высокий, носовой
голос Сарториуса.
     Он звучал так, как будто его владелец вступал на опасно прогибаю-
щиеся подмостки, подозрительный, бдительный и наружно спокойный.
     - Мое почтение, доктор, - ответил я.
     Мне хотелось смеяться, но я не был уверен, что причины этой весе-
лости достаточно ясны для меня, чтобы я мог себе ее позволить. В кон-
це концов над чем я мог смеяться? Я что-то держал в руке: пробирку с
кровью. Я встряхнул ее. Кровь уже свернулась. Может быть, все, что бы-
ло перед этим, только галлюцинация? Может быть, мне только показалось?
     - Мне хотелось сообщить коллегам некоторые соображения, связан-
ные с... э... фантомами, - я одновременно слышал и не слышал Сарториу-
са. Голос как бы пробивался к моему сознанию. Я защищался от этого го-
лоса, все еще уставившись в пробирку с загустевшей кровью.
     - Назовем их существами F, - быстро подсказал Снаут.
     - А, превосходно.
     Посредине экрана темнела вертикальная линия, показывающая, что я
одновременно принимаю два канала, по обе стороны от нее должны были
находиться лица моих собеседников. Стекло было темным, и только узкий
ободок света вдоль рамки говорил, что аппаратура действует, но экраны
чем-то заслонены.
     - Каждый из нас проводил разнообразные исследования... - Снова та
же самая осторожность в носовом голосе говорящего. Минута тишины. -
Может быть, сначала мы обменяемся нашими сведениями, а затем я мог бы
сообщить то, что установил лично... Может быть, вы начнете, доктор
Кельвин...
     - Я?
     Вдруг я почувствовал взгляд Хари. Я положил пробирку на стол, так
что она закатилась под штатив со стеклом, и уселся на высокий тренож-
ник, пододвинув его к себе ногой. В первый момент я хотел отказаться,
но неожиданно для самого себя сказал:
     - Хорошо. Небольшое собеседование? Хорошо! Я сделал совсем мало,
но могу сказать. Один гистологический препарат и парочка реакций. Мик-
рореакций. У меня сложилось впечатление, что...
     До этого момента я понятия не имел, что говорить. Внезапно меня
прорвало:
     - Все в норме, но это камуфляж. Маска. Это в некотором смысле су-
перкопия: воспроизведение более четкое, чем оригинал. Это значит, что
там, где у человека мы находим конец зернистости, конец структурной
делимости, здесь дорога ведет дальше благодаря применению субатомной
структуры.
     - Сейчас. Сейчас. Как вы это понимаете? - спросил Сарториус.
     Снаут не подавал голоса. А может быть, это его учащенное дыхание
раздавалось в трубке? Хари посмотрела в мою сторону. Я понял, что в
своем возбуждении последние слова почти выкрикнул. Придя в себя, я
сгорбился на своем неудобном табурете и закрыл глаза. Как это выразить?
     - Последним элементом конструкции наших тел являются атомы. Пред-
полагаю, что существа F построены из частиц меньших, чем обычные ато-
мы. Гораздо меньших.
     - Из мезонов? - подсказал Сарториус. Он вовсе не был удивлен.
     - Нет, не из мезонов... Мезоны удалось бы обнаружить. Разрешаю-
щая способность этой аппаратуры здесь у меня, внизу, достигает десяти
в минус двадцатой ангстрем. Верно? Но ничего не видно даже при макси-
мальном усилении. Следовательно, это не мезоны. Пожалуй, скорее ней-
трино.
     - Как вы себе это представляете? Ведь нейтринные системы неста-
бильны...
     - Не знаю. Я не физик. Возможно, их стабилизирует какое-то сило-
вое поле. Я в этом не разбираюсь. Во всяком случае если все так, как я
говорю, то структуру составляют частицы примерно в десять тысяч раз
меньшие, чем атомы. Но это не все! Если бы молекулы белка и клетки бы-
ли построены непосредственно из этих "микроатомов", то они должны бы-
ли бы быть соответственно меньше. И красные кровяные тельца тоже, и
ферменты, все, но ничего подобного нет. Из этого следует, что все бел-
ки, клетки, ядра клеток только маска! Действительная структура, ответ-
ственная за функционирование "гостя", скрыта гораздо глубже.
     - Кельвин! - почти крикнул Снаут.
