кодьяненко. Надо будет потом
взять "Аргус" и сголить в дневник. Скорее всего какое-то историческое
лицо, и надпись старинная - сейчас выжгли бы лазером, а не мелом.
  Затем я, само собой, под„ргал дверцу за приваренную скобу и она вдруг
открылась, потому что было незаперто.
  Ну, я, конечно, туда сразу не полез, потому что раз незаперто, может
оказаться всякое. Сначала сунул голову и осмотрелся. Конечно, по голове
тоже можно было заработать, а без бронекепки это огорчительно, но было
интересно, и я вс„ равно посмотрел.
  Там был маленький коридор и лампочки в потолке - две не горели, а одна
горела, но совсем лажово, и я сперва не разглядел в конце другую дверь,
крашеную такой же краской, как и сам коридор, т„мнозел„ной, и со всякими
рычагами, будто на подводной лодке.
  Топтался на пороге я долго, но потом вс„ равно перешагнул, хотя сердце
колотилось прямо в ушах, и осторожно двинул впер„д. Весь коридор был шагов
десять длиной, и я подош„л прямо к двери и попробовал е„ открыть, но она
была заперта. Наверное, тут и был ход на крышу.
  И приспичило мне непременно туда вылезти, посмотреть на Парк, а потом
сголить его с птичьего пол„та. Поэтому я принялся д„ргать рычаги и крутить
штурвальчики, но я же не знал, какой за каким крутить, и у меня ничего не
получалась, и я обозлился и решил открыть во что бы то ни стало, и начал
крутить все по очереди. Крутил и д„ргал изо всей силы, и вот, когда я
д„рнул какой-то, дверь неожиданно открылась. И теперь в лоб получил я, но
не кулаком, а всей этой стальной дурой. И после того я ничего не помню.
  Когда я очнулся, на меня смотрело очень сердитое лицо в очках и со
стрижкой "морпех". Я моргнул и застонал - на лбу словно чугунная гиря
лежала, да ещ„ прибитая большим ржавым гвозд„м.
  Лицо покачалось и сердито сказало: "Ты что, больной?"
"Да, " - честно признался я. Тогда лицо куда-то делось, а я поднял глаза и
увидел потолок с большой лампанелью и хотел посмотреть ниже, но тут снова
появилось лицо и положило мне на голову банку ледяной кокчаеколы. Я взвыл,
потому что почувствовал, какая там шишка, но от холода стало легче: голова
будто онемела. Теперь я видел, что это парень постарше меня. Он сунул мне
две таблетки и другую банку кокчаеколы, уже открытую. Таблетки я сжевал и
глотнул чаеколы. Парень встал и спросил меня: "Встать можешь?" Я сказал:
"Не знаю". Он сказал: "Ну что, мне через тебя теперь скакать?"
Я сказал: "Попробую".
  Когда я снова приш„л в себя, то понял, что пробовать не стоило. Парень
стоял на коленках рядом, и лицо у него было озабоченное. Он дал мне
отхлебнуть ещ„ холодной чаеколы и спросил: "Ты откуда, головастик?"
"Из Азиопы, - ответил я и сел. - Мы приехали в Парк. С отцом".
  Наверное, начали действовать таблетки, потому что мне стало полегче, и я
сел.
  Вокруг были всякие вещи, которые я только на картинках видел. Трилибитные
блоки, штук десять, вокопринты самой последней модели, лазерный экран с
эффекторами и ещ„ другие дела, в которые я даже не въезжал.
  На кармане рубашки у него висела карточка с его фотографией и именем "АЛИК
И. ВЕЩИЙ. Реализатор". А внизу то же самое по-китайски. Он сказал: "Ну
что, скорую вызывать? Как у тебя там?"
Я прислушался к чувствам и сказал: "Вроде нормально..."
Он сказал: "А то тебя тогда прид„тся вниз тащить. Здесь, понимаешь,
совершенно секретная зона, я и не врублюсь, как ты сюда попал. У нас видка
над дверью квакнулась, и когда ты начал ломиться, я смаху и открыл, думал,
свои или управляющий прип„рся. Ну что, нести?"
"Зачем? - удивился я. - У меня почти вс„ прошло. А чего это у вас,
диспетчерская?"
