ь  в институт, а
там можно  будет  подумать. Поработать!"  И  еще он заставит подумать ребят.
Может быть, они  все  же смогут помочь Звездолетному поясу  и тем  восьми на
орбите Трансцербера.

        "XVIII"

     На орбите Трансцербера аварии прекратились. Трансцербер, он же Ахиллес,
виден вполне  ясно,  но  никаких деталей  на его  поверхности различить пока
невозможно.
     Все  более сомнительным  становится, что  Земля успеет. Так  или иначе,
расстояние  в  среднем  сокращается быстрее, чем было  рассчитано  и чем оно
вначале было. Странно, что влияние  притяжения Трансцербера  еще не начинает
сказываться. Но  никто не  сомневается  в том,  что  оно  скажется  в  самом
недалеком будущем.
     У  всех  теперь достаточно  работы  по наблюдению.  Даже  капитан Лобов
против  обыкновения  очень  интересуется  результатами  наблюдений  и  очень
внимательно  изучает  фотографии.  Над одной из них  он  сидит очень  долго,
иронически подняв брови,  и, когда  никто  не  видит,  прячет  фотографию  в
карман,  чтобы попозже,  в часы отдыха, вдоволь порассматривать ее, спокойно
сидя в своем кресле.

     Незнакомый человек сидел в кресле. И странным казалось, что кресло это,
за несколько лет окончательно  принявшее, как казалось, форму  тела Кедрина,
теперь покорно подчинялось  другому человеку, а  шлем Элмо, пластик которого
был уже  давно вытерт висками  Кедрина, теперь так же ловко  сидел  на чужой
голове.  Впрочем,   эта  голова,  вероятно,  вполне  устраивала   и  шлем  и
лабораторию.
     Кедрин не стал открывать стеклянной двери, над которой рдела табличка с
надписью:  "Тихо!  Здесь  думают".  Постояв  у   двери  несколько  минут,  в
продолжение которых  человек  в  кресле ни разу не шевельнулся  и  не открыл
глаз, Кедрин тихо вышел из внешней комнаты лаборатории в коридор.
     "Интересно, над чем он думает? Над чем вообще работает сейчас институт?
Прошло все-таки два месяца с лишним".
     Кедрин поднялся наверх. Слепцов вряд ли сейчас работает:  он расходится
под  вечер, а  днем  занимается тем, что  сам  называет руководством. Старик
любит руководить.
     Он шагал по  коридору, и запах озона,  перемешанный с ощутимым ароматом
нагретой пластмассы, милый запах института, проникал, казалось, все глубже в
его тело сквозь все поры, пропитывал его и делал походку более размеренной и
дыхание - спокойным,  хотя  сердце все еще  билось  учащенно. Вот он, родной
дом, и блаженны  блудные  сыновья, которые  возвращаются  -  вот  что скажет
сейчас Слепцов,  как только удостоверится в том, что именно Кедрин  появился
на   пороге  его  лаборатории.  Блаженны   возвращающиеся   под  отчий  кров
вычислительных  машин!..  Они  были  здесь,  эти  машины,  они  работали  по
сторонам, и  сверху, и снизу,  за пластиковыми  плоскостями стен,  и пола; и
потолка - блаженны возвращающиеся! И стократ - приветствующие вернувшихся...
     Кедрин растворил дверь в  лабораторию  Слепцова, который  настолько уже
стал  принадлежностью сектора  остронаправленной связи, что  не  могло  быть
сектора  без него. "Нет, разумеется,  не  могло, - рассеянно подумал Кедрин,
смахивая  пыль  с ладони,  которой только что держался  за  ручку  двери.  -
Разумеется, не могло..."
     Старик  сидел  за своим  столом и  смотрел  в  бесконечность,  очевидно
сосредоточиваясь для очередного сеанса работы с Элмо. Взгляд его возвращался
из бесконечности  со скоростью света, и все же потребовалось какое-то время,
чтобы он уперся  в стоящего  на  пороге  Кедрина, и  еще секунды - для того,
чтобы полученная зрением информация дошла до идентифицирующих центров мозга.
Наконец это произошло.
     Кедрин  с удовольствием  наблюдал, как около  рта старика  обозначились
глубокие морщины, показались зубы, подбородок выдвинулся вперед, и, наконец,
веселое кряхтенье наполнило комнату.
     -  Кедрин,  - сказал  Слепцов.  - Кедрин или  оптический обман... -  Он
замолчал,  словно  что-то припоминая.  -  Кедрин...  -  повторил  он,  потом
улыбнулся. - Что же, привет блудному сыну, который возвращается!.
