оворил со Степаном просто,  без
гонору. Степану это в глубине души нравилось, и он, хоть  и  огрызался,  сам
про себя удивл„нно отмечал, что младшй - единственный из вольных, кто ему не
в тягость.
   Ф„дор всучил брату пятьсот долларов на дорогу, заверив, что  после  рейса
денег у него у самого шквал, и тут  же  научил  менять  валюту  на  рубли  в
обменном пункте: К мафии и не суйся. Тебе  с  твоим  паспортом  сразу  новая
статья. А в последний момент, махнув рукою так, будто вбивал  несуществующую
шапку в грязный вокзальный пол, Ф„дор воскликнул:
   - Чего ж я думаю, к едрене матери? В Москве  сто  лет  не  бывал.  Пойд„м
менять твой билет. В СВ поедем.
   Неделю ш„л поезд до Москвы. Неделю вс„ вправо и  назад,  вправо  и  назад
откручивалась за окном то тайгою, то степью вс„  одна  и  та  же  страна.  А
братья сидели в двухместном купе за жиденьким  столиком  -  или  казался  он
жиденьким, когда Ф„дор водружал на него громадные предплечья -  попивали  то
водку, то ча„к  и  неспешно  разговаривали.  О  ч„м  -  Степан  Ильич  после
затруднялся припомнить. Вроде казахских певцов: что вижу, о том пою.
   Говорил  больше  Ф„дор.  Он  рассказывал,  а  Степан  дивился:  толком  и
образования у брата никакого, и на руководящих должностях он  не  бывал,  но
как же много держит в себе эта большая лобастая голова! Свистела  мимо  окон
холмистая читинская степь - и  Ф„дор  объяснял  про  бурятские  дацаны,  про
разницу между Большой и Малой  Колесницами  и  про  то,  зачем  сверкают  на
вершинах сопок серебряные точки буддистских молелен - або.
   Стучал поезд скалистым берегом Байкала - и Ф„дор знал, сколько метров  до
дна в самом глубоком месте  священного  озера,  и  как  ездить  по  льду  на
грузовиках с открытыми дверцами, и почему Байкал долго не вста„т зимою.
   Проезжали Екатеринбург, бывший Свердловск -  и  Ф„дор  посвящал  брата  в
историю вторчерметовской, шарташовской и  уралмашевской  шпаны,  в  новейшее
время вылившуюся в столь грозную картину властных группировок, что  и  самой
Москве впору.
   Где не бывал Ф„дор сам - оттуда были у него приятели и знакомые, и, как у
рачительного хозяина  ничего  в  доме  не  пропадает,  так  и  в  умственном
хозяйстве Ф„дора всякий пьяный рассказ,  всякая  мимол„тная  встреча  шли  в
дело. И покалывало Степана: прям и искренен с ним брат, и тепло заботится  -
но ведь и его, Степанову, жизненную историю не выпустит из рук, прибер„т  на
полочку, чтобы потом при надобности достать не ища.
   В Москве наш„лся у Ф„дора  друг,  который  уезжал  в  отпуск  и  рад  был
оставить квартиру под присмотр  степенным  людям.  Первые  дни,  покуда  они
примерялись к учреждениям,  которых  наплодилось  куда  больше,  чем  помнил
Степан по прежней жизни,  вс„  продолжался  у  них  состроившийся  под  стук
поездных кол„с лад. Вечерком, взяв для уюта  пол-литра  в  Двадцати  четыр„х
часах напротив (тоже новшество - эти круглосуточные магазины!  Но  вроде  бы
невредное), вели они неторопливые беседы. И уже прояснялось, как вернее дать
ход степановым бумагам - но на пятый день их пребывания в  Москве  вроде  бы
случайно, а если вдуматься, то роково, встретился им тот самый Юрий Павлович
Алданов, который девять лет назад,  как  доподлинно  было  известно  Степану
Ильичу, отправил его за реш„тку.
