучей.  Металлический  каркас  накалился.  Стенки   корабля
вибрировали,  точно кожа барабана, в лабораториях с глухим звоном взрывались
стеклянные сосуды. Но все это было  ничто в  сравнении  с той мощью, которая
считается  самой  незначительной среди  элементарных сил,--  с  гравитацией.
Выброшенные против  направления  падения заряды сгорали безрезультатно. Сила
тяжести  увлекала их.  Они  падали,  так  же как и корабль,--  неудержимо  и
тяжело.
     Ужас   объял   людей,   следивших   из   своих  убежищ  за  этой  игрой
противоборствующих сил. Истерический крик оглушил беспомощных землян:
     -- На помощь, мы становимся бесплотными, мы превращаемся в излучение!
     Неожиданно стрелки  прыгнули  к нулям. Рев оборвался.  Стало невыносимо
тихо.  И тогда начался флаттер-- корабль трясло,  он раскачивался,  точно на
качелях...  Время  от  времени  он  возвращался  в  прежнее  положение... но
амплитуда  раскачиваний быстро увеличивалась...  он поворачивался... наконец
совсем перевернулся, один раз, второй, все быстрее и быстрее... его вертело,
как лист на ветру.  Световые  риски  индикатора  ориентации  бешено плясали,
ртутный   столбик  измерителя  гравитации   подскакивал,  стрелки  ускорения
качались между минусом и плюсом, подходя все ближе к красной черте.
     И  тут  заблокировало несколько  приборов  наблюдения-- разделенное  на
восемь   зон   поле   обзора  поблекло,   шумы  исчезли,  только   несколько
второстепенных систем индикаторов  оставались еще невредимыми, и вдруг разом
все кончилось:  рухнула коммуникационная система. Теперь  они были  отрезаны
друг  от  друга,  стали одинокими, как  никогда  прежде. Неожиданно они были
выброшены  в  смертельную  пустоту  абсолютного  одиночества;  ни  малейшего
проблеска  не  пробивалось снаружи,  ни малейшего  звука  --  ни голоса,  ни
дыхания, которое  выдало бы чье-то присутствие, свидетельствовало о том, что
что-то  живое еще оставалось снаружи. Они  не знали,  что с ними  произошло,
разметет ли их в  разные  стороны в следующую же секунду или у них еще  есть
время,  чтобы  проклясть свою  судьбу.  Неизвестность была  хуже  всего, она
доводила до безумия, ибо казалось, что все это будет длиться вечность.
     Перистая  спираль   распускалась  веером,   превращаясь  в  окаймленную
рубиново-красной  и иссиня-черной каймой звезду, чьи лучи смыкались с сетью.
Сеть   словно  полоскалась   на   ветру,   волнилась,  надувалась,  касалась
испещренной  прожилками   сферы.  Звуки  переплетались,   сливаясь  в   один
синусоидальный тон, снова  расходились,  между опорными  точками пульсировал
восьмиголосный  ряд.  На фоне  белого шума  плясали  звуковые  акценты,  они
сгущались до колкого треска искр...
     Мортимер  погружался  в эту игру, точно в теплую ванну.  Это вызывало у
него  целую  гамму ощущений,  волнующих  и приятных, грустных  и  радостных.
Где-то в глубине его существа звучали струны, и ему чудилось, будто какой-то
мост перекинулся между двумя взаимосвязанными вещами, но он не знал, что это
были за вещи,  да и не желал знать этого. Слева от него сидела Майда, справа
Люсин;  даже не глядя на них, он ощущал их присутствие как последний штрих в
совершенствовании своего бытия.
     И тут он услышал зов.
     Только он один услыхал его, только к нему одному он был обращен. Чья-то
холодная рука  сжала сердце.  Краски  и  образы на сцене таяли у  него перед
глазами,  звуки  стали постепенно  затихать... Мортимер был  уже не  в силах
сосредоточиться.  Но  как раз  в тот  момент,  когда он намеревался  встать,
поднялась  Майда, и Люсин это ничуть не удивило. Они ничего не подозревали о
зове, он был беззвучным, однако  почувствовали растерянность и даже смятение
Мортимера  и сами  прервали игру --  освещение в  комнате разлилось потоком,
стало   рассеянным,  сцена  стала  всего  лишь  черным   полукругом,  воздух
наполнился шуршанием кондиционера.
