ил, как побледнел и покачнулся Кирилов, бросился
к нему и подхватил под руки.
       -- Максим, что с тобой?
       Максим  Петрович  что-то  прошептал  и  закрыл  глаза. Его усадили на
единственное стоящее в комнате кресло и расстегнули воротник.
       -- Воды, быстро!
       Сосновский  схватил  стоявшую  на  столе кружку, бросился в коридор и
через  минуту  появился снова. Вслед за ним вбежал Круглов, еще два человека
из  дневной  смены.  Кто-то  подал таблетку валидола. Кирилов положил ее под
язык  и  по  мере  того, как она таяла во рту чувствовал что боль постепенно
утихает.  Через пару минут он снова стал различать лица склонившихся над ним
людей.  Стоявший  рядом  Гривцов увидев, что глаза Кирилова открылись снова,
облегченно вздохнул.
       -- Отпустило? Как ты, Максим?
       -- Жив  пока... --  слабо  улыбнулся  Максим  Петрович, -- ничего, не
впервой...
       -- Ты   давай-ка  вниз,  домой,  и  ложись.  И  обязательно  покажись
врачу, --  сердито  проговорил  Сергей  Кузьмич, -Ты которые сутки туда-сюда
катаешься? Что ты вообще тут крутишься, незаменимым себя вообразил, что ли?
       -- Ладно,  ладно  Кузьмич,  не  бурчи.  Я,  пожалуй,  и правда поеду.
Спустишься  шлифовать  железки,  заходи в гости. Только Серафиме Ивановне не
ябедничай, хорошо?
       Галина  находилась  в  процедурной, когда Володя позвонил ей с горы и
сообщил  о  случившемся.  Она  быстро  нашла врача, приготовила тонометр для
измерения   давления   крови   и   шприцы.  Машина  с  Кириловым  подошла  к
административному  корпусу, Галина увидела, что Максим Петрович вышел из нее
сам,  без  какой-либо  помощи,  и  не спеша направился к зданию. Она вышла к
нему  навстречу вместе с врачом, и Кирилов, увидев, что его встречают двое в
белых халатах, остановился и вопросительно посмотрел на них.
       -- Это  что,  встреча  почетного  караула? --  с  усмешкой спросил он
врача, -- А в чем, собственно, дело, кому-то плохо?
       -- Шуточки  в  сторону,  милейший  Максим Петрович! Я так понимаю, вы
там  чуть  не  грохнулись  замертво,  а еще пытаетесь увиливать от медицины.
Нехорошо!  Галя,  берем  пациента  под  белы  ручки и ведем в свои владения.
Надо, хотя бы, послушать.
       -- Не  торопитесь,  Харон!  Ладно,  я сам... -- досадливо пробормотал
Кирилов и двинулся вслед за медиками.
       Галина  закрепила  на  его  руке  тонометр,  и через несколько секунд
давление  воздуха  сжало  руку  Кирилова.  Она  внимательно  слушала  пульс,
приложив мембрану аппарата к сгибу его руки, потом покачала головой.
       -- Ну, что, -- спросил ее врач, -сколько?
       -- Многовато, сто восемьдесят на сто сорок.
       -- Раздевайтесь, я вас послушаю.
       Кирилов  сбросил  рубашку, послушно подошел к доктору. Холодный рупор
фонендоскопа  прикоснулся  к  коже  и Максим Петрович слегка вздрогнул. Врач
переставлял  рупор,  прислушиваясь к каким-то звукам внутри тела, потом снял
слуховые трубки и укоризненно посмотрел на Кирилова.
       -- Я   пока   не   слышу  чего-либо  опасного,  но  надо  бы  сделать
кардиограмму.  А  вообще, вы ведете совершенно безобразную жизнь. Вы себя не
любите,  это  точно.  Надо  отдыхать,  милейший Максим Петрович, или сожжете
себя   окончательно.   И   чтобы  минимум  три-четыре  дня  к  телескопу  не
подниматься...
       Кирилов  пытался  что-то сказать, но доктор прервал его, предупреждая
повисшее на губах Максима Петровича возражение:
       -- Я   обязательно   сообщу   свои  рекомендации  Серафиме  Ивановне.
Галочка, вкатите ему внутривенное, а потом немедленно домой и в постель!
       -- Давайте   левую   руку, --   строго  произнесла  Галя  и  Кирилов,
досадливо вздохнув, и послушно сел к столу...
       Через  несколько  минут он вышел из амбулатории и направился к своему
дому.