   Тогда  лихорадкой  колотило  его  желание:  попав  в  Москву,  найти  Юру
Алданова. Не убивать, нет - а лишь молча посмотреть в глаза. Так посмотреть,
чтобы до  конца  дней  своих  тот  по  ночам  просыпался  в  холодном  поту,
преследуемый кошмаром сегединского взгляда. Девять лет назад Степан Ильич  в
Москву не успел - опередили люди в штатском. А нынче  стоял  он  на  залитой
солнцем Садово-Кудринской  улице,  сам  сморщенный  и  бледный  -  а  бывший
начальник и бывший друг не торопясь выставлял на тротуар ногу  в  сверкающем
ботинке, вылезая из так же зеркально сверкающего автомобиля.
   Юрий Павлович  был  сед,  но  благородно,  красиво  сед.  К  своим  почти
шестидесяти годам он приш„л не худ и не толст и держался при небольшом росте
молодецки. На н„м не было ни золотых цепей, ни  перстней,  но  от  всей  его
фигуры, облач„нной в светлый летний костюм,  веяло  не  просто  деньгами,  а
очень  большими  деньгами.  Заробевшего  старшего  Сегедина  Юрий   Павлович
приветствовал с высшим шиком аристократа, то есть просто и дружески:
   - Степан! Какими судьбами? - и искренняя радость прозвучала в его голосе.
   Он глянул на простые часы  с  сероватым  браслетом  -  Степану  Ильичу  и
невдом„к было, что это Ролекс, который стоит столько же, сколько  автомобиль
у человечка помельче - извинился  за  занятость  и  тут  же  назначил  обоим
братьям встречу в  гостинице  Олимпик-Пента.  Чтобы  не  вводить  братьев  в
большее смущение, Юрий Павлович не стал объяснять, что  в  Олимпик-Пенте  он
посещает плавательный бассейн и тренаж„рный зал.
   За ужином Степан Ильич стеснялся своей  поношенной  одежды  и  утраченных
манер, Ф„дор же был бодр, с удовольствием пил и Шабли, и Бордо  и  несколько
раз отходил к шведскому столу  за  добавкой.  Он  с  интересом  расспрашивал
Алданова о его бизнесе в области цветных металлов -  бизнесе  не  на  уровне
при„мных  пунктов,  которые   контролируют   бритоголовые,   а   на   уровне
правительства,  всероссийских  акционерных   обществ   и   многомиллиардного
экспорта.
   После ужина перешли в отдельную гостиную, куда им подали кофе,  коньяк  и
сигары. Степан Ильич опять подивился на  брата:  где  этот  потомок  степных
кочевников научился обрезать кончик и прикуривать на весу, не беря сигару  в
губы?
   Юрий Павлович пыхнул пахучим дымком, отхлебнул коньяку и отставил бокал в
сторону. Всем сразу стало ясно, что именно теперь разговор пойд„т серь„зный.
   - Послушай, Степан, моего совета. Даю  его  ради  старой  -  и,  надеюсь,
возобновленной дружбы. Бросай волокиту с пересмотром дела. В  лучшем  случае
добь„шься статьи в Московском комсомольце, да и то вряд  ли.  Жертвы  застоя
сейчас никого не интересуют.  Геннадий  Михайлович,  которого  ты  упомянул,
вовремя угадал струю - что ж, честь ему и хвала. Мы с ним видимся  иногда...
А тебе не советую. Это не пустые слова: я  предлагаю  тебе  другой  вариант,
реальный. У тебя большой опыт, дело ты знаешь до тонкостей. Нам нужны  такие
люди. На твоей родной Лопатке сейчас снова ведутся  разработки.  Восемь  лет
вс„ стояло. Народ разбежался. Оборудование пришло в  негодность.  Сейчас  мы
этот проект возобновляем. Не в прежних, конечно, масштабах: никаких БелАЗов,
никаких причалов, которые ежегодно требовалось восстанавливать. Это  лишнее.
