в дежурную смену, вошли в кабинет и
расположились за длинным полированным столом.
       Кирилов откашлялся и спросил:
       -- Как самочувствие, работать можете?
       Полнеющий,  одетый в серый поношенный свитер инженер, Виталий Матвеич
Макаров,  один  из старожилов Астростанции, которого Кирилов знал уже давно,
глухо ответил:
       -- Как обычно, нам это не впервой... Привыкли.
       -- Тогда   у   меня   к   вам  пара  вопросов.  Есть  ли  возможность
отремонтировать  телескоп  достаточно  быстро  и,  если  нет,  то  что  надо
сделать, чтобы он все-таки заработал? Что скажешь, Малахов?
       Малахов  устало  взглянул  на  Кирилова. Максим Петрович знал, что он
уже  несколько  суток спал урывками, пытаясь разобраться, как можно выйти из
положения.
       -- Ну,   ситуация  в  общих  чертах  вам  известна,  и  я,  вероятно,
повторюсь.  Совершенно  неожиданно  сгорел электромашинный усилитель -- ЭМУ,
который   управляет   движением   трубы  телескопа  по  азимуту.  (Азимут --
направление  по  горизонту  относительно  точки  юга.)  Скорее всего, где-то
замкнула,  а  потом  сгорела  выходная  обмотка.  Мы  проверили  все ступени
системы  управления  до  этого места. Все работает нормально, а на выходе --
ноль.  В  принципе,  уже  существуют  такие устройства на тиристорах большой
мощности,   но   увы --   у   нас   их   тоже   нет.  Пытались  связаться  с
заводом-изготовителем,  но  они говорят, что сгоревшая машина нестандартная,
сделана  специально  для  нас,  и  быстро  изготовить новую они не смогут...
Боюсь, что в ближайшее время ремонт путем замены ЭМУ не получится...
       -- Да... обрадовал... А что вы скажете, Матвеич?
       -- А  что я могу сказать? -- Матвеич заговорил слегка охрипшим низким
голосом,   растягивая   слова   -Вы   вот  опять  хотите,  чтобы  мы  подвиг
совершили...  То,  что  мы  сегодня  сюда  залезли -- это уже подвиг в любой
нормальной  стране.  Теперь  вот  чинить нечем, а вы хотите, чтобы мы что-то
придумали --  опять  подвиг!  Может  и  можно было бы придумать, да неохота.
Придумаем,  а  потом  ваши  же  наблюдатели,  чуть  что случится с системой,
запишут  в  журнал  простои,  срыв  наблюдений, а с нас премии снимут. Мы бы
тоже  хотели, чтобы все было в порядке, да вы же сами знаете, что управление
сделано ненадежно! Почему же мы должны за это отдуваться?
       -- А  Вы,  Виталий  Матвеевич  знаете, что телескоп у нас один, и нет
ничего  ценнее  наблюдательного  времени! Особенно сейчас, зимой, когда ночи
наиболее длинные...
       -- Это вам нужно время, а нам нужны деньги.
       В кабинете нависла напряженная тишина.
       Кирилов несколько секунд вглядывался в лица, потом тихо спросил:
       -- Это что, общая точка зрения?
       -- Думаю,  что скорее крайняя, -- нарушил тишину Малахов, -- хотя, то
что сказал Макаров во многом справедливо.
       -- Я готов эти проблемы обсудить, но не в связи с аварией.
       -- Я   слышу  эти  обещания  уже  не  один  год.  Поэтому,  с  вашего
позволения,  я  пойду.  Свои  обязанности  в условиях отсутствия запчастей я
выполнять  не  могу,  поэтому  буду  находиться  на рабочем месте и ждать их
доставки. Так, кажется, полагается?
       Он встал и вразвалку вышел.
       Сидевший рядом с Малаховым Володя Гармаш поднял руку.
       Кирилов кивнул: -Да, конечно.
       -- На  самом деле выход, кажется, есть. Только надо сделать кое-какие
расчеты.
       -- Так в чем все-таки идея?
       -- Я говорил Малахову, пусть лучше он...
       -- Да  полно  те  прятаться  за  чужую  спину, --  со  смешком сказал
Малахов, -давай, говори, интересное предложение!
       Гармаш встал.
       -- Ведь  что  такое  ЭМУ?  В  общем,  генератор,  который управляется
каким-то   напряжением.   В  машзале  стоит  подходящий  генератор,  который
применялся  когда-то  в  других  целях,  а  сейчас отключен. Можно, кажется,
попытаться  задействовать его вместо сгоревшей машины. Понадобится, конечно,
переключить  несколько цепей, может быть переделать входной контур, но здесь
всего не просчитаешь и не учтешь... Надо попробовать.