       ...Максим  Петрович  вошел  в  квартиру  и,  сбросив  ботинки, лег на
старенький  скрипучий  диван. "Когда же это было в первый раз? -- подумал он
и  сразу  вспомнил  первую  давнюю  боль,  когда после изнурительного, почти
трехнедельного  периода  наблюдений  у  него  начало  болеть  сердце. Тогда,
несколько  лет  назад, стояла необычайно ветреная и переменчивая зима, когда
каждые  три дня менялось атмосферное давление, и эти перемены сопровождались
сильными  порывистыми  ветрами.  Каждый  раз,  когда  ветер  сгонял  с  неба
клочковатые   зимние  облака,  устанавливались  одна-две  ночи  ясной  тихой
погоды,  а  потом  снова  башня телескопа начинала содрогаться от штормового
шквала.  Дорога  была заметена снегом на протяжении нескольких километров, и
Максим  Петрович  не спускался в поселок, пытался использовать все пригодное
для  наблюдений  время. Он сильно простудился на сквозняке, пытался лечиться
аспирином  и,  в конце концов, почувствовал эту, теперь уже знакомую, боль в
первый  раз. Потом такое бывало с ним еще не однажды, но все проходило более
или  менее  быстро  после  таблетки валидола. То, что произошло сегодня было
гораздо  более серьезным и неприятным. Мысли Кирилова прервал хлопок входной
двери. В комнату быстро вошла Серафима.
       -- Как ты, Максим?
       -- Уже доложили?
       -- Мне  звонил  врач  и  все рассказал. Я отпросилась с работы на три
дня  и можешь не надеяться, что сбежишь на гору и все скроешь. Я буду сидеть
рядом и никуда тебя не выпущу.
       -- Домашний арест?
       -- Пожалуйста,  не шути. С такими проблемами не шутят. Я вовсе не для
того выходила замуж, чтобы стать через месяц вдовой!
       -- Да я вроде еще не собираюсь уходить в Антимир!..
       -- А я тебя и не пущу.
       -- Имей в виду, что три дня дома не высижу.
       -- Не  высидишь,  вылежишь!  Как  миленький. Я сейчас приготовлю тебе
отвар, и будешь его пить по часам.
       -- Опять  бабушкина  аптека? Тогда согласен. Кажется ее мазь, которой
ты лечила мою ногу после пожара, была одновременно приворотным зельем...
       -- Все шутишь?
       -- Конечно, а что же мне еще делать... мадам Сальери.
       -- Ну, знаешь!..
       Максим  Петрович  почувствовал,  что Сима начинает сердиться, взял ее
за руку и привлек к себе.
       -- Подожди,  Сима,  не суетись. Я, конечно, выпью этот твой отвар, но
потом.  Ты  сейчас просто посиди со мной вот здесь, рядышком, и мне от этого
будет намного лучше, чем от любого лекарства.
       Сима  села  к  нему  на диван. Кирилов почувствовал ее тепло, затих и
скоро  заснул. А Сима еще долго сидела так рядом с ним, глядя в одну точку и
не чувствуя, как медленно сползают по щекам легкие и неосязаемые капельки.

20

       К   концу  мая  Сосновскому  и  Гривцову  удалось  наконец  полностью
отладить   все   компоненты   новой   системы   для  наблюдений  кометы.  На
Астростанцию  приехали Виктор Осипович Павленко с одним из своих инженеров и
Наталья  Николаевна  Селюкова.  По  расписанию этот период времени отводился
для  их  спектроскопических  наблюдений,  но и Павленко и Наталья Николаевна
рассчитывали попутно освоить новый прибор хотя бы на стенде.
       Селюкова  работала  в институте довольно давно и занималась изучением
магнитных  полей  звезд. За двадцать лет она накопила солидный опыт работы с
поляриметрами   и   спектрографами   и,  поэтому,  сразу  оценила  сочетание
одновременно двух таких приборов в одной системе.
       -- Как  мы  знаем, кометы -- это весьма динамичные объекты, у которых
характеристики   излучения  могут  меняться  весьма  быстро!  Поэтому,  если
удастся   синхронно   измерить   переменность   в   спектре  и  переменность
поляризации,  мы можем иметь абсолютно полную картину того, что происходит и
в  ее  ядре, и в хвосте, -- говорила она Виктору Осиповичу в самолете, когда
они летели в Горноводск.
