ладонью по  солидному  чемодану,  оклеенному
светло-коричневым дерматином. - Эти приборы несколько  переконструированы.
Думаю, они помогут нам разобраться во всем этом деле. Начнем сегодня же, и
начать нужно, мне кажется, с квартиры Никитина.
   - Обыск?
   - Нет,  что  вы!  -  Титов  задумался,  соображая,  как  воспримут  его
предложение капитан Бобров и его сотрудники. - Обыск, по-моему, не  нужен.
Вы припоминаете, товарищ Кузнецов, при каких  обстоятельствах  мы  с  вами
познакомились?
   - Ну как же, Иван Алексеевич. - В  косо  поставленном  зеркальце  Титов
увидел улыбку на лице Кузнецова. - Припоминаю.  Кусок  картона  задал  нам
всем немало работы.
   - Вот, вот. А вы помните, как разрешилось это запутанное дело?
   - Еще бы!  Ведь  на  приборы  влиял  этот  чертов  картон,  на  котором
разравнивали листочки радиоактивного сплава. Иван Алексеевич!  -  Кузнецов
притормозил машину и повернулся к Титову. -  Вы  думаете,  что  и  в  этом
случае?..
   - Уверен!
   Кузнецов погнал машину быстрее, сосредоточенно  вглядываясь  в  бегущее
под колеса шоссе и молча продумывая предположение Титова.
   - Вы здесь уже несколько дней, - прервал молчание Титов, - не так ли?
   - Да, Иван Алексеевич, вторую неделю.
   - Ну вот, значит, обстановку изучили. Скажите, есть возможность... Нет,
впрочем, это будет сложно.
   - Что именно?
   - Снять комнату рядом с  квартирой  Никитина.  Это  облегчило  бы  нашу
задачу.
   - Это уже сделано,  -  удовлетворенно  улыбнулся  Кузнецов.  -  Капитан
Бобров, как только приехал сюда, нанял комнату у хозяйки Никитина.
   - Вот это чудесно! Молодец Петр Алексеевич! Как же ему это удалось?
   - Сезон, Иван Алексеевич. Дачный  сезон.  Хозяйка  переехала  в  летнюю
кухню и с удовольствием пускает дачников. Никитин - ее  постоянный  жилец.
Им она очень довольна. Не нахвалится: какой, говорит, симпатичный человек.
Работящий,  самостоятельный,  не  пьет  и  вежливый.  По  хозяйству  много
помогает.  Старушка  нам  с  капитаном  доверительно   рассказывала,   что
непременно хочет подыскать Никитину хорошую невесту.
   - Заботливая старушка. Не подыскала еще?
   - Нет, Иван Алексеевич. Но похоже,  что  Никитин  уже  сам  нашел  себе
девушку.
   - Вы с капитаном знаете ее?
   - Это Белова, сотрудница спецлаборатории филиала.


   Директор филиала института  академик  Зорин,  которого  предупредили  о
приезде Титова, появился у себя в кабинете раньше обычного.
   Кабинет Зорина  был  одновременно  и  его  личной  лабораторией.  Кроме
обширного письменного стола, здесь стояло несколько лабораторных столов  с
аппаратурой и множество колб и штативов с пробирками.  Южная  и  восточная
стены были почти сплошь  застеклены  и  заставлены  легкими  этажерками  с
аккуратно расставленными на них растениями.
   Рабочий день  еще  не  начинался.  В  помещениях  института  царила  та
особенная тишина,  которая  располагала  к  серьезным  занятиям.  Викентий
Александрович углубился в дела.
   Рядом с солидными книжными шкафами стоял сейф. Зорин встал из-за  стола
и нажал зеленую кнопку сейфа. Из средней его части  выдвинулась  маленькая
полочка, туго обтянутая плотной бумажной  лентой.  Викентий  Александрович
расписался на ленте и  отправил  полочку  в  сейф.  Послышалось  ворчание,
щелкание - и полочка с треском выдвинулась снова. Одновременно  с  этим  в
верхней части сейфа замигала красная лампочка и затрещал звонок.
   Зорин  недоуменно  пожал  плечами.  Внимательно  проверив  подпись,  он
заметил, что расписался не совсем точно.
   - Ну, что  ты  волнуешься?  -  искоса  поглядел  академик  на  мигавшую
лампочку и поморщился от назойливого звонка. - Потише, потише, пожалуйста!
Не шуми. Я сейчас сделаю все как следует.
   Викентий Александрович написал свою  фамилию  четче  и  опять  задвинул
полочку в сейф.
   Сейф удовлетворенно  щелкнул  своим  металлическим  нутром,  и  верхняя
массивная дверца плавно растворилась.
