Герберт Уэллс.
    Чудесное посещение

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - Н.Вольпин. "Собрание сочинений в 15-ти томах. Том 5".
   М., "Правда", 1964 (Б-ка "Огонек").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------



НОЧЬ СТРАННОЙ ПТИЦЫ

   В Ночь Странной Птицы в  Сиддертоне  (и  ближе)  многие  жители  видели
сияние над Сиддерфордской пустошью. Но в Сиддерфорде его не  видел  никто,
так как сиддерфордцы по большей части уже легли спать.
   Весь день то и дело поднимался ветер, так что жаворонки в поле сбивчиво
щебетали низко над землей, а когда решались подняться, их носило по ветру,
как листья. Солнце зашло в кровавой сумятице туч, а месяц так сквозь них и
не пробился. Сияние, говорят, было золотое, как зажегшийся в небе  луч,  и
оно не лежало ровным отсветом - его  повсюду  прорезали  зигзаги  огненных
вспышек, точно взмахи сабель. Оно возникло на  одно  мгновение,  и  темная
ночь после него осталась, как была, такой же темной. "Природа" поместила о
нем ряд писем и одну безыскусную зарисовку, которая никому  не  показалась
похожей. (Вы  можете  ее  увидеть,  эту  непохожую  зарисовку  сияния,  на
странице 42-й в томе CCIX указанного издания.)
   В Сиддерфорде сияния не видел никто, но Энни, жене рыбака  Дергана,  не
спалось в ту ночь, и она видела его отсвет  -  мерцающий  золотой  язычок,
заплясавший на стене.
   Она же была одной из тех, кто  слышал  звук.  Кроме  нее,  слышал  звук
придурковатый Дерган Недоумок и мать непутевой  Эмори.  Они  рассказывали,
что прозвучало так, как будто запели дети или  задрожали  струны  арфы,  -
внезапное гудение, какое иногда сам собою издает орган. Началось и тут  же
оборвалось, точно открыли и закрыли дверь, и ни до, ни после они ничего не
слышали, кроме завывания ночного ветра над полем да  рева  в  пещерах  под
Сиддерфордской скалой. Мать Эмори сказала, что  ей,  когда  она  услышала,
захотелось плакать, а Недоумок только печалился, что не слышит их больше.
   Вот и все,  что  вам  могут  рассказать  о  сиянии  над  Сиддерфордской
пустошью и о якобы сопровождавшей его музыке. Действительно ли они  как-то
связаны со Странной Птицей, о которой пойдет рассказ, я не берусь  судить.
А ради чего я привожу здесь эти сведения, станет ясней из дальнейшего.