     -  Раскрывайте  ваши старые объятия, - сказал Кедрин.  -  Принимайте  -
блудного сына.
     - Ну, -  сказал старик и  протестующе вытянул руку, - пощади мои кости.
Объятий, не будет.
     - Так... - пробормотал Кедрин. - Не очень ласково.
     -  У меня  есть на  то причины. Но  об этом  -  позже. Хорошо,  что  ты
вернулся, хотя мог бы и поторопиться. Впрочем, лучше поздно... Ты совсем?
     - Наверное,  -  сказал  Кедрин, зная,  что за  этим  последует  вопрос:
абсолютно точно?
     - Абсолютно точно? - спросил старик.
     - Если говорить абсолютно точно, то не знаю. Но, наверное, да.
     - Что ты оставил там?
     - Любовь, - сказал Кедрин и покраснел. - Если откровенно - любовь.
     - Можешь говорить откровенно.
     - И потом... какие-то странные мысли.
     - Расскажи, - вымолвил старик, и взгляд его вновь устремился вдаль.
     - Я был там недолго - там, где работают, кроме мозга,  и руками.  И это
было  хорошо!  Я стал  гораздо сильнее  и, думается, лучше.  Потрогайте  мои
мускулы...
     - Я не стану трогать твоих мускулов. К чему они?
     - А почему умер Андрей?
     - Ты понял?
     -  Я  понял. Мне  подсказали  ответ  там.  Андрей  потерял  способность
бороться с неожиданностью и опасностью. И вот он умер... просто от страха. .
     - Да, - сказал Слепцов. - Это логично. Даже больше - это верно. Но надо
скорее  познавать. Не отвлекаться. Это  препятствует  концентрации  энергии.
Дело человека - познавать.
     Кедрин  вдруг ясно ощутил -  говорить  с  человеком, которого он считал
своим учителем, ему не о чем.  Продолжать разговор можно было в одном случае
- если забыть, что он был там, в Приземелье.
     - Я пойду, - сказал Кедрин. - Я, пожалуй, пойду...
     -  Иди. Подумай, примирись. Не возвращайся  туда.  Работай здесь.  Элмо
найдется.
     Теперь Кедрин  шагал по коридору медленно. Отыскав комнату для гостей -
по счастью, пустую, - он улегся на широкий диван и долго лежал - без мыслей,
без ощущений.
     Потом он поднялся. За широким окном солнце  снижалось к горизонту. Было
тихо и  ясно. Земля  все-таки  была самой  прекрасной. Хотя и пространство -
тоже. Холодовский. "Но  ведь я один думаю,  что  он...  Надо  прочитать  его
запись".
     Кедрин поискал глазами магнитофон и нашел его там, где он всегда  стоял
в комнате  для  посетителей,  - на  столике, рядом с  пультом климатизатора.
Голос  Холодовского  заставил  Кедрина  вздрогнуть  -  это  был живой  голос
неживого человека, уверенный, и немного отрешенный, и спокойный, как всегда.
     "Так, - сказал Холодовский. - Таксор не принял запаха".
     Последовала пауза,  потом  Холодовский  пробормотал  что-то  сердито  и
неразборчиво.  Затем магнитофон загудел. Кедрин  вспомнил  -  так  отзывался
скваммер на форсаж двигателя. Несколько минут лента перематывалась бесшумно,
прозрачная лента неощутимой толщины.
     "В  общем, - сказал Холодовский, - моя теория,  кажется, летит в архив.
Или таксор не таксор, или в пространстве нет запаха. Как же нет, когда я его
ощущаю?  Но и прибор действует нормально, за это может поручиться все Особое
звено, а это чего-нибудь да стоит!.."
     Холодовский  говорил необычно  много, и  Кедрин понял:  он  подбадривал
себя. Значит, все-таки это было нелегко даже тогда, когда созрел замысел.
     "Ну вот, - сказал Холодовский. - В общем надо установить, есть ли запах
в скваммере. Покажет ли его таксор. Если в скваммере запаха нет, как нет его
и в пространстве, это значит либо, что таксор  негоден, а это, как мы знаем,
невозможно...  (Кедрин сжал  кулаки -  таким невозмутимо-скучным  был  голос
монтажника в  этот  миг,  когда  в пору  было кричать от  ужаса перед  самим
собой.) Либо  все мы просто страдаем массовыми галлюцинациями. Но если запах
в скваммере  есть, хотя  в  пространстве его нет, то он  возникает  именно в
скваммере, а почему - этого  я не знаю, и никто не знает. Тогда его источник
надо будет  искать  вовсе не  там, где искал я. Придется пошарить совсем  по
другим диапазонам... Можно, конечно, подождать пару недель и таскать с собой
в  скваммере  озометр.  Беда  только,  что прибор надо  переделывать, он  не
уместится. И время пройдет. Восемь больше одного, а, ребята?"
