пектор продолжал:
     -- Вы, очевидно, много читали, много знаете. Язык у вас явно
не "полицейский". Это правильно, надо знать язык врага. Во всяком
случае, Сисс был бы вами доволен. Вы ведь  все  еще  подозреваете
его, да? А каковы, повашему, его мотивы?
     -- Понимаете, это не совсем так. Если бы я  подозревал  его,
это значило бы, что я атакую, а я -- я в  обороне,  в  отчаянной,
глухой обороне. Как  загнанная  в  угол  крыса.  Я  защищаюсь  от
"чудес" в этом деле. И  потом,  сэр...  Если  развивать  гипотезы
подобного рода, можно  договориться,  в  конце  концов,  до  чего
угодно:  например,  что  "фактор  X"  оказывает  свое    действие
периодически,  через  определенные  промежутки    времени,    что
последний раз снижение заболеваемости раком было около двух тысяч
лет назад, но не в Англии, а в Малой Азии, и в связи с  этим  там
произошла  целая  серия  "воскрешений",  помните,  Лазарь  и  еще
кое-кто...  Попробуйте  хоть  на   секунду    принять    подобное
объяснение,  и  получится,  что  земля    разверзается,    твердь
становится хлябью, люди могут появляться и  исчезать,  а  полиции
остается как можно скорее сбросить мундиры и разбежаться... да  и
не только  полиции.  Нам  нужен  преступник,  а  если  эта  серия
действительно  закончилась,  то  чем  дальше,  тем  туманней    и
таинственней будут казаться все  эти  события,  и  нам  останутся
только несколько гипсовых слепков да противоречивые показания  не
слишком интеллигентных  могильщиков  и  смотрителей  моргов.  Что
можно  будет  предпринять,  имея  на    руках    такие    данные?
Единственное, что нам остается, -- сконцентрировать  внимание  на
появлении трупов. Теперь я полностью уверился  в  вашей  правоте:
мой блеф ничего не дал,  Сисс  не  был  удивлен  сообщением  и...
Погодите, погодите!..
     Грегори вскочил со стула, глаза у него горели.
     -- После звонка Сисс сказал нечто конкретное! Он  не  только
ожидал, что труп объявится, но  даже  может  вычислить  по  своей
формуле,  когда  начнут  появляться  остальные,  то  есть   когда
исчерпается у них, как он выразился, запас "энергии  движения"...
Значит, надо сделать  все,  чтобы  хоть  раз  труп  появился  при
свидетелях!
     -- Позвольте мне, -- попросил  Шеппард,  который  давно  уже
пытался прервать монолог своего подчиненного.
     Но Грегори как будто не замечал этого, казалось,  он  вообще
забыл  о  присутствии  главного  инспектора.    Стремительно    и
безостановочно бегал он по комнате.
     -- Вы цепляетесь за альтернативу: либо Сисс, либо  "фактор".
И  теряете  второй  член  --"фактор",  так  что  остается  только
вульгарная мистификация, чудовищная забава с мертвецами.  А  если
альтернатива неверна? Если это не Сисс и не "фактор"? А если  это
сделал какой-то ученый, изобретший,  синтезировавший  "фактор"  и
для эксперимента впрыснувший его покойникам?
     -- И вы верите этому?  --  воскликнул  Грегори,  подбегая  к
столу. Он стоял и, тяжело  дыша,  смотрел  на  спокойного,  почти
довольного собой инспектора. -- Если вы в это верите, то... то...
Чепуха! Никто ничего не изобретал!  Это  же  открытие,  достойное
Нобелевской премии. О нем узнал бы весь  мир!  Это  во-первых.  А
во-вторых, Сисс...
     Грегори замолчал. Настала полная, абсолютная тишина, и в ней
пронзительно,  отчетливо  прозвучал   скрип    --    размеренный,
повторившийся несколько раз; он раздавался не за стеной, а здесь,
в комнате. С этим явлением Грегори уже  не  однажды  сталкивался,
случалось это примерно раз в два-три  месяца,  причем  по  ночам,
когда он лежал в  постели.  В  первый  раз  серия  поскрипываний,
приближающихся к кровати, даже разбудила его. Решив,  что  кто-то
босиком крадется к нему, он вскочил, зажег ночник, но  в  комнате
никого не было. Второй раз это случилось поздней ночью, почти под
утро,  когда,  измученный  бессонницей,  в  которую  вогнали  его
акустические упражнения мистера Феншо, он лежал в тупой полудреме
на грани между сном и бодрствованием. И опять он включил свет,  и
опять никого не было. После этого он перестал  обращать  внимание
на скрип, объяснив его тем, что дом  старый,  паркет  рассыхается
неравномерно, а слышно его только ночью, когда становится  совсем
тихо. Однако сейчас  в  комнате  горел  свет,  мебель,  такая  же
старая, как и паркет, безмолвствовала. А  паркет  опять  легонько
скрипнул -- около камина. Потом снова, но  уже  ближе,  где-то  в
центре комнаты, дважды скрипнуло -- перед  и  позади  Грегори.  И
опять все стихло. Грегори, оцепенев, стоял с поднятыми руками,  и
тут из соседней комнаты, но так слабо, как будто совсем издалека,
донесся  не  то  плач,  не  то  смех,    немощный,    старческий,
приглушенный (одеялом, что ли?), сразу же перешедший в бессильное
покашливание. И опять тишина.
