ему ничего не стоило взмыть в воздух и
парить в невесомости, наслаждаясь ощущением свободного пол„та.
    Дальнейший путь  лежал  через каменные уступы,  поросшие мхом и местами
обвитые  стелющимся  плющ„м,  унизанным  небольшими  желтоватыми   цветами,
источающими терпкий пьянящий аромат.
    Поднявшись на   возвышенность,   они  оказались  на  небольшой  поляне,
освещаемой сверху довольно ярким светом висящей над ней искусственной  луны
в  миниатюре.  В  середине поляны росло одно-единственное дерево необычного
вида.  Его исключительно толстый,  в несколько обхватов,  ствол, совершенно
гладкий, казавшийся серебристым в разлитом вокруг свете, был утыкан черными
массивными шипами. От весьма невысокого, в сравнении с его толщиной, ствола
во  все стороны раскинулись зигзагообразные ветви,  покрытые густой,  почти
непроницаемой,  листвой,  оттенявшей  ярко-оранжевые,   шаровидной   формы,
гладкокожие плоды.
    - Дерево жизни, - торжественно произн„с Дэй.
    Он медленно подош„л к дереву и сорвал с него пять плодов.
    - Эти  особые  дары  природы рекомендую вам съесть перед сном,  но так,
чтобы каждый их кусачек очень медленно растаивал во рту,  - с этими словами
Дэй вручил каждому по оранжевому фрукту, оставив один себе.
    Когда Пьер возвратился домой,  он,  удобно устроившись в кресле,  долго
смотрел на подарок Дэя, никак не решаясь надкусить драгоценный плод.
    Наконец он взял его и,  слегка надкусив, стал потихоньку высасывать сок
из  медленно  таявшего  во рту кусочка.  Трудно передать в словах его вкус.
Если сказать,  что в нем был синтез всех известных Пьеру фруктов  и  многих
других,  которые он никогда не пробовал - значит,  почти ничего не сказать.
Гурман,  пробовавший  самые  разнообразные  яства,  знает,  что  даже   при
колкостью  набитом  всевозможными деликатесами желудке,  оста„тся ощущение,
что организму чего-то не хватает.  В этом отношении  давно  подмечено,  что
голод - лучшая приправа.  Но и тогда,  даже наевшись до возможных пределов,
при общем ощущении сытости,  за  ним,  как  за  кулисами  сцены,  подспудно
мерцает ощущение голода,  который невозможно удовлетворить ничем и никогда.
Первые же капли выжимаемого из ароматной;  мякоти  сока,  как  только  Пьер
ощутил  их  на  вкус,  одновременно  возбуждали  и  утоляли  чувство  этого
закулисного,  подсознательного голода,  который таится  в  самых  пота„нных
глубинах нервной системы и мозга там,  где они соприкасаются с человеческой
душой.
    Очень медленно,  кусочек за кусочком съедая плод,  целиком погружаясь в
ощущение вкуса, постепенно распространяющееся на все микроскопические точки
тела,  Пьер впал в состояние полной и абсолютной  удовлетвор„нности  своего
организма,  словно  утонул  на  дне  поглотившего  его моря блаженства.  Не
хотелось  делать  ни  малейшего  движения.  Напротив,  сознание   и   мысль
находились  в  состоянии  сверхтекучести,  готовности  схватить  и  тут  же
мгновенно разрешить любую, даже самую сложную проблему.
    Откуда-то издали до него дон„сся едва уловимый надрывно-грустный  звук.
Сделав непроизвольное, л„гкое усилие повернуться в его сторону, Пьер как бы
развернулся вокруг своей оси  и,  выплыв  из  своего  тела,  облетел  уютно
вросшую в кресло фигуру.
    - Интересно,  каким  л„гким и непринужд„нным может быть выход из своего
тела, - подумал Пьер.
    В этом состоянии свободы  от  давления  телесных  уз  все  его  чувства
обострились и он теперь значительно более отч„тливо слышал привлекший ранее
его внимание звук.
    В следующее мгновенье Пьер,  ставший своим собственным живым призраком,
вылетел в направлении источника звука.
    Его сердце   болезненно  сжалось,  когда  он  увидел  одиноко  торчащий
стебель,  лиш„нный своего изумительного цветка, и летающую вокруг, трепетно
бьющую крыльями, королеву цветов - Ониону.