     Я в ужасе остановился. Сказал "гостя"? Да, но Хари не слышала
этого. Впрочем, она все равно бы не поняла. Она смотрела в окно, под-
перев голову рукой, ее тонкий чистый профиль вырисовывался на фоне
пурпурной зари. Трубка молчала. Я слышал только далекое дыхание.
     - Что-то в этом есть, - буркнул Скаут.
     - Да, возможно, - добавил Сарториус. - Только здесь возникает то
препятствие, что океан не состоит из этих гипотетических частиц
Кельвина. Он состоит из обычных.
     - Может быть, он в состоянии синтезировать и такие, - заметил я.
     Я почувствовал неожиданную апатию. Этот разговор не был даже сме-
шон. Он был не нужен.
     - Но это объяснило бы необыкновенную сопротивляемость, - пробур-
чал Снаут. - И темп регенерации. Может быть, даже источник энергии на-
ходится там, в глубине, ему ведь есть не нужно...
     - Прошу слова, - отозвался Сарториус.
     Я не выносил его. Если бы он-по крайней мере не выходил из своей
выдуманной роли!
     - Я хочу затронуть вопросы мотивировки. Мотивировки появления су-
ществ F. Я задался бы вопросом: чем являются существа F? Это не чело-
век и не копия определенного человека, а лишь материализованная проек-
ция того, что относительно данного человека содержит наш мозг.
     Четкость этого определения поразила меня. Этот Сарториус, несмот-
ря на всю свою антипатичность, не был, однако, глуп.
     - Это верно, - вставил я. - Это объясняет даже, почему появились
лю... существа такие, а не иные. Были выбраны самые порочные следы па-
мяти, наиболее изолированные от всех других, хотя, собственно, ни один
такой след не может быть полностью обособлен и в ходе его "копирова-
ния" были или могли быть захвачены остатки других следов, случайно на-
ходящихся рядом, вследствие чего пришелец выказывает большие познания,
чем могла обладать особа, повторением которой должен быть...
     - Кельвин! - снова воскликнул Снаут.
     Меня поразило, что только он реагировал на мои неосторожные сло-
ва. Сарториус, казалось, не опасался их. Значило ли это, что его
"гость" от природы менее проницателен, чем "гость" Снаута? На секунду
родился образ какого то карликового кретина, который живет рядом с
ученым доктором Сарториусом.
     - Да, да. Мы тоже заметили, - заговорил он в этот момент. - Те-
перь что касается мотивировки появления существ F. До определенной
границы они ведут себя так, как, действительно вели бы себя... посту-
пали бы...
     Он не мог выкарабкаться.
     - Оригиналы, - быстро подсказал Снаут.
     - Да, оригиналы. Но когда ситуация превышает возможности средне-
го... э... оригинала, наступает как бы "выключение сознания" существа
F и непосредственно проявляются иные действия, нечеловеческие...
     - Это верно, - сказал я, - но таким способом мы только составляем
каталог поведения этих... этих существ и больше ничего. Это совершен-
но бесплодно.
     - Я в этом не уверен, - запротестовал Сарториус.
     Внезапно я понял, чем он меня так раздражал: он не разговаривал,
а выступал, совершенно так же, как на заседаниях в Институте. Видно,
иначе он не умел.
     - Тут в игру входит вопрос индивидуальности. Океан полностью ли-
шен такого понятия. Так должно быть. Мне кажется, прошу прощения, кол-
леги, что эта для нас... э... наиболее шокирующая сторона эксперимен-
та целиком ускользает от него, как находящаяся за границей его понима-
ния.
     - Вы считаете, что это не преднамеренно?.. - спросил я.
     Это утверждение немного ошеломило меня, но, поразмыслив, я приз-
нал, что исключить его невозможно.
     - Да.  Я не верю ни в какое вероломство, злорадство, желание уяз-
вить наиболее чувствительным образом... как это делает коллега Снаут.
     - Я вовсе не приписываю ему человеческих ощущений, чувств, - пер-
вый раз слово взял Снаут. - Но, может, ты скажешь, как объяснить эти
постоянные возвращения?
     - Возможно, включена какая-нибудь установка, которая действует по
кольцу, как граммофонная пластинка, - сказал я не без скрытого жела-
ния досадить Сарториусу.