       -- Что   скажешь,   Геннадий   Николаевич? --  Кирилов  вопросительно
посмотрел на начальника электроучастка Круглова, -- получится?
       -- Не  знаю. У генератора совсем не такие характеристики. Попробовать
можно...
       -- Ну,  раз  других  идей  нет,  так  и давайте пробовать. Я вот тоже
минут через тридцать к вам присоединюсь, покручу гайки.
       Через  минуту  все  разошлись  и только Малахов задержался в кабинете
Кирилова.
       -- Ты,   Максим,  не  сердись  на  Макарова.  Вообще-то  он  неплохой
специалист,  но,  правда,  к  энтузиастам  не  относится...  В  том,  что он
говорил,  есть  изрядная  доля  истины,  и  тебе  придется  решать некоторые
проблемы отношений, увы, но, конечно не сейчас.
       Кирилов  поднял  глаза  и, молча глядя на Александра, взял телефонную
трубку.
       -- Ало!  Анна Филипповна? Да, я... сверху... Нет, здесь очень сильный
ветер,  почти  ураган...  Нет,  пока  спускаться  не планирую. Вот что, Анна
Филипповна, соедините меня с институтом, и как можно быстрее. Жду!
       Максим Петрович положил трубку и показал Малахову на стул.
       -- Садись,  Саня.  Знаешь,  я  глубоко  убежден,  что  в науке должны
работать  подвижники.  Если  у человека таких качеств нет, то лучше поискать
другую  работу! В конце концов я знаю тебя, знаю здешнего механика Точилина,
вот и Гармаш твой, все-таки, явно с огоньком в душе... А этот?
       -- Ты  желаешь  идеального  положения со специалистами на станции, но
оно  совсем  не идеально. Макаров хорош уже тем, что говорит то, что думает.
Другие,  многие,  думают  так  же,  но  молчат.  И это ни чем не лучше! Тебе
полезно  поговорить  с  людьми,  тогда  многое  станет понятнее и проще. Мне
кажется, что это надо будет сделать, как только мы справимся с аварией.
       Зазвонил  частыми и длинными звонками телефон и Кирилов рывком поднял
трубку.
       -- Институт?  Танечка,  соедините  с Гребковым! Нет, перезванивать не
буду, срочно найдите и позовите к телефону. Он поймет... Подожду!
       Малахов  поднялся  и  вышел  из  кабинета.  Судя  по интонации голоса
Максима Петровича, разговор с директором предстоял весьма напряженный...
       Кирилов  появился  в  машзале  примерно  через  час  после  того, как
дежурная  смена приступила к работе. ЭМУ был уже демонтирован и на его месте
стояла   другая   машина,  немного  большего  размера.  Механик  и  электрик
орудовали   гаечными   ключами,   а  Малахов  с  начальником  электроучастка
разбирались с кабелями.
       -- Ну, какие проблемы?
       -- Пока  никаких, --  не  поднимая  головы  от схемы негромко ответил
Геннадий   Николаевич, --  Сейчас  мы  соединим  кабели,  а  Гармаш  немного
увеличит управляющие напряжения, кажется, для этого варианта они маловаты.
       -- И можно пробовать, -- добавил Малахов.
       Еще  через  два  часа голос дежурного оператора пригласил Кирилова на
центральный пульт.
       Когда  он  поднялся,  возле  пульта  собралась уже почти вся дежурная
смена,   кроме  двух  уборщиц  и  Геннадия  Николаевича,  который  предпочел
остаться   возле   генератора.   Володя  Гармаш  вводил  тестовые  данные  в
компьютер, и когда все было готово, он обернулся к стоявшим сзади.
       -- Пускать?
       -- Давай!
       Гармаш  нажал  кнопку  пуска телескопа, гигантская ажурная труба, как
бы  нехотя,  сдвинулась  и,  плавно  набирая  скорость,  пошла по кругу. Все
радостно переглянулись.
       -- Подходит к точке, сейчас остановится.
       Телескоп  действительно остановился, но потом после нескольких секунд
остановки  снова  пошел,  набирая  скорость  в  обратном  направлении. После
трехкратного   повторения   качаний   телескопа   влево   и  вправо  Малахов
скомандовал:
       -- Стоп, стоп! Что-то не так, надо подумать.
       Вбежал запыхавшийся Круглов.