    Пьер бережно взял е„ рукой,  прижав к груди.  По какому-то наитию,  он,
продолжая  прижимать  к  себе  Ониону,  поднялся  над   газоном   парка   и
стремительно пон„сся в неведомом ему направлении, следуя зову, доносящемуся
из-за порога сознания,  наблюдая,  как под ним стремительно проносятся огни
ночной  Элен.  Неожиданно он остановился над одним из них и стал спускаться
на крышу довольно большого  здания,  сквозь  которую  он  проскользнул  без
всяких   препятствий,   оказавшись   в   просторном,  полуосвещ„нном  зале,
заполненном большой группой молодых людей обоего пола.
    Все они были облачены в одни лишь белые рубахи и  сидели  на  корточках
полукругом  вокруг  ч„рного  куба,  на  котором  стоял Топан,  тоже в белой
рубахе,  державший в одной руке сорванный им в парке Дэя цветок и  отчаянно
жестикулируя  другой,  произнося  перед  микрофоном  нечто вроде проповеди,
воспринимаемой присутствующими чуть ли не за откровение.
    Усиливаемый мощными динамиками голос Топана сотрясал  залу  раскатистым
громом.
    - Наша истина просто, как сама жизнь. Все усложнения и умствования лишь
наводят на не„ туман. Туман, иссушающий душу и тело. Туман, мутящий чувство
любви.
    Долой все знания! Пусть будут они уделом роботов и компьютеров, которые
накормят,  напоят и согреют нас.  Зачем нам учение? Зачем напрасно истощать
свой мозг? Долой все науки, школы и университеты! Долой!
    - Долой, - несколько раз хором повторили присутствующие.
    - Весь  мир создан любовью,  состоит из любви и жив„т любовью.  Возлюби
брата и сестру свою, возлюби просто и без лукавства. Возлюби!
    - Возлюби! - вторил ему зал.
    В этот  момент  Пьер  заметил,  будто  у  него  открылось   зрение   на
радиоволны,  а  точнее  это  были целенаправленные вибрации мыслей,  прич„м
ч„тко  оформленных  словами.  Пучок  этих  мыслеформ   стремительно   н„сся
откуда-то  издалека,  будучи  нацелен  на затылок Топана,  усиливаясь в его
мозгу, ритмичными пульсациями насыщал весь зал.
    - Любовь! Любовь! Любовь! - гремел по залу Топан.
    - Любовь! Любовь! - вторили ему присутствующие.
    - В настоящей любви сливаются вместе душа и тело!  - истошно  выкрикнул
Топан.
    - Душа и тело! - многоголосое эхо прокатилось по залу.
    - Любви не по пути с эгоизмом,  - продолжал Топан.  - Уедин„нная любовь
двух - разве это не безнад„жная спазма тщетно  пытающихся  преодолеть  свой
эгоизм  любовников?  Настоящая  любовь  не  знает  границ!  Она захватывает
всякого, кто способен отвечать на е„ Зов! А кто не способен? Какое нам дело
до них!  Они обречены на вымирание. Старшие поколения вымрут именно так. На
смену им прид„м мы и установим на планете царство Любви. Царство Любви!
    - Царство Любви! - орал ликующий зал.
    - Нас не остановить!  Мы не нарушаем  закон.  Мы  никого  не  насилуем.
Любовь  свободна.  И  каждый,  кто  молод  и не испорчен вконец воспитанием
стариков,  не сможет устоять перед  нашей  Верой.  Самый  сильный  аргумент
который - сама Природа!  Природа Любви!  Но когда нас станет слишком много,
старики увидят в нас,  в нашей Вере,  в нашей Любви  опасность  для  своего
дряхлеющего мира. Несмотря ни на что, мы выстоим!
    - Выстоим! - дружно выдохнул зал.
    - Выстоим,   несмотря  на  любые  мучения.  Боль,  освящ„нная  любовью,
способна  приносить  лишь  радость  -  с  этими  словами  Топан   с   таким
остервенением укусил руку,  в которой держал цветок,  что на ней показались
капли крови.
    Вслед за  ним,  с  не  меньшим  остервенением,  каждый  из  собравшихся
прокусил свою руку.
    - Смотрите!  -  прокричал  Топан.  -  Вот  красный  цвет жизни и любви.
Сравните его с самым лучшим цветком,  который сорван в  самом  лучшем  саду
старого,  дряхлеющего мира. Разве может бледная, умирающая красота тягаться
со смерчем бьющей в наших телах  крови?  Кровь  требует  Любви!  Любви  без
запретов  и рамок!  И если в ответ Любовь потребует крови - мы не воспримем
это как жертву...  Нет, это радость Любви! Час Любви! Час любви! Час Любви!