Он хмыкнул и сказал: "Нет, кондитерская."
Я сказал: "Кончайте шутить. Я же вижу."
Он сказал: "Хорошо, пусть будет диспетчерская. Но только вс„ равно тебе
сюда нельзя; если охрана засеч„т, будет шум, и мне тоже наваляют."
Я спросил: "А чем отсюда можно управлять?"
Он сказал: "Всем, чем захочешь. Это БИМ."
Вот тут у меня в голове зашумело по-настоящему. Какой тут к хренам вид с
крыши! Только приехать и сразу попасть в пультовую Большой Игровой Машины
- небывалый кайф!..
  В том буклете, который я пытался читать, это как раз было самое
интересное. В БИМу запихали много миллионов ситуаций из Войны, которые в
принципе развиваются в пределах одной оболочки - Война начинается,
продолжается и заканчивается победой Советского Союза и разных там его
союзников. Другие варианты запрещаются по ихним евразийским законам.
  Но внутри этой самой оболочки она может раскручиваться как угодно по куче
всяких подпрограмм - можно по всем пятнадцати томам Академической истории
Войны, можно по кино, можно по каким-нибудь романам. Есть игра по
спецзаказу, называется "Тихие зори", она адаптирована для мужчин отдельно,
для женщин отдельно. Есть такая, где старшина женщина, а зенитчики юноши,
и соответственно переделывают сцены бани, захвата диверсанток и кое-что
прочее.
  Это мне уже Алик И. Вещий рассказал. Я его спросил, а можно Играть по
"Подвигу разведчика" или по Юлиану Сем„нову. Он странно посмотрел на меня
и спросил, откуда я знаю про Юлиана, а я признался, что у нас дома стоит
антикварное полное собрание сочинений, на пергаменте, один клиент с отцом
расплатился за развод. А "Подвиг разведчика" нам достался от прапрадедушки
на видео, и ещ„ "Чапаев". Когда отец приходит и сразу ставит одну из этих
дискет, значит, его опять где-то обозвали интеллигентом. Алик сказал, что
в принципе можно, просто здесь нельзя: у Комитетов и Аквариума свои Парки,
и туда попасть очень трудно и стремно - многие один раз попадают и потом
всю жизнь не могут отвыкнуть, так заигрываются, что уже везде играют.
  Вообще фанатов у каждого Парка много, особенно среди тех, кто как-то в
Игре поувечился, физически или морально. Кстати, у меня всегда было
сильное подозрение, что Асанкин дед тоже просто сыграл по одному роману,
про героического л„тчика, есть такой, мне Чуингам пересказывал, и
получилось уж слишком близко к тексту.
  Мы ещ„ поговорили, потом у него в кармане что-то зацокало, он сморщился и
сказал: "Ч„рт, засекли-таки!" Это у него был такой приборчик, который
сигналит, если рядом появляется кто-то с шокером, сетком„том или с чем-то
из военных металлов. А газбаллончики мне по фигу - у меня прививка. Надо
такой штукой обзавестись.
  Пока секьюрити не вп„рлась, он меня быстро вывел, а я спросил, можно к
нему ещ„ зайти, и он сказал, что можно, а я спросил, можно ли завтра, а он
сказал, что можно, и я обрадовался.
  Но завтра уже была Война.

  22 июля. Накануне я уснул как убитый, только сначала долго укладывал
голову, но потом вс„-таки уложил. А рано утром подскочил и едва не
навернулся с кровати. В номере гремел какой-то тягучий марш, от него
раскалывалась голова. Я разобрал только: "... загоним пулю в лоб..." Ага,
вот-вот - вчерашняя гиря подтаяла как раз до пули.
  Тут марш, слава богу, кончился, и заговорил диктор. Он сказал: "БратЪя и
состри!.." Потом что-то щ„лкнуло и он снова сказал: "БратЪя и состри!.."
Потом он повторил это ещ„ раз двадцать и я наконец врубился, что там
наверное, старинный маг, кассету заедает и он вс„ время возвращает е„ к
началу.
  Из ванной вышел отец и сказал: "Вот и началось, сынок..."
Я тупо спросил: "Что началось?"