ПОЯВЛЕНИЕ СТРАННОЙ ПТИЦЫ

   Сэнди Брайт шел домой от Спиннера и нес свиной окорок, полученный им  в
обмен на стенные часы. Сияния он никакого не видел, зато и слышал и  видел
Странную Птицу. Ему вдруг послышалось вроде бы хлопанье крыльев  и  чей-то
стон - женский как будто; а так как человек он нервный и был как есть один
на дороге, он испугался и, оглянувшись (в холодном поту!),  увидел  что-то
большое и черное  в  тусклой  темноте  кедровника  на  склоне  холма.  Оно
неслось, казалось, прямо на него, и,  бросив  свой  окорок,  он  опрометью
кинулся бежать, но тут же споткнулся и упал.
   Напрасно старался он -  в  таком  он  был  смятении  духа  -  вспомнить
начальные слова молитвы господней. А Странная  Птица  кружила  над  ним  -
большая, больше его самого, с широченным разворотом  крыльев  и,  как  ему
представилось, черная. Он завопил и уже подумал, что тут ему и  конец.  Но
птица пронеслась мимо вниз понад склоном  холма  и,  взмыв  над  церковным
домом, скрылась в тумане на долине ближе к Сиддерфорду.
   А Сэнди Брайт все лежал ничком и глядел в темноту вслед  этой  Странной
Птице. Наконец приподнялся и, встав на колени,  возблагодарил  милосердное
небо, отвратившее от него неминучую гибель, а сам поводил глазами вниз  по
склону холма. Сошел он вниз и, вступив уже в деревню, все разговаривал сам
с собой и каялся вслух в своих грехах, чтобы Странная Птица не  вернулась.
Кто его слышал, думали все, что он пьян. Но с этой  ночи  он  стал  другим
человеком: бросил пить и перестал обманывать казну, продавая  без  патента
серебряные побрякушки. А окорок так и остался лежать на склоне холма, пока
его наутро не подобрал хозяин кредитной лавки в Порт-Бердоке.
   Следующим видел Странную Птицу конторщик нотариуса  из  Айпинг-Хенгера,
вздумавший перед утренним завтраком подняться на холм, чтобы поглядеть  на
солнечный восход. Тучи за ночь разогнало ветром, и только несколько легких
облаков таяло в ясном небе. Сперва ему  почудилось,  что  он  видит  орла.
Птица была где-то около зенита, в невообразимой  дали,  -  просто  светлое
пятнышко над розовыми перистыми облаками, - и казалось,  она  трепетала  и
билась  о  небо,  как  пленная  ласточка  об  оконное  стекло.  Потом  она
опустилась в тень земли, проскользнула по  длинной  дуге  к  Порт-Бердоку,
сделала круг над Хенгером и  исчезла  за  рощами  Сиддермортон-парка.  Она
показалась очень большой - больше, чем в рост человека. Перед тем  как  ей
скрыться, свет восходящего солнца хлестнул через гребень холмов и задел ее
крылья - и они вспыхнули ярко, как огонь, а цветом, как драгоценные камни.
Так она и пронеслась, а конторщик стоял и смотрел, разинув рот.
   Какой-то батрак, направляясь  в  поле,  проходил  под  каменной  стеной
Сиддермортон-парка и увидел, как Странная Птица промелькнула  на  миг  над
его головой и скрылась в одном из туманных просветов между  буками.  Цвета
крыльев он не разглядел и только мог засвидетельствовать, что ноги  птицы,
голенастые длинные ноги, были розовы и голы - точно нагое тело, а туловище
белое в крапинку. Она стрелой прорезала воздух и исчезла.
   Таковы сообщения о Странной Птице первых трех очевидцев.
   Однако  в  наши  дни  не  может  человек  струхнуть  перед  дьяволом  и
собственными своими грехами или увидеть при свете зари радужные крылья - и
после  ничего  об  этом  не  рассказывать.  Молодой  конторщик   нотариуса
рассказал за завтраком о чуде сестре и матери, а после, когда шел на  свою
службу в Порт-Бердок, говорил о нем в дороге с хэммерпондским  кузнецом  и
все утро, забросив переписку дел, судачил с другими конторщиками. А  Сэнди
Брайт    пошел    обсудить    случившееся     с     мистером     Джекилем,
проповедником-примитивистом [примитивизм - одно из разветвлений баптизма],
пахарь же рассказал старому Хью, а позже еще и викарию [викарием в  Англии
именуется обычно приходский священник, получающий содержание от  светского
землевладельца] Сиддермортонского прихода.
   - Здешний народ не склонен к фантазиям, - сказал Викарий. - Хотел бы  я
знать, что в этом рассказе правда? Если отбросить, что  крылья  показались
ему коричневыми, можно бы подумать, что это был фламинго.