-  судорожно  начиная  хрипеть,  повторяя эти слова вс„ тише и тише,  Топан
начал трястись мелкой дрожью,  которая вдруг перешла,  в ритмичное  топанье
ногами.  Молодые  сектанты  копировали  каждое  движение  Топана,  как и он
наш„птывая: "Час Любви! Час Любви!".
    Неожиданно Топан завыл так  громко,  что,  казалось,  в  один  микрофон
вливается  вопль  тысяч  быков.  В  следующий момент ударила оглушительная,
больно режущая непривычный слух музыка.
    Собравшиеся вокруг  Топана  резкими  движениями  стали  разрывать  свои
рубахи,  которые  спадали под их топающие,  трясущиеся ноги.  Он сам высоко
поднял цветок и неистово  выкрикнул  в  микрофон:  "Вот  так  будет  сметен
всепобеждающей Любовью сначала символ старого,  дряхлого мира, а потом и он
сам!
    Произнося эти  слова,  Топан  бросил  цветок  под  ноги   извивающихся,
сплетающихся в клубки, клокочущих обнаж„нных тел.
    Пьер, наблюдавший эту дикую для него сцену, не замечаемый собравшимися,
внутреннее зрение которых было так далеко от раскрытия,  молнией бросился к
цветку  и,  поймав  его  на  лету,  вылетел  из  этого,  ставшего  для него
невыносимо удушливым  зала.  Вслед  за  ним,  беззвучно  трепыхая  крылами,
неслась Ониона.
    Вскоре они были уже в парке Дэя, и Пьер, опустившись на колени, пытался
приставить оторванный цветок к стеблю,  нежно поглаживая его руками.  И тут
произошло чудо!  Стебель сросся.  Из маленького ротика Онионы вырвался крик
радости.  Подлетев к щеке Пьера,  она легко задела е„ крылом,  от чего  вс„
тело его пронзил заряд странного, удивительно живительного тока.


                             ПОДЗЕМНЫЙ ГОРОД

    Пьер с  удивлением  и  неудовольствием отмечал,  что время от времени к
нему в сознание приходят отдельные фразы проповеди Топана,  прокручиваясь в
мозгу словно заезженная пластинка:  "Голос Любви!  Час Любви!  Час Любви!..
Сливаются вместе душа и тело  ...душа  и  тело...  Царство  Любви.  Царство
Любви... Долой все знания... Долой все знания... Возлюби! Возлюби! Возлюби!
    - С этим надо разобраться, - подумал Пьер.
    Однажды перед сном навязчивые призывы Топана вновь стали прокручиваться
в его сознании.  На этот раз Пьер не стал усилием  воли  отбрасывать  их  в
сторону,   решив   не  трогать  тихо  звучащие  в  мозгу  слова.  Предельно
расслабившись,  введя свой физический организм в состояние мягкой,  т„плой,
крайне  тяжелой и в то же время приятной неподвижности,  он одним движением
своей волн,  слившейся в это мгновенье с его тонким телом, этим удивительно
хорошо  организованным  сгустком жизненных полей и энергий,  выскользнул из
начинающего впадать в сон тела физического и встал у его изголовья.
    Сразу же  его  внимание  привл„к  концентрированный   пучок   вибраций,
воспринимаемых  внутренним  зрением  в  виде световых знаков,  стремительно
бегущих спиралевидными волнами откуда-то издалека и  исчезающих  в  глубине
затылка его лежащего в постели тела.
    Пьер, будучи  в  состоянии  полной  свободы  от ограничений физического
пространства и времени,  последовал за пучком излучений,  используя  его  в
качестве   ориентира   своего   движения,  ускорявшегося  в  геометрической
прогрессии,  словно бесшумная и невидимая молния, н„сся он над поверхностью
планеты.
    Через некоторое   время   Пьер  оказался  в  мрачном  каменном  ущелье,
окруж„нном  не  очень  высокими  скалами,   причудливые   силуэты   которых
напоминали  фантасмагорических  чудовищ,  разом вылезших из страны мрака на
поверхность планеты.
    Пучок излучений,  который  Пьер  видел   теперь   особенно   отч„тливо,
вырывался прямо из бывшей напротив него скалы.
    Сознавая, что скала ему не преграда, Пьер шагнул в не„, словно была она
не из тв„рдого камня, а составлена всего-навсего из игры света и тени.