     - Прошу вас, коллеги, не разбрасываться, - объявил носовым голо-
сом доктор. - Это еще не все, что я хотел сообщить. В нормальных усло-
виях я считал бы, что делать даже предварительное сообщение о состоя-
нии моих работ преждевременно, но, принимая во внимание специфическую
ситуацию, я сделаю исключение. У меня сложилось впечатление, что в
предположении доктора Кельвина кроется истина. Я имею в виду его гипо-
тезу о нейтринной конструкции... Такие системы мы знаем только теоре-
тически и не представляли, что их можно стабилизировать. Здесь появ-
ляется определенный шанс, ибо уничтожение того силового поля, которое
придает системе устойчивость...
     Немного раньше я заметил, что тот темный предмет, который засло-
нил экран на стороне Сарториуса, отодвигается: у самого верха образо-
валась щель, в которой шевелилось что-то розовое. Теперь темная плас-
тина внезапно упала.
     - Прочь! Прочь! - раздался в трубке душераздирающий крик Сарто-
риуса. В осветившемся неожиданно экране между борющимися с чем-то ру-
ками доктора заблестел большой золотистый, похожий на диск предмет, и
все погасло, прежде чем я успел понять, что этот золотой диск не что
иное, как соломенная шляпа...
     - Снаут? - позвал я, глубоко вздохнув.
     - Да, Кельвин, - ответил мне усталый голос кибернетика.
     В этот момент я понял, что люблю его. Я действительно предпочи-
тал не знать, кто у него.
     - Пока хватит с нас, а?
     - Думаю, да, - ответил я, - Слушай, если сможешь, спустись вниз
или в мою кабину, ладно? - добавил я поспешно, чтобы он не успел пове-
сить трубку.
     - Договорились, - сказал Снаут. - Но не знаю когда.
     И на этом кончилась наша проблемная дискуссия.


                               ЧУДОВИЩА


     Посреди ночи меня разбудил свет, Я приподнялся на локте, засло-
нив другой рукой глаза. Хари, завернувшись в простыню, сидела в ногах
кровати, съежившись, с лицом, закрытым волосами. Плечи ее тряслись.
Она беззвучно плакала.
     - Хари!
     Она съежилась еще сильней.
     - Что с тобой?.. Хари...
     Я сел на постели, еще не совсем проснувшись, постепенно освобож-
даясь от кошмара, который только что давил на меня. Девушка дрожала. Я
обнял ее. Она оттолкнула меня локтем.
     - Любимая.
     - Не говори так.
     - Ну, Хари, что случилось?
     Я увидел ее мокрое, распухшее лицо. Большие детские слезы кати-
лись по щекам, блестели в ямочке на подбородке, капали на простыню.
     - Ты не любишь меня.
     - Что тебе пришло в голову?
     - Я слышала.
     Я почувствовал, что мое лицо застывает.
     - Что слышала? Ты не поняла, это был только...
     - Нет, нет. Ты говорил, что это не я. Чтобы уходила, Уходила.
Ушла бы, но не могу. Я не знаю, что это. Хотела и не могу. Я такая...
такая... мерзкая!
     - Детка!!!
     Я схватил ее, прижал к себе изо всех сил, целовал руки, мокрые
соленые пальцы, повторял какие-то клятвы, заклинания, просил прощения,
говорил, что это был только глупый, отвратительный сон. Понемногу она
успокоилась, перестала плакать, повернула ко мне голову:
     - Нет, не говори этого, не нужно. Ты для меня не такой...
     - Я не такой!
     Это вырвалось у меня, как стон.
     - Да.  Не любишь меня. Я все время чувствую это. Притворялась,
что не замечаю. Думала, может, мне кажется... Нет. Ты ведешь себя...
по-другому. Не принимаешь меня всерьез. Это, был сон, правда, но сни-
лась-то тебе я. Ты называл меня по имени. Я тебе противна. Почему? по-
чему?!
     Я упал перед ней на колени, обнял ее ноги.
     - Детка...
     - Не хочу, чтобы ты так говорил. Не хочу, слышишь. Никакая я не
детка. Я...
     Она разразилась рыданиями и упала лицом в постель. Я встал. От
вентиляционных отверстий с тихим шорохом тянуло холодным воздухом. Ме-
ня начало знобить. Я накинул купальный халат, сел на кровати и дотро-
нулся до ее плеча.
     - Хари, послушай. Я что-то тебе скажу. Скажу тебе правду...
