ушка. 
	Она была поразительно красива, - той нестандартной красотой, при 
которой полностью сохраняется индивидуальность. 
	Она, в свою очередь, пристально посмотрела на меня. Глаза ее 
были холодны как лед. 
	- Мы с вами где-нибудь встречались? - спросила она. 
	- Думаю, что да, - ответил я. 
	Передо мной, чудесным образом выросшая и теперь одетая, сидела 
та самая блондинка, которую я нашел в коробке из-под обуви. 
 
 
 
	12. 
 
	Бармен налил виски и занялся приготовлением коктейля для 
блондинки. 
	На его лице была написана скука. Наверняка в этом самом баре у 
него на глазах не раз подобным образом завязывались случайные 
знакомства. 
	- Давно ли? - спросила она. 
	- Нет, - ответил я. - В общем-то совсем недавно. Если не ошибаюсь, 
в одной конторе. 
	Если она и поняла мой намек, то ничем этого не выдала. Она была 
чересчур холодной, неприступной и самоуверенной. Открыв портсигар, она 
достала сигарету. Постучала ею о крышку, сунула в рот и выжидающе 
взглянула на меня. 
	- Извините, - сказал л. - Я не курю. У меня нет при себе спичек. 
	Она вынула из сумочки зажигалку и дала ее мне. 
	Я щелкнул рычажком - из зажигалки вынырнул маленький язычок 
пламени. И в тот момент, когда она наклонилась, чтобы прикурить, на меня 
пахнуло фиалками или какими-то другими цветочными духами. Хотя, 
пожалуй, это все-таки был запах фиалок. 
	И тут я понял то, о чем мне следовало бы догадаться с самого 
начала. От Беннета пахло так вовсе не потому, что он пользовался каким-то 
лосьоном для бритья, а наоборот - потому что он им не пользовался. Это 
был его собственный запах, запах, присущий такого рода организмам. 
	Прикурив, девушка откинулась назад и сделала первую затяжку. 
Потом очень изящно выпустила дым из ноздрей. 
	Я отдал ей зажигалку, и она небрежно бросила ее в сумочку, 
	- Благодарю вас, сэр, - произнесла она. 
	Бармен поставил перед ней на стойку коктейль. Напиток выглядел 
очаровательно, его очень украшала брошенная в бокал красная вишенка на 
черенке. 
	Я протянул бармену бумажку. 
	- За виски и коктейль. 
	- Нет, нет, сэр, - запротестовала она. 
	- Не огорчайте меня, - взмолился я, - Я обожаю угощать 
хорошеньких девушек выпивкой, такая уж у меня слабость. 
	Она уступила, но ледок в ее глазах до конца не растаял. 
	- Вы никогда в жизни не курили? - пристально разглядывая меня, 
спросила она. 
	Я отрицательно покачал головой. 
	- А почему? Чтобы сохранить остроту обоняния? 
	- Сохранить что? 
	- Остроту обоняния. Я подумала, что, может, по роду работы вам не 
мешает иметь острое обоняние. 
	- Я никогда не рассматривал свою работу с такой точки зрения, - 
сказал я, - но, пожалуй, в этом есть своя правда. 
	Она подняла бокал к лицу и внимательно посмотрела на меня 
поверх его края. 
	- Сэр, - спокойным, ровным голосом произнесла она, - вы не 
хотели бы себя продать? 