    Он оказался в небольшой,  вырубленной в скале пещере, тускло освещ„нной
свисающим  сверху  фонар„м.  В ней на беспорядочно набросанной кипе подушек
восседало что-то большое,  ч„рное,  увенчанное белесой, студенистой массой,
при  внимательном разглядывании оказавшейся массивным,  в жировых складках,
лицом,  внутри которых,  словно два  маленьких  буравчика,  горели  колючим
красноватым светом глаза.  Огромные,  толстые губы,  словно насос, шуршащим
шепотом выкачивали из себя слова:
    - Час Любви!  Час Любви!  Час Любви...  Сливаются вместе душа и тело...
Долой все знания... Возлюби! Возлюби! Возлюби!
    Лоснящуюся от  жира  кожу  покрывали  большие капли пота.  стекающие на
грязную засаленную робу, обволакивающую тучное, бесформенное тело.
    - Чтобы отсох твой мерзкий язык, - в сердцах подумал Пьер.
    Сидящее на  подушках  существо   вдруг   поперхнулось   на   полуслове,
закашлялось  и завалилось на спину.  Короткими толстыми пальцами оно тщетно
пыталось обхватить свою из нескольких жировых подушек шею.
    - П... п, п... помощь... на помощь! - хрипло выкрикнуло существо.
    В этот же момент в полумраке ярким пятном загорелась открываемая дверь,
через  которую  в  пещеру  проник маленький,  весь высохший,  словно мумия,
бритоголовый человек, облач„нный в такую же ч„рную робу, как и салообразное
существо с колючими глазами.
    Склонившись над ним, вошедший стал энергично массировать его шею.
    Пьер, не  видимый,  в  своем  теперешнем  состоянии всем,  облач„нным в
плотную оболочку физического тела,  не стал задерживаться в пещере и проник
за обнаруженную дверь.
    Он оказался  в  узком  коридоре.  В  скалистом  потолке  горели  белые,
куполообразные светильники,  насыщавшие ярким светом идеально гладкие стены
и потолок,  а также пол,  покрытый каким-то мягким материалом,  заглушающим
шаги.
    Из этого коридора Пьер попал в  похожий,  только  довольно  широкий,  с
несколькими  дверями  и  ответвлениями.  Пройдя  сквозь одну из дверей,  он
оказался  в  комнате,  заставленной  какими-то  приборами,  вокруг  которых
копошились  люди  в белых халатах.  В соседних помещениях он увидел похожие
картины. Пользуясь способностью проскальзывать сквозь плотную материю, Пьер
стал,  проникая  сквозь  потолки и стены,  осматривать помещения подземного
города.
    Огромные залы площадью,  измеряемой иногда не метрами,  а  километрами,
были  заполнены всевозможными техническими сооружениями,  понять назначение
которых не представлялось никакой возможности без посвящения  в  их  тайну.
Особое  впечатление  произв„л  на  Пьера  куполообразный зал.  Полированная
поверхность этой титанической по размерам  полусферы,  выдолбленной  внутри
цельной   массы   ч„рного   гранита,   освещалась   фосфорическим   светом,
излучавшимся из замысловатой спирали свернутой,  словно гигантская змея, на
гранитном полу. Вокруг эластичными движениями, выверенными с математической
точностью,  перемещались,  что-то измеряя,  серебристые фигуры  с  гладкими
зеркальными шарами вместо голов.  Они, по-видимому, переговаривались друг с
другом  при  помощи  световых  огней,  загорающихся  внутри  полупрозрачной
зеркальной поверхности.  В центре этих шаров тусклым светом клокотало пламя
огней, разрезаемое яркими вспышками минимолний, излучавших, в свою очередь,
словно фейерверк, снопы цветных огоньков.
    Под змеевидной  спиралью  Пьер  обнаружил  круглое  отверстие диаметром
метров  тридцать,  в  глубь   которого,   будто   циклоническим   штопором,
ввинчивалась  вырубленная  в скале лестница.  Спустившись по ней на глубину
нескольких сот метров,  Пьер оказался в анфиладе комнат,  в которых, словно
грибы,  на метровой длины металлических трубках,  внутри хрустальных шаров,
едва заметно пульсировали скопления бело-серых извилин.
    Миновав эти комнаты,  Пьер  оказался  в  других,  представлявших  собой
оснащ„нные сложной техникой операционные.
    В них люди,  совместно с металлическими роботами,  производили операции
по удалению мозга из то ли усыпл„нных,  то ли м„ртвых людей, и вживляли его
либо  в хрустальные шары,  точно такие же,  какие встретились ему накануне,
либо в головы  человекообразных  роботов,  внешность  которых  представляла
собой полную имитацию человека.