ОХОТА НА СТРАННУЮ ПТИЦУ

   Викарий Сиддермортонского прихода  (что  в  девяти  милях  по  птичьему
полету в глубь страны от Сиддермута) был орнитологом. Холостой человек его
положения почти неизбежно должен пристраститься к тому или другому занятию
этого рода - ботанике, собиранию древностей, фольклору. Он увлекался еще и
геометрией и от  случая  к  случаю  предлагал  "Педагогическому  вестнику"
какую-нибудь неразрешимую задачу, но его коньком была орнитология. Он  уже
добавил двух залетных гостей к списку редких для Британии птиц. Имя его не
раз появлялось на страницах "Зоолога" (хотя сейчас, боюсь, оно уже забыто,
жизнь так быстро шагает вперед!). Назавтра после появления Странной  Птицы
к нему один за другим пришли двое и в подкрепление рассказа батрака - хотя
прямой связи тут  и  не  было  -  поведали  о  сиянии  над  Сиддерфордской
пустошью.
   У Сиддермортонского викария было в его научных занятиях два  соперника:
Галли из Сиддертона - тот, что  воочию  видел  сияние  (это  он  послал  в
"Природу" его зарисовку),  и  Борленд,  купец,  увлекавшийся  естественной
историей и державший в Порт-Бердоке магазин  "Диковинки  моря".  Борленду,
полагал викарий, надо бы держаться своих головоногих, а он зачем-то  нанял
чучельника и, пользуясь преимуществом  приморского  жителя,  ловил  редких
морских  птиц.  Каждый,  кто  знает,  что  такое  коллекционер,   мог   не
сомневаться, что  и  суток  не  пройдет,  как  оба  эти  человека  кинутся
обрыскивать местность в погоне за необычайной гостьей.
   Викарий сидел у себя  в  кабинете  и  уставил  глаза  в  корешок  книги
Сондерса "Птицы Британии". Уже в двух местах там значилось:  "Единственная
известная в Англии особь  представлена  в  частном  собрании  преподобного
К.Хильера, викария прихода Сиддермортон". Третье такое примечание! Вряд ли
кто другой из коллекционеров может похвалиться подобным успехом.
   Викарий посмотрел на часы - ровно два. Он недавно откушал  и  обычно  в
этот час - после второго завтрака - "предавался  отдохновению".  Он  знал,
что  если  сейчас  пройдется  по  солнцепеку,  это   плохо   скажется   на
самочувствии - появятся боль в затылке и общая  слабость.  Но  Галли  уже,
наверно,  не  зевает,  вышел  давно  на  охоту!  Что,  если  птица  весьма
примечательная и достанется Галли?
   Ружье стояло в углу. (Радужные крылья и  розовые  ноги!  Несообразность
окраски - вот что сильнее всего разжигало любопытство!) Он взял ружье.
   Он думал выйти через стеклянную дверь на веранду, спуститься  в  сад  и
оттуда выбраться на верхнюю дорогу, чтобы  не  попасться  на  глаза  своей
экономке. Он знал, что та не одобряла его  охотничьи  прогулки.  Но  садом
прямо на него шла жена его помощника и две ее дочки - все три с теннисными
ракетками в руках. Жена его  помощника  была  молодая  особа  непреклонной
воли. Она преспокойно играла в  теннис  на  лужайке  перед  его  верандой,
срезала его  розы,  расходилась  с  ним  по  богословским  вопросам  и  во
всеуслышание осуждала  его  поведение  в  частной  жизни.  Он  пребывал  в
малодушном  страхе  перед  ней,  всегда  старался  ее   умилостивить.   Но
поступиться своею страстью к орнитологии - это уж слишком!
   Словом, он вышел через парадное.


   Если бы не коллекционеры, Англия, можно сказать, была  бы  полным-полна
редких птиц, чудесных бабочек, странных цветков и тысячи интересных вещей.
Но коллекционер благополучно предотвращает это, либо все  истребляя  своей
рукой, либо же уплачивая сумасшедшие  деньги  и  тем  самым  толкая  людей
низших сословий на истребление всего, что появится необычайного.  Этим  он
заодно обеспечивает людям работу - наперекор всяким  парламентским  актам.
Таким путем он,  например,  уничтожает  корнуэльскую  розовоклювую  галку,
батскую белую  бабочку,  пятнистую  лилию  "испанская  королева"  и  может
приписать себе честь окончательного истребления бескрылой гагарки,  как  и
сотни других редких птиц, растений,  насекомых.  Все  это  прямая  заслуга
коллекционера и совершена им одним. Во имя науки! И это правильно, это так
и должно быть; в  самом  деле,  все  необычное  безнравственно  (подумайте
хорошенько - и вы сами придете к этой мысли), равно  как  необычный  образ
мысли есть безумие. (Попробуйте подыскать иное определение, пригодное  для
всех случаев как того, так и другого.) А  если  разновидность  встречается
редко, то отсюда следует, что она не приспособлена к жизни.  Коллекционер,
по сути дела, лишь солдат-пехотинец  в  дни,  когда  главенствует  тяжелое
оружие: он предоставляет сражающимся делать свое дело, а  сам  прирезывает
сраженных. Итак, можно летней порой пройти из конца в конец всю  Англию  и
увидеть только девять-десять видов самых  обычных  полевых  цветов  и  еще
более обычных бабочек да с дюжину обычных птиц, и ни разу не столкнуться с
оскорбительным нарушением однообразия -  не  вспыхнет  на  ветке  странный
цветок, не встрепенется незнакомое крыло. Все лишнее забрано  в  коллекции
многие годы назад. По сей причине мы все должны  любить  коллекционеров  и
свято помнить, когда они нам демонстрируют свои домашние коллекции, чем мы
им обязаны. Эти их  пропахшие  камфарой  маленькие  ящики,  их  стеклянные
витринки и альбомы из  промокательной  бумаги  не  что  иное,  как  могилы
Редкого   и   Прекрасного,   символы   Торжества    Досуга    (благонравно
проведенного!) над Радостями Жизни. (Впрочем, это все, как вы  справедливо
можете заметить, не имеет никакого касательства к Странной Птице.)