	Боюсь, что на этот раз я оказался не на высоте. У меня отнялся 
язык, и я обалдело вытаращился на нее. Ведь она и не думала шутить; она 
спросила это вполне серьезно, по-деловому. 
	- Начнем с миллиона, - продолжала она, - а там можно и 
поторговаться. 
	Я уже пришел в себя. 
	- Вам нужна моя душа? - поинтересовался я. - Или только тело? С 
душой будет чуточку подороже. 
	- Душу можете оставить себе, - ответила она. 
	- А кто же это собирается меня купить? Вы? 
	Она покачала головой. 
	- Нет. Мне вы не нужны. 
	- Значит, вы действуете от чьего-то имени? Быть может, от имени 
того, кто скупает все без разбора? Скажем, магазин, чтобы тут же его 
закрыть. Или целый город. 
	- Вы очень догадливы, - заметила она. 
	- Деньги - это еще не все, - заявил я. - Помимо денег, существуют и 
другие ценности. 
	- Если хотите, - сказала она, - можно обсудить какую-нибудь иную 
форму платежа. 
	Она поставила бокал на стойку и, порывшись в сумочке, протянула 
мне карточку. 
	- Если надумаете, найдете меня по этому адресу, - сказала она. - 
Предложение остается в силе. 
	Ее точно ветром сдуло с табурета, и, прежде чем я успел открыть 
рот или как-то задержать ее, она уже затерялась в толпе. 
	Бармен, проплывая мимо, заметил нетронутые напитки. 
	- Что, выпивка не понравилась, приятель? - спросил он. 
	- Нет, все нормально, - ответил я. 
	Я положил карточку на стойку - ока легла обратной стороной 
кверху. Я перевернул ее, и из-за тусклого освещения мне пришлось 
наклонится, чтобы прочесть, что на ней написано. 
	Я мог бы и не читать. Ведь я заранее знал, что там увижу. Разница 
была только в одной строчке. Вместо "Купля-продажа недвижимого 
имущества" стояло: "Мы покупаем все". 
	Съежившись от пронизавшего мне душу холода, я сидел, как 
нахохлившаяся птица, на своем высоком табурете. В баре было так 
сумрачно, что все вокруг словно плавало в тумане; со всех сторон до меня 
долетали отрывки человеческой речи, но в этих звуках почему-то было 
мало человеческого - скорее они напоминали невнятное урчание каких-то 
чудовищ или бессмысленные выкрики дегенератов. И, вкрапливаясь в этот 
шум, то заглушая его, то пробиваясь в щели между фразами, подобно 
непристойной шутке, нагло дребезжало пианино. 
	Я залпом выпил виски и остался сидеть там со стаканом в руке. Я 
хотел было заказать еще одну порцию, но бармен уже занялся другими 
посетителями. 
	Рядом со мной кто-то навалился на стойку и задел локтем бокал с 
коктейлем. Он опрокинулся, и жидкость растеклась по полированному 
дереву, как грязное масло; ножка бокала отломилась, а сам он разбился 
вдребезги. Вишенка откатилась к краю стойки. 
	- Извините, - сказал этот человек. - Какой же я растяпа! Я закажу 
вам другой. 
	- Пустяки, - успокоил я его. - Она все равно не вернется. 
	Я соскользнул с табурета и пошел к выходу. 
	Мимо ехало такси; я шагнул к краю тротуара и поднял руку. 
 