     -- Во-вторых, Сисс сам себе противоре...
     Грегори тщетно пытался поймать  ускользнувшую  мысль,  пауза
слишком затянулась, чтобы можно было притворяться,  будто  ничего
не случилось. Он беспомощно потряс головой и сел на стул.
     -- Понимаю, -- сказал Шеппард, чуть наклонившись в кресле  и
внимательно глядя на Грегори. -- Вы подозреваете Сисса, поскольку
считаете, что вынуждены его подозревать.  Очевидно,  вы  пытались
установить, где находился Сисс в те ночи, когда  исчезали  трупы?
Если хотя бы на  одну  из  этих  ночей  у  него  есть  достаточно
убедительное алиби, от подозрений придется отказаться или принять
версию о соучастии, о чудотворстве per procuram [Через посредство
кого-либо (лат.)]. Итак?
     "Не заметил? Не может  быть!  --  мгновенно  промелькнуло  у
Грегори в голове. -- Хотя он, наверно, туговат  на  ухо.  Возраст
как-никак". Он попытался  сосредоточиться,  понять,  что  говорит
Шеппард; слова еще звучали в ушах. но смысл их ускользал.
     -- Ну да, естественно, -- бормотал он. И.  придя  наконец  в
себя, начал более решительно:-- Сисс ведь такой анахорет,  что  о
достоверном алиби говорить трудно. Надо было бы допросить его,  а
я... Да, следствие я завалил. Завалил...  Даже  женщину,  которая
ведет у него хозяйство, не допросил...
     -- Женщину? -- с изумлением переспросил Шеппард. Лицо у него
было такое, что казалось, он вот-вот расхохочется. -- Да  это  же
его сестра!  Нет.  Грегори,  я  бы  не  сказал,  что  вы  многого
добились! Уж коли вы не решились  допросить  его,  так  допросили
хотя бы меня. В ту ночь. когда исчез труп в  Льюисе  --  помните,
между тремя и пятью пополуночи, -- Сисс был у меня.
     -- У вас? -- прошептал Грегори.
     -- Да. Я уже тогда, пока еще, так сказать, приватно, привлек
его к сотрудничеству, попросив ознакомиться с  материалами  дела.
Он пришел ко мне домой и ушел после двенадцати, точно сказать  не
могу, но что-то между пятью минутами и  половиной  первого;  если
даже предположить, что он вышел от меня ровно в полночь,  то  ему
пришлось бы мчаться  в  Льюис  на  максимальной  скорости,  и  то
сомневаюсь,  добрался  бы  он  туда  к  трем  часам.  Скорее,  уж
где-нибудь около четырех. Но не это главное.  Знаете,  лейтенант,
бывает физически невероятное -- например, подбросить монету  так,
чтобы  она  девяносто  девять  раз  из  ста  упала  орлом,  --  и
психологически невероятное, которое уже граничит с невозможным. Я
давно знаю  Сисса,  это  невыносимый  человек,  эгоцентрик,  весь
составленный из острых углов, при всем великолепии интеллекта  --
хам, абсолютно лишенный чувства такта, вернее, не принимающий  во
внимание то обстоятельство, что люди придерживаются  определенных
условностей не столько по  причине  воспитанности,  сколько  ради
удобства. Относительно него у меня  нет  никаких  иллюзий,  но  я
просто не могу представить его прячущимся  в  морге,  сидящим  на
корточках под крышкой  гроба,  подклеивающим  мертвецу  пластырем
отвалившуюся челюсть, выдавливающим в  снегу  следы,  разгибающим
окостеневшие  конечности  --  только  для  того,  чтобы  потрясти
мертвецом наподобие куклы и до смерти перепугать  констебля;  все
это совершенно  не  похоже  на  Сисса,  которого  знаю  я.  Прошу
отметить, я не утверждаю, будто он не способен на преступление, я
только  считаю,  что  он  не  смог  бы  совершить  его  в   столь
чудовищно-тривиальной  аранжировке.  Один  из  двух  Сиссов    не
существует:  либо  тот,  который  разыграл  этот    кладбищенский
трагифарс, либо тот, с которым знаком я. Иначе говоря, чтобы  так
срежиссировать этот кошмар, он должен был бы  в  обыденной  жизни
играть роль человека, диаметрально противоположного  тому,  каким
является на самом  деле,  или,  выражаясь  осторожней,  каким  он
оказался, совершив все то, в чем вы его подозреваете. Вы думаете,
такое изощренное и последовательное притворство возможно?