       -- Да,   да..., --   кивал  согласно  Павленко, --  было  бы  неплохо
уговорить  Кирилова  перенести систему со стенда на телескоп именно на наших
наблюдениях  и  попробовать  выйти на небо. Навестись, скажем, для начала на
какую-нибудь  звезду  из  известных  стандартов... В конце концов, две трети
полученного  материала  пойдут  на  обработку  к нам, поэтому если мы начнем
испытания немного раньше, чем фотометристы, большого греха не будет.
       -- А собственно почему раньше? По-моему Лева еще там!
       -- Через  пару  дней  он  хотел  уехать...Но,  может  быть, попробуем
уговорить  его задержаться. Вообще-то по программе первые пробные наблюдения
планируются  в  конце  августа.  Чертовски  любопытно  было  бы  попробовать
сейчас...
       Когда  на  следующий  день  они  высказали  Кирилову  свои пожелания,
Максим Петрович на минуту задумался, потом сказал:
       -- Во  всяком  случае, меня радует ваше стремление поработать с новой
аппаратурой.  У  вас  до  начала  сета  еще  три  дня.  Завтра  я поговорю с
Сосновским,  с  инженерами, которые занимаются подготовкой телескопа, и если
нет  серьезных  трудностей,  которые  могут  этому  помешать,  думаю,  можно
попытаться.
       -- Ты  сам  прекрасно  знаешь,  что  как  только  подвешивается новая
аппаратура,  возникают  десятки проблем, о которых мы и не подозреваем, пока
ее проектируем и создаем. Лучше выявить их пораньше.
       После  их  ухода Кирилов связался с Сосновским по телефону и повторил
предложение прибывших наблюдателей.
       -- Вообще-то,  мы  готовы, -- ответил Василий Иванович, но знаешь ли,
не совсем.
       -- Из какой области это "не совсем"?
       -- Видишь  ли,  Максим  Петрович, система весьма объемная, тяжелая, и
ее   надо  разместить  в  кабине  фокуса  телескопа,  закрепить,  подключить
провода,  проверить,  наконец.  А  мы,  там  у  себя,  в этом смысле кое-что
упустили. В общем, забыли о штатных креплениях, спецвинтах, скобах и т.п.
       -- Вечная  ваша  болезнь,  Василий  Иваныч, делаете ультрасовременный
прибор,   а   потом   прикручиваете  его  к  телескопу  веревками  и  ржавой
проволокой!  Никуда  это  не  годится, --  недовольно  проговорил  Кирилов в
трубку.
       С  другого  конца  провода  раздалось покашливание, потом снова голос
Сосновского:
       -- У  тебя  нет  никаких  оснований выражать недовольство, -- ответил
он,  -мы  и  так  сделали  все  в  рекордно короткое время. Между прочим, мы
опережаем  график  работ  почти  на полтора месяца и можем себе позволить не
торопясь  решать  эти  крепежные  вопросы  во время профилактики. А Павленко
пусть наблюдает на своем старом спектрографе и раньше времени не дергается!
       -- Ну-ну...   Обиделся, --   примирительно   понизил  голос  Кирилов,
-Ладно,  устанавливайте  систему  как  сможете, но чтобы к августу все было,
как говорят космонавты, "штатно", по всем правилам.
       На  следующее  утро  черный  матовый  цилиндр,  из  которого в разные
стороны   выступали   корпуса  двигателей,  телевизионных  камер,  различных
механизмов,  был  установлен  на тележку, и его в сопровождении Сосновского,
Гривцова  и  Павленко выкатили в подкупольный зал. В различных документах он
значился  под аббревиатурой "ОМБ" -- Оптико-механический блок. Однако, за то
время,  которое  эта  часть  системы  провела  на  стенде,  она уже получила
другое,  более  меткое название: "мина", из-за цвета и характерной "рогатой"
внешности.
       "Мину"  подцепили  тросами  за строповочные кольца и она тихо поплыла
вверх.  Труба  телескопа  была  опущена  в  положение  "горизонт",  то  есть
горизонтально  над полом подкупольного зала и телескоп, казалось, отдыхал от
ночной  работы,  положив  голову  на  бетонную подушку. Дверка кабины фокуса
была  открыта.  Гривцов  поднялся  туда  по  лестнице  и  провожал  взглядом
медленно  движущийся  к  нему  блок,  такой знакомый там, на стенде, и такой
неожиданно   маленький   по  размерам  и  неожиданно  причудливый  здесь,  в
сферическом  пространстве  громадного  подкупольного  зала.  Кран-балка тихо
поднесла  "мину"  к  верхнему  люку  кабины,  и  Гривцов  вошел внутрь. Блок
опустился  к  нему на руки на самой медленной "монтажной" скорости, и Сергей
Кузьмич  осторожно,  как  самое  дорогое  в  мире  существо,  сдвинул его на
стропах  к  посадочному  кольцу  фокусирующего  устройства,  с удовольствием
убедился,  что  поверхности  и  отверстия  совпали так, как будто телескоп и
прибор  всегда  были  чем-то  единым  и целым. Он вынул из кармана несколько
болтов,  гаечный  ключ,  быстро  привычными движениями закрепил устройство и
крикнул механику, стоявшему наверху, на мостике кран-балки:
       -- Майна,  помалу!..  Стоп!, --  потом  отцепил  теперь  уже ненужные
стропы и снова крикнул:
       -- Быстро, вира!
