вытаскивает на двор или
высовывает в окно. Ну, а в это время, как вам известно: что обычно
творится в атмосфере? Самолеты гудят, зенитки палят, бомбы воют и рвутся,
можно сказать, иногда даже очень близко от нас. А он сидит себе у прибора
и все эти звуки записывает на пластинку.
   Проделывал это довольно часто.
   - Хочу, - говорит, - оставить нашему потомству звуковую память об этих
днях.
   Вообще, конечно, вещь интересная! Но только уж очень надоел он мне с
этим.
   Воздушных налетов в то время было много, и чуть ли не после каждого из
них показывает мне Петя пластинку. Это такой прозрачный диск:!
   - Вот, - говорит, - замечательная звуковая картина запечатлелась,
товарищ Воронов. Кто здесь не остался, будет иметь полное представление.
Хочешь прослушать?
   Ну, я обычно начинаю сердиться и опять напоминаю, чтобы аппарат был
немедленно упакован.
   Особенно же надоедал он мне по вечерам, когда заставлял прослушивать
свою коллекцию на электрическом граммофоне, с большим, очень мощным
репродуктором. Звук получался настолько громкий, что в комнате создавалось
впечатление настоящей бомбежки:
   Жили мы тогда в одной из комнат нижнего этажа корпуса "Б". Это очень
старинное здание с бесконечными узкими коридорами, в которых можно даже
заблудиться.
   Так вот, вся эта история начала разворачиваться на моих глазах именно
там:
 
   Рассказ лейтенанта о происшествии на территории известного
научно-исследовательского института заинтересовал нас, хотя ничего
необыкновенного в нем пока не было.
   Мы пытались представить себе ленинградскую блокаду, пустующее здание
института, расположенного на окраине города, и всю ту обстановку, о
которой говорил Воронов.
   Убедившись в достаточном внимании к своему рассказу, лейтенант явно
приободрился.
   -Как-то раз, во время воздушной тревоги, днем, - продолжал он, - я
находился в одной из комнат на втором этаже этого самого корпуса "б" и
смотрел в окно. Тревога, должен сказать, была какая-то липовая. Вообще,
конечно, слышно было, как немецкий самолет гудит наверху своим характерным
тоном. Но был он, возможно, очень высоко. Но был он из-за сплошной
облачности не виден совсем. Зенитки молчат. Бомбы тоже не падают. В общем,
не налет, а так себе, пустяк:
   Вдруг слышу, раздается издалека громкий, но очень уж странный взрыв.
Даже не знаю, можно ли это назвать взрывом?
   Вообще различных взрывов и разрывов я наслышался очень много. Все их
хорошо знаю и отличаю друг от друга. А здесь что-то совершенно необычное:
   непрерывные раскаты с воем и очень резким свистом. Одновременно
замечаю, что где-то у нас в здании зазвенели осколки стекол. Должен
сказать, что последнее обстоятельство меня даже расстроило. "С чего бы
это? - думаю.- Фугасные бомбы падали совсем близко - и ни одного
лопнувшего стекла во всем корпусе. А здесь - отдаленный взрыв, и вдруг
лопнули:"
   Только хотел я пойти посмотреть, где это произошло, как в поле моего
зрения появилось нечто новое.
   Представьте себе: полным ходом кувыркается сверху вниз германский
самолет.
   Падает совсем недалеко от нас. Прекрасно в видно, что это
бомбардировщик "юнкерс-88". И понятно, отчего он свалился. От одного крыла
у него осталось только воспоминание, или, точнее выражаясь, небольшой
кусок. "Так, - думаю я, - значит, оторвали тебе крылышко. Ну, что ж, туда
тебе и дорога:"
   Отошел я от окна немножко в сторону - на случай, если при падения
взорвется бомбовый груз. Только нет, слышу, самолет упал тихо. Посмотрел я
опять в окно, вижу, лежит, голубчик, в поле. Народ уже к нему бежит, как
полагается при таких обстоятельствах, и все такое прочее.
   "Тут, - думаю, - все протекает нормально. Пойду лучше посмотрю, где это
у меня пострадали окна".
   Начал я ходить по комнатам и вижу, что всюду окна закрыты плотно и
стекла в полной исправности. Так я мог бы искать еще долго, если бы не
обратил внимания на то, что кое-где на полу валяются черепки от стеклянных
матовых плафонов, прокрывающие электрические лампочки под потолком. Тут я
вспомнил, что только что видел их совершенно целыми. "Как это они так
сразу разлетелись?" думаю. При этом, представьте себе, непохоже, что они
упали и от этого именно разбились. Кое-где на железной арматуре еще
болтаются остатки, из чего можно заключить, что плафоны полопались наверху.