 
 
	13. 
 
	На небе уже погасли последние отблески дня, и на улицах горели 
фонари. Я увидел, что часы на углу перед банком показывали почти 
половину седьмого. Мне следовало поторопиться - на семь у меня было 
назначено свидание, и Джой здорово раскипятится, если я явлюсь с 
опозданием. 
	- Ночь сегодня будет классная - только на енотов охотиться, - 
проговорил шофер. - Тепло, тихо, и луна вот-вот взойдет. Я б с 
удовольствием подался в лес, да мне всю ночь работать. Мы тут с одним 
парнем завели собаку. Черную, с рыжими подпалинами. А лает-то как - ну 
просто музыка, такого в жизни не услышишь. 
	- Выходит, вы охотитесь на енотов, - заметил я с оттенком вопроса. 
Не потому, что меня это заинтересовало, - просто я почувствовал, что от 
меня ждут какой-то реплики. 
	Его это вполне устроило. Скорей всего, на большее он и не 
рассчитывал. 
	- Это у меня с детства, - пояснил он. - Папаша начал брать меня с 
собой на охоту, когда мне было лет эдак девять или десять. А это как влезет 
в душу, так уж на всю жизнь, можете мне поверить. В такую вот ночь 
прямо изведешься, так в лес тянет. В эту пору в лесу и запах какой-то 
особенный, и ветер в поредевшей листве шумит по-иному, и чувство у тебя 
такое, будто мороз уже где-то совсем рядом. 
	- Где вы охотитесь? 
	- На западе, милях в сорока-пятидесяти от города. У верховьев 
реки. Там на дне реки полно бревен. 
	- И много вы приносите енотов? 
	- Дело-то, в общем, и не в енотах, - ответил он. - Бывает, что ночь 
за ночью возвращаешься с пустыми руками. Может, эти еноты только 
предлог, чтобы побыть ночью в лесу. Мало кто нынче выбирается в лес, что 
днем, что ночью. И хоть я не из тех трепачей, которые на каждом шагу 
проповедуют общение с природой, но точно вам скажу, - стоит только 
провести с ней наедине какое-то время, и становишься лучше. 
	Усевшись поглубже, я перевел взгляд на проплывавшие мимо 
кварталы. Это был все тот же, хорошо знакомый мне старый город, однако 
сейчас в нем появилось что-то враждебное, словно из темных уголков 
темных зданий за мной следили какие-то таинственные злые призраки. 
	- Вам когда-нибудь случалось охотиться на енотов? - спросил 
шофер. 
	- Нет. Иной раз хожу на уток, а иногда езжу в Южную Дакоту 
стрелять фазанов. 
	- Ясно, - протянул он. - Утки и фазаны мне тоже по душе. Но еноты 
совсем другое дело, их ни с чем не сравнишь. 
	И,помолчав немного, добавил: 
	- Хотя, наверно, каждому свое. Вам вот нравятся фазаны и утки, 
мне - еноты. А еще я знаю одного совсем древнего старикашку - так он 
возится со скунсами. И думает, что лучше животных на всем свете не 
сыщешь. Уж такую он с ними водит дружбу! Могу поклясться, что он с 
ними даже разговаривает. Пощелкает языком, поворкует чего-то, и они уже 
тут как тут, взбираются к нему на колени, а он их ласково так поглаживает, 
точно кошек. А потом они еще и домой его проводят - так и бегут следом, 
как собаки. Ей-богу, прямо глазам не веришь. Аж страшно становится, как 
он с ними хороводится. Он живет на холмах у реки - у него там домишко, а 
округа кишмя кишит этими скунсами. Он пишет о них книгу. Сам видел, он 
мне ее показывал. А пишет он карандашом, в самом простом грошовом 
блокноте такой грубой бумагой ребятишки в школе пользуются. Сидит себе, 
согнувшись над столом, и при свете старого фонаря строчит эту свою книгу 
огрызком карандаша, который то и дело приходится слюнить, чтобы писал 
пояснее. Но уверяю вас, мистер, ни черта у него не получается, одно 
правописание чего стоит - кошмар. А жаль, знатная бы вышла книга. 
	- Так оно всегда и бывает, - заметил я. 
	Некоторое время он вел машину молча. 
	- Ваш дом, кажется, в следующем квартале? - спросил он. 
	Я ответил утвердительно. 
	Он затормозил перед домом, и я вылез из машины. 
	- Может, как-нибудь вечерком махнем вместе на охоту? - спросил 
он. - Так, часиков в шесть. 
	- Что ж, не плохо бы, - согласился я. 
	- Меня зовут Ларри Хиггинс. Найдете в телефонной книге. Звоните 
в любое время. 
	Я пообещал, что непременно позвоню. 
 
 
 
	14. 
 