     Он даже засмеялся, Холодовский, хотя не над чем было смеяться. Потом он
оборвал смех и сказал:
     "Это  я   подумал,  как   обозлятся  медики.  Ну  ладно,  монтажники  с
"Джордано",  схема  эксперимента  такова: я разгерметизируюсь, держа нижними
руками озометр у дверцы.  Воздух пойдет наружу, и  с  ним -  то, что пахнет.
Озометр примет. Остальное прочтете на его ленте... - Он помолчал. -  Ну, как
говорит Гур, делайте ваш шаг вперед!"
     Он еще посопел,  потом щелкнуло, раздался свист,  и  наступила  тишина.
Тишина была до самого конца ленты.
     -  Значит, так, -  сказал Кедрин и, медленно, тяжело ступая, прошел  по
комнате - в угол и снова  в угол. - Значит, так. Тебя не записали, Слава, но
ты записался  сам... Я виноват, Слава, я просто подумал, что ты - это не ты,
а ты был ты - и дело с концом! И все-таки был ли запах в пространстве?  Если
да,  то твоя империя пережила тебя.  Если нет  -  что  ж, ты дал направление
другим.
     Это были лишь предположения, и обе возможности были сейчас  для Кедрина
равно вероятны. Но Кедрин  почувствовал, что трудно  будет ему жить, пока он
не  узнает этого точно. Стало  уже незачем  оставаться  здесь,  в институте.
Кедринская трасса вновь зримо уходила туда, вверх. Но  он еще медлил, словно
что-то держало его.
     Чуть  слышно   жужжали  машины   за  гладкими  панелями  стен.   Где-то
приглушенно звучала музыка, и Кедрин подумал, что, когда человечество узнает
хотя бы  об этих небольших эпизодах  из жизни  Звездолетного пояса, об  этом
напишут  музыку, ясную  и проникновенную, и музыка эта будет говорить людям:
"Делайте шаг вперед!"
     Жаль, что  не он  создаст эту  музыку! Но каждому -  свое.  Его дело  -
работать  на  Элмо.  Мыслить. Искать  и  находить.  Дышать запахом  озона  и
нагретой пластмассы.
     Запах нагретой пластмассы.
     Запах. Так...
     Нагретой. Ага, нагретой.
     Пластмассы. Ну, естественно!
     Кедрин опустился прямо на пол, обхватил колени руками.
     Запах. Колебания молекул  и  даже  атомов, освобождающихся  в  процессе
испарения.
     Нагретой. Повышение температуры усиливает испарение...
     Пластмассы.  Так ли?.. Пластмассы устойчивы, несмотря на всю огромность
своих молекул. После облучения  гамма-радиацией и других операций  некоторые
сорта  ее  переносят  испытания  всеми   известными  видами  излучений.  Они
испытывались неоднократно еще до того, как из них начали  изготовлять разные
детали - например, фонари скваммеров, их прозрачные верхние оконечности. Они
очень  надежны. Но речь идет об известных излучениях. А все ли они известны?
Вероятно,  нет.  Кстати,  Гур явно неспроста  интересовался  тем,  из какого
пластика была изготовлена защита автоматики "Гончего Пса". О, Гур ничего  не
делает  просто  так!...  Итак,  если предположить  существование  некоторого
сильного излучения, нам до сих пор неизвестного... Ага, это  уже почти точка
зрения Гура, но почему  бы и нет? Да,  это неизвестное излучение,  как можно
предположить, вышибает из пластика радикалы, и вот они-то и пахнут, они-то и
проникают  в легкие, и отравляют людей, и заставляют  их терять сознание. Уж
не хотел  ли  Гур,  чтобы я  подсчитал  ему  количественную  сторону  такого
процесса? Конечно, все это нужно знать и количественно. И, кроме того, какие
могут освободиться радикалы? Чем мы, собственно  говоря, там отравляемся при
атаках  запаха? Нужно лечить хотя  бы  тех, кто болен, - того же Кристапа. И
жаль, что Холодовского уже не вылечить никогда...
     Да, нужно  считать. О невооруженном мозге тут нечего думать, тут  нужен
Элмо и все его памяти. К счастью, все это тут есть. Где же и считать, как не
в этом институте?
     Он вскочил. Кинулся к двери. Потом остановился.