   Я, конечно, плохо разбираюсь в тонких физических явлениях, на тем не
менее должен вам сказать, что для меня было очевидно одно обстоятельство.
Не должны были от взрыва лопнуть эти самые плафоны, раз оконные стекла в
комнатах оказались целыми. Они ведь соприкасаются с наружным воздухом, и
даже служат ему преградой, поскольку окна закрыты.
   "удивительное дело, думаю,- даже не верится что-то".
   Еще раз посмотрел: окна совершенно целы.
   Я насчитал семь лопнувших плафонов в различных комнатах. Непонятным в
этом деле казалось еще и то, что потрескались плафоны только определенной
формы.
   Это такие плоские, с закругленными краями. А вот рядом, шары висят как
ни в чем не бывало.
   Постоял я немного, подумал: и решил, что все это весьма забавно, но
никакого серьезного значения, конечно, не имеет. Пошевелил осколки слегка
сапогом, плюнул даже на них, затем потихонечку направляюсь вниз.
   Прихожу в нашу комнату, где мы жили. Только открываю дверь, как -
пожалуйста! Навстречу мне - Петя. Опять с новой граммофонной пластинкой!
   - Вот, - говорит, - совершенно своеобразный взрыв записался.
   - Да ну тебя - отвечаю. - Слышал я этот взрыв. У нас от него даже
несколько плафонов лопнуло. А вот как немецкий самолет падал, ты, наверно,
и не видел. Вот это было зрелище! Если бы ты не занимался своей дурацкой
звукозаписью, тогда, может быть, тоже был бы свидетелем:
   В общем, начался наш обычный спор.
   В этот день вечером мы занимались у себя в комнате самыми обыкновенными
делами.
   Освещение у нас было тогда довольно примитивное. В виде автомобильной
фары с полуразряженным аккумулятором.
   Конечно, при таком тусклом свете ничего замечательного не сделаешь.
   Приходилось ложиться поэтому очень рано.
   Однако в этот вечер, представьте себе, как нарочно, спать совершенно не
хотелось. Даже завидно мне стало, когда я услышал, как храпит Петя.
   Ничего больше не оставалось, как только прислушиваться к громкому
постукиванию "городского сердца", - ну, иначе говоря, метронома,- всегда
раздававшемуся из уличных репродукторов, когда отсутствовала радиопередача.
   Ох, уж это ленинградское сердце! Как хорошо оно мне запомнилось: можно
сказать, на всю жизнь. Да и кто его не запомнил из тех, кто находился в то
время в Ленинграде?
   В обычное время, когда нет тревоги, постукивал этот метроном очень
медленно. Когда же объявлялась воздушная тревога, сразу начинал колотиться
быстрее, как бы предупреждая: "не зевай!"
   А тут еще эту тоскливую картину дополняет вой ветра. Дело, как вы
знаете, было глубокой осенью.
   Вдруг мне показалось, что наверху кто-то ходит.
   "В чем дело? - думаю я. - Охраны у нас в этом корпусе нет никакой.
Двери все заперты. Кто же в таком случае туда смог sабраться?"
   Прислушиваюсь: опять подозрительный шорох.
   "э-э-э, - думаю я. -Здесь что-то неладно. Придется пойти посмотреть:"
   Поднимаюсь. Беру с собой наган. Начинаю двигаться к дверям на цыпочках,
помахивая руками для равновесия.
   Иду по совершенно темному коридору. Только изредка, когда луна выйдет
из облаков, на полу появляются квадратные светлые пятна от окон.
   Зацепился за какой-то ящик. Гул пошел необыкновенный. Знаете, как это
всегда бывает в пустых помещениях. Пришлось остановиться. Прислушиваюсь:
   Ничего не слышу, кроме собственного сопения, тоже отраженного
многократно от стен и потому представляющегося мне сверхъестетвенно
громким.
   Через некоторое время вдали что-то звякнуло.
   Ориентируясь на доносящиеся звуки шагов, постепенно добираюсь до
второго этажа. Осторожно притаившись за углом коридора, вижу фигуру, на
секунду появившуюся в лунном свете. Какой-то щупленький и сутулый субъект
в черном пальто и роговых очках на носу. Кратковременный лунный проблеск
не позволил мне рассмотреть его более детально.
