и?
     - Нет, не правда. Я для себя все выяснил, и этого достаточно.
     - Критерии не определены. Кому-то, например, может показаться, что...
     - У нас не Олимпиада, Шорох, - оборвал Лопатин. - Критерий один, его определяю я.
     Олег молча покрутил в руках пачку "Явы", затем вытряс из нее сигарету, но тут же бросил на стол и достал из кармана "Кент".
     - Я вот что хотел спросить, Василий Вениаминович... Рыж... Ирина скоро займет свое законное место. А тот, кто все это время ее дублировал...
     - Не шифруй, мы ее сейчас закроем. Окончательно,
     - Что будет с ее клоном? Не могут же они дальше вдвоем...
     - В расход, - коротко ответил Лопатин.
     - Что?.. Они же, как люди! - воскликнул Шорохов,
     - Почему "как" ? Люди и есть. Обычные люди. - Он положил голову на сцепленные пальцы, борода встопорщилась и нацелилась на Олега. - Когда кушаешь телятину, не стоит думать о телятах. Не связывай эти вещи - вредно для желудка. - Глядя, как закуривает Олег, Лопатин вытащил трубку, но набивать ее не стал. - В каждом деле есть свои издержки, Шорох. Большая пила - большие опилки.
     - Щепки... - машинально поправил тот.
     Рыжая, то ли проголодавшись, то ли осознав, что у нее дома сидят два посторонних мужика, все-таки соизволила выйти из спальни - одергивая на животе жилетку и загребая ногой рваный тапок.
     - Ее прошлое - это ее проблемы, - сказал Олег. - А в школе она не глупее других была.
     - Другие мне тоже не понравились, - отозвался Лопатин.
     - Подвиньтесь, папаша... - Рыжая пихнула его коленом в спину и, пробравшись к холодильнику, извлекла оттуда хвостик копченой колбасы.
     - Как не понравились? - оторопел Шорохов.
     - Наша Прелесть сегодня ночью потрудилась ударно. Я всех посмотрел и всех забраковал.
     - И какие же там были претензии?
     - Разные. Ну, засиделись мы с тобой... - Лопатин пригладил бороду и убрал трубку. - Пора, Шорох.
     - Погодите! Иванов на чем засыпался?
     - Хватит меня допрашивать!
     - Это личное, Василий Вениаминович. У нас с ним в школе большие нелады были, и мне просто интересно. С ним, наверно, такая же история? - Олег показал глазами на жующую Ирину. - Бабы, водка, музон?..
     - Такая же... - нехотя ответил Лопатин. Шорохов отвернулся к окну.
     Спиртное Иван Иванович, по его собственным утверждениям, игнорировал. На базе это проверить было трудно, но Шорохов не сомневался, что так оно и есть, пьяного Иванова он не мог и представить. С женщиной Иван Иванович пал, когда иные уже познали в группе всех и пошли познавать по второму кругу. Что же касается музыки, то к любым ее проявлениям Иванов был глух.
     "В школе операторов он учился, - отметил Олег, - но, кроме меня, его никто не помнит".
     Шорохов уже привык периодически обнаруживать у себя мелкие провалы, но это было что-то иное; противоположное.
     "И это скорее плохо, чем хорошо", - подытожил он чьими-то чужими словами.
     - О чем речь? - запоздало поинтересовалась Рыжая.
     - Девка безумная, это да, - сказал Олег. - Но в школу-то ее взяли...
     - Туда много кого берут... - Лопатин хлопнул себя по коленям и встал. - Последнее время все больше швали попадается... Да, - вздохнул он, оборачиваясь на Ирину. - Одна шваль.
     Тренькнул курок станнера, и Рыжая, прислонившись к холодильнику, осела на пол. Затем беззвучно сработал корректор, и визит незнакомцев исчез из ее жизни, как до этого исчезла школа.
     Лопатин подтолкнул Олега к двери. Техники и двое "санитаров" были уже в квартире.
     - Она их увидит, и ее придется закрыть еще раз, - проронил Шорохов,
     - Еще не раз и не два, - ответил Лопатин. - Пока с легендой все не утрясется... Это не совсем просто.
     Олег спускался по лестнице, а в голове все вертелась одна и та же фраза. Он ведь тоже пришел в Службу недавно, а значит, "шваль" - это в определенном смысле и про него. Олег внутренне сопротивлялся, но аргументы попадались какие-то неказистые.