     Да.  Но кто будет  считать? Мне запрещено работать на монтаже. Косвенно
это относится к той работе. Но... о чем тут думать? Жизнь людей!
     Времени  не было,  но  он  не забыл  снять  с  подкассетника  крохотную
катушку. Человек в лаборатории по-прежнему  словно дремал в кресле. Табличка
угрожающе  посверкивала  над  дверью.  Кедрин  распахнул дверь.  Конструктор
взглянул на него без особой любви во взгляде.
     - Мне нужна машина, - сказал Кедрин. - Срочно.
     Конструктор качнул головой.
     - У меня заказ Звездолетного пояса. Излучатели...
     - Тогда счастливо вычислять, - сказал Кедрин.
     Он   пошел   по   лабораториям   подряд.   Его   узнавали  и   радостно
приветствовали. И нигде не было свободных машин. Так он дошел до лаборатории
старика и распахнул дверь.
     - Это ты, Кедрин? - спросил старик. - Что тебе неясно?
     "Мне многое неясно, - подумал Кедрин.  - Но одно ясно. Седов заставляет
глайнер войти в космос: жизнь людей. Ирэн уходит от столкновения с конусом в
долях сантиметра: жизнь людей. Холодовский открывает  смерти доступ к своему
телу: жизнь  людей. Эти  трое  сейчас стоят за мной. И  восемь человек -  на
орбите Трансцербера. И еще многие..."
     - Что тебе неясно? -  повторял Слепцов с  той же интонацией. - Что тебе
неясно?
     - Мне все ясно, - сказал Кедрин.
     - А что тебе нужно? - спросил Слепцов.
     - Машина.
     - Я размышляю.
     - И мне нужна машина. Это жизнь людей.
     - Мне мешает размышлять мой единственный ученик.
     - Считайте, что у вас  его не  было.  И дайте мне  машину. И эта машина
должна  работать  над  тем,  от  чего  зависит  спасение тех,  кто на орбите
Трансцербера.
     - Берите  и это, -  сказал Слепцов и уже у двери  бросил: - Все, что  у
меня оставалось.
     - Делайте шаг вперед! - сказал Кедрин.
     Переключатель сухо стукнул. Световой шквал пронесся по строгим шеренгам
индикатора. Кедрин уверенно сел на  освободившееся  место. Шлем был там, где
ему и надлежало быть. Кедрин надел его. Нажал контрольную клавишу.
     Затем он сидел час, не двигаясь, на лбу его вспухли бугры. Через час он
снял шлем, поднялся. Взял запись.
     - Ну вот, - сказал он. - Эту бы машину - на Пояс.
     Он  спустился  вниз.  По  коридору  кто-то  шел  к  выходу,  и  Кедрину
захотелось  сказать  хотя  бы ему что-нибудь приятное.  Он  нагнал человека,
положил ему руку на плечо.
     - Эту машину бы к нам, на Звездолетный пояс...
     -  Целесообразно,   -  ответил   человек,   поворачиваясь,   и   с  его
безмятежно-спокойного лица взглянули на Кедрина наивные глаза.
     - Так... - с расстановкой  сказал  Кедрин, останавливаясь и загораживая
Велигаю дорогу. - Уж  не станете ли вы утверждать,  что и эта встреча  всего
лишь случайность?
     - А  что? - простодушно поинтересовался  Велигай.  -  вы считаете,  что
случайностей происходит слишком много?
     - Вот именно! Как говорит наш друг Гур, эти квазислучайности...
     - Может быть, наш друг Гур и прав...
     - Тогда говорите!
     - Хорошо, - сказал Велигай.
     И  вот больше  не  стало  безмятежного  и простоватого Велигая, остался
спокойный, и зрелый, и зоркий человек, и  на минуту Кедрину стало  прохладно
под его взглядом.
     - Хорошо. Ты понял теперь, отчего люди умирают раньше срока?
     - От страха.
     -  Да.  Твой  друг  умер,  когда  несравненно  меньше  знавший  человек
двадцатого столетия  и не подумал  бы умирать. Однако  знание еще не  делает
человека, тебе не кажется? Ну, а еще отчего? Слава, например? Он  ведь мог и
не умирать.
     - Да.
     - Просто пришлось бы подождать, чтобы  распутать эту историю с запахом.
И пусть бы мы не успели, пусть бы там погибли люди, но его никто не упрекнул
бы в этом. А в смерти упрекнули - некоторые...
     - Некоторые... - повторил Кедрин.
     - Ты помнишь, из истории: война двадцатого века...
     - Конечно!
