ическому расчету. Очень трудная задача. Всего не учтешь:
А тут иногда еще мотор меняет свои обороты, чем создает самую
разнообразную вибрацию самолета. У меня один знакомый летчик-испытатель
еще в 1934 году с этим делом столкнулся. Говорит: "Поднимаюсь на новой,
только что сконструированной машине. Все идет хорошо. Летит плавно,
поддается рулевому управлению, и все такое прочее". Но вот он, как
полагается по программе испытаний, открывает газ на полную силу и начинает
набирать скорость. "Вдруг чувствую, - говорит, - появляется сильная
вибрация: Два месяца пролежал в госпитале!" А машину тем временем,
конечно, видоизменяли. Укорачивали какие-то там ребра. Удлиняли растяжки,
одним словом, делали так, чтобы в воздухе они не резонировали от вибрации
мотора.
   В общем Пете скоро стало ясно, зачем Богуцкому понадобилось тщательно
анализировать звук этого взрыва. По его мнению, от этого сверхмощного
звука разрушались не только осветительные плафоны:
   -Мне, - говорит Петя, - долго не верилось! Как это так. Чтобы
резонансные данные оказались одинаковыми и у маленького осветительного
плафона и у огромного бомбардировщика "Юнкерс-88", который, по уверению
Богуцкого, развалился в воздухе от одного только звука.
   Но профессор объяснил все очень точно. Дело в том, что даже самые
различные по величине и форме предметы. могут иметь одинаковые резонансные
данные. Он привел Пете в пример две струны, из которых одна толстая,
другая тонкая, но при этом соответствующим натяжением их можно обе
настроить на один тон.
   Трудно было, конечно, представить, чтобы такая прочная конструкция, как
самолет, могла разрушиться от звука. Ну, плафоны -другое дело. Они
все-таки стеклянные. Но Богуцкий, ссылаясь на мощность звуковой волны,
настаивал на своем и привел Пете еще много различных доказательств.
   -Видно, - говорит Богуцкий,- случайно "ноты" этого страшного звука
действовали с определенной последовательностью на определенные детали
самолета, заставляя их вибрировать. В определенный момент получилось
сложение сил и наступило разрушение.
   -Помогайте нам, товарищ Янин, или вернее, даже включайтесь в эту
работу. - говорил он Пете. - Дело очень серьезное, поскольку оно касается
обороны нашей родины. Ведь мы с вами создадим такое оружие, которого ни у
кого, кроме как у нашей страны, не будет. Сделаем это быстро, без шума.
   Представляете, какое спасибо нам скажут правительство и народ!
   - Я стою, -говорит Петя, - и ничего не вижу перед собой от радости и
удивления.
   - Сделаем! Конечно, сделаем,- отвечает он Богуцкому. - Отъезд из
Ленинграда я отложу, если нужно. Давайте буду помогать!
   - Только одно условие, - говорит ему Богуцкий: - Все это должно быть,
как вы сами понимаете, в секрете. Ни один лишний человек не должен знать,
даже ваш товарищ, лейтенант:
   - Я было начал возражать, - говорит Петя, - но он очень уж настаивал.
   После этого разговора Петя перетащил к профессору свои граммофонные
пластинки, не говоря мне ни слова, и начал с ним работать. Оборудования и
станков, еще не эвакуированных, у Богуцкого оставалось много. Только людей
не хватало.
   - Я даже не знаю, как бы они без меня обошлись, - говорит мне Петя.
   - Ну, и в каком положении это дело теперь? - спрашиваю я.
   - Представь себе, что прибор совершенно готов! - отвечает Петя. - Нужно
сказать, работали мы все не покладая рук. Да ты сам вчера ночью слышал мою
пластинку: Это уже производилась регулировка.
   - Устройство прибора очень несложное,- продолжает Петя. - Специальный
электрический коммутатор по строго рассчитанному времени произведет
включение электрозапалов у различных зарядов взрывчатки, заключенных в
резонансные камеры. Благодаря этому должен получиться не один взрыв, а ряд
быстро идущих один за другим. Все сольется в мощный звук, точно такой, как
у меня зафиксировано на пластинке. И если тот самолет действительно погиб
от звука, то и другие, такой же конструкции, возможно, последуют за ним.
Но вот что я тебе должен сказать:
   Вижу, мой Петя сделался необыкновенно серьезным и даже говорит мне уже
шопотом:
   -Есть в приборе, по-моему, некоторые неясности: Выдержит ли нагрузку
отражатель, предназначенный для направления звуковой волны кверху?
   Достаточно ли крепки перегородки, отделяющие одну резонансную камеру от
другой? Ну и еще разные мелочи:
   Ты понимаешь, машина вообще рассчитана на воспроизведение по крайней
мере двухсот звуковых "выстрелов". Но вот самый первый меня сильно
беспокоит:
   Богуцкий и слышать не хочет о том, чтобы приняли участие еще
какие-нибудь люди, в последнее время он даже ко мне стал относиться
немного пренебрежительно. Все время умаляет значение моей пластинки,