   - Ну, вот, так бы и  давно,  -  добродушно  пробурчал  Зорин,  -  а  то
поднимаешь шум на весь корпус из-за какой-то  едва  заметной  черточки!  А
впрочем, молодец. Молодец, конечно.
   Викентий Александрович вынул объемистую папку  с  проектом  Резниченко,
бережно закрыл дверцу, подмигнул сейфу и направился к письменному столу.
   Не меньше, чем история с Никитиным, его беспокоила судьба Резниченко.
   Медленно, страницу за страницей просматривал он уже много раз  читанную
рукопись. Время от времени он делал на полях пометки и подолгу задумывался
над отдельными  местами.  К  сожалению,  ничего!  Ни  одного  мало-мальски
существенного преимущества  перед  его  проектом,  который  лег  в  основу
"Защиты 240". Сергей выбрал неверный путь. Каски  ничего  не  могут  дать.
Включить  их  в  комплекс  "Защиты  240"?..  Бессмысленно.  Если  бы  хоть
что-нибудь, хоть какая-нибудь новая  деталь,  делающая  более  совершенной
"Защиту 240". Как бы это было хорошо! С какой  радостью  он  поддержал  бы
проект Резниченко! А теперь?
   Карандаш выскользнул из пальцев и покатился по полу. Зорин нагнулся  за
ним и вдруг почувствовал приступ  тошноты.  Голова  отяжелела,  закачалось
кресло, потемнело в глазах.
   Он до  боли  в  пальцах  сжал  подлокотники  и  крепко  сомкнул  глаза.
Головокружение понемногу проходило.
   "Да-а, стар. Немного позже  обычного  лег  в  постель,  немного  раньше
встал, поволновался, и вот, пожалуйста! Досадно! А ведь надо еще так много
сделать".
   Стало как-то тревожно -  эта  история  с  Никитиным,  и  вот  сейчас  с
Сергеем.
   "Да, старею! Ведь с тех пор только,  как  был  построен  первый  прибор
прошло...
   Пожалуй,  прибор  старше  Резниченко.  Открытие  сделано  еще  до   его
рождения. И уже несколько лет тому назад разработана "Защита 240".
   С трудом поднятый с пола карандаш снова выпал из рук Зорина и покатился
прочь от стола, а он и не заметил  этого.  Рука  упала  с  подлокотника  и
бессильно висела так до тех пор, пока луч солнца  не  приласкал  ее  своим
теплым прикосновением.
   Зорин встрепенулся.
   Солнце поднималось  все  выше  и  выше.  Его  лучи  пронизывали  зелень
растений, и от них на страницы проекта ложились расплывчатые пятна - тени.
Рассматривая  их  путаный  красивый  рисунок,  Зорин   вновь   подумал   о
Резниченко.
   Напрасно он перестал интересоваться растениями,  биоксином,  а  мог  бы
сделать многое. Его остроумные и изящно  поставленные  опыты  подтвердили,
что биоксин, безусловно, можно использовать практически.
   Несколько лет тому назад Резниченко с  группой  молодых  ученых  открыл
биоксин - вещество, влияющее на развитие растений  более  интенсивно,  чем
все известные до сих пор стимуляторы роста.
   Внедрение  этого  нового  вещества  в   сельскохозяйственную   практику
открывало  огромные  перспективы.   Вот   Бродовский...   Молодец   Михаил
Николаевич! Он понимает, чего можно достичь при помощи биоксина.  Работает
с ним настойчиво, с Душой. А ведь трудно ему - радиофизик.
   А Резниченко теперь целиком захвачен продвижением своего проекта защиты
от  электромагнитной  агрессии...  Что  это?  Желание  блеснуть?   Желание
крикнуть на весь мир: я, Резниченко, первый предложил защитные каски. Чуть
ли не спаситель цивилизации. Эх, тяжело ему будет, а ведь  сказать  ему  о
существовании "Защиты 240" - нельзя.
   Зорин быстро, не глядя, перелистал последние страницы проекта.
   "Как изменился  Резниченко  за  последнее  время!  И  изменился,  нужно
сказать, в худшую сторону. Огонек карьеризма  всегда  теплился  в  нем,  а
теперь этот огонек может разгореться в нехорошее пламя. Сожжет оно Сергея.
Да, сожжет".