Мы вернулись к старой доброй практике старательской артели, - Юрий  Павлович
снисходительно улыбнулся. - Это не Норильск и не Учкудук, но  свой  дивиденд
точка приносит и будет приносить. А наша политика такова: за большими делами
не забывай малых. Это и называется контролировать ситуацию.
   Юрий Павлович отпил кофе и зорко посмотрел на Степана Ильича. Тот  слушал
молча, вертя в руках бокал и разглядывая золотистые пот„ки на его стенках.
   - Заведует хозяйством на  Лопатке  Малкин,  Александр  Петрович.  Помнишь
такого?
   - Ещ„ бы не помнить, - мрачно кивнул Сегедин.
   - Примечательная судьба! Он же на  Лопатке  был  первый,  электроразведку
проводил. Потом быстро пош„л в гору, защитился оба раза блестяще, его уже из
Ленинграда прочили в министерство - но тут  министерство  их  упразднили.  В
последние годы мучился  со  своим  институтом  без  финансирования,  пытался
зарабатывать коммерческими проектами, но ты представляешь, как  это  тяжело.
Геофизический институт - не казино. У меня, да и у тебя, в  прежние  времена
были с ним разногласия. Но я видел, как он бь„тся, и искренне хотел  помочь,
забыв все нелады. Сейчас он снова на Лопатке и, ты знаешь, доволен. Типичная
ситуация. У нас люди, как правило, довольны. По  собственному  желанию  мало
кто уходит.
   Юрий Павлович помолчал и добавил:
   - Впрочем, и увольняем редко.
   Сегедин   изредка   взглядывал   на   лицо   однокашника,   изборожд„нное
благородными морщинами, но свежее. Не то, что его собственная туберкул„зная,
лагерная рожа.  Подумал  Степан  Ильич,  что  Алданов,  как  и  брат  Ф„дор,
исключительно  цепок  на  людей.  Ни   один   поворот   в   биографиях   его
многочисленных знакомых не выветривается из его  памяти.  Но  только  Ф„дору
люди нужны, чтобы в  душевном  разговоре  помянуть  добрым  словом,  а  Юрию
Павловичу - чтобы использовать их в бизнесе. Вот  Малкин  -  это,  возможно,
колесо алдановского Мерседеса. Кем ему, Сегедину, предлагают стать? Запонкой
на алдановской рубашке? Вряд ли.  Запонка  ему  нужна  подороже.  Разве  что
пуговицей.
   Юрий Павлович продолжал:
   - Мо„ предложение таково. Я делаю звонок Малкину  -  если  хочешь,  прямо
сейчас. Он находит тебе соответствующую твоему опыту  и  знаниям  должность.
Будь уверен, не обидит. Звонить? - Алданов уже  достал  из  кармана  рубашки
удивительно маленький и плоский мобильный телефон.
   - Там сейчас ночь, ты забываешь, Юра.
   Юра снисходительно улыбнулся.
   - Это ты забываешь, Степан. Забываешь, как  мы  с  тобой  работали.  Если
делаешь бизнес на Дальнем Востоке - о времени суток забудь. Когда надо,  они
нам звонят ночью. Когда надо, мы им.
   Не очень поверилось Степану Ильичу, чтобы  Малкин  вдруг  стал  со  своей
Лопатки будить Юрия Павловича ночными звонками...
   - Не звони, Юрий Палыч. Надо обдумать.
   - Понимаю тебя. Подумай,  пожалуйста,  и  -  завтра  сможешь  мне  что-то
сказать? Отлично. Вот моя карточка, а вот - Алданов золотым пером красиво  и
быстро набросал на обратной стороне визитной карточки несколько цифр - номер
моего мобильного телефона. Звони  в  любое  время,  даже  если  ответ  будет
отрицательный. Договорились?
   Алданов подв„з братьев до дома приятеля Ф„дора в Прибрежном проезде.
   - Мне по пути, я сейчас на даче  живу.  Водителя  отпускаю  на  выходные,
люблю сам за рул„м посидеть.