уверяет, что будто бы можно было обойтись и без нее, а конструировать
задуманную машину на основе одних математических расчетов, пришедших ему
недавно в голову.
   - Я нисколько не обижаюсь на это и согласен с тем, чтобы о моем участии
даже не знали, лишь бы прибор действительно стал работать, - говорит Петя.
- Если бы моя помощь, как механика, в настоящее время не была нужна, то я
давно бы оставил его в покое. Но ты понимаешь, им там без меня будет
все-таки трудно:
   А нужно было бы пригласить на помощь еще некоторых специалистов.
Следовало бы поставить это дело шире.
   Ты понимаешь: он собирается все это преподнести сюрпризом. Это уже
никуда не годится. Он, конечно, стремится принести нашей родине пользу - и
не маленькую. Но нельзя его оставлять одного без хорошего товарищеского
коллектива. Два сотрудника, работающие с ним, тоже начинают понимать, что
такую ответственную работу так вести нельзя. Вот сегодня ночью:
   Здесь мой Петя остановился на полуслове, стал прислушиваться и вдруг
побледнел.
   - Что с тобой? - удивляюсь.
   - Разве не слышишь: воздушная тревога!
   А я задумался над тем, что он мне рассказал, и действительно не
заметил, как на дворе завыли сирены.
   - Ну, и что ж такого, что тревога! Разве ты впервые ее слышишь? -
говорю ему.
   Встает Петя и начинает ходить по комнате.
   - Я все-таки пойду, - говорит он. - не могу я его оставить одного. Без
меня ему будет трудно. Сегодня намечается небольшой опыт: Возможно, что
все обойдется благополучно.
   Я не стал его задерживать, и он ушел.
   Тогда мне было трудно сразу во всем этом разобраться.
   Действительно, положение серьезное! Нужно как-то повлиять на Богуцкого,
помочь ему.
   Подумав немного, я решил твердо: необходимо немедленно спешить в штаб и
там объяснить положение дела.
   Когда я вышел на улицу, бомбежка была уже в полном разгаре. Высоко в
безоблачном небе гудели вражеские самолеты. Лунная, с заморозком, ночь
немного успокоила мои нервы, но тяжелое предчувствие, появившееся у меня
вскоре после ухода Пети, оставалось.
   Быстрым шагом направился я к расположенной вблизи танковой части, где
мне могли бы дать машину, и уже через несколько минут ехал в ней по
направлению к городу.
   Равномерный шум автомобильного мотора, работавшего на полной скорости,
иногда заглушался недалекими разрывами фугасных бомб. К каждому из них я
невольно прислушивался, ожидая услышать совсем другое.
   Мы были на полпути к штабу, когда хорошо знакомый мне рев отчетливо
раздался сзади.
   Я выскочил из машины, стараясь угадать направление, где должен
находиться институт.
   Рев, продолжавшийся всего несколько секунд, уже прекратился, и кругом
наступила относительная тишина. Я увидел несколько горящих и падающих
самолетов, но до моего сознания это доходило как-то слабо. Слишком
тревожила меня мысль о судьбе Пети и остальных товарищей. Не случилось ли
чего-нибудь, живы ли они?
   Надо скорее вернуться! И мы помчались в обратном направлении, развивая
бешеную скорость.
   Когда мы подъезжали к территории института, уже звучал отбой тревоги, и
из бомбоубежищ выходил народ. Мне пришлось бежать по парку по направлению
к лаборатории Богуцкого вместе с людьми из спасательного отряда.
   Здание охватил огонь. Рядом со зданием была видна огромная воронка,
повидимому, на том месте, где стояла резонансная машина. А через некоторое
время я убедился, что ни Пети, ни остальных товарищей, вероятно, уже нет в
живых.
   На следующий день мне срочно пришлось улетать из Ленинграда без Пети:
   Рассказчик замолчал, как бы прислушиваясь к стуку капель дождя,
забарабанивших в окна, и нам стало ясно, как тяжелы ему все эти
воспоминания.
   -Когда я докладывал о случившемся, - продолжал он, - мне мало верили.
   Каких-либо серьезных доказательств, собственно, не осталось. Пожар
здания, воронку возле него и гибель товарищей каждый легко мог объяснить
попаданием обыкновенной бомбы.
   Единственно, что было вне всякого сомнения: в эту ночь на территории
города и в окрестностях нашли четыре сбитых "Юнкерса-88". По заявлению
штаба противовоздушной обороны это были все "Юнкерсы", какие только
участвовали в том небольшом налете.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   О странном рассказе лейтенанта Воронова мне пришлось вспомнить еще раз
совсем недавно.
   В одном из наших научно-исследовательских институтов мне рассказали,
что механик Петя Янин остался жив и спустя некоторое время вышел
совершенно здоровым из госпиталя. Не пострадали и сотрудники Богуцкого. О
судьбе самого Богуцкого мне ничего не могли сказать.
   Янину удалось разыскать неподалеку от развалин сгоревшей лаборатории
свою необыкновенную граммофонную пластинку и продолжить работу над
изобретением.
 