     Уже поздно,-- сказал Мортимер.-- Очень поздно.
     --   Снаружи,  наверное,  уже  темно,--   заметила  Майда.  На  террасе
танцуют,-- заметила Люсин.
     Они  медленно подошли  к лифту, спустились  вниз.  Вестибюль  был слабо
освещен. Люсин села на большие качели  "Голливуд", с которых открывался  вид
на  сады  и на простирающиеся  за ними  зубчато-рваные холмы. Поверхность их
была черной,  и  над  ними откуда-то исходило мерцание под  зеленовато-серым
небом. С  террасы доносилась  мелодия старого блюза.  По матовой  стеклянной
стене скользили бесплотные тени двух танцующих пар.
     "Уже  поздно",-- подумал Мортимер. Но он не спешил. Вместе  с Майдой он
пошел к качелям,  и они тоже уселись на них.  Мортимер успокаивал себя:  еще
несколько секунд!
     --  Всего несколько  секунд,--  произнес  он  вслух.--  Всего несколько
мгновений, несколько вдохов. Это очень мало -- и в то же время много.
     -- Что вы затеваете?--спросила Люсин.
     Взгляд Мортимера задержался на  черной глыбе скалы. "Что  там, за ней?"
-- спросил он себя. А вслух сказал:
     --  Самый свежий воздух  по  вечерам.  Целый день я жду этих нескольких
живительных глотков;  с тех пор  как мы находимся  здесь,  я  вечером всегда
выхожу на воздух. Снаружи так неописуемо тихо. Так прекрасно.
     -- Снаружи сумрачно,-- сказала Люсин.-- Вы не боитесь сумерек?
     -- Сумерек? Нет. Майда коснулась его руки. Я иду с вами.
     Внезапно Мортимер спрыгнул с качелей. Он снова видел перед собой темные
ворота.
     --  Нет!  --  сказал  он  испуганно.  Затем  подошел  к Майде  и  долго
всматривался в  ее лицо.-- Вы  не пойдете со мной.  Оставайтесь  здесь, пока
можете! Прощайте!
     Он попятился назад, к воротам.  Потом резко повернулся и заспешил  вниз
по ступенькам.

18

     Их пробуждение было подобно чуду. Они чувствовали покалывание в мышцах,
гудение в ушах,  как от  перемодулированного микрофона. Веки их затрепетали,
когда  вспыхнуло  красное  свечение,  потом  они увидели  что-то  неясное  и
хаотичное,  вызывавшее  какие-то  смутные воспоминания,  но  постепенно  они
обретали четкость.
     Первое, что узнал Мортимер, это резкие черты лица врача  и его глаза --
глаза   человека!  --   он   внезапно  понял   это.   Затем   его   ощущения
сконцентрировались в единое целое, и тут вспыхнуло сознание. Сложные неясные
образы,  мелькавшие  перед  ним,  вдруг  померкли  и  вновь  ожило  прошлое.
Последнее--да,  последнее, что он помнил,--  было отчаяние.  Корабль  бешено
раскачивался,  затем устремился  в неизвестность.... Чудовищное ускорение...
Отчаянные попытки... Деформация в небесном пространстве! Да, теперь все, что
происходило,  было  логичным  продолжением их  полета.  То,  что было  между
этим,-- бессмысленный кошмар.
     Спустя несколько  часов они снова собрались у пульта управления: Гвидо,
главный инженер Ольсон, ван Стейн и Деррек, а также Мортимер, с присутствием
которого все молча мирились. Позднее появился физик, доктор Дра-нат. Это был
единственный человек на корабле, у которого они могли получить хоть какие-то
разъяснения. Все взгляды с ожиданием устремились к нему.