     -- Я уже говорил вам: все возможно, все, что избавит меня от
необходимости поверить в чудо, -- хрипло проговорил  Грегори.  Он
опять потирал руки, точно  они  снова  замерзли.  --  Я  не  могу
позволить себе роскоши копаться в психологических тонкостях.  Мне
нужен преступник -- любой ценой. Может,  Сисс  сумасшедший  --  в
определенном смысле этого слова, может, мономаньяк, может, у него
раздвоение личности, может, у него есть соучастник, или он  своей
гипотезой прикрывает  действительного  преступника  --  вариантов
сколько угодно, вот и пусть этим занимаются специалисты.
     -- А не могли бы вы ответить мне на один вопрос? -- спокойно
прервал его Шеппард. -- При этом я хочу подчеркнуть, что вовсе не
собираюсь  навязывать  вам  свое  мнение,  не    делаю    никаких
предположений и, более того, заявляю, что в этом деле  совершенно
не ориентируюсь.
     -- Ну и какой  же  вопрос?  --  резко,  почти  грубо  бросил
Грегори, чувствуя, что бледнеет.
     -- Почему вы  не  допускаете  иного  объяснения,  почему  вы
считаете, что это преступление?
     -- Но   я  же  говорил,  говорил  неоднократно!  Потому  что
альтернативой является чудо!
     -- Вы так думаете? --  Шеппард  произнес  это  как-то  очень
грустно.  Он  встал,  одернул  пиджак.  --  Что  ж,  пусть  будет
по-вашему.  Алиби  Сисса,  о  котором  мы  говорили,  надо  будет
все-таки проверить. Как вы считаете, лейтенант?  Я  имею  в  виду
случай в Льюисе. Он был у меня только до  полуночи.  Мое  пальто,
кажется, здесь? Благодарю вас, похоже,  меняется  погода,  что-то
мой ревматизм разгулялся, не могу поднять руку. Еще раз благодарю
вас! О, уже первый час. Да, засиделся я. До  свидания!  Ага,  вот
еще что, не могли бы вы в свободное  время,  так,  для  разминки,
выяснить и сообщить мне, кто это скрипел,  пока  мы  тут  с  вами
беседовали?  Здесь-то,  надеюсь,  никаких  чудес  нет?  Не   надо
изображать удивление, вы прекрасно все  слышали.  По-моему,  даже
очень хорошо слышали. Мне нужно дойти до лестницы,  а  там  через
гостиную с зеркалами, правильно? Нет, не провожайте меня. Входная
дверь закрыта, но ключ, как я заметил,  торчит  в  замке.  Вы  ее
запрете  потом,  воров  в  этом  районе  нет.  Спокойной    ночи,
лейтенант, и советую вам быть хладнокровнее и рассудительнее.
     Шеппард вышел, и Грегори, ничего не соображая,  поплелся  за
ним. Инспектор  уверенно  прошел  анфиладу  комнат  и  сбежал  по
лестнице к выходу. Медленно, цепляясь, точно пьяный,  за  перила,
Грегори спускался следом. Дверь бесшумно захлопнулась.  Лейтенант
добрел до нее, машинально  два  раза  повернул  ключ  и  вернулся
наверх. Голова  раскалывалась,  глаза  жгло,  не  раздеваясь,  он
повалился на кровать. Было тихо-тихо, в  окнах  брезжили  далекие
огни, еле слышно  тикал  будильник,  а  Грегори  лежал,  забыв  о
времени.
     Вдруг ему почудилось, что свет лампы стал тускнеть.  "Видно,
я здорово устал, -- подумал он. -- Надо бы раздеться и поспать, а
то  ведь  завтра  буду  клевать  носом..."  Подумал  и  даже   не
шелохнулся. Что-то вроде струйки или облачка  дыма  проплыло  над
пустым креслом, в котором до того сидел Шеппард; однако и это  не
вызвало  у  него  удивления,  он  продолжал  неподвижно   лежать,
прислушиваясь к своему дыханию. И тут раздался стук.