   Вижу: вошел в одну из комнат и там копошится.
   Вы, конечно, прекрасно понимаете, что все это меня сильно
заинтересовало.
   Кто такой? Что ему тут нужно?
   Через некоторое время выходит:
   Теперь для меня стало ясно, что он определенно что-то утащил. Замечаю:
   несет бережно в руках какой-то белый предмет, которого я не видал у
него раньше.
   "Ну, - думаю, - это тебе не удастся:"
   - Гражданин! Ни с места! - кричу я зычным голосом и бросаюсь вперед.
   Он - от меня. Я - за ним. Погоня, должен вам сказать, была очень
своеобразная.
   Гул от топота наших ног стоял невероятный: Темно: Рук своих не видно;
только изредка замечаю, как что-то черное мелькает перед окнами. Он - по
лестнице вниз. я - за ним. Расстояние между нами постепенно сокращается.
   Теперь я от него уже сравнительно близко.
   В этот момент оба мы попадаем в длинную полосу лунного света. И мне
удается, наконец, рассмотреть предмет, находившийся у него в руках.
Удивило это меня совершенно невероятно. Ну, как вы думаете, что это
оказалось?
   Лейтенант посмотрел на нас загадочно и принялся закуривать новую
папиросу.
   Никто не отвечал на его вопрос. Все с любопытством глядели на
рассказчика, окруженного облаком табачного дыма. Не дождавшись ответа
лейтенант продолжал:
   "Удивительное дело, - думаю я: - зачем ему это нужно? Почему бы не
бросить! Ведь бежать-то ему весьма неудобно".
   К сожалению, долго думать мне не пришлось. На повороте я поскальзываюсь
- и падаю на пол.
   Поднимаюсь. Злоба нарастает ужасная. Стрелять нужно было, что ли?.. Эх,
чорт!
   А тут, слышу, хлопнула входная дверь. Это, значит, убегающий выскочил
наружу. Ну, я, конечно, за ним. Только какое там может быть преследование!
   Очень малоэффективное!.. Сразу начинается густой парк. Луну
окончательно заволокло тучами. В общем - удрал!
   Постоял я немного. Послушал. Ничего не слышно, кроме шума деревьев и
тикания метронома: Оставалось только выругаться и запереть дверь с помощью
подпорки из найденной тут же деревянной доски.
   Да. Неужели я не рассказал вам, что за предмет утащил этот тип?
   Представьте себе: несколько кусков стекла от разбитых плафонов!
   "Что такое? -думаю. -зачем они ему?"
   Слушатели улыбаясь, переглянулись.
   - Да: - продолжал лейтенант. - Просыпаемся мы, значит, утром и идем с
Петей, чтобы осмотреть, так сказать, место ночного происшествия.
Поднимаемся на второй этаж.
   - Может быть, он целый плафон украл? -говорит мне Петя, разглядывая
черепки, лежащие на полу.
   Нужно сказать, что я именно здесь, впервые заметил, каким необыкновенно
серьезным стал мой Петя. Стоит, разглядывает осколки с явно
глубокомысленным видом.
   "Умозаключения строит, - думаю я. - Вроде Шерлока Холмса. Ну, что же -
дело интересное, -я и сам, признаться, люблю такие вещи. Пускай себе:"
   Однако Пете, видно, скоро надоело копаться в мусоре. Мы подошли с ним к
окну, откуда был виден упавший накануне самолет.
   - Знаешь, что? -говорит мне Петя неожиданно. - Я, пожалуй, пойду
посмотреть на подбитый "Юнкерс" вблизи. Не хочешь ли со мной пройтись?
   - Да ну его, -отвечаю я. -Зачем он мне нужен. Иди, если хочешь:
   Петя уходит, а я остаюсь один. Продолжаю смотреть в окно. Стою и
вначале ничего особенного не замечаю. Проходит некоторое время; по моим
расчетам, Петя должен был уже подойти к самолету. Присматриваюсь: И не
верю своим глазам. Ошибки никакой быть не может. У самолета находится тот
самый тип, за которым я гнался сегодня ночью. Узнаю его по фигуре, по
манерам. Ходит очень торопливо вокруг самолета и как будто что-то
высматривает.
   Вот, вижу, поворачивается ко мне боком и тычет пальцем в хвостовое
оперение: Что тут будешь делать!