     Она медленно приподнялась на руках и села. Я видел, как у нее на
шее под тонкой кожей бьется жилка. Мое лицо снова одеревенело, и мне
стало так холодно, как будто я стоял на морозе. В голове было совер-
шенно пусто.
     - Правду? - переспросила она. - Святое слово?
     Я не сразу ответил, судорогой сжало горло. Это была наша старая
клятва. Когда она произносилась, никто из нас не смел не только лгать,
но и умолчать о чем-нибудь, Было время, когда мы мучились чрезмерной
честностью, наивно считая, что это нас спасет.
     - Святое слово, - сказал я серьезно, - Хари...
     Она ждала.
     - Ты тоже изменилась. Мы все меняемся. Но я не это хотел сказать.
Действительно, похоже... что по причине, которой мы оба точно не
знаем... ты не можешь меня покинуть, Но это очень хорошо, потому что я
тоже не могу тебя...
     - Крис!
     Я поднял Хари, завернутую в простыню, и начал ходить по комнате,
укачивая ее. Она погладила меня по лицу.
     - Нет.  Ты не изменился. Это я, - шепнула она. - Что со мной? Мо-
жет быть, то?..
     Она смотрела в черный пустой прямоугольник разбитой двери, облом-
ки я вынес вечером на склад. "Надо будет повесить новую", - подумал я
и посадил ее на кровать.
     - Ты когда-нибудь спишь? - спросил я, стоя над ней с опущенными
руками.
     - Не знаю.
     - Как не знаешь? Подумай, дорогая.
     - Это, пожалуй, не настоящий сон. Может, я больна. Лежу так и ду-
маю, и знаешь...
     Она опять задрожала.
     - Что? - спросил я шепотом, у меня срывался голос.
     - Это очень странные мысли. Не знаю, откуда они берутся.
     - Например?
     "Нужно быть спокойным, что бы я ни услышал", - подумал я и приго-
товился к ее словам, как к сильному удару.
     Она беспомощно покачала головой.
     - Это как-то так... вдруг...
     - Не понимаю?
     - Так, как будто не только во мне, но гораздо дальше, как-то... я
не могу сказать. Для этого нет слов...
     - Это, наверное, сны,- - бросил я как бы нехотя и вздохнул с об-
легчением. - А теперь погаси свет, и до утра у нас не будет никаких
огорчений, а утром, если нам захочется, позаботимся о новых. Хорошо?
     Она протянула руку к выключателю, в комнате стало темно, я лег в
остывшую постель и почувствовал тепло ее приближающегося дыхания.
Обнял ее.
     - Сильнее, - шепнула она. И после долгого молчания: - Крис!
     - Что?
     - Люблю тебя.
     Мне хотелось кричать.


     Утро было красным. Огромный солнечный диск стоял низко над гори-
зонтом. У порога комнаты лежало письмо. Я разорвал конверт. Хари была
в ванной, я слышал, как она напевала. Время от времени она выглядыва-
ла оттуда, облепленная мокрыми волосами. Я подошел к окну и прочитал:

     "Кельвин, мы завязли. Сарториус за энергичные действия. Он верит,
что ему удастся дестабилизировать нейтринные системы. Ему нужно для
опытов некоторое количество плазмы как исходного материала. Предла-
гает, чтобы ты отправился на разведку и взял немного плазмы в контей-
нер. Поступай, как считаешь нужным, но поставь меня в известность о
своем решении. У меня нет никакого мнения. Мне кажется, что у меня
вообще ничего нет. Я хотел бы, чтобы ты сделал это только потому, что
все-таки это будет движение вперед, хотя бы и мнимое. Иначе останется
только позавидовать Г.

                                                  Хорек.

     P.S. Не входи в радиостанцию. Это ты можешь для меня сделать.
Лучше позвони".

     У меня сжалось сердце, когда я читал это письмо. Я внимательно
просмотрел его еще раз, разорвал и обрывки бросил в раковину. Потом
начал искать комбинезон для Хари. Это было ужасно. Совсем как в прош-
лый раз. Но она ничего не знала, иначе не могла бы так обрадоваться,
когда я сказал ей, что должен отправиться в небольшую разведку наружу
и прошу ее меня сопровождать. Мы позавтракали в маленькой кухне (при-
чем Хари снова с трудом проглотила несколько кусочков) и пошли в биб-
лиотеку.