   Старик откинулся на спинку  кресла  и  прикрыл  глаза  ладонью.  Всегда
требовательному к себе, ему казалось, что именно  он  должен  был  вовремя
остановить Сергея, указать ему правильный путь. Ведь давно стало известно,
что Резниченко вынашивает какую-то свою идею,  а  он  делал  вид,  что  не
замечает  этого.  Ему  казалось,  надо  дать  самостоятельность   молодому
человеку. В его  годы  трудно,  конечно,  укладываться  в  рамки  плановых
заданий, понятно желание взяться за свою  собственную  и,  конечно,  самую
"выигрышную" тему. Старый ученый  уже  давно  с  нетерпением  ожидал,  чем
порадует  талантливый  ученик,  какие  плоды  принесет   его   тайное   и,
разумеется, "гениальное" детище. И вот ничего... Нет, хуже, чем ничего...
   Зорин отчетливо вспомнил первую встречу с Сергеем Резниченко.  Высокий,
немного угловатый юноша, с пышными, слегка вьющимися волосами и  светлыми,
жадно вглядывающимися в мир глазами появился у него на кафедре. С  чем  он
пришел?  Какое-то  очень  интересное  предложение,  свежее,  остроумное  и
удивительно простое. Что же это было? Эх, память,  память!..  А,  кажется,
метод фиксации показателей. Да, да, ведь с  этим  долго  и  безрезультатно
возились в лаборатории, и вот пришел Сергей Резниченко. Молодец он все же,
но  манера  держаться,  выставлять  себя  напоказ  -  противная.   Еще   в
университете,  на  кафедре,  он  всегда  старался  выдвинуться,  заставить
говорить о себе. Шум, никому не  нужный  шум.  Скромность  нужна,  молодой
человек, _скромность_.
   Зорин посмотрел на размашистую подпись на последней странице проекта  и
сердито захлопнул папку.
   "Сегодня же надо сообщить ему об отклонении проекта".
   Не сразу поняв, что звонит  телефон,  морщась  от  неприятного  треска,
ворвавшегося в утреннюю тишину кабинета, Зорин  укоризненно  посмотрел  на
сейф.
   "А, телефон", - понял наконец он и потянулся к трубке.
   - Я вас слушаю. Да, Зорин... А-а-а,  Иван  Алексеевич!  Очень  приятно.
Рад, что прибыли. Вы  откуда  говорите?  С  проходной?  Хорошо.  Я  сейчас
распоряжусь в отношении пропуска... Жду, Иван Алексеевич, жду!
   Зорин аккуратно сложил страницы проекта в папку и положил ее в сейф.


   Титов вошел в кабинет  знаменитого  академика.  Зорин,  весь  в  белом,
маленький, худощавый, с белоснежной бородкой, поднялся навстречу ему. Иван
Алексеевич давно не видел Зорина и, зная о его болезни, представлял  себе,
что он выглядит гораздо хуже. Подвижной, приветливый, с густыми  морщинами
у темных, много повидавших глаз, Зорин не производил впечатления больного.
   Титов не без волнения пожал сухую,  теплую  руку  человека,  сделавшего
необычайное открытие, а когда  Зорин  пригласил  его  сесть,  устроился  в
кресле, невольно продолжая оставаться подтянутым и  особо  почтительным  в
течение всего разговора. Каждый  раз,  когда  он  встречался  с  Викентием
Александровичем, его не покидала приятная мысль, что вот сейчас  он  сидит
лицом к лицу с  мудрым,  так  много  сделавшим  для  науки  человеком.  Не
покидало сознание, что перед ним живой, знаменитый современник.
   - Я рад, что вы приехали, Иван Алексеевич, рад!  Хорошо,  если  удастся
распутать эту неприятную историю. Должен признаться, беспокоит  она  меня.
Вы, конечно, понимаете, почему? -  Зорин  замолчал,  и  только  тут  Титов
заметил нездоровый старческий румянец на лице академика.
   - Да, - продолжал со  вздохом  Зорин.  -  Волнует.  Мне  всегда  бывает
больно,  когда  с  нашими  открытиями  связывается  что-нибудь  нехорошее.
Страшно думать, что дело, которое  может  принести  людям  столько  добра,
используется иногда в целях пакостных. Подумайте только, вся эта охота  за
нашими секретами вовлекает подчас в липкие сети предательства людей,  быть
может и не плохих по своей натуре... Неужели и Никитин...
   - Вы напрасно волнуетесь, Викентий Александрович,  -  мягко  попробовал
вставить Титов, заметив, как изменился Зорин, когда заговорили о Никитине,
- может быть, Никитин и не виноват.
   - Не знаю... Ничего не знаю. Очень  огорчен  буду,  если  этот  молодой
человек... Давно он здесь работает, немало  сделал  и,  поскольку  я  могу
судить... Впрочем... - академик задумался и, потеребив  мягкую,  реденькую
бородку, тихо закончил: - Как трудно бывает подчас знать о  человеке  хотя
бы что-нибудь, и никогда нельзя узнать о нем все.