   Есть среди пустоши место, где между кочками влажного  мха  посверкивает
черная вода  и  волосатая  росянка  (пожирательница  беспечных  насекомых)
протягивает свои голодные окровавленные руки к богу, который  отдает  одни
свои творения на пропитание другим. По  кромке  болотца  растут  березы  с
серебряной корой, и светлая зелень лиственницы мешается с  темной  зеленью
ели. Туда-то под медовое жужжание вереска и пришел  Викарий  в  полуденный
зной, неся ружье под мышкой, ружье, заряженное крупной дробью в расчете на
Странную Птицу. А в свободной  руке  он  держал  носовой  платок,  которым
поминутно отирал с лица бисеринки пота.
   Он прошел бережком мимо  большого  пруда,  мимо  заводи,  полной  бурых
листьев, где берет свое начало Сиддер,  и  по  дорожке  (сперва  песчаной,
потом меловой) вышел к калитке, ведущей в парк. К калитке нужно  подняться
на семь ступенек, а  затем,  по  ту  сторону,  спуститься  на  шесть.  Это
устроено так с той целью, чтобы не могли убежать олени.  И  когда  Викарий
остановился в проходе, его голова возвышалась над землей футов на  десять,
если не больше. И вот, скосив глаза туда, где  заросли  папоротника-орляка
заполняли просвет между двумя  купами  старых  буков,  он  углядел  что-то
многоцветное, то взвивавшееся, то исчезавшее. Лоб у  него  взмок,  мускулы
напружились; он втянул голову в плечи, стиснул в руках ружье и  застыл  на
месте. Потом, не отводя глаз, он спустился по ступенькам в парк и, все еще
держа в обеих руках ружье, не пошел, а скорее пополз к той заросли орляка.
   Ничто не шевельнулось, и он уже начал было опасаться, что его  обманули
глаза. Он подошел к папоротнику вплотную и под шумный шелест залез в  него
чуть не по плечи. Тут что-то переливавшееся разными цветами взвилось прямо
перед ним, ярдах в двадцати, не больше, и забилось в воздухе. Миг - и  оно
повисло над папоротником на полном развороте крыльев. Он увидел,  что  это
такое, у него перехватило дыхание, и - от неожиданности и по привычке - он
нажал курок.
   Раздался крик нечеловеческой муки, крылья дважды всплеснули в  воздухе,
и жертва быстро по косой слетела вниз  и  хлопнулась  наземь,  на  зеленый
косогор  за  буками,  -  куча  корчащегося  тела,  сломанных   крыльев   и
разлетающихся окровавленных перьев.
   Викарий стоял в ужасе, сжимая в руке дымящееся ружье. Это была вовсе не
птица, а юноша с необычайно красивым лицом, одетый в шафрановую ризу  и  с
радужными крыльями, по  перьям  которых  широкие  волны  тонов  -  вспышки
пурпурного и багряного, золотисто-зеленого и ярко-голубого -  накатывались
волна на волну, пока он бился в  агонии.  Никогда  еще  Викарий  не  видел
такого роскошного разлива красок: ни окна  с  многоцветными  стеклами,  ни
крылья бабочек, ни даже великолепие разглядываемых через призму кристаллов
- никакие цвета  на  земле  не  могли  с  этим  сравниться.  Ангел  дважды
поднимался, но лишь затем, чтобы тут же снова  повалиться  на  бок.  Потом
биение крыльев затихло, испуганное лицо  стало  бледным,  переливы  красок
потускнели, и вдруг он, рыдая, распластался на земле, и переменчивые цвета
сломанных крыльев быстро угасли, слившись в однородный тускло-серый цвет.
   - О, что со мной случилось? - вскричал Ангел (потому что это был Ангел)
и затрясся в судороге, вцепившись в землю вытянутой рукой; потом затих.
   - Боже! - сказал Викарий. - У меня и в мыслях не было... - Он осторожно
подошел поближе. - Извините меня, - сказал он, - боюсь, я вас подстрелил.
   Это было лишь утверждением очевидного.
   Ангел, казалось, только сейчас заметил его присутствие. Он приподнялся,
опершись на одну руку, и карими своими глазами посмотрел Викарию в  глаза.
Затем, подавив стон и прикусив нижнюю губу, он через  силу  приподнялся  и
сидя оглядел Викария с головы до ног.
   - Человек! - сказал Ангел, зажав виски ладонями. - Человек в нелепейшей
черной одежде и без единого перышка. Значит, я не  обманулся.  Я  в  самом
деле попал в Край Сновидений!