 
 
 
 
   авторский сборник "На грани возможного"
 
 
 
   sf.nm.ru




Вадим Охотников 
 
                          ШОРОХИ ПОД ЗЕМЛЕЙ
 
 
   - Слышал я его уже много раз... Понимаете, как будто кто-то ходит по
половицам, и они тихо так поскрипывают... Шорох такой... очень странный!
   Директор шахты пожал плечами.
   - Пустяки, - сказал он. - Это чисто нервное... Да вы не волнуйтесь!
   A про себя подумал:
   "Вот еще, - кто бы мог ожидать? Такой здоровяк на вид, и вдруг - психоз!
   Шорохи под землей чудятся".
   Петренко, приземистый и широкоплечий человек с загорелым лицом, нервно
поднялся с места и принялся расхаживать по кабинету.
   - Всегда в одно и тоже время: - сказал он, останавливаясь перед
директором и глядя на него в упор. - И движется. Тихо так шуршит и уходит
куда-то вдаль:
   -Пустяки, - повторил директор. - Горных духов, как известно, не бывает,
а с непривычки в шахте мало ли что покажется. Я сам лет двадцать назад,
когда первый раз в шахту спустился, помню, отбил здоровеннейший кусок
карналита, он как рухнет, так тут такой гул пошел, точно несколько человек
к выходу побежало. Ну, думаю, где-то обвал: Прислушался: тихо. Это мой
кусок, оказывается, грохот такой вызвал: Bы отдохните денек, да и за
работу с новыми силами. A Шорохи: Шут с ними! Под землей каких только
звуков не бывает.
   - Да нет же! - нетерпеливо возразил Петренко. - Bы не подумайте чего
такого: Я сам много разных звуков слышал на своем веку. Hедаром ведь
аккустическую аппаратуру изобретаю. Bы знаете, что чувствительность
прибора, с которрым я сейчас работаю, очень велика. Mы слышим, как
двигаются электровозы, работают врубовые машины, - и это на расстоянии
многих километров. Oдин раз, представьте себе, совершенно отчетливо
услышали шум подземной реки: Pеки, которую не видел ни один человеческий
глаз. Hо то, что слышится теперь : Bы меня извините, это очень странно. Я
просто теряюсь в догадках.
   Директор калиевой шахты, Hиколай Иванович Губанов, изобразил на лице
сочувствие. Hо он без особого удовольствия слушал взволнованную речь
ученого. Hу, какие там звуки слышны под землей! Какие, собственно говоря,
это имеет отношени к его работе?
   Директора беспокоило другое.
   Bот уже две недели продолжаются на шахте испытания новой аппаратуры,
предназначенной для местной геологической разведки. Cтране нужно огромное
количество калиевой соли, повышающей плодородитие земли. Добыча калийных
удобрений должна быть резко увеличена по сравнению с довоенном уровнем. A
тут серьезный человек, ученый, от которого он ждет новых открытий, увлекся
какими-то посторонними вещами:
   Петренко привез на шахту разработанную им новую акустическую аппаратуру.
   Eе действие было основано на том, что мощный звуковой сигнал, посланный
в землю, отразившись, должен был вернуться в специальный приемник и
рассказать о структуре слоев, на которых натолкнулся. Tак обстояло дело в
теории. Hо на практике же звук уходил под землю и терялся в толще горных
пород. Правда, при этом звук отражался и преломлялся так, как луч солнца,
упавший в воду, но к приемнику возвращалась настолько ничтожная часть его,
что по показаниям прибора нельзя было представить ясной картины подземных
богатств.
   Tребовалось внести какие-то усовершенствования в аппарат.
   "Дались же ему эти шорохи, - думал Губанов, с досадой поглядывая на
озабоченное лицо своего собеседника. - Hет уж, видно, придется вести
разведку обычными методами. A жаль: прибор Петренко обещал значительно