   Когда красные огоньки алдановской машины  скрылись  за  поворотом,  Ф„дор
Ильич заметил:
   - Мерс серии Е, наверняка ручной сборки и по индивидуальному  заказу.  Ты
обратил внимание на толщину дверец? Броня. Не бедно жив„т человек.
   Перед  сном  решили  попить  чаю.  Степан  вс„  молчал.  Потом,  наконец,
заговорил, глядя в стол:
   - Помнишь, вы с ним о всякой чепухе болтали, и  он  стал  объяснять,  что
времена нынче пошли другие и утюг на пузо ставит только шпана и шпане?  А  у
серь„зных людей вс„ интеллигентно. Вы меня не поняли? На другой день двое  в
подъезде, очередь в корпус, контрольный в затылок. Я ещ„ подумал: к чему это
он? Палыч  зря  никогда  не  базарил...  Потом-то,  когда  он  о  мо„м  деле
заговорил, я понял: это он меня предупреждал. Если не отступлюсь, то и  меня
встретят в подъезде. И автомат у тела оставят. Автомат нынче не дороже штуки
баксов, я узнавал.
   - Думаешь, он пойд„т на это?
   - Пойд„т. Если я заговорю, серь„зные неприятности ему,  конечно,  грозить
не будут. Дело давнее. Но он, гад, - рука Степана Ильича судорожно  стиснула
чайную  ложку,  -  он,  гад,  в   швейцарском   посольстве   свой   человек.
Дипломатических при„мов завсегдатай. Ему статьи в Московском комсомольце  не
нужны. Эта сука слов на ветер не бросит.
   Ф„дор посоветовал л„гким тоном:
   - Брось, Степаха. Не бери в голову.
   - Брось? Это ты мне  говоришь?  А  тебя  в  жопу  всей  камерой  трахали?
С-сынок...
   Ф„дор не ответил, только подбородок почесал. Ему, правда, такого пережить
не привелось. Однажды, ещ„ на флоте служил, подступились любители из годков.
Он их легонько приласкал: обошлось без переломов, но фингалы у охотников  до
мужского тела остались знатные. Потом вс„ стало по-хорошему, с одним из этих
сладострастников он даже бражку пил на камбузе, как с другом.
   А Степан продолжал, дрожа от злобы:
   - На следствии вс„ параши подгонял: про него и про их мафию чтоб ни звука
- иначе, дескать, мне самому групповуху прилепят. Я  и  взял  вс„  на  себя,
дур-рак. Упереться бы мне - получил бы лишнюю пят„рку в зубы. Амнистия, один
хрен, всех сактировала. Зато и этот, и зам.  министра  из  дырявой  кружечки
попили бы. Думаешь, он не знал, как я на зоне живу? Мог помочь за то, что  я
их всех отмазал? Через министерство,  через  ГУИТУ...  Как  же,  жди...  Ох,
жалею, что я их тогда не пустил под трамвай.
   И опять промолчал Ф„дор, не стал напоминать, что не о  лишнем  довеске  к
сроку шла тогда речь. Больше чем уверен он был: имелись в руках  алдановской
команды материалы об Изабелле - и стоило им заговорить... А брата  раздирало
на части и памятью, и свежею обидой, и он бросал бессвязно:
   - Сам видишь, как он жив„т. Мерседес, говоришь, ручной сборки! Что, я  бы
так не мог? Да у меня голова во сто раз лучше, чем у него.  Просто  он  зам.
министру был свояк, а я отродье ссыльного. Может, моей семье на подмосковной
даче б  не  дышалось?  И  сын  был  бы  человек,  и  дочь  как  дочь,  а  не
подзаборная... прости, Господи.
   - Брось, Степаха, - тв„рдо повторил  Ф„дор.  -  У  Алданова  что,  жизнь?
Бронированные дверцы зря не ставят. Сегодня французский коньяк и  сигары,  а
завтра полчерепа долой. Когда говорил про контрольный  в  затылок  -  он  не
столько тебя, сколько себя имел в виду. Может быть, сам того не сознавая.