     Я хотел просмотреть литературу, касающуюся проблем поля и ней-
тринных систем, прежде чем сделаю то, что хочет Сарториус. Я еще не
знал, как за это взяться, но твердо решил контролировать его работу.
Мне пришло в голову, что этот еще не существующий нейтринный аннигиля-
тор мог бы освободить Снаута и Сарториуса, а я переждал бы "операцию"
вместе с Хари где-нибудь снаружи, например в самолете. Некоторое вре-
мя я работал у большого электронного каталога, задавая ему вопросы, на
которые он либо отвечал, выбрасывая карточки с лаконичной надписью
"отсутствует в библиографии", либо предлагал мне углубиться в такие
джунгли специальных физических работ, что я не знал, что с этим де-
лать. Мне как-то не хотелось покидать это большое круглое помещение с
гладкими стенами, уставленное шкафами с множеством микрофильмов и
электронных записей. Расположенная в самом центре Станции, библиотека
не имела окон и была самым изолированным местом внутри стальной скор-
лупы. Кто знает, не потому ли мне было здесь так хорошо, несмотря на
явный провал поисков. Я бродил по большому залу, пока не очутился пе-
ред огромным, достигающим потолка стеллажом, полным книг. Ценность
этого собрания была весьма сомнительна. Скорее его держали здесь как
дань памяти и уважения к пионерам соляристических исследований. На
полках стояло около шестисот томов - вся классика предмета, начиная от
монументальной, хотя в значительной мере уже устаревшей девятитомной
монографии Гезе. Я снимал эти тома, от тяжести которых отвисала рука,
и нехотя перелистывал, присев на ручку кресла, Хари тоже нашла себе
какую-то книжку, через ее плечо я прочитал несколько строчек. Это бы-
ла одна из немногих книг, принадлежавших первой экспедиции, может
быть, даже когда-то собственность самого Гезе - "Межпланетный повар".
Я ничего не сказал, видя, с каким вниманием Хари изучает кулинарные
рецепты, приспособленные к жестким условиям космонавтики, и вернулся к
книге, которая лежала у меня на коленях. Работа Гезе "Десять лет изу-
чения Соля-. риса" вышла в серии "Соляриана", выпусками от четвертого
до двенадцатого, в то время как сейчас они имеют четырехзначные номера.
     Гезе не обладал лишком большой фантазией, впрочем, эта черта мо-
жет только повредить исследователю Соляриса. Нигде, пожалуй, воображе-
ние и умение быстро создавать гипотезы не становится так опасно. В
конце концов на этой планете все возможно. Неправдоподобно звучащие
описания форм, которые создает плазма, все-таки абсолютно точны, хотя
и не поддаются проверке, так как океан очень редко повторяет свои эво-
люции. Того, кто наблюдает их впервые, они поражают главным образом
загадочностью и громадностью. Если бы они проявлялись в более мелких
масштабах, в какой-нибудь луже, их бы, наверное, признали за еще одну
"выходку природы", проявление случайности и слепой игры сил. То, что
посредственность и гениальность одинаково беспомощны перед неисчерпае-
мым разнообразием соляристических форм, также не облегчает общения с
феноменами живого океана. Гезе не был ни тем, ни другим. Он был поп-
росту классификатором-педантом, из тех, у кого за наружным спокой-
ствием скрывается поглощающая всю жизнь неиссякаемая страсть к работе.
До тех пор пока мог, он пользовался чисто описательным языком, а ког-
да ему не хватало слов, помогал себе, создавая новые, часто неудачные,
не соответствующие явлениям, которые описывал. Впрочем, никакие терми-
ны не воспроизводят того, что делается на Солярисе. Его "древовидные
горы", его "длиннуши", "грибища", "мимоиды", "симметриады" и "асиммет-
риады", "позвоночники" и "быстренники" звучат страшно искусственно, но
дают некоторое представление о Солярисе даже тем, кто, кроме неясных
фотографий и чрезвычайно несовершенных фильмов, ничего не видел. Разу-
меется, и этот добросовестный классификатор грешил многими нелепостя-
ми. Человек создает гипотезы всегда, даже если он очень осторожен, да-
же если совсем об этом не догадывается. Гезе считал, что "длиннуши"
являются основной формой, и сопоставлял их с многократно увел