   Дальнейшее поведение этого субъекта стало уж совсем подозрительным. То
ли он увидел приближающегося Петю, или по каким-либо другим побуждениям -
только вижу, заметался от хвоста к винтомоторной группе и обратно. Я даже
не сразу сообразил, что он делает. Оказывается: понимаете! Меряет, подлец,
самолет рулеткой. Торопливо как-то тянет ленту вдоль фюзеляжа.
   Вот странное дело!
   Ну, а Петя, естественно, показался, наконец, на виду и идет к самолету.
   "Эх, чорт! Чем бы его предупредить?" - думаю.
   Вы легко поймете мое беспокойство, если вспомните, что диверсантов и
шпионов засылали к нам в то время в изрядном количестве.
   Бежать к Пете на помощь, что ли?
   Но вот вижу: Петя уже совсем близко у самолета. Остановился. Смотрит на
манипуляции, производимые этим типом. Последний, заметив Петю, тоже
остановился. Некоторое время глядят друг на друга. Затем:
   В соседней комнате резко зазвонил телефон. Лейтенант извинился и
поспешил к аппарату.
   - Ну, и что дальше? - нетерпеливо спросил один из присутствующих после
возвращения лейтенанта.
   Рассказчик медленно уселся на свое место и неторопливо осмотрел
слушателей.
   - Пока что ничего страшного и не произошло, - продолжал он спокойно. -
Этот самый субъект неожиданно и очень быстро удалился. А Петя еще
некоторое время походил вокруг самолета и возвратился в институт.
   - Знаешь ли ты, кто это был? - спрашиваю я его. - Это ведь тот самый,
за которым я гнался сегодня ночью!
   - Не может быть!.. -отвечает Петя.
   Вижу, что мое сообщение произвело на него сильное впечатление.
   - Что ты на меня с таким удивлением смотришь? - спрашиваю.
   - Да так, знаешь, все это очень странно: Мне кажется, что:
   Вижу, мой Петя запнулся и чего-то недоговаривает.
   "Опять строит умозаключения", думаю.
   -Ты что-нибудь заметил? - спрашиваю.
   Молчит, представьте себе, и смотрит уныло.
   "Ну, и чорт с тобой, - думаю. -Тоже сыщик!"
   В этот день вечером, когда, уже стемнело, но зажигать нашу фару было
еще рано, Петя неожиданно заговорил со мной с очень серьезным видом.
   - Не думаешь ли ты, - спрашивал он, - что между аварией фашистского
самолета и порчей наших плафонов существует какая-то связь?
   - Очень возможно, - отвечаю, - что плафоны лопнули от взрыва,
произошедшего на самолете.
   - В том-то и дело, -продолжает Петя, -что на самолете никакого взрыва
не было. Я это точно установил. Весь запас его бомб был израсходован,
провидимому, раньше, или бомб у него вообще не было, а зенитный огонь, как
ты помнишь, перед его падением отсутствовал.
   - Ну, так отчего он мог погибнуть? - спрашиваю. - Наших самолетов в
воздухе тоже не было, - я их прекрасно узнаю по звуку, - один немецкий
летал.
   - Знаю, - говорит Петя, - что не было. Я много думал и все взвешивал и,
наконец, пришел к совершенно твердому убеждению.
   Он посмотрел на меня внимательно и говорит:
   - Здесь существует какая-то тайна: Все это не просто так: И этот
необыкновенный взрыв, слышанный нами, когда полопались плафоны, и гибель
немецкого самолета, и появление человека, интересующегося даже осколками
этих плафонов.
   Этот разговор оставил у меня тогда тягостное впечатление.
   Стою и думаю: "что это он за несуразные вещи говорит?" А у самого
какое-то беспокойство постепенно появляется.
   Лейтенант задумался, как бы что-то вспоминая.
   -Обстановка сильно влияет, - продолжал он, зажигая потухшую папиросу. -
Представьте себе: Находимся мы только вдвоем в огромном пустующем здании.
   Темнота и мрак кругом. Ветер на дворе продолжает выть: Мне начинает
казаться, что наверху опять кто-то ходит. Я, конечно, ничего не боюсь, Но,
безусловно, подвержен влиянию внешней обстановки, как всякий живой человек.
   Помню, что тогда от всего этого, хотя, в сущности, это были пустяки,
стало мне как-то очень не по себе. Однако не надолго. "Надо, - думаю, -
перебить настроение".