"Война, сынок." Он явно меня стеснялся и смотрел куда-то вбок. Мне-то было
наплевать, я попросил панадолу и воды. Он мне прин„с, и я наконец
разобрал, что он в каком-то жутком сиреневом костюме с широченными плечами
и штанами, а на голове у него кепка из восьми кусочков с пуговицей.
  Я сказал: "Что за хилый прикид?"
Он сразу перестал стесняться и обиделся: "Хоть бы понимал! Это же
настоящий костюм того времени! На призывном пункте все от зависти
подохнут! У меня ещ„ и сидор есть антикварный!"
"На каком ещ„ призывном пункте?" - спросил я.
  Отец посмотрел на меня и свистнул.
  "Ты что, буклет не читал?"
"Почему, - сказал я, - читал, но не до конца и потом он куда-то задевался."
Тут диктор перестал повторять и как завизжит! Я не сразу понял, что это
просто пл„нку перематывают с включ„нным динамиком. Потом снова включилась
речь и сказала: "Нашще дэло правое. Побэда будэт за намы." Опять начался
треск и визг, но радио вырубилось на радость и счастье бедной моей голове.
  "Пойд„м, сынок; пора," - задушевно сказал отец. Я решил разбираться по
ходу дела, когда голова чуть-чуть пройд„т, встал как робот, оделся и пош„л
за ним.
  Мы шли по улице, а мимо нас вс„ ездили древние-предревние грузовики. А в
них сидели другие группы почти в таких, как у отца, костюмах и с
винтовками длинными-длинными и со штыками.
  На всех грузовиках были красные не узнал, как называются с белыми буквами:
"ПЕРЕДОВИК - ЭТО ТОТ, КТО НА ПЕРЕДОВОЙ", "РОДИНА, МАТЬ ЗОВ‚Т!", "ПАРТИЗАН
- ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!", "АЛЕЕТ ВОСТОК!", "ВСТАВАЙ, СТРАНА НАША ОГРОМНАЯ!",
"А ТЫ ПРОЧИТАЛ ЭРЕНБУРГА?", "ВСТРЕТИШЬ БУДДУ - УБЕЙ БУДДУ!"
Хотя голова ещ„ порядочно ныла, я усомнился, что насч„т Будды тут вс„
правильно.
  Отец наш„л указатель и мы вышли наконец к призывному пункту.
  Наша группа собралась почти вся, кроме Серибая Валихановича. Пришла даже
т„тка с пацаном, не помню е„ фамилии. Все были взволнованные. Я тоже
помаленьку проникся. Классно БИМа работает, просто жаль, что не удалось с
Аликом Вещим подразобраться.
  Из дверей призывного пункта выкатилась зел„ная военная фуражка,
покружилась, как крышка от кастрюли, и легла на тротуар. Потом вышел
толстый лысый мужик с красной полосой вокруг всей головы. Сперва я решил,
что ему там снимали скальп. Но тут он с хрипением нагнулся, поднял
фуражку, посмотрел на не„, как на дохлую собаку, вздохнул и надел, и я
понял, что эту полосу ему намяло фуражкой. Неужели и нам такие выдадут?
  Он взглянул на нас и спросил: "Группа "Азиопа?" Мы вразнобой ответили, что
да. Он поморщился и сказал: "Никаких да. Теперь будете отвечать "Так
точно, товарищ командир!", потому что я ваш командир. Фамилия моя
Одолеев. Есть вопросы?"
  "Есть, - сказал отец. Все посмотрели на него. Он отставил ногу и
прокашлялся. - Так как мы теперь люди военные, нам хотелось бы обращаться
к вам и по чину."
  "В Советской Армии чинов нет! - сурово ответил командир Одолеев. - А
звание мо„ младший лейтенант!.." И показал пальцем на какие-то красные
штучки на воротнике френча.
  Тут мальчик, что приехал вместе с женщиной, заплакал.
  Все обернулись на него и младший лейтенант Одолеев тоже и стали
спрашивать, что с ним. Мальчик долго икал и всхлипывал, потом сказал:
"Хочу, чтобы командовал генерал саблей и покакать!.."