     Три отчетливых удара заставили его повернуть голову к двери.
Но он все равно не встал. Стук повторился. Грегори хотел  сказать
"войдите" и не смог: в горле была сухость, как с похмелья.  Тогда
он поднялся и пошел к двери. И, уже взявшись за ручку, замер; его
внезапно (это было как ослепительная вспышка света) осенило, к  т
о стоит в коридоре. Он распахнул  дверь  и  с  замиранием  сердца
выглянул в темноту. Пусто. Вытянув руки, чтобы не натолкнуться на
того,  подкарауливающего,  притаившегося,  Грегори  выскочил    в
широкую полосу света, падающего из комнаты, и -- никого не увидел.
     Сопровождаемый гулким эхом, Грегори  все  шел  и  шел  через
комнаты. "Какой огромный дом", -- подумал  он  и  тут  увидел  на
повороте в  коридор  чей-то  силуэт.  Грегори  бросился  к  нему;
раздался торопливый топот -- человек убегал. Внезапно перед носом
Грегори захлопнулась дверь, он ворвался в комнату и  остановился,
едва не  налетев  на  кровать,  застеленную  голубым  покрывалом.
Растерянный, он уже собрался ретироваться, так как узнал  спальню
мистера Феншо. Над самым столом, почти касаясь его, висела  лампа
с абажуром алебастрового стекла; стол был придвинут к кровати,  в
глубине стоял шкаф с резными дверцами, а возле стены, разделяющей
их комнаты, два манекена -- обычные манекены, какие можно увидеть
в любом портновском салоне. На них не было одежды, и  свет  лампы
матово поблескивал  на  удлиненных  кремово-желтых  туловищах.  У
обоих манекенов были красивые парики из настоящих волос -- фигуры
у них были женские, --  и  один,  глядя  на  Грегори  с  вежливой
безжизненной улыбкой, размеренно  постукивал  пальцем  по  стене.
Грегори остолбенел.
     И в ту же секунду он заметил мистера  Феншо;  тот  сидел  на
полу за манекенами и с тихим хихиканьем, похожим  на  непрерывное
слабое покашливание, дергал за нитки, идущие к рукам и  туловищам
манекенов, управляя ими наподобие марионеток.
     -- Не пугайтесь, мистер Грегори! -- воскликнул  он.  --  Вас
этот стук, наверно, разбудил? Очень сожалею, но я могу заниматься
этим только ночью. Знаете, я ведь вызываю духов.
     -- Но для этого  же  нужен  круглый  столик,  --  недоуменно
заметил Грегори, обводя взглядом комнату.
     -- Столики уже отошли, теперь это делается так,  --  сообщил
мистер Феншо и снова дернул за нитки.
     Грегори молчал. Окно за спиной мистера Феншо было занавешено
доходящей до самого пола шторой с желтой бахромой; в одном  месте
она чуть выдавалась вперед, точно скрывала крупный  продолговатый
предмет.
     Грегори моментально повернулся  к  мистеру  Феншо  и,  задав
какой-то совершенно идиотский  вопрос,  что-то  вроде:  "А  какая
фирма изготовила манекены?" -- принялся расхваливать  мастерство,
с каким тот управляется с ними, а сам боком, медленно продвигался
к окну и наконец коснулся шторы плечом. Ткань подалась, но тут же
он  ощутил  упругое  сопротивление.  Так!  Значит,  там  прячется
человек! Грегори глубоко вздохнул и с секунду  стоял,  напрягшись
всем телом, потом принялся ходить по  комнате  и  болтать  всякую
чепуху.  С  какой-то  противоестественной    откровенностью    он
исповедовался мистеру Феншо в своих ночных страхах и сразу же  --
чтобы усыпить подозрения того, за шторой, -- начал  рассказывать,
как идет следствие. Он приостанавливался то возле манекенов, то у
окна и, словно забыв о присутствии  хозяина,  обращался  к  тому,
прячущемуся. Эта рискованная игра позволяла ему поверить  в  свое
превосходство; он намеренно обострял ситуацию, пересыпая  рассказ
двусмысленными  намеками,  и  швырял  их  прямо  в    неподвижную
выпуклость желтой шторы -- торжествуя  и  одновременно  чувствуя,
как зябко сжимается сердце. Хохоча во все горло,  быстро  обводил
взглядом комнату -- словно неумело играл детектива, а не  был  им
на самом деле. А в голове  все  время  бился  крик:  "Ну  выходи!