     Жизнь до школы он вспоминал с трудом и без особого желания. Двадцать семь лет, и двадцать восемь специальностей - из них ни одной профессии. Месяц тут, годик там... Немножко бармен - ровно настолько, чтобы не путать текилу с абсентом. Немножко валютный кассир: рубли и евро в ультрафиолете светятся по-разному...
     Писал стихи и верил, что это серьезно. Собирал компьютеры, но получалось хуже, чем у китайских зэков.
     Он многое знал и умел, но все это знал и умел любой. Он и жил как-то по чуть-чуть, и даже память об этой жизни была поверхностной, почти ненастоящей. Двадцать семь лет, со скидкой на бессознательное детство - лет пятнадцать. Тоже немало... Да еще как немало-то! Пятнадцать лет тумана. Не каждому такое дается... Наркотикия? Нет. Пробовал кое-что легенькое... Только пробовал. Чтобы втянуться, не хватило целеустремленности.
     Странно, но простое слово "холодно", сказанное Асей вскользь и между прочим, вызывало у Олега больше переживаний, чем все его смутные пятнадцать лет. Или даже двадцать семь... Тот приснившийся комар и то простое слово - они были как вспышка, после которой началось что-то осмысленное. Неужели вербовщики из Службы могли пройти мимо? "Эта работа изменит твою жизнь к лучшему..." Неужели они могли его не заметить? "В твоих руках будет власть..." Могли оставить его погибать., "...и увидишь, что будущее уже состоялось". ...бросить его там, в толще бетонного столба...
     - Чего пригорюнился? - спросил Лопатин, выходя на улицу. - Ирину жалко?
     - Кого?.. А-а... Нет, все-таки, Василь Вениаминыч, я считаю этот тест вредным, - сказал Олег.
     - Ну вот... - хмыкнул шеф. - Ты уже имя-отчество сокращать мне начал. Недолго твоя лояльность продержалась... Ничего, вам с Прелестью простительно. А второго сорта мне не надо. Плюнь ты на эту Ирину, слышишь, Шорох? Недельку поквасит, реабилитируется, и будет нормальная гражданка. Как ты их?.. "Замурованные"? Будет себе жить, а мы будем о ней заботиться - о ней и обо всем человечестве.
     - Еще о времени и о Земле... - отрешенно добавил Олег.
     Время близилось к одиннадцати, утро было холодным и ясным. На земле лежал свежий снег, тот самый, которому вчера так радовалась Прелесть. По снегу, почти не оставляя следов, шли люди, и каждый их шаг был уже сделан.
     Синий "Вольво" медленно катился к перекрестку - внутри пела юная Пугачева, Лопатин постукивал пальцами по рулю, Шорохов тряс пустую зажигалку, а вокруг двигалось и жило человечество.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НИЧЕГО ЛИЧНОГО

     Солнце поджаривало макушку и кажется, этот процесс близился к завершению Шорохов подумал, что если какой-нибудь шалун сбросит ему на голову яйцо, то оно не растечется а сразу прилипнет шапочкой-глазуньей. Кроме того, что Олег устал и не выспался, он еще был зверски голоден.
     Докурив, он вылил в рот остатки кока-колы и поболтал пластиковой бутылкой, соображая, куда бы ее деть. Потом осознал, что бутылка куплена здесь же, летом двухтысячного, и зашвырнул ее на газон
     "Все ваше останется у вас". Жидкость он, очевидно, перенесет с собой, но это еще не вторжение.
     Олег откашлялся и взял новую сигарету. От курева уже тошнило, но отираться возле чужого дома совсем без всякого дела было неловко. Его и так наверняка успели принять за угонщика пасущего чью-нибудь тачку, благо достойных автомобилей во дворе стояло много. По вечерам их не менее достойные владельцы собирались в хоккейной коробке и играли в футбол. Родные спортивные костюмы, кроссовки за триста долларов и огромные колышущиеся мамоны - зрелище столь же смешное, сколь и жуткое
     Днем поле оккупировали подростки - еще без животов, но уже с амбициями. По воротам долбили со всей силы, сетка над бортиком давно выгнулась и порвалась, и мяч периодически вылетал на детскую площадку. Детей там почти не было - в основном собаки. Некоторые тут же забывали про палку и бросались за мячом. Одна - симпатичная, но невоспитанная колли - была особенно активна. Ее хозяйка, квелая старушка с фиолетовыми волосами, что-то визгливо выкрикивала и стегала себя по юбке поводком, но псине эти внушения были до лампочки. Колли первая догоняла мяч и начинала с ним возиться - футболисты тихо ее материли и выразительно поглядывали на старуху.