    Миновав два  десятка  подобных  операционных,  Пьер попал в лабораторию
другого типа,  где под стеклянными колпаками выращивались  тела  младенцев,
находившиеся    на    разных    стадиях   развития.   Наблюдая   достаточно
сформировавшиеся тела,  можно было представить, во что превратится взрослый
организм  таких  маленьких  чудовищ,  что  представив  их  взрослыми,  Пьер
внутренне содрогнулся.  Восьмирукие и даже шестнадцатирукие тельца с ногами
и без них. Двух, тр„х и даже пятиголовые младенцы. Один представлял собой с
небольшую дыню шарик, на котором начинали вырисовываться прорези двух дюжин
глаз.  На  другой  стороне  этой  головы шевелились прикрепл„нные,  точно у
спрута,  щупальца.  Похожие щупальца  Пьер  увидел  и  у  одного,  во  всех
остальных отношениях,  нормального реб„нка. Словно толстые белые черви, они
росли у него прямо из груди,  шевелясь,  словно языки пламени, направляемые
кверху, казалось ненасытно требуя себе пищи.
    Преисполнившись ощущением   отвращения,   Пьер   рванул  в  сторону  и,
преодолев  неизвестно  какое  расстояние,  оказался  в   простой   комнате,
уставленной ч„рными досками, испещряемыми какими-то геометрическими знаками
и графиками при помощи  обычного  мела  очень  худым,  смуглокожим,  слегка
сутулым человеком средних лет, облач„нным в простую ч„рную одежду.
    Войдя в  следующую  комнату,  Пьер  увидел  почти  то же самое,  только
человек,  как и рисуемые им знаки, были другие. Далее он проникал в одну за
другой  в  маленькие  комнатки,  лишенные  всякой обстановки,  в которых на
соломенных  циновках  сидели  исхудалые  люди,  погруж„нные  в  глубочайшую
медитацию.   Следующую  комнату,  погруж„нную  в  полумрак,  Пьер  поначалу
воспринял как  какой-то  абсурд.  Сгорбленная:  фигура  в  ч„рном  плаще  с
капюшоном разогревала на медленном огне какую-то пробирку, время от времени
подсыпая в не„ то один,  то другой порошок.  С потолка свисали чучела змей,
ящериц  и  крокодила.  Ч„рные  стены  были испещрены магическими фигурами и
знаками.  Лаборатория алхимика, при возможности пользоваться высокоразвитой
научной техникой!  Зачем?  Но,  проскользнув через стену этой комнаты, Пьер
увидел, что к каждому сантиметру е„ наружной стороны прикреплены присоски с
тончайшим    кабелем.   Кабельные   жилы   концентрировались   в   узлы   с
вмонтированными в них приборами,  затем они исчезали в ч„рных металлических
ящиках, снабж„нных пультами управления и видеотерминалами. У каждого из них
напряж„нно застыла фигура,  наблюдавшая вспышки огней,  графиков  кривых  и
каких-то формул.
    Выскользнув в коридор,  он увидел идущую группу людей,  одних - в белых
халатах,  других - в ч„рных робах.  Последовав за ними,  он вскоре попал  в
комнату,  уставленную  пластмассовыми столами и стульями.  Напротив каждого
места  стояла  миска  с  какой-то  дымящейся  жидкостью,  лежало  несколько
ломтиков  хлеба  и  с  дюжину  цветных горошин,  удерживающихся в небольших
специально приспособленных лунках.
    Спальни, оказавшиеся за стеной этой столовой,  являли собой  ещ„  более
скромный   и  непритязательный  быт,  будучи  тесно  уставленными  простыми
двухъярусными кроватями.
    Впрочем, Пьеру попалось  и  несколько  других,  весьма  комфортабельных
спален,  в  которых на мягких постелях лежали обнаж„нные дети обоего пола в
возрасте от двух до десяти  лет.  Они  были  настолько  раскормленны,  что,
казалось, даже шевельнуть рукой или ногой является для них тяжким бременем.
    Это были  единственные  дети,  которые  попались  Пьеру среди множества
людей,  увиденных им в подземном городе,  подавляющим  населением  которого
были мужчины средних лет. Женщины и старики встречались крайне редко.
    Создавалось впечатление,   что   подземное  население  занято  какой-то
напряженной работой,  ведя крайне аскетический образ жизни, если не считать
немногих разнеженных,  толстых детей, образ жизни и само пребывание которых
в такой обстановке представляло загадк