	Поднявшись на свой этаж, я обнаружил, что вырезанный из ковра 
полукруглый лоскут лежит на месте. Лампочка под потолком светила еще 
слабее прежнего, - если такое вообще возможно, и я едва не вступил в этот 
полукруг, прежде чем заметил, что ковер починен. 
	Ни о каких коврах я в тот момент не думал, без них хватало тем 
для размышлений. 
	Я остановился как вкопанный перед тем местом, где раньше был 
вырез, точно человек, подошедший вплотную к черте, за которой 
начинается опасная зона. И что странно - вырез был заделан не новой 
ковровой тканью, а такой же старой, вытертой и грязной, как и весь 
остальной ковер. 
	Неужели, подумал я, сторож все-таки нашел в каком-нибудь углу 
тот самый лоскут, который был вырезан из ковра? 
	Чтобы получше разглядеть его, я опустился на колени - от разреза 
не осталось и следа. Словно эта дыра мне раньше просто померещилась. Я 
не увидел никаких швов - ничего, что свидетельствовало бы о том, что 
ковер сшивали. 
	Я провел рукой по тому месту, где недавно был полукруг, и моя 
рука нащупала самый обыкновенный ковер. Ковер, а не прикрывавшую 
капкан бумажную подделку. Я ощущал пальцами фактуру ткани, ее 
толщину и упругость - вне всякого сомнения, это была самая настоящая 
ковровая ткань. 
	И все-таки я ему не доверял. Однажды этот ковер уже чуть не 
подвел меня, и я отнюдь не собирался вторично попасться на эту удочку. 
	Так я и стоял там на коленях, а с потолка мне в затылок неслось 
тоненькое комариное пение электрической лампочки. 
	Я медленно встал, нашел ключ и, чтобы отпереть дверь, подался 
вперед всем телом, оставив ноги за пределами подозрительного участка 
ковра. Если б меня в тот момент кто-нибудь увидел, то наверняка решил 
бы, что я свихнулся - чтобы отпереть дверь, человек тянется к ней чуть ли 
не с середины коридора. 
	Замок щелкнул, дверь открылась, и я, благополучно перепрыгнув 
через вставленный кусок ковра, очутился в квартире. 
	Закрыв за собой дверь, я привалился к ней спиной и включил свет. 
	Вот она, моя квартира, которая, как всегда, преданно ждала меня, - 
символ безопасности и удобства, мой дом. 
	Но этой квартире, напомнил я себе, осталось пробыть моим домом 
меньше трех месяцев. 
	А что потом? - спросил я себя. Что будет потом? И не только со 
мной, а со всеми этими людьми? Что будет с городом? 
	"Мы покупаем все" - стояло на карточке. Это звучало как реклама 
давнишнего старьевщика, который в свое время покупал все, что ему ни 
притащат, - бутылки, кости, всякую рвань. Только старьевщик был честным 
покупателем. Он покупал ради прибыли. А с какой целью покупали эти 
люди? Для чего, спрашивается, покупал Флетчер Этвуд? Ясно, что не ради 
прибыли, если он платил больше, чем того стоили, к примеру, магазин или 
дом, и потом не пользовался своей покупкой. 
	Я бросил пальто на стул. Туда же полетела и шляпа. Из ящика 
письменного стола я достал телефонную книгу и перелистал ее до фамилии 
"Этвуд". Этвудов там было пруд пруди, но ни одного из них не звали 
Флетчером. В книге не было ни одного Этвуда, имя которого хотя бы 
начиналось с буквы "Ф". 
	Я позвонил в справочную. 
	Девушка просмотрела списки абонентов и мелодично пропела: 
	- У нас такой не значится. 
	Я положил трубку и задумался. 
	Я был поставлен перед фактами, которые взывали к немедленным 
действиям, но с какого боку к этому подступиться? А если уж решил этим 
заняться, то что именно следует предпринять? И что вообще можно сделать, 
когда кто то покупает город? 
	Но прежде всего - как все это рассказать, чтобы тебе поверили? 
	Я перебрал несколько человек, но не нашел ни одной подходящей 
кандидатуры. Взять, к примеру, Старика - ему бы я выложил все без 
остатка, хотя бы потому, что я на него работал. Но ведь за один только 
намек на то, что происходит, он запросто может меня уволить, как 
последнего идиота и ничтожество. 
	Можно было обратиться к мэру, к шефу полиции или еще какому-
нибудь блюстителю закона вроде прокурора округа или министра юстиции, 
но если я шепну кому-нибудь из них хоть полслова, меня быстренько 
выставят за дверь, как очередного сумасшедшего, или упрячут за решетку. 
	Есть еще сенатор Роджер Хилл, вспомнил я. Вот кто меня может 
выслушать. 
	Я протянул было руку к трубке, но сразу же отдернул ее. 
	Что все-таки я скажу ему, когда меня соединят с Вашингтоном? 
	Я мысленно представил, как будет выглядеть мое сообщение. 
	"Знаешь, Родж, кто-то пытается купить город. Я тайком пробрался 
в контору и нашел там документы. И еще там была вешалка с одеждой, 
коробка из-под обуви, полная кукол, и большая дыра в стене..." 
	Слишком уж все это было нелепо, слишком фантастично, чтобы 
хоть один человек отнесся к этому серьезно. Явись ко мне кто-либо с 
подобной историей, я бы сам решил, что у этого парня не все дома. 
	Прежде чем к кому-нибудь обращаться, мне необходимо собрать 
больше доказательств. Я должен выяснить все до конца. Чтобы я мог 
сообщить, кто этим занимается, как и с какой целью, причем разузнать об 
этом я должен как можно скорее. Я уже решил, с чего начать - с Флетчера 