ускорить все дело:" Cтук в дверь прервал размышления директора. Bошел
сухопарый человек в круглых роговых очках. Это был кандидат
физико-математических наук Константин Сергеевич Шабалин, работник одного
из исследовательских институтов Ленинграда. Здесь, на шахте, он испытывал
свой аппарат, тоже предназначенный для разведки соляных пластов.
   - Hу, как успехи? - спросил директор, пожимая сухую, костлявую руку
ученого.
   Тот поправил очки и огорченно развел руками.
   По методу Шабалина в толщу земли посылалась на разведку радиоволна
определенной длины. Pадиоволны по разному отражаются от различных горных
пород, и на экране приемного устройства в аппарате Шабалина появлялось
условное изображение, рассказывающее о геологическом строении земных недр.
   Так было не только в теории, но и при лабораторном испытании прибора.
Но вот в шахте дело не ладилось: какая-то дымка застилала экран через
несколько минут после начала работы. Все пропадало в этом тумане. Шабалин
бился изо всех сил, менял волну, даже переделывал свой прибор, но пока
безрезультатно.
   Петренко, замолчавший было на минуту, снова оживился.
   - Я вот рассказываю сейчас Николаю Ивановичу про странные явления в
шахте, - сказал он, обращаясь к коллеге. - Какие-то звуки непонятные
слышны, даже когда наш генератор звука выключен.
   - Звуки? - рассеянно переспросил Шабалин. - Ну и что же? - Легкий такой
шорох: и медленно передвигается с места на место:
   Ленинградец покосился на Петренко.
   - Да не заблуждаетесь ли ,вы? -спросил он. И тут же рассказал о случае,
который произошел однажды во время сейсмической разведки рудных залежей.
   Cейсмограф, установленный на поверхности земли, зарегистрировал
землетрясение силой в десять баллов. Между тем почва под ногами
исследователей была совершенно спокойной. При проверке выяснилось, что
неподалеку от сейсмографа в ямку в земле попал лягушонок. Он пытался
выбраться и производил легчайшее сотрясение почвы. Чувствительность же
прибора была так велика, что он зафиксировал сильные толчки. - Вот и у вас
тоже, - добавил он, - мышь какая-нибудь ползает: Усиление звука в вашем
аппарате настолько велико, что муха за слона сойдет, а мышь, как поезд,
будет шуметь: в вашем ухе: - Да нет же! - окончательно разгорячился
Петренко. - Ведь звук-то идет из толщи земли: Какая там мышь: Вы просто
смеетесь: Конечно, вы не верите в эффективность звуковой разведки: "Ну
вот, кажется, начали ссориться, - вздохнул про себя Губанов. - Самолюбие
проклятое заедает. Нет того, чтобы спокойно разобраться в сути дела.
Общими бы усилиями: А то каждый считает свой метод наилучшим и готов на
рожон лезть".
   Директор задумался и почти не слушал спорящих.
   - Ну, это вы уж оставьте, - доносился голос Шабалина. - Проникновение
радиоволн в толщу земли исследовано очень хорошо. А ваши звуковые
колебания, вы меня извините, еще требуют изучения и изучения.
   Наконец в комнате наступило молчание.
   - Куда вы, Петр Тимофеевич? - обратился директор к Петренко, заметив,
что он встает с места. - Пойду, - хмуро ответил тот. - Аппаратуру готовить.
   Через час примерно этот звук опять должен появиться.
   -Странный человек: - пробурчал Шабалин, усаживаясь поближе к
директорскому столу. - С ним совершенно нельзя вести научных споров.
Горячится. Вы слышали наш разговор ?
   Директору было неудобно признаться, что он почти ничего не слышал.
   - Да, конечно. Но вы тоже, повидимому, не правы, Константин Сергеевич.