     Кто-то не выдержит, пнет собаку в бок, и та укусит его за ногу.
     Собака привитая, но дело не в этом. В рану попадет грязь, и у ребенка незаметно начнется заражение крови, а когда не слишком заботливые родители это все же заметят, окажется поздно.
     Он потеряет правую ногу и в десять лет встанет на протез. В две тысячи сороковом году, когда появится синхронизатор, ему исполнится пятьдесят.
     С точки зрения статистики, его жизнь сложится удачно: нормальная работа, нормальная жена, нормальный сын. Не хуже, чем у людей. Однако психическая травма останется с ним навсегда. Все эти годы он будет видеть во сне, как бежит, плывет или едет на велосипеде.
     Раздобыв синхронизатор, он, не задумываясь, вернется к тому дню и тому укусу.
     В интервале с 14.00 до 16.30, так говорилось в ориентировке.
     Точное время указано не было, и Олег прибыл заранее, в итоге к четырем часам он выкурил целую пачку и заработал на солнце такую мигрень, что звенело в ушах.
     Нарушителя он уже вычислил, для этого много ума не требовалось. Мужчина - седой, неторопливый в движениях - степенно подошел к лавочке между деревянной горкой и огороженным полем. Он не хромал, разве что ступал на правую ногу чуть осторожней. Усевшись, он раскрыл кожаную сумку и вытащил из нее газету. Это было в начале третьего. На газету за все два часа мужчина даже не взглянул.
     Шорохов был уверен, что справится, но опасался какого-нибудь фортеля при свидетелях. Оператор, в отличие от нарушителя, должен компенсировать вторжение, не наделав попутно десяток других.
     У Седого было достаточно времени, чтобы себя проявить, но он оставался на месте и не выказывал к мини-футболу никакого интереса. Лишь изредка, услышав дружный разочарованный вопль, он оборачивался к коробке и следил за тем, кто пойдет подбирать выкатившийся мяч.
     Старушка увлеклась беседой с молодой мамашей, и собака оказалась предоставлена самой себе. Бегая за мячом, она развеселилась уже сверх всякой меры - подпрыгивала, заливисто лаяла и норовила ухватить кого-нибудь за штаны. Пока еще в шутку.
     Срок пребывания Седого в двухтысячном году истекал через двадцать минут, и Олег понял, что конкретного плана у нарушителя нет.
     А может, сегодня ничего не случится?
     Мужчина посмотрел на часы и подобрал с земли не то комок глины, не то обломок кирпича. Спустя пару секунд мяч в очередной раз пролетел над воротами и ударился о качели. Колли понеслась вдогонку, и в этот момент Седой, размахнувшись, что-то метнул ей в спину - видимо, все же камень. Собака остервенело гавкнула и устремилась к нему. Мужчина снял с плеча сумку и встал.
     Конфликта еще можно было избежать, это понимал любой, кто сам не глупее собаки, но целью Седого был как раз конфликт. Шагнув навстречу, он хлестнул колли газетой и пихнул ее ногой в морду Правой, разумеется. Не стерпев обиды и, кстати, выяснив, что обидчик не так уж опасен, псина цапнула его за лодыжку.
     - Вы что это?! - заверещала старуха. - Джуди, фу!.. Вы зачем ее бьете? Вы больной?..
     - Ее не бить, ее убить надо!
     - Точно, больной... Джуди, фу! Джуди, ко мне! Развелось маньяков... - Поймав колли за ошейник, старушка пристегнула поводок и потащила ее с площадки.
     Нарушитель бросил газету на лавку и снова сел. Он был по-настоящему счастлив.
     Облегченно вздохнув, Олег вошел в запримеченный подъезд со сломанным домофоном и поднялся на самый верх. Пятнадцати минут должно было хватить.
     Переместившись назад, он вызвал свой же неприехавший лифт и вдруг услышал на лестнице грохот. Это было похоже на шум упавшего шкафа или на выстрел. Мебель последние три часа не проносили...