       Крюк  со  стропами  резко  ушел  из  кабины  вверх, а по лестнице уже
поднимались  Сосновский, Малахов с Дунаевым и еще двое электриков с кабелями
и  ящиками  электронных  устройств управления и передачи данных, которые еще
предстояло  закрепить  в  кабине.  Гривцов  продолжал стоять, молча глядя на
блок,  явно  любуясь  его  видом.  Подошедший сзади Сосновский тронул его за
плечо и спросил:
       -- Ну что, поставил? Можно продолжать монтаж?
       -- Погоди, Василий Иваныч, дай еще поглядеть.
       -- Нравится?
       -- Нравится.
       -- Ну  вот,  а  ты  бурчал  -"не  конструкция,  а  черт-де то и сбоку
рожки!"
       -- Да  ладно, кто старое помянет... Важно, что эта штука уже здесь, а
уж работать мы ее заставим.
       -- Ты все-таки выйди, время-то идет!
       Гривцов   вышел,   уступив   место  Сосновскому,  который,  осторожно
пригнувшись,  протиснулся  к  "мине". Все стоявшие на площадке перед кабиной
улыбнулись --  из-за  высокого  роста  и  тонкого телосложения казалось, что
Василий  Иванович  сложился  вдвое, чтобы поместиться в тесном пространстве.
Коля  Дунаев  передал  Сосновскому  кабели  и схему соединений, а Малахов --
капроновые   веревки   для   крепления  весьма  тяжелых  и  объемных  блоков
электроники,    которые    должны    были    устанавливаться   отдельно   от
оптико-механического блока.
       Пока  Сосновский  возился  в  кабине  вместе  с Дунаевым и Малаховым,
механики,   которыми   руководил   их   начальник  Саша  Точилин,  осторожно
разматывали  тонкий  провод в темной блестящей изоляции. Гривцов спустился к
ним  и  внимательно  смотрел,  как  это  происходит.  Саша  поднял  голову и
улыбнулся:
       -- Не волнуйся, Кузьмич, не повредим!
       -- Тебе  легко  сказать, --  не волнуйся... Вы с торцом поосторожнее!
Между  прочим,  если  поломаете --  считайте  треть всей системы работать не
будет.
       -- Ну чего ты все меня пугаешь, провод как провод.
       -- Не  провод,  а  светопровод,  стекловолокно,  требует пре- дельной
аккуратности и осторожности.
       -- Кузьмич,  ты это нам повторял уже надцать раз! Не говори под руку,
ради бога...
       Гривцов,  пожав  плечами,  вышел  из подкупольного зала. Он спустился
еще  ниже  по  лестнице  в  изолированный толстыми бетонными стенами подвал.
Вчера  общими  усилиями  четырех  человек  туда перенесли спектроскопическую
часть   системы,   от   которой   механики  и  протягивали  стекловолокно  к
светоделительному  элементу,  расположенному  внутри  "мины". Гривцов не без
оснований  боялся,  что  случайная  поломка тоненькой стеклянной жилки может
надолго  вывести  из действия спектрограф, на который так рассчитывал сейчас
Павленко,  но все-таки решил не мешать Точилину и его людям и не нервировать
их своим присутствием и своими замечаниями.
       Сергей  Кузьмич  щелкнул  выключателем у входа в помещение, и неяркий
желтоватый  свет лампочки накаливания выхватил из темноты глухого подземного
бункера  темный  силуэт  спектрографа.  Гривцов  подошел к нему, погладил по
гладкой   матово-черной   поверхности   кожуха   и   нажал  зеленую  кнопку.
Индикаторное  табло  высветило  сигнал ожидания, а затем сигнал готовности к
работе.   "Будет   работать,   обязательно   все  будет  работать  наилучшим
образом", --  подумал  Сергей  Кузьмич  и  выключил  спектрограф.  Он вышел,
плотно  закрыв  за  собой  дверь,  в полной уверенности, что завтрашняя ночь
обязательно  принесет  первые  плоды  его  многомесячной работы. И не только
его,  а  многих  тех,  чьи  руки  оставили следы человеческого тепла на этих
приборах, уже ставших для их создателей заметной частичкой жизни.