     -  Так вот. Помнишь,  тогда  люди  бросались  грудью на  амбразуры,  из
которых хлестал огонь, чтобы другие могли пройти?
     - Но на Земле давно не стреляют...
     -  И не  будут  стрелять. Но  всегда  будут  в жизни человечества такие
амбразуры, которые кто-то должен  будет закрыть грудью, чтобы другие  смогли
пройти прямо,  а  не  в обход. Слава  закрыл  одну из  таких амбразур. Пусть
небольшую... Он был из таких людей.
     - Он был из команды "Джордано". Там они все такие.
     - Да, мы все были такие. Но разве дело в "Джордано"?
     - А разве вы тоже были там?
     - Все ведь не могут быть академиками. Но мы стоим друг друга.
     - Я  работал, - неожиданно  для  себя сказал Кедрин и протянул  Велигаю
карточку с расчетами.
     Глаза Велигая на секунду стали  жесткими, но взгляд  привычно скользнул
по расчетам. Потом он протянул руку и взял у Кедрина карточку.
     - Ты уже сообщил?
     - Шел на связь.
     - Беги. Остальное потом. -  И крикнул  уже вдогонку: - Седов в тебе  не
ошибся!
     "Ты, кажется,  тоже" , - подумал  Кедрин, но это мельком, потому что он
бежал, неся в руках  ставшую бесценной карточку с расчетами, в  которых была
разгадка природы запаха, а значит - победа над ним!
     Возвращаясь в институт,  к  Велигаю, Кедрин подумал, что  полгода назад
он, сделав подобное открытие, вероятно, ощутил бы себя на десятом небе и был
бы горд, как петух.  Он и  сейчас  чувствовал радость в душе.  Но  это  было
совсем другое - это была другая радость, радость не просто за себя, а за то,
что он сделал нечто важное и нужное для других.
     Кедрин  застал Велигая в  той  самой лаборатории, где встретился с  ним
впервые в день смерти Андрея. Там все было,  как прежде. Будто  что-то могло
измениться оттого, что в кресле Кедрина сидел другой человек.
     Едва Кедрин  вошел  в лабораторию, Велигай,  сидевший, как  и  тогда, в
кресле рядом с вычислителем, обернулся и знаком попросил его пройти  и сесть
в кресло у стола.
     Прошло, наверное, более часа, прежде чем вычислитель закончил работу. И
все это время  Кедрин думал: "Какими же теперь должны  стать скваммеры,  как
удержать   в   пластмассе   радикал,  выбиваемый   неизвестным  излучением?"
Неизвестным  для него, но, может быть, не для Велигая. Ведь неспроста он  то
появляется на спутнике,  то вдруг оказывается на Земле.  Вероятно, Велигай и
занимается проблемой новых скваммеров. "Вот когда приходится пожалеть, что у
нас, в Приземелье, нет своих вычислительных центров!"
     - Да, жаль... - незаметно для себя проговорил Кедрин.
     - У нас там тоже будут свои вычислительные центры. И скоро...  - сказал
Велигай, подходя к Кедрину.
     - Пожалуй, вы знаете, о чем я думал все это время?
     - Это несложно - о скваммерах.
     - Верно. И что вы думаете?
     - Я думаю, что скваммеров не будет. А вы что думаете, Кедрин?
     - Лететь на спутник.
     - Тогда нам по пути.
     - Кстати, Велигай, как вы считаете, мне здорово  влетит за нарушение...
за то, что работал?
     - Боитесь?
     Кедрин вздохнул:
     - Да.
     Велигай рассмеялся и похлопал Кедрина по плечу  так, как здороваются по
пути на смену монтажники.
     -  Тогда я попрошу, чтобы  добавочный  срок наказания разложили  на нас
обоих.
     Они вышли из института.
     Велигай тяжело влез в лодку, уселся и подождал, пока Кедрин  сел рядом.
Затем дал команду автопилоту.
     - Скажите,  Велигай... Вот там будут свои  вычислительные центры. Будет
стопроцентная гарантия. Да?
     - Да.
     -  Но ведь это  значит, что рано  или  поздно строительство  и  Длинных
кораблей придется передать машинам.
     -  Да.  Когда  корабли  пойдут  однотипными сериями...  Но  они  пойдут
однотипными сериями.
     - Чем же тогда Приземелье будет отличаться от Земли?
     - Разве что природой. Но ведь это еще надо сделать, Кедрин,.
     - Да. Машины будут вытеснять нас, а мы...
     - Нет,  мы не будем  убегать от  них. Все-таки командуем-то мы и всегда
будем командовать. Мы буде