Тогда зарыдали все, а Одолеев побагровел и заорал, что его уже давно
повысили в звании, просто факсы никак не проходят и что в строю надо
терпеть и что вообще пусть женщина с реб„нком пройдут вон в ту дверь и что
у них другая задача.
  Женщина с реб„нком прошла, и больше мы их не видели.
  Командир успокоился, откашлялся и сказал: "Стройся!" Мы построились, и он
вывел из строя двух самых худых очкастых и сказал: "Вы тоже пройдите вон
туда, где табличка висит "НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ"." Они ушли, и он обратился к
нам.
  "Значит, товарищи, - сказал он, - как вы уже знаете, на нас вероломно
напал подлый враг. Он нарушил мирный договор, который мы заставили его
подписать, и пош„л на нас войной."
Тут из переулка вышла такая же толстая, как он, женщина, тронула его за
плечо и молча протянула руку. Он посмотрел на не„, как прежде на фуражку,
достал дистанционный дешифратор и сказал: "Машину снова разобь„шь -
поступлю как с фашистом."
Она сказала: "Починишь, куда ты денешься", и весело ушла.
  Одолеев глубоко вздохнул, посопел с минуту, потом спросил, на ч„м он
остановился. Ему подсказали, и он почесал дальше.
  "Значит, товарищи, он пош„л на нас войной совершенно неожиданно.
Генералиссимусу подсказывали, но он не верил в такую нечестность. Вообще
его обманули только два человека- Гитлер, против которого мы воюем в
данную минуту, и Хрущ„в, против которого воюют в национальном парке
"Кремль". Пока мы собираемся с силами, враг нас пытается сломить, и мы
будем нынче выходить из окружения. Больные, раненые, аллергические - шаг
впер„д!"
Я испугался, что он сейчас заметит мой фонарь и тоже отошл„т куда-нибудь,
но он сказал:
  "Они будут жертвовать собой, прикрывая отход и бросаясь под технику. Нету,
значит? Жаль. Так, дальше. Сегодня у нас с вами знаменательный день!
Впервые в истории нашего Национального Парка против нас выступают
настоящие противники! Активисты Европейского Центра Любителей Живой
Истории имени Клаузевица попросились принять участие в нашей работе и даже
заплатили за это валютой!"
Мы тоже платили валютой, но говорить ничего не стали, потому что понимали,
что нечего сравнивать кой-чего с кой-чем.
  "Потому, значит, будет у нас исторически правильный противник! Так что
обмундировывайтесь товарищи, и впер„д!"
Мы обмундировывались часа полтора. Гимнаст„рку мне нашли, хотя и на два
размера больше, джинсы пришлось оставить свои, а вот сапоги были почти
впору и налезали с носками, чему я порадовался, потому что остальным
пришлось навертеть портянки, и ни у кого не получилось. Командир
показывал, но только всех запутал. Эмманюэль Акылбековна тоже обошлась без
портянок. Ей вообще пришлось голенища сзади распарывать, иначе не
налезало. И медицинскую сумку нести в руках, потому что ремень оказался
короткий и через грудь никак не надевался.
  Потом мы построились и сели на грузовик, командир сел в кабину и мы
поехали. Из города мы выехали на шоссе, а с него на прос„лочную дорогу,
пыльную, совсем как у нас.
  Грузовик страшно скрипел и раскачивался, он был весь скрепл„н проволокой и
скобами, а кое-где даже склеен супрификсом. Я только было собрался
поинтересоваться, почему это нам такой сарай дали, когда Одолеев вдруг
высунулся из кабины и страшным голосом закричал: "Воздух!.."
Сначала я решил, что у него припадок астмы или чего-то вроде, но потом
услышал, что над головой ревут моторы самол„тов и сразу вс„ вспомнил. А
Одолеев кричал: "Все из машины! Отбежать от шоссе и лечь! Вести огонь по
ероплану!"
Огонь вести было не из чего, потому что ещ„ на обмундировании мы его
спросили про оружие, а командир сказал, что оружие мы добудем в бою. То
есть у врага. Мне очень хотелось шмайсер и пару фаустпатронов и огнем„т. И
кинжал. И трофейные швейцарские часы, по возможности с условно убитого
мной офицера...
  Но врага не было видно, самол„ты кружились над головой, потом один
спикировал и пролетел так низко, что с