   - Знаешь что? - говорю я Пете. - Что это ты мне голову морочишь? Ничего
таинственного здесь нет. Все это ерунда. Если человек и украл черепки, так
просто в силу обыкновенного хулиганства!
   В общем, принялся его отчитывать.
   Кончилось это дело тем, что Петя обиделся и перестал со мной
разговаривать.
   Однако, представьте себе, немного позже произошел опять подозрительный
случай! Ну, конечно, если принять во внимание все то, что было у нас
раньше.
   Дело было вот как:
   Запускает Петя свой электрограммофон, видно, от скуки, и давай
прослушивать коллекцию пластинок с этими самыми взрывами. Особенно он
нажимает на последнюю запись и гоняет ее, можно, сказать, беспрерывно.
   Слушать все это мне было, безусловно, противно. Но чтобы окончательно
не рассориться с Петей, я все это терплю и делаю вид, что отношусь
безразлично.
   Немного погодя решил я подойти к окну и посмотреть, какая на дворе
погода - в смысле возможности налета. С этой целью отодвинул чуть-чуть
светомаскировку и выглядываю осторожно в образовавшуюся щель, так, чтобы
свет из комнаты не проникал наружу.
   К своему удивлению, вижу: торчат у окна три каких-то силуэта.
   Прислушиваются. когда я пригляделся, то, представьте себе, в числе
прислушивающихся узнал опять этого самого сутулого типа. А главное -
интересуется он видно, больше остальных тем. что происходит у нас в
комнате, так как ближе всех пододвинул к окну свою физиономию.
   "Эге, голубчик! - думаю я. - Опять появился!"
   Выхватываю из кармана электрический фонарик и направляю на него луч
света.
   И вот на черном ночном фоне вижу я это самое, знакомое мне лицо,
показавшееся в то время, ввиду моего нервного состояния, страшным и
неприятно как-то оскалившим зубы. Смотрит на меня в упор неподвижным
взором сквозь свои большие роговые очки.
   Все это, конечно, продолжалось одно мгновение, физиономия сразу исчезла.
   Выскакиваем мы с Петей наружу. Тщательно обыскиваем все кругом, -
никого нет. Да, собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. В
таком парке, как у нас, каждый легко может спрятаться даже днем.
   В общем, в эту ночь мы не спали. Я вызвал несколько человек охраны и
расположил их в засаде у разных дверей здания. Сам же караулил в коридоре,
поглядывая то и дело в окна. Но все это оказалось совершенно напрасным.
   Никто не появлялся и ничего особенного в эту ночь не произошло.
   Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей
творится что-то неладное.
   Стал он мрачный, как чорт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не
ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.
   "Все продолжает изображать из себя сыщика, - думаю. - Вот чудак!"
   Однако свои обязанности он несет исправно. Придраться не к чему.
   Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь:
Тревоги, кажется, нет - метроном стучит медленно. Но за последнее время у
меня уже выработалась привычка: прислушиваться ночью к различным шорохам.
И вот слышу: откуда-то издалека доносятся знакомые звуки. Начинаю
соображать, что это через репродуктор передается граммофонная пластинка.
Даже шипение иголки иногда слышно -видно, старая.
   Но что же это за пластинка? "Неужели,- думаю,- еще кто-нибудь, кроме
Пети, занимается тем, что записывает звуки бомбежки?" Слышу - запись
точно, как у Пети. Кончилась одна пластинка, поставили вторую - такого же
содержания.
   Ветер доносит звуки порывами - то тише, то громче. Начинаю будить Петю.
   - Полушай, - говорю я ему, - какую музыку передают.
   Но здесь, как нарочно, все стало затихать.
   - Ничего особенного, - отвечает мне Петя. - Звукозапись, - говорю я
ему, - точно такая же, как у тебя. Только что доносилась издалека.
   Приподнялся Петя, протер глаза руками и говорит мне встревоженным
голосом:
   - Не ,может быть! Откуда такая, как у меня? Тебе, наверно, послышалось.
   Сидели мы с ним еще некоторое время и ждали, но больше так ничего и не
услышали.
   Наутро, не помню, по какому случаю, ищу я глазами Петин чемоданчик для
хранения граммофонных пластинок и не нахожу его нигде. А раньше он стоял
всегда на видном месте.
   Это меня заинтересовало, принялся я искать чемоданчик и ск