       -- Генератор  сбрасывает напряжение с опозданием, у него инерция явно
больше.
       -- Ясно,   сказал   Малахов, --  телескоп  проскакивает  точку  из-за
большей  инерции  генератора, компьютер пытается вернуть его назад на той же
скорости,  и  он  снова проскакивает. Вот и болтается. Как будем выходить из
положения?
       -- Можно уменьшить скорость наведения.
       -- Потери  времени на наведение сразу заметно возрастут, особенно при
больших расстояниях между объектами.
       -- Можно  попробовать  запрограммировать  момент  остановки пораньше.
Тогда  компьютер  снимет большую скорость не за пять градусов до объекта, а,
скажем,  за  десять  и  телескоп  успеет  остановиться. Вообще, эту величину
можно подобрать поточнее.
       -- Это долго?
       -- Около десяти минут...
       Малахов   с  Гармашом  вышли  в  помещение,  где  стояли  управляющие
компьютеры  и  скоро  вернулись.  Володя  снова  ввел  проверочные  данные и
запустил  телескоп.  Над пультом повисла напряженная тишина. Телескоп набрал
скорость,  потом  сбавил ход, а еще через десяток секунд на сигнальном табло
центрального  пульта  появилось  сообщение,  что ошибка наведения в пределах
допуска.   Кирилов   почувствовал  как  ослабли  его  плечи,  как  будто  он
освободился  от  тяжелого груза. Малахов вытирал выступившие на лбу капельки
пота.  Геннадий  Николаевич прятал в рукаве зажженную сигарету -- никто даже
не  обратил  внимания,  когда  он  закурил.  И только Володя Гармаш довольно
улыбался,  развернувшись  спиной  к пульту управления на вращающемся кожаном
кресле.
       Следующей  ночью ветер утих, а усилившийся мороз выдавил облачность в
долину.   Наблюдения  возобновились,  но  Кирилов  пробыл  у  телескопа  еще
несколько  дней,  пока  не  убедился,  что измененная схема работоспособна и
безопасна.
       В  последние  сутки  своего пребывания на горе Кирилов увидел, что на
дежурство  к  пульту управления снова заступил Виталий Матвеич Макаров. Было
еще  светло,  и  до включения телескопа оставалось достаточно много времени.
Кирилов  позвонил  по  внутреннему  телефону  и  пригласил  Макарова  в свой
кабинет.  Макаров  вошел,  внешне совершенно спокойный и так же спокойно сел
на   стоящий  перед  начальником  стул.  Максим  Петрович  несколько  секунд
всматривался  внимательно  в его лицо, как бы пытаясь понять, что скрывается
за флегматичной внешностью сидящего перед ним человека.
       -- Не  надо  меня  так  рассматривать, будто я ископаемое, -- нарушил
молчание  Макаров.  -И  если  вы  хотите  меня  уволить  за  выступление  на
собрании,  имейте  в  виду:  ничего  у  вас  не  выйдет!  Нет такой статьи в
КЗОТе --   за   отсутствие   трудового  энтузиазма.  Виталий  Матвеич  криво
улыбнулся и с вызовом посмотрел на Кирилова.
       -- Да  я и не собирался вас увольнять, хотя, признаться, вы наверняка
довольно дурно влияете на настроение сотрудников.
       -- А вы заявите... Возможности есть...
       -- Да  полноте,  Виталий  Матвеич! Я просто хочу понять, откуда у вас
такое  раздражение  и  злость  на  собственную  работу,  за  что  вы  ее так
невзлюбили?
       -- А  за  что,  извините  ее любить? Кому она нужна, собственно, ваша
астрономия.  Ну  я  понимаю: растить хлеб, строить дома, выпускать машины --
дело  полезное.  А  это?  Сами  же говорите, от звезд даже свет идет не одну
тысячу  лет.  Кому  они  нужны?  Правильно  о вас народ в станице говорит --
дармоеды...
       -- Но   если   и   вы   так   всерьез  думаете,  зачем  работаете  на
Астростанции?  Вокруг достаточно мест, где выращивают хлеб. Вы не раб, никто
вас не держит.
       -- Вот-вот...   А   я   смогу   там  получить  приличную  квартиру  с
удобствами?  Мне  каждый месяц дадут такие деньги? В том же коровнике я буду
ходить  по  макушку  в  навозе,  а получать вчетверо меньше. А вечером приду
домой  и  буду  колоть  дрова, носить воду, доить корову... Жизнь меня здесь
держит.  Если  бы  мне  создали в колхозе такие условия, как здесь, давно бы
плюнул  на все ваши зеркала! -Матвеич хохотнул, -- Черт-де что! И за что вас
государство  так  облизывает,  миллионы  на ветер летят, пользы -- ноль, а в
деревнях  до  сих  пор  ни  дорог,  ни  магазинов,  ни  связи, школы дровами
отапливают...