     Шорохов немного подумал и от греха вернулся еще на пятнадцать минут. Перемещение в жилом доме было рискованным, зато не затягивало операцию. Если бы Олег каждый раз мотался в бункер или искал какие-то глухие места, служба превратилась бы в сплошные разъезды и брожение по чердакам. Что же до свидетелей, то их пока не было, а тех, что могли появиться в дальнейшем, ожидал импульс из мнемокорректора.
     Олег опять вызвал лифт, когда внизу раздался тот же самый звук - определенно, выстрел. Палили где-то в районе первого-второго этажей либо в подъезде. Сказать, что ему это не понравилось, было бы недостаточно. Шорохову очень сильно не понравился этот повтор, и он снова стартовал - снова на пятнадцать минут назад.
     И тотчас услышал выстрел, третий по счету. У него появилось тоскливое предчувствие, что, сколько бы раз он ни переместился, столько же раз внизу и пальнут. С собственной персоной это связывать не хотелось, но уж как-то само выходило...
     - Шорох! - крикнули там же, внизу.
     Голос, проскакав через тридцать четыре лестничных марша, стал едва узнаваем, однако Олег его узнал. Единственный голос, который он не мог спутать с другим.
     - Шорох, ты здесь?! Шо-орох!! - позвала Ася.
     - Да-а!.. - заорал он.
     - Все в порядке!.. Спускайся!..
     Олег с недоверием посмотрел на створки лифта и пошел пешком. Пролет у выхода на первый этаж был перегорожен - прямо на ступеньках, спрятав лицо в полы задравшейся ветровки, лежал какой-то мужик. Рядом, облокотись о перила, мирно покуривала Прелесть.
     - Иди, не бойся, - сказала она. - У товарища сиеста.
     - Это он стрелял? Кто он?
     - Фамилию узнать не успела. "М, 52", и все. А на счет стрельбы... показалось тебе. Иди, иди, Шорох, утебя же операция. Я пока тут побуду.
     - Что за проблемы-то? - спросил Олег
     - Проблем нет, - ответила Ася, выпуская дым. - Пять зарядов, и мы с ним друзья навеки. Видишь, как его забрало? Даже не дышит...
     Шорохов осторожно переступил через тело и направился к выходу.
     Себя он заметил сразу. Молодой человек, изможденный и потому кажущийся гораздо старше своих двадцати семи, допил темную жидкость и швырнул бутылку на газон. После этого он тупо посмотрел вперед и взял сигарету - семнадцатую или восемнадцатую по счету.
     Олег прошел мимо двойника и обронил;
     - Не отсвечивай тут...
     Он надеялся, что рассмотреть их никто не успел. Со стороны это должно было выглядеть забавно: два велико-возрастных близнеца-идиота в одинаковой одежде, с одинаковыми прическами и даже с идентичной небритостью.
     Удаляясь, Шорохов чувствовал затылком внимательный взгляд двойника и, чем ближе подходил к скамейке, тем яснее вспоминал, как сам стоял возле дома и следил за двойником, идущим на контакт с нарушителем.
     Еще через несколько шагов - Олег как раз поравнялся с дырой над воротами - это воспоминание сформировалось окончательно и стало потихоньку вытеснять первое. Теперь Шорохов точно знал, что так все и было: из подъезда вышел неотличимый от него мужчина, бросил ему "Не отсвечивай...", затем присел на лавку рядом с седым и, поговорив минут десять, махнул оттуда рукой. Впрочем, ранняя редакция этого эпизода не исчезла, а осталась и умудрилась ужиться с поздней - той, в которой не было никаких двойников, а было лишь удавшееся вторжение. Олег решил, что одно из этих воспоминаний придется скорректировать.
     Подойдя к скамейке, он спокойно нагнулся и достал из-под нее обломок красного кирпича. Там же, в траве, валялся длинный ржавый гвоздь - Олег выкинул и его.
     - Чудесная погода.. - заметил он, усаживаясь справа от Седого.
     Тот густо покраснел, собрался было вставать, но передумал и, потеребив газетку, пробормотал.
     - А я вас давно приметил. Все сомневался: за мной, не за мной... Знающие люди говорили, что мне не позволят этого сделать. Но я должен был попробовать. Да... я должен был.
     - Я тоже должен... Такая уж работа. - Шорохов закурил и посмотрел на Седого. В глазах у нарушителя читалась интеллигентская покорность - не человеку, даже не обстоятельствам, а судьбе. Хотя в данном случае все это совпадало. - Если бы у вас что-нибудь получилось, - продолжал Олег, - вы бы уже сейчас были не с протезом, а с живой ногой... Извините... И вы бы сюда не прибыли - пропала бы сама причина.