Так же нельзя, - с упреком проговорил Губанов. - Надо помогать друг другу.
А у вас что получается? Споры без конца. Человек нервничает от неудач.
Надо внимательно к нему.., - В науке споры неизбежны. Без этого не придешь
к истине. Да вы только послушайте. Он уверяет, что звук распространяется
под землей таким образом, словно: - Не хочу слушать ни про какие звуки, -
отмахнулся рукой директор. - Я не специалист в акустике, и мне в этом не
разобраться. Дайте мне хорошо работающий прибор для разведки, пусть он
будет основан на любом принципе - на вашем, на петренковском, - лишь бы
работал.
   Вот что сейчас нужно. Ведь производство мы должны увеличивать в
совершенно исключительных масштабах! Вы знаете, что такое калий! И Шабалин
был вынужден опять выслушать взволнованную речь Губанова о значении
калиевой промышленности в народном хозяйстве страны. - Я ведь старый
калиевик. Вы только вспомните, - с убеждением в голосе говорил Губанов,- в
царской России совершенно не добывали калия! Америка и по настоящее время
не имеет своих калийных рудников. А у нас?! Да ведь мы теперь на первом
месте в мире по разведанным запасам калия! Только разрабатывай! Одно
только наше Верхнекамское месторождение располагает запасом, превышающим
все остальные запасы калия в мире почти в пять раз: В солях, которые мы
добываем, содержится не только калий, но и магний. А разве построишь
современный самолет без магния?! Понимаете, какое дело? Мы ждем от вас
помощи. Дайте усовершенствованный аппарат, который быстро и точно отвечал
бы на вопрос:
   стоит ли вести проходку в данном направлении? А Петренко какими-то там
таинственными звуками заинтересовался. У вас тоже не ладится: И даже
неизвестно откуда появляется эта дымка на экране, которая все портит.
   Губанов взял в руки пресс-папье, сделанное, как и весь письменный
прибор, из белоснежного шлифованного под мрамор карналита, и повернул так,
что тысячи искр засверкали на полированной грани. - Я понимаю ваше
нетерпение, - возразил Шабалин. - Но не всегда в лабораториях можно все
предусмотреть.
   Дело ведь совершенно новое: А откуда берется эта дымка, ума не приложу.
- Конечно, не все сразу, - несколько мягче отозвался директор. - Но уж
очень вы спорите все с Петренко. Какая-то неприязнь, по-моему, зародилась
между вами. Каждый думает главным образом о том, чтобы восторжествовал
именно его метод. Вы не хотите смотреть на это дело в общегосударственном
масштабе.
   Шабалин стал необыкновенно серьезным.
   - Ну, в этом вы ошибаетесь, - проговорил он твердо и с укором в голосе.
   -Успехи в развитии народного хозяйства мне дороги так же, как и
Петренко и вам. Научные споры совсем не означают личной неприязни. Мне
нравится Петренко и самый стиль его работы - с размахом, с добросовестным
изучением каждого факта. Но что касается его теорий, то некоторые из них
представляются мне: - Ну, хорошо, хорошо, - торопливо сказал директор.-
Ведь вам, кажется, пора на испытания?
   - Между прочим, - заметил, уже уходя, Шабалин, - поведение Петренко со
вчерашнего дня стало каким-то странным: Вы не находите? Или это мне так
кажется?
   "Надо будет заняться ими вплотную, - подумал Губанов, когда Шабалин
ушел.- Что-то у них там, неладно".
 
 
   * * *
 
 
   Сказочен подземный мир карналитовой шахты! Он поражает прежде всего
своими яркими краскам. Такие краски не ожидаешь встретить под землей.
Мозаика стен составлена природой из ромбических кристаллов разной величины
и цвета.
   Сверкающие