   - Ну, что вы, Викентий Александрович, у нас люди...
   - Вы помните Алексея Семеновича? - перебил Титова Зорин.
   - Протасова? Ну как же, отлично помню, и, нужно сказать, история с  его
исчезновением мне до сих пор не дает покоя...
   - Думается, что она не дает покоя еще кое-кому... Там, за рубежом.
   Зорин вышел из-за стола. Титов тоже поднялся, но академик усадил его  в
кресло и стал медленно расхаживать  по  кабинету,  то  подходя  к  книжным
шкафам, то наклоняясь над приборами.
   - Вы уже ознакомились с отчетом Международного конгресса биофизиков?
   - Ознакомился, Викентий Александрович. Есть  очень  интересные  работы.
Особенно, как мне кажется, Дюка и Кеннеди. Они сумели  блестяще  выполнить
экспериментальную   часть   работы,   решили   задачи,   имеющие   большое
практическое значение. Мы  внимательно  следили  за  работой  конгресса  и
немало волновались, Викентий Александрович...
   Зорин быстро повернулся к Титову и посмотрел на него вопросительно.
   - ...Как бы там не подстроили каких-нибудь провокационных штучек.
   Зорин подошел к лабораторному столу и стал сосредоточенно рассматривать
осциллятор.
   - Ничего неприятного не было? - тихо спросил Титов.
   -  Неприятного?  -  Зорин  оставил  прибор  и  взглянул  на  Титова.  -
Особенного ничего, если не считать встречи с Эверсом.
   - Там был Эверс?
   - Да, представьте, неувядающий тип. Выступал блестяще по форме  и,  как
всегда,  туманно  по   существу,   деятельно   участвовал   в   нескольких
подкомиссиях. Встретился со мной в кулуарах и приветствовал как ни  в  чем
не бывало. Виду не подал,  что  уезжать  ему  отсюда  пришлось  более  чем
поспешно. Теперь недосягаем! - развел руками академик.
   - Делец от науки.
   - Прохвост от науки! - резко поправил Зорин, подошел к столу  и  тяжело
опустился в кресло. - Да, так о чем это я? М-м-м... Прохвост... кулуары...
работы Дюка и Кеннеди... Ага! Перед самым отъездом в Москву ко мне подошел
Харнсби.
   - Биофизик?
   - Да, автор небезызвестного труда по  ионной  теории  возбуждения.  Так
вот, обратился с просьбой - не могу ли я оказать ему услугу. Он был бы мне
бесконечно, видите ли, благодарен, если бы я смог лично, "умоляю, коллега,
лично", передать записочку... Протасову.
   - Протасову?
   - Да, представьте себе - Про-та-со-ву! У  меня  создалось  впечатление,
что  "уважаемый  коллега"  почему-то  из  моих  уст  хотел   услышать   об
исчезновении Протасова.
   - И вы?
   - И я взял записочку и передал ее, но не Протасову, конечно.
   Титов задумался. Зорин снял  трубку  и,  вызвав  заместителя  директора
института, попросил его зайти с личным делом Никитина.
   - Да, так о Никитине. Говорите,  у  вас  с  капитаном  есть  конкретные
предложения?
   - Есть, Викентий Александрович.
   - Расскажите.
   Титов  рассказал  об  общем  плане  проверки,  разработанном  вместе  с
капитаном Бобровым.
   - Ну что же, Иван Алексеевич, сделать  это,  пожалуй,  удастся.  И  это
удобнее всего сделать в лабораториях Резниченко. Ведь  он  вас  не  знает.
Так, значит, сейчас вы снова отправляетесь в  поселок?  Хорошо.  К  вашему
возвращению я все подготовлю.
   Титов встал. Зорин вышел из-за стола проводить его. У двери он спросил:
   -  Дополнительные  данные  о  браунвальдском  деле  не  получены,  Иван
Алексеевич?
   - Боюсь, Викентий  Александрович,  что  это  дело  уже  нельзя  назвать
"браунвальдским". Видимо, оно перешло в другие руки.
   - Перекочевало за океан?
   - Кажется, да.
   - А об инженере Крайнгольце, оказавшемся в Америке, есть что-нибудь?
   - Нам попалась в газетах вот эта  заметка.  Больше  ничего  не  удается
узнать.
   Титов вынул из блокнота выписку из гринвиллской газеты  и  протянул  ее
Зорину:

   "Гринвилл. В ночь на 10 августа  здесь  разразилась  сильная  гроза.  В
окрестностях города ударами молний было подожжено  несколько  ферм.  Пожар
возник и на вилле Пейл-Хоум. Во  время  пожара  погиб  доктор  Пауль  Буш,
гостивший  у  инженера  Крайнгольца.  Хозяин  виллы  в  тяжелом  состоянии
отправлен в больницу".