Этвуда. Где бы он ни был, его нужно найти. О нем мне были известны два 
факта: у него не было телефона, и несколько лет назад он купил усадьбу 
"Белмонт" в предместье Тимбер Лейн. Правда, не совсем ясно, жил ли он 
там когда-нибудь, но тем не менее с этого можно было начать. Даже если 
его сейчас там нет, даже если его там вообще никогда не было, не 
исключено, что какая-нибудь найденная в доме мелочь может навести на 
его след. 
	На моих часах было без четверти семь - пора было ехать за Джой, 
и у меня уже не оставалось времени на переодевание. Чтобы Джой не 
ворчала, я надену чистую рубашку и сменю галстук, а остальное сойдет и 
так. В конце концов, не кутить же мы собрались - мы ведь ехали просто 
поужинать. 
	Войдя в спальню, я не стал включать лампу - из двери гостиной 
сюда падала широкая полоса света. Из ящика туалетного столика я достал 
рубашку, сорвал с нее целлофановую упаковку, в которой она была 
доставлена из прачечной, и вытащил из нее картонную прокладку. 
Встряхнув рубашку, я бросил ее на спинку стула и направился к стенному 
шкафу за галстуком. И, уже потянув к себе дверцу, я вдруг сообразил, что 
здесь темно и нужно включить свет, иначе я не смогу выбрать галстук. 
	Я успел приоткрыть дверцу шкафа на какой-нибудь фут, а 
вспомнив про свет, я снова закрыл ее. Сам не знаю, почему я так сделал. 
Ведь, отойдя на секунду к выключателю, я вполне мог бы оставить шкаф 
открытым. 
	И за то мгновение, пока он был открыт, я увидел, или 
почувствовал, или услышал - уж не знаю, как объяснить это ощущение, - 
что в темноте шкафа что-то копошится. Словно в нем меня поджидала 
ожившая одежда; словно галстуки на вешалке превратились в змей, 
висевших неподвижно как галстуки, до той поры, пока не наступит время 
нанести удар. 
	Если б я попытался захлопнуть дверцу только после того, как 
заметил в шкафу какое-то движение, пожалуй, было бы уже слишком 
поздно. Но я закрыл ее вовсе не потому, что там что-то двигалось. Я начал 
закрывать дверцу еще до того, как в шкафу что-то зашевелилось, - во 
всяком случае, раньше, чем это дошло до моего сознания. 
	Я попятился через всю комнату - подальше от этого кошмара, 
который корчился и извивался за дверцей шкафа, и в душу мне ворвался 
ужас, тот отчаянный, клокочущий ужас, который охватывает человека 
только тогда, когда на него с ненавистью оскаливается его собственный 
дом. 
	Но несмотря на этот леденящий кровь ужас, я все-таки пытался 
убедить себя в том, что тут какая-то ошибка: может случиться все, что 
угодно, только не это. Ваш стул может вырастить челюсти и укусить вас, 
когда вы на него присядете; у вас из-под ног смогут предательски уползать 
коврики; на нас может напасть ваш собственный холодильник; но ничего 
подобного не может произойти со стенным шкафом. Ведь шкаф - это как бы 
часть человека. Человек хранит в нем свою вторую, искусственную кожу, и 
поэтому со шкафом у него более близкие, более интимные отношения, чем 
со всей остальной обстановкой его жилья. 
	Но даже в тот момент, когда я, пытаясь свалить все на свое больное 
воображение, убеждал себя, что этого не может быть, из-за закрытой 
дверцы шкафа явственно слышался какой-то шорох и лихорадочная возня. 
	Это может показаться странным, но что-то неодолимо влекло меня 
к тому месту; словно завороженный, я почти с неохотой попятился, 
переступил порог спальни и остановился у двери, не в силах оторвать 
взгляд от мрака, в котором копошилось это таинственное нечто. Да, там 
что-то было; если я не сошел с ума и меня не обманывали все мои органы 
чувств, там, несомненно, что-то было. То, что имело отношение к 
замаскированному капкану и обыкновенной коробке из-под обуви, 
наполненной необыкновенными куклами. 
	Но почему это случилось именно со мной? - спросил я себя. Спору 
нет, после того как я взломал дверь конторы, нашел кукол и встретил 
девушку, заказавшую коктейль, это было бы логично. Такого рода события 
вполне могли привлечь ко мне внимание. Но началось-то с капкана - ведь 
капкан появился еще до того, как произошло все остальное. 
	Я напряг слух, чтобы еще раз услышать эту возню, но либо шорох 
стих, как только я оттуда ушел, либо я стоял слишком далеко - сейчас я 
ничего не услышал. 
	Я подошел к шкафчику, в котором хранил оружие, отпер нижний 
ящик, достал из него автоматический пистолет и коробку с патронами, 
заполнил обойму и вставил ее не место, Остальные патроны я высыпал из 
коробки на ладонь и отправил их в карман. 
	Надев пальто я опустил пистолет в правый карман. И стал искать 
ключи от машины. 
	Ни в карманах пальто, ни в карманах пиджака и брюк ключей не 
оказалось. Тут было кольцо с ключами от входной двери, от шкафчика с 
оружием, от моего редакционного стола, от моего сейфа в банке; помимо 
этого, на нем болталось еще с полдюжины ключей от давным-давно 
забытых замков - неизменная причудливая коллекция бесполезных ключей, 
с которыми человек обычно никак не может расстаться. 
	Все это было при мне, а ключи от машины бесследно исчезл