       Кирилов  слушал  не  перебивая  и  все  более и более понимал причины
раздражения  Макарова.  Конечно,  между тем миром, который неожиданно возник
перед  жителями окрестных сел в виде комфортных домов, ухоженного городка со
всеми  удобствами  и  самими этими селениями была настоящая бездна. Конечно,
далеко  не  каждый  мог  понять  суть  того,  чем  занимается  Астростанция.
Конечно,  в  таком  положении вещей заключена колоссальная несправедливость.
Но   он  не  понимал  другого:  Макаров  был  дипломированным  специалистом,
казалось  бы  должен был обладать некоторым кругозором. И вот этого, судя по
всему, не было.
       -- Ладно,  Виталий  Матвеич, ваша точка зрения вполне понятна. Вы мне
скажите, что вы заканчивали.
       Разгоряченный монологом Макаров остановился, не договорив фразы.
       -- Ну... техникум, специальность "Промавтоматика". Что, не подходит?
       -- Нет,  нет,  вполне  подходит.  Но вы, как всякий грамотный человек
должны  помнить,  что  эту  самую  астрономию  придумал не я, не чиновники в
академии  наук,  и даже не Правительство. В нашем Отечестве она изучается со
времен  Ломоносова,  а  вообще  этой  науке  больше  четырех тысяч лет! Вы и
вправду  считаете,  что мы... вы, кто угодно вправе прекратить или запретить
дело,  на  которое  положили  свои жизни десятки поколений? И потом, неужели
вам самому интересно жить с такими настроениями?
       -- Знаете,  мне  так  жить  не  интересно,  но  я вынужден, я вам это
говорил  только  что.  Но  раз  государство задало мне такие правила игры, я
буду  их  соблюдать,  буду работать строго по правилам, а трудового героизма
от  меня не ждите. Я получил хорошую квартиру, со временем получу нормальную
пенсию, а больше меня ничего не интересует.
       -- А  Вам не приходило в голову, что такое ваше отношение к жизни и к
общему делу оскорбительно для ваших товарищей?
       -- Вы   действительно   так  думаете? --  удивленно  приподнял  брови
Виталий   Матвеич   и   громко  рассмеялся, --  вы,  видимо  просто  наивный
мечтатель!  Да  я  могу  таких  на пальцах пересчитать: ну, конечно ваш друг
Малахов,  этот  еще  восторженный  телок  Гармаш,  без году неделя, наверное
Дунаев,  один  у  механиков,  может  быть  кто-то еще у электриков... И все!
Остальным вообще на все наплевать, кроме своего дома и своих дел.
       Макаров на секунду замолчал, а потом добавил:
       -- Я  так  думаю,  все  это-  он  обвел  рукой  вокруг-  нужно только
маленькой  кучке  эгоистов  для самовозвышения: статьи, мировая известность,
зарубежные  командировки...  Ну,  еще  чтобы кто-то в Москве мог сказать: "У
нас  есть Царь-телескоп!" Приложение к Царь-пушке и Царь-колоколу! А нам это
все, как говорится, "до печки дверца".
       -- Думаю,  что вы все же ошибаетесь, -- с нажимом ответил Кирилов, --
агитировать  вас не вижу более смысла, увольнять не собираюсь, но помните, с
сегодняшнего дня я постараюсь не поручать вам никаких серьезных дел.
       -- Да  я  и  не рвусь! Я тут пережил не одного начальника, переживу и
вас. Всего хорошего.
       Макаров  не спеша встал и медленно вышел из кабине- та, оставив дверь
приоткрытой,  а  Кирилов  еще  долго  сидел  за столом, глядя в одну точку и
пытаясь успокоить нервно подрагивающие пальцы.

12

       Кирилов  почувствовал,  что  устал.  Только теперь он до конца понял,
что   есть   огромная  разница  между  ответственностью  только  за  себя  и
ответственностью  за  многих  людей,  за  их  настроение  и благополучие, за
большое  и  сложное  хозяйство,  за  десятки  проблем,  которые  каждый день
возникают   из   противоречий   человеческого  бытия.  Он  поднялся  в  свой
гостиничный  номер,  сел  в  глубокое  мягкое  кресло  и заварил кофе. В его
служебной  квартире  шел  ремонт, поэтому он жил пока здесь, в своей любимой
комнате, где он жил всегда, когда приезжал на наблюдения.