21

       Малахов  с утра находился в подкупольном зале вместе с Колей Дунаевым
и  помогал Сосновскому подвешивать аппаратуру к телескопу, подключать кабели
к  разъемам  в  аппаратной,  надеясь  на  то,  что  после  обеда можно будет
начинать  последовательную  проверку  всего оборудования перед наблюдениями.
Этот  процесс  обещал  быть  довольно  длительным  и  требовал  определенной
осторожности  из-за  того,  что  телескоп  был "связан" с подкупольным залом
тонким и хрупким стекловолоконным фибером.
       К  началу  проверочных  работ  Дунаев  остался  рядом  с телескопом и
следил  за  тем,  чтобы этот фибер нигде не зацепился и не оборвался и чтобы
сделать  аварийный  останов  в случае возникновения непредвиденной ситуации.
Малахов  работал  в  аппаратной  с компьютером управления. Они завершили всю
программу  проверок  только  к  концу дневной смены, и Малахов отправил Колю
отдыхать  перед наблюдениями, а сам остался в операторском кресле, откинулся
на  спинку и устало прикрыл веки. Хотелось спать. За последние двое суток он
спал  очень  мало  и  дремота  охватила  его  сразу,  как  только аппаратная
опустела.
       ...За  неделю  до  этого  дня  здесь,  рядом  с  операторским креслом
работала  Ольга  Семенцова,  теперь  уже  Клименко.  Саша  не  видел  ее уже
несколько  лет  и  немного  боялся  увидеть  снова.  Боялся,  что она совсем
изменилась,  что от того легкого и светлого образа, который так захватил его
тогда,  на вечеринке в общежитии, не осталось совсем ничего, но больше всего
боялся  самого  себя.  Боялся,  что  старые  чувства неудержимого влечения и
нежности  вернутся  снова и он будет не в силах справиться с ними, а вся его
налаженная жизнь пойдет кувырком.
       Они  увиделись почти там же, где и в самый первый раз. Ольга приехала
вместе  с  Валентином  Петровичем Ковалевским, но у Валентина Петровича было
довольно  много  забот  здесь,  на  Астростанции,  поэтому  он оставил Ольгу
работать  с  окончательной проверкой программы новой наблюдательной системы,
а сам посвятил себя другим, не менее важным проблемам.
       ...Когда  неделю  назад  Малахов  вошел в аппаратную, ему показалось,
что  тех  лет,  в  течение которых они не виделись, как будто не было вовсе.
Ольга  так  же  тихо  напевала  какую-то  песенку,  она  почти не изменилась
внешне,  разве стала чуть-чуть полнее. Она радостно улыбнулась и шагнула ему
навстречу:
       -- Саша!  Боже  мой, как я рада тебя видеть! Ну ты каким был, таким и
остался.
       -- Я  надеюсь! --  Малахов  подошел  к  ней  и  порывисто  пожал  обе
протянутые руки, -- Ну, как живешь, Оленька, все ли хорошо?
       -- Ну  конечно,  как  же  может  быть иначе? Ну, об изменениях в моей
жизни  ты,  наверное,  знаешь.  Алексей  защитился,  у  нас  дочурка, -- она
достала  из  сумочки  записную  книжку, -Вот посмотри, есть фотокарточка...А
ты? Как?
       -- Я вот тоже...женился, ждем прибавления.
       -- Просто замечательно... Я знала, что все будет замечательно.
       Ольга  пристально  посмотрела на Сашу, и тот скорее почувствовал, чем
заметил,  какую-то  едва уловимую грустинку в ее взгляде. Он опустил глаза и
чуть слышно ответил:
       -- Не знаю... До сих пор не знаю, правильно ли ты тогда решила.
       -- Не надо, Саша... Пожалуйста, не надо.
       -- Все, все... Извини.
       -- Сегодня  Кирилов  приглашает  всех  наших  к  себе.  А  вы с Катей
будете?
       -- Еще бы, будем обязательно.
       -- Познакомь меня с ней, хорошо?
       -- Обещаю.
       Загудел  телефон  и  Малахов  поднял трубку. Звонил Максим Петрович и
просил его срочно спуститься в поселок.
       -- Вот,  надо  ехать, --  сказал он, -ваш неуемный Ковалевский привез
кучу  новых  идей