     -- Я должен пояснить, почему мы все еще живы,-- сказал доктор Дранат.--
В принципе для меня это столь же необъяснимое явление, как  и для вас.  Но я
хочу попытаться  дать  хоть  какое-то толкование происшедшему. Прежде всего:
установлено, что сработала третья предохранительная система,  как  известно,
она  не  поддается  выключению  через  мыслительную  сеть,  и  в  этом,  как
оказалось,  наше  спасение.  Это  помешало  нам  превратиться  в раскаленный
воздух.  Двигатель  был отключен,  мезонная  реакция  остановилась.  С этого
момента уже не было никакой надежды затормозить наше падение.
     -- Что же произошло? Ракета разломилась? Мы мертвы? Физик улыбался.
     --  Мы все  сделали поспешные выводы. О разломе не было и речи. Правда,
нас   могло  бы  поймать  чудовищно  тяжелое  небесное  тело,  возможно,  из
нуклоновой материи, но даже и в этом случае мало вероятно, чтобы мы налетели
на него. Намного вероятнее захват--и тогда мы стали  бы в качестве  спутника
блуждать вокруг этого великана.
     --  Но что же все-таки в действительности случилось?--спросил  Деррек с
таким растерянным  видом, что доктор  Дранат поспешил  положить  ему руку на
плечо.
     -- Во всяком случае, мы  еще живы! Насколько я могу  судить в настоящий
момент, ни  одно из  небесных тел не было причиной нашего адского спуска "на
лифте"--всему   виной  отклонение  от  равномерного  распределения  массы  в
космосе.  Вокруг  региона, который, к счастью, мы уже  оставили позади, -- я
имею в  виду  гигантскую,  включающую  миллионы звездных туманностей зону --
звезды  распределились  плотнее,  чем  в  других   областях.  Так  возникает
нерегулярность  в   континууме   непрерывности  "пространство-время".  Проще
сказать, пространство было там искривлено сильнее, оно как бы стянулось. Это
своего  рода  сужение  или  порог-- гравитационная линза, как мы назовем это
явление.
     Гвидо нетерпеливо перебил его:
     -- Не все ли равно?
     --  Не  совсем, --  отвечал  физик.-- По  крайней мере  благодаря этому
обстоятельству  мы  остались  невредимы.  В  известной  степени  мы  как  бы
провалились сквозь донышко чаши,  с одной  стороны  --  внутрь, с  другой --
наружу.
     --  Почему же  мы  не  остались лежать  в самой  нижней точке?--спросил
Мортимер.
     -- Мы  прошли словно пуля, пробившая самую нижнюю точку  чаши,  которая
тоже не остается внизу, а снова взбирается вверх. Энергия нашего движения не
исчезает. Мы вначале  разогнались, а потом затормозили движение.  Потери при
трении благодаря нашей собственной скорости с лихвой компенсированы.
     --  Где  мы  сейчас  находимся?--спросил  Гвидо.  Доктор  Дранат  пожал
плечами.
     --   Определенно  могу  сказать  только   одно:   по   другую   сторону
сингулярности в пространстве. Это  неслыханное открытие. Только представьте:
Вселенная не сфера, а нечто  вроде двойного конуса! Эйнштейн перевернулся бы
в могиле. Радиус кривизны, пропорциональный массе...
     Гвидо нетерпеливо постучал по столу.
     -- Извините, но научные сенсации  нас не интересуют! Скажите лучше, как
нам вернуться на Землю!
     Физик с удивлением взглянул на него.
     -- Мне кажется,  я выразился достаточно ясно. Мы находимся в незнакомой
части Вселенной.  Из-за бортовой качки  мы потеряли направление.  Вследствие
статистического собственного движения окрестных звездных  систем мы не имеем
никакой отправной  точки  для определения направления нашего курса.  Система
регистрации  вышла из строя -- наш путь неизвестен. Взгляните на  экран!  Вы
узнаете хоть одну звездную систему?