   Степан слушал и не слышал, и вс„ повторял:
   - И я, и я бы мог так! Ему - вс„, а меня - в грязь. Да-а...
   С того дня между братьями  как  кошка  пробежала.  Степан  Ильич  не  мог
простить Ф„дору его  спокойствия  и  добродушия.  По  странной,  но  тв„рдой
закономерности злоба Степана  к  предавшему  его  и  процветавшему  Алданову
обратилась на ни в ч„м не повинного брата. Она дошла  до  того,  что  вскоре
Степан уж и смотреть на Ф„дора не мог, и отвечал ему только сквозь зубы.
   Степан Ильич принял  предложение  Алданова  и  уехал  на  Лопатку.  Ф„дор
остался в Москве ещ„ на недельку - корешей повидать, и  Сегедин  не  мог  не
оценить такой деликатности брата. Провести с ним неделю  обратной  дороги  в
одном купе было бы немыслимо. Впрочем, на руках у Степана Ильича теперь были
деньги, и он мог себе позволить не поезд, а самол„т - и даже Боинг, и даже в
салоне бизнес-класса. Полузабытые слова: командировочные, аванс, подъ„мные -
были для него как музыка.
   Но музыка та звучала невесело... Впервые он ехал на Лопатку не  хозяином,
а шестеркой. Шестеркой к Малкину. Сам Малкин был  шест„ркой  у  Алданова,  а
Алданов шестерил ещ„ кому-то, кто выше его - и так вс„ это было  тошнотно  и
беспросветно, что Сегедин даже зубами поскрипывал от гадливого  наслаждения.
Чем хуже, тем лучше. Пусть.
   Глава седьмая. Невес„лая жизнь
   Галина Петровна проснулась разбитая. С вечера  мучила  бессонница.  Потом
удалось наконец заснуть, но вдруг во сне стало  плохо  с  сердцем.  Тошнило.
Глотала нитроглицерин, держала валидол под языком. Когда дурнота отпустила и
Галина Петровна снова начала  задр„мывать,  в  прихожей  загрохотало,  будто
потолок обрушился. По раздавшимся там голосам Галина  Петровна  поняла,  что
сын снова вернулся пьяный и снова прив„л кого-то. Это было уж слишком!
   Набросив халат и сунув ноги  в  шл„панцы,  Галина  Петровна  ворвалась  в
прихожую и в два сч„та  выставила  незнакомого  пьяницу  за  дверь.  Сер„жка
взбрыкнул было, но Галина Петровна не настроена была рассусоливать:
   - Не нравится? А ну пош„л вон! Щас загремишь у меня по лестнице вместе  с
дружком.
   И стала наступать на него, макушкой  едва  доставая  ему  до  подбородка.
Сер„жка сразу прикусил язык, поворчал ещ„ для  виду,  как  попало  сковырнул
ботинки с ног и попл„лся спать. Она уж не стала делать ему замечание,  чтобы
обувь аккуратно поставил. Нагнулась сама - и тут в глазах потемнело,  Галина
Петровна перестала понимать, где  пол,  где  потолок,  и  счастье  ещ„,  что
удалось разогнуться и сесть на полочку для  обуви.  Если  бы  упала  посреди
прихожей - то так бы и пролежала  до  утра.  Сер„жка,  пьяные  глаза,  и  не
догадался бы, что мать в обмороке.
   Снова пришлось класть  под  язык  валидол,  и  на  всякий  случай  Галина
Петровна накапала ещ„ валерьянки. Сон  уже  не  ш„л  -  какой  тут  сон?  Не
отступали мысли о сыне. Мужику пош„л четв„ртый десяток, а ни кола, ни двора,
сидит у  матери  на  шее.  Домой  является  проспаться  да  поесть.  Как  не
накормишь? - а денег от него Галина Петровна сроду  не  видела  ни  копейки.