Выходи! Я же вижу тебя!" Он говорил все торопливей и  бессвязней,
поспешно выбрасывая комканые, незаконченные фразы. И вдруг, когда
стоял спиной к прячущемуся -- так  близко,  что  даже  чувствовал
тепло его тела, уловил в глазах мистера Феншо выражение  ужаса  и
сострадания.  Что-то  сдавило  его,  задыхаясь,   он    попытался
вырваться, взмахнул руками; холодное узкое лезвие вошло в  грудь,
и все вокруг застыло, как на фотографии. Он медленно опускался на
пол,  сосредоточенно  думая:  "Ага,  вот  как  это  бывает!   Все
останавливается! А почему я не  чувствую  боли?"  И,  готовясь  к
последнему напряжению агонии, еще брезжившим краешком  угасающего
сознания заставил себя открыть глаза. Между  широко  раздвинутыми
желтыми  шторами,  на  которые  он  смотрел  снизу,  стоял  седой
мужчина. Чуть наклонившись, он внимательно  разглядывал  Грегори.
"Ничего не вижу, -- с отчаянием подумал лейтенант, хотя  еще  все
видел, -- так и  не  узнаю,  который  из  них  двоих..."  Комната
превратилась в огромный гудящий колокол, и вдруг  он  понял,  что
его убил человек, которого он хотел победить,  что  человек  этот
одержал над ним верх. И тут сон кончился  --  в  темной  комнате,
пропахшей  холодным,  застоявшимся  табачным  дымом,   надрывался
телефон; замолкал и снова начинал звонить. Пробуждение было таким
же тяжелым, как  и  кошмар;  медленно  приходя  в  себя,  Грегори
вспомнил, что телефонный звонок давно уже мешает спать.
     -- Грегори слушает, -- прохрипел он в трубку,  вцепившись  в
стол: комната ходила ходуном.
     -- Это Грегсон. Я  уже  с  полчаса  тебе  трезвоню.  Слушай,
старик, из Биверс-хоум пришел рапорт, там нашли труп  того  типа,
который исчез три недели назад.
     -- Что? -- испуганно крикнул Грегори. -- Где? Какой труп?
     -- Старик, ты что, еще не проснулся? Я говорю о  трупе  того
моряка по фамилии Алони, который  пропал  из  прозекторской.  Его
нашли на складе железного лома, в ужасном  состоянии,  видно,  он
там давно уже валяется.
     -- В Биверли? -- шепотом спросил Грегори; в  голове  у  него
гудело, как с похмелья.
     -- Да   нет,  в  Биверс-хоум,  проснись  же  наконец!    Это
километров десять к северу. Там еще у  лорда  Олтрингхума  конный
завод.
     -- Кто нашел?
     -- Рабочие, вчера вечером, но  из  полиции  сообщили  только
сегодня. На складе, возле барака. Среди ржавого железа,  там  его
целые горы. Поедешь?
     -- Нет, не могу, -- неожиданно для себя сказал Грегори и уже
спокойней добавил:-- Скверно себя чувствую. Похоже,  простудился.
Пусть едет Коллз, вызови его, ладно? И врач.  Соренсен,  наверно,
не сможет, то есть не захочет. Тогда пошли Кинга. Устрой все сам,
Грегсон, ладно? Коллз справится. Да, пусть возьмут фотографа. А я
вправду не могу.
     Почувствовав,  что  говорит  лишнее,  Грегори   остановился.
Какое-то время Грегсон молчал.
     -- Дело твое, -- наконец произнес он. -- Конечно,  оставайся
дома, раз заболел. Я просто думал, что для тебя это важно...
     -- Конечно важно! Мне  страшно  интересно,  что  там  нашли.
Сейчас же начинаю лечиться -- аспирин там и все такое, думаю, что
собью температуру. В Ярд приду что-нибудь... около часа.  Передай
Коллзу, я буду его ждать.
     Положив трубку, Грегори подошел к окну.  Светало.  Он  знал,
что заснуть уже не удастся. Отворив дверь на террасу,  он  стоял,
обвеваемый холодным, влажным воздухом,  и  глядел  на  бесцветное
небо нового дня.

     6

     Когда Грегори подошел к "Ритцу", было почти  четыре.  Бросив
взгляд на часы, висящие над трамвайной остановкой, он остановился
возле  стеклянного  киоска,  в  котором    медленно    проползали
подсвеченные кадры из нового  фильма,  и  рассеянно  поглазел  на
длинноногих красоток в изорванном белье, гангстеров в  полумасках
и  разбивающиеся  машины,  окутанные  тучами  пыли.  К  ресторану
подкатывали длинные американские лимузины. Из черного  "паккарда"
высаживалась пара заокеанских туристов: она --  старая,  ужасающе
размалеванная, в  собольей  пеле