     Экран снова переключили  на цветное  воспроизведение, и преобразователь
изображений  трансформировал все виды излучений  в видимый  свет.  Казалось,
доктору Дранату доставляет наслаждение  их растерянность -- он сделал долгую
паузу и продолжал:
     Естественно, вы  не узнаете ни одну из них, так как среди них ни  одной
нам известной. Все  они незнакомы  нам.  Насколько я понимаю,  хотя звездные
разряды распределены  точно так же, как в  нашем старом пространстве,  у нас
отсутствует какая-либо ориентация.
     -- Это значит...-- Гвидо не рискнул произнести роковые слова, но доктор
Дранат, не дрогнув, сделал это:
     -- ...Это значит, что  мы не можем вернуться на  Землю. Ни сегодня,  ни
завтра. Никогда.
     ...На сей раз они собрались все вместе, революционеры и ученые.
     Первым взял слово Гвидо.
     --  Друзья  мои! Мы  оказались в положении, которое никто из нас не мог
предвидеть  и  которое  столь  фантастично,  что  в него невозможно  было бы
поверить, если б доказательства не были  у всех перед глазами. Ни  для  кого
теперь  не  тайна: мы  очутились  в одной  из  частей Вселенной, откуда  нет
возврата. Не  хочу больше говорить об  этом,  но вы, конечно,  можете задать
любые вопросы, интересующие вас. В конце нашей встречи доктор Дранат к вашим
услугам.
     Мы  остались  живы,  потому  что  сработала  предохранительная система,
потому  что действуют антигравитационные сети  и еще потому, что доктор Цик,
все еще владевший собственным разумом, собрал всю свою волю и отдал приказ о
пробуждении, а затем стал наблюдать за процессом пробуждения всех остальных.
     Как  мы  установили,  большая  часть чувствительных электронных  систем
вышла из строя;  однако их можно снова привести в порядок. Силовая установка
почти  не  пострадала.  Понадобится около недели для того, чтобы  произвести
генеральную переборку двигателя. Насколько нам известно, корабль снова может
войти в строй.
     Один из мужчин крикнул:
     -- А куда мы направимся?
     --  Это мы  как раз сейчас и  обсудим,--ответил Гвидо.--  Для этого я и
собрал всех, кто находится на борту. После того, что нам всем пришлось здесь
пережить, стерлись различия в целях и интересах. Мы по-прежнему верны идеалу
свободы, но  отныне мы  должны  бороться  за  него здесь;  в  рамках  нашего
небольшого сообщества  каждый  будет пользоваться абсолютной  свободой. Наши
исследователи, обладающие массой знаний, будут продолжать свою  работу здесь
и приумножать эти знания.  Ведь задача, которую  они выполняли по  поручению
земного правительства,  утратила смысл, так  же, как и  наша освободительная
борьба. Главное сейчас -- преодолеть трудности, которые выпали на всех нас в
одинаковой  степени.  Ученые тоже должны употребить все свои  способности на
пользу нашему общему делу. Я предлагаю отныне похоронить наши разногласия  и
работать сообща.
     Его  выступление  не вызвало  никаких споров -- сейчас  нужно было  и в
самом деле решать более неотложные задачи.
     --   С   этого   момента   руководство   будет   осуществляться   двумя
представителями--по одному  от каждой стороны. Я  за то, чтобы мы выбрали их
открытым голосованием.
     Голосование прошло  при  всеобщем  одобрении.  Гвидо и  ван  Стейн были
выбраны руководителями команды. Отныне в течение двух лет судьбы людей будут
находиться в их руках.
     --  А теперь ван Стейн расскажет о  наших дальнейших планах, -- объявил
Гвидо.