Нигде  не  работает.  И  приятели  у  него  такие   же   полубичи,   полу-не
разбери-пойми. В прежние годы Галина Петровна вздыхала: хоть бы  женился  да
взялся за ум. Теперь думает: не женится, и слава Богу. Привед„т в дом  такую
же лахудру, как дочь Светка, работать оба не станут, об  этом  и  не  думай,
наплодят детей. А куда их? На бабку?
   После ареста отца Сергей не поехал в Москву поступать, а подал  документы
в Приморский политех на кораблестроительный. Конкурс  вроде  был  небольшой.
Проучился  там  год  -  бросил.  В  армию  не  пош„л.  Сначала  прятался  от
военкомата, мать за него брала грех на душу - врала, что дома не жив„т и что
повесток для него она принимать не может. Приходили уже и с  милицией,  и  с
обыском, но тут  Сергей  через  дружков  достал  себе  белый  билет.  Матери
пришлось тогда заплатить половину всех денег, что остались  от  мужа.  Белый
билет - а сам здоровый, как бугай, в отца и в дядю, в жизни ничем не  болел,
кроме скарлатины. Того мать  и  боялась,  потому  и  согласилась  заплатить:
такого статного да красивого возьмут в какой-нибудь  десант  да  отправят  в
Афганистан. Мало, что ли, оттуда Владивосток цинковых гробов получал?
   А теперь, особенно в бессонницу, берут сомнения: если бы настояла,  чтобы
пош„л служить - может, хоть  в  армии  бы  человеком  стал?  Не  всем  же  в
Афганистан доставалось. Сейчас в газетах пишут: в Афганистане за десять  лет
погибло не то двенадцать, не то тринадцать тысяч. Так в  одном  Приморье  за
последние десять лет, поди, не меньше - только от аварий да от убийств.  Два
бы  года  прождала,  перетерпела  -  а  тут  который  уж  год  каждую   ночь
прислушивайся: сам он ид„т или несут его с ножом в спине? Верн„тся пьяный  -
плохо; верн„тся трезвый - того хуже: сиди и думай,  не  случилось  ли  чего.
Подслушала как-то ненароком, как свояк  Федя  про  Сер„жку  отпустил:  Когда
сядет, дескать, тогда и узнаем, чем он занимается. Ей в глаза бы  он  такого
не сказал, потому что человек деликатный, не в пример хоть и  своему  брату.
Но ведь правда.
   Пока Галина  Петровна  вс„  это  по  тысячному  разу  передумывала,  окна
посерели. Пора было подниматься да идти на работу.
   Раньше Галина Петровна работала в городском филиале  коммерческого  банка
на неплохой должности - зав.  валютным  отделом.  Вс„  бы  ладно,  но  после
августовского кризиса банк лопнул, и оказалась  Галина  Петровна  на  улице.
Хоть волком вой: куда податься, когда и молодым работы нет? Спасибо, подруга
помогла: устроила в обменный пункт Сбербанка кассиром. Работа не ахти, после
прежнего-то поста, но какая она ни есть, а  за  не„  подержишься.  Пить-есть
надо, а на пенсию не разбежишься.
   Даром что ночь не спала, Галина Петровна, собираясь на работу,  и  волосы
уложила, и лицо сделала. Помаду, тени и крем-пудру она  выбирала  с  большой
осторожностью, блеклых  тонов:  чтобы  старым  чучелом  перед  клиентами  не
сидеть, но и чтобы не подумали, что она годы пытается скрыть. Где там! Разве
замаскируешь? Молодящихся старух Галина Петровна терпеть не могла,  помнила,
как ещ„ покойная матушка называла таких: гроб повапленный.
   Останься Галина Петровна дома после бессонной ночи с двумя  приступами  -
наверняка бы расхворалась. Но как останешься? Раз не выйдешь на работу,  два
не выйдешь - начальник и задумается:  зачем  держать  кассира,  который  вс„
время  бюллетенит?  Очередь  стоит,  только  свистни:   и   длинноногие,   и
образованные, и всякие. Захочет начальник - возьм„т и такую, котор