       Максим  Петрович  рылся в своем блокноте, пытаясь еще раз осмыслить и
восстановить  в подробностях прошедшие на горе дни, но это получалось плохо,
мысли  путались,  а  его глаза все больше смотрели почему-то не в блокнот, а
на  небольшую  фотографию,  стоявшую  на столе. С фотографии улыбалась Сима,
освещенная  высоким  солнцем  и вокруг нее блестели еловые иголки, мокрые от
дождя.  Он  носил  этот снимок с собой всегда, даже после того тяжелого дня,
когда  совсем  неожиданно  получил  ее письмо, горькое и резкое, наполненное
обидой и болью. Он помнил его почти дословно...

       "Уважаемый Максим Петрович!
       Я  вполне  понимаю,  что  у  многих  мужчин  стремление к победам над
женщинами --  это  черта  чисто  биологическая. Никак не могла предположить,
что  и  вы  принадлежите  к  этой  когорте,  поэтому  поверила вам, и, как я
понимаю,  сразу  же  была  обманута. Теперь я уже знаю, что вы поддерживаете
отношения  со  своей  первой женой и никогда их не порывали. Вы скрывали это
от  меня,  когда встречались со мной, видимо, чтобы не создавать себе лишних
проблем.  Я  должна  вам  сказать,  что я не игрушка и не дамочка для легких
развлечений  во  время  ваших  командировок.  Вы  совершили  вероломный и не
имеющий  оправданий шаг, впрочем, наверное, вполне рядовой для вашего круга.
Прошу  вас больше никогда не приходить ко мне и не искать со мной встреч. Не
смею  мешать  вашей  жизни  и  вашим  отношениям  с  супругой, они наверняка
наладятся!

       Серафима."

       Когда  Максим Петрович получил это письмо, он понял, что в Галаевской
что-то  произошло,  поэтому  тоже решил написать Симе, но на все свои письма
не  получил  ни  одного  ответа. Некоторое время спустя он узнал от Танечки,
что  им  очень  интересовалась  Тамара  и  у него появилось смутное ощущение
того,  что  этот  интерес как-то связан с письмом Серафимы. Ощущение это еще
более  усилилось,  когда  однажды вечером Тамара неожиданно позвонила ему по
телефону.
       -- Не ждал?
       -- Признаться, даже забыл, что ты существуешь...
       -- Как  видишь,  еще  существую.  Впрочем,  твоя  забывчивость вполне
объяснима.  Слышала,  что  у  тебя  появилась  новая подруга... Правда, не в
наших краях.
       -- Не  понимаю  твоего  интереса  к  этой проблеме. Ты за- мужем, как
будто все у тебя благополучно.
       -- Максим,  у  меня  в жизни многое переменилось, я хотела бы с тобой
встретиться и поговорить. Прошу тебя, будь великодушен!
       -- Ну  хорошо,  хорошо,  ты  знаешь,  где мой кабинет, приходи завтра
после шести... Ничего, я подожду... До свидания.
       Они  не  виделись  уже  не один год. Когда дверь кабинета открылась и
Кирилов  увидел  Тамару,  он с удивлением отметил про себя, что она почти не
изменилась:  та  же корона густых светлых волос, те же глаза... разве только
вокруг  этих  глаз  появились  едва заметные лучики морщинок, да взгляд стал
немного настороженным, совсем не таким, каким он был в молодости.
       -- Ну, здравствуй! Ты замечательно выглядишь, совсем не изменилась.
       -- Спасибо,  Максим,  очень рада это слышать. Не могу не сказать того
же. Правда, ты смотришься сейчас намного солиднее.
       -- Что  делать?  Работа,  наблюдения, статьи, в общем постоянное, так
сказать, творческое напряжение...
       -- Да,  да,  я  где-то  читала,  что  ты  открыл  новую  комету, стал
знаменитым.
       -- Это  просто  случайность  и  не  самое  главное  в моей теперешней
жизни.  И  моя  знаменитость --  штука временная. Комета пролетит, о ней все
забудут так же, как и обо мне. Это нормально.
       -- И все же о тебе говорят в научных кругах как о восходящей звезде!
       -- Да  полно  тебе,  Тамара,  что  я,  эстрадный  певец  что ли? Даже
неудобно  слушать!  Насколько я понимаю, эти самые круги вовсе не научные