     --  Прежде  всего  необходимо привести  корабль в порядок,-- начал  ван
Стейн, -- тогда  перед нами  откроются все возможности. Никогда еще  люди не
были так свободны  от каких-либо обязательств, как мы с  вами сейчас. Если и
существует абсолютная  свобода,  то именно теперь мы ее и получим! Так как у
нас  ни перед  кем  нет никаких  обязательств,  мы  можем мчаться через  всю
Вселенную,  бездельничая до  конца  дней  своих. Мы  можем путешествовать от
одной  звезды  к  другой,  видеть  то,  чего  еще никто  не  видел, пережить
небывалые  приключения,  получать  новые  впечатления--и так  продолжать эту
экспедицию без цели и без конца.--Он  окинул взглядом слушателей и уловил на
лицах  нечто вроде согласия.-- Есть и другие  возможности полнейшей свободы,
-- продолжал он,--  и если кто-то  захочет предложить что-то  иное,  давайте
подискутируем.  Но,  насколько  мне  известен   человек   как  биологическое
существо, мне не верится, что он сможет долго жить в условиях такой свободы.
     Поэтому я предлагаю другое, хотя это  и менее удобно, неопределеннее  в
смысле  результата  и  вовсе  не  занимательно.  Правда,  тут  нам  придется
пожертвовать  своей  свободой: мы  можем  попытаться  отыскать  планету, где
климатические  условия  похожи  на  земные. Среди нас  достаточно  молодых и
здоровых мужчин и женщин, в нашем распоряжении не самая  плохая техника.  Мы
могли бы поселиться на планете, похожей на  Землю, создать коммуну, основать
новый человеческий род...
     Его  слова  заглушил шквал аплодисментов --  ученые и  революционеры  с
одинаковым воодушевлением одобряли его  предложение. Ван Стейн  успокаивающе
помахал рукой.
     -- Надеюсь, вы не питаете на этот счет никаких иллюзий-- ведь нам будет
очень нелегко. Конечно, мы располагаем  определенными знаниями и источниками
энергии на нашем корабле, и все же во многом придется начинать все сначала.
     Снова по рядам прокатился гул одобрения:
     -- Ничего страшного.
     -- Возьмемся за дело...
     Когда голоса наконец затихли, Гвидо задал решающий вопрос:
     -- Какие  у  нас шансы  отыскать планету, где  были  бы сносные условия
обитания?
     Ван Стейн рассмеялся -- и лицо его словно помолодело.
     --  Шанс  из  лучших.  Насколько  нам  удалось  установить, этот сектор
космического пространства не отличается от нашего.  Есть множество планет, и
существенная  их часть  имеет  сходную  массу, сходное  удаление  от солнца,
благоприятный состав  воздуха и  достаточное количество  воды. Доктор Дранат
уже ознакомился с одним из таких благоприятных вариантов. Об этом  он сейчас
скажет сам. Прошу вас, доктор Дранат.
     Хрупкий ученый  казался  им  всем  сейчас  богом, ибо  одному  ему были
известны пути, ведущие в рай.
     -- Поначалу ситуация выглядела не такой уж благоприятной, как ее описал
ван  Стейн,  ибо  в  регионе,  куда  мы  попали  в  результате  постепенного
замедления   скорости,  нет   ни   одной  звездной   туманности.  Есть  лишь
немногочисленные,  в большинстве своем  черные погасшие  солнца.  Правда,  я
обнаружил   в   стороне   от  нашей  траектории   полета  вполне  досягаемую
изолированную  солнечную  систему, в которую входят две  планеты,  и  первая
полностью соответствует нашей Земле...
     Дальше говорить он не смог -- его прервал шквал аплодисментов и громкие
крики. Да он, собственно, все уже сказал.  Сейчас  всех их -- будь то бывший
борец за свободу или ученый --  объединяла  общая цель: они желали как можно
скорее попасть на эту новую планету, на эту вновь подаренную судьбой Землю.

19

     Покончив  с  ремонтом   корабля,  они  снова   заняли  свои   места  на
антигравитационных  койках, но  на  этот раз настроение у  всех было  совсем
иным. Казалось, каждый  втайне сомневался: стоит ли  возвращаться на  Землю,
постаревшую на тысячелетия,  возможно перенаселенную планету,  а  во