     - Не надо путать меня парадоксами!- резко ответил Седой. - Вот!,, - Он звучно постучал себя по колену. - Вот моя причина! И если я ни на что не способен, вам-то здесь зачем находиться? Чему вы собрались препятствовать?
     - Препятствовать? - удивленно переспросил Олег. - Вовсе нет. Предупредить о наказании, не более того. Дома вас ждут крупные неприятности. Плюс кое-какие манипуляции с вашей памятью.
     - Наказание... - усмехнулся Седой. - Вы еще рассуждаете о наказаниях... Но за что же? За тщетную попытку?! Или... вы хотите сказать, что прошлое невозможно изменить теоретически?
     - Я хочу сказать, что мы этого не допустим. Даже теоретически, - подчеркнул Шорохов.
     - Но бывают же исключения... Бывают! Или я недостоин? Менее достоин, чем другие?
     - Ничего личного, только работа... - Олег обнаружил, что цитирует какого-то среднего актера из весьма среднего блокбастера, и, отведя взгляд, ненароком наткнулся на газету. - Ваш сын...
     - Что мой сын?.. - встрепенулся мужчина. - Что - "сын"?!
     - Лет примерно через семь вот этот парень, - Шорохов показал на бегущего за мячом подростка, - выпьет с друзьями и полезет в баре кого-то защищать...
     Нарушитель посмотрел на самого себя в десятилетнем возрасте и вытер платком лоб.
     - Его привезут в Склиф с ножом в печени и положат на операционный стол уже мертвого, - сказал Олег. - Вам пятьдесят? Вы перебрали тридцать три года... И дай вам бог еще. А ему, здоровому и веселому, осталось только семь. Он не успеет.
     - Что?.. Завести сына? Что вы про моего сына?..
     - Вы этого, к сожалению, не узнаете. Но он, поверьте, он нужен... - Шорохов опустил глаза. - Нужен человечеству.
     Нарушитель ошарашенно замолчал, потом выдавил:
     - Угостите меня, пожалуйста...
     Олег протянул ему последнюю сигарету и дал прикурить.
     - Но почему так жестоко?.. - прошептал Седой.
     - Инвалид в чужую драку не полезет. Да и в бар он с друзьями вряд ли теперь пойдет... Извините... - повторил Олег.
     - Ведь можно же как-то иначе... Спасти, предотвратить... Тысячи вариантов. Миллионы!
     - Этот признан идеальным, - проклиная себя, сказал Шорохов.
     - Кем признан?! - взвился мужчина. - "Идеальный вариант"?! Кто эти варианты выбирает?.. Кто проверяет?.. Кто их утверждает, в конце концов? И откуда у него такая власть?!
     - Слишком много вопросов.
     Олег подумал о том, что, будь вопрос только один, найти адекватный ответ оказалось бы труднее. А еще о том, что такая же мысль может посетить и нарушителя.
     - Я постараюсь, чтобы санкции были минимальными, - проговорил Шорохов. - Ни о чем не жалейте и не ищите в прошлом справедливости - оно такое, какое есть.
     Олег поднялся и, махнув рукой двойнику, пошел по тропинке. Тот обогнул корпус и отправился к метро. Седой тоже покинул скамейку и поплелся прочь. Колли уже достаточно раззадорилась, и в ее лае все чаще слышались визгливые нотки...
     Шорохову следовало проконтролировать и роковой укус, и отправку нарушителя, но он даже не обернулся. Возможно, потом Седой и пожалеет, но сейчас, расчувствовавшись и поддавшись звенящему настроению момента, он все сделает как надо. Точнее, не сделает ничего.
     Была и другая причина, по которой Олег не желал задерживаться. Нарушитель мог задать еще пару вопросов, самых обыкновенных: имя и фамилия того героя, что так сильно нужен человечеству. Ответить Олегу было бы нечего.
     Чтобы преодолеть чувство вины, он начал прикидывать план отчета.
     "Субъект", "Объект", "Вторжение" - тут он ничего поделать не мог, все это в присланной ориентировке было уже указано. В графе "Сложность" Олег твердо решил поставить прочерк. Нарушитель был мужиком неплохим, и подводить его под монастырь Олегу не хотелось.
     Ася по-прежнему курила на лестнице. Шорохов лишь теперь обратил внимание, что она оде