ВИКАРИЙ И АНГЕЛ

   Есть вещи явно невозможные. Эту ситуацию даже  самый  слабый  интеллект
признает невозможной. То  же,  верно,  скажет  о  ней  и  "Атенеум",  если
удостоит нашу повесть рецензией. Папоротник в  брызгах  солнечного  света,
развесистые буки. Викарий и ружье, в общем, приемлемы. Другое дело  Ангел!
Любой  здравомыслящий  человек  вряд  ли  станет   читать   дальше   такую
сумасбродную  книгу.  Викарий  и  сам  вполне  оценил   всю   немыслимость
положения. Но у него не хватило решимости. Вследствие  этого  он,  как  вы
сейчас узнаете, не отринул немыслимое. Он разомлел, он  плотно  перед  тем
позавтракал, он не был настроен  вдаваться  в  тонкие  умствования.  Ангел
захватил его врасплох,  а  дальше  сбил  его  с  толку  сперва  неуместным
радужным свечением, а затем сильным трепетом крыльев. Викарию поначалу  не
пришло на ум спросить себя, возможен ли Ангел или нет. В  тот  первый  миг
растерянности он его принял - и беда свершилась.  Поставьте  себя  на  его
место, мой уважаемый "Атенеум". Вы пошли на охоту. Вы кого-то подстрелили.
Уже  это  одно  должно  привести  вас  в  расстройство.  Вы  видите,   что
подстрелили Ангела и он минуту  бьется  на  земле,  потом,  приподнявшись,
заводит разговор. Он не извиняется  за  свою  немыслимость.  Напротив,  он
перекладывает вину на вас. "Человек! - говорит он, тыча пальцем. - Человек
в нелепейшей черной одежде и без единого перышка. Значит, я не  обманулся.
Я в самом деле попал в Край Сновидений!" Вы просто должны  ответить.  Если
только вы не  дали  стрекача.  Или  должны  размозжить  ему  череп  вторым
зарядом, чтобы избежать объяснений.
   -  В  Край  Сновидений!  Извините  меня,  если  я  осмелюсь   высказать
предположение, что вы сами явились оттуда, - заметил Викарий.
   - Как это может быть? - сказал Ангел.
   - У вас из  крыла  сочится  кровь,  -  сказал  Викарий.  -  Прежде  чем
продолжать  разговор,  доставьте  мне  такое   удовольствие...   печальное
удовольствие... и разрешите мне его  перевязать.  Я,  право  же,  искренне
сожалею... - Ангел закинул руку за спину и передернулся от боли.
   Викарий помог своей жертве встать на ноги. Ангел послушно повернулся, и
Викарий, с охами и вздохами, внимательно осмотрел пораненные крылья. Он не
без любопытства обнаружил, что они сочленяются  с  верхним  внешним  краем
лопаток, образуя как бы дополнительные плечевые суставы. Левое крыло почти
не пострадало - только оказались выбиты два-три правильных пера да парочка
дробинок застряла в ala spuria [в ложном плече (лат.)]; но в правом  была,
по-видимому, перебита кость. Викарий, как умел, остановил  кровотечение  и
подвязал крыло, использовав вместо бинта  свой  носовой  платок  и  кашне,
которое экономка заставляла его носить во всякую погоду.
   - Боюсь, некоторое время вы не сможете летать, -  сказал  он,  ощупывая
кость.
   - Мне не нравится это новое ощущение, - сказал Ангел.
   - Эта боль при ощупывании кости?
   - Как вы сказали? - спросил Ангел.
   - Боль.
   -  Боль!  Вы  называете  это  "болью".  Да,  боль  мне  решительно   не
нравится... Много ее у вас, этой боли, в Краю Сновидений?
   - Увы, немало, - сказал Викарий. - Для вас она внове?
   - Совершенно внове, - сказал Ангел. - Она мне не нравится.
   - Занятно! - сказал Викарий и для  крепости  прикусил  узел  зубами.  -
Полагаю, как временная перевязка это сойдет, - сказал он. - Я в свое время
обучался оказывать первую медицинскую помощь, но меня не учили накладывать
повязку на крыло. Боль не стала легче?
   - Сперва жгло огнем, а теперь печет, - сказал Ангел.
   - Боюсь, печь будет еще довольно долго,  -  заметил  Викарий,  все  еще
занимаясь раной.
   Ангел пожал левым крылом и круто повернулся, чтобы еще  раз  посмотреть
на Викария. Он, пока шел разговор, все пытался  поглядеть  на  собес