   Ушел Титов, явился заведующий отделом кадров с личным  делом  Никитина,
звонил телефон, приходили и уходили руководители отделов - жизнь института
шла своим чередом, а беспокойные  мысли  не  покидали  старого  академика.
Никитин - Резниченко, Резниченко - Никитин. Чем закончится  дело  с  этими
молодыми людьми? Как воспримет Резниченко решение комиссии?
   Принесли  почту.  Зорин  быстро  перебрал   конверты,   вскрыл   письмо
Бродовского.  Перечитал  ровно,  округлым  почерком   написанные   строки.
"Молодец Михаил Николаевич! Молодец, право!.. А  что  если  они  объединят
свои усилия и продолжат работы над биоксином... Надо хотя бы таким образом
попробовать смягчить удар", - подумал академик и вызвал к себе Резниченко.
   Пришел Сергей, подтянутый, одетый в дорогой и даже щеголеватый  костюм.
Он держался уж слишком уверенно и, как казалось  Викентию  Александровичу,
даже несколько надменно. Зорин любил своего ученика,  всегда  считал,  что
он, несомненно, сформируется в крупного ученого и впишет и свои  строки  в
книгу науки. Но это зазнайство, подчас чванливость,  которые  появились  в
последнее время! Неприятно. Злосчастный проект! А может быть, это пройдет,
и Сергей, - про себя Зорин всегда называл его так, - станет...
   - Доброе утро, Викентий  Александрович!  -  поздоровался  Резниченко  и
уселся в кресле у письменного стола.
   - Здравствуйте, Сергей Александрович. Есть новости для вас.
   - Решение комиссии? - подскочил Резниченко, и в  его  глазах  вспыхнули
такие искорки надежды, радости и вместе  с  тем  тревоги,  что  у  старого
академика с тоской сжалось сердце.
   -  Вот  здесь...  -  Зорин  нахмурился  и  стал  растерянно  перебирать
конверты. - Здесь... - Под руку попался конверт с письмом Бродовского.  Он
вздохнул с облегчением, осудив себя за малодушие (разве отсрочка поможет?)
и все же протянул конверт Резниченко. - Здесь письмо от Бродовского.
   - От Бродовского? - разочарованно переспросил Резниченко и откинулся  в
кресле.
   - Да, он окончил работы в высокогорной экспедиции, вернулся в Москву  и
на-днях приедет к нам.
   - Это хорошо. Я с ним давно не виделся. -  Резниченко  быстро  пробежал
письмо, и уголки его губ насмешливо приподнялись  кверху.  -  Он  все  еще
тужится продолжать свои работы с биоксином?
   - Как вы сказали? Тужится? - поморщился академик. -  Я  не  узнаю  вас,
Сергей  Александрович!  Похоже,  что  вы   не   очень-то   доброжелательно
относитесь к Бродовскому.
   - Ну, что вы, Викентий Александрович! Вы ведь знаете -  Бродовский  мой
давнишний друг. Дружны мы с  ним  с  детства,  в  одно  время  заканчивали
университет, вместе работали,  и  работали,  как  вы,  наверное,  помните,
плодотворно. Я никогда плохо не относился к  Бродовскому  и  не  отношусь,
конечно. А вот его идея управлять при помощи излучения  синтезом  биоксина
мне не нравится. Должен признаться - считаю совершенно  неверным,  что  он
взялся  за  решение  таких  вопросов,  которые  уж  никак  не   под   силу
радиофизику, даже такому, как Михаил.
   - Не под силу, говорите? Ну, что же, может быть, это и так.  А  знаете,
стоит вспомнить в данном случае слова академика Зелинского, который  очень
справедливо сказал, что новое открывается в настоящее время чаще всего  на
стыке, казалось бы, очень далеких наук. - Зорин  помолчал  немного.  Мысль
увлечь Сергея перспективой работы  с  Бродовским  ему  понравилась,  и  он
продолжал:
   - Почему бы вам - физиологу и радиофизику - не начать работать вместе.
   -  С  превеликим  удовольствием!  Такой  радиофизик,  как   Бродовский,
совершенно необходим при осуществлении моего проекта защиты.
   - Вашего проекта? - Зорин пристально посмотрел  на  самодовольное  лицо
Резниченко. - А вы уверены в том, что он _будет_ утвержден?
   - Уверен! - горячо воскликнул Резниченко.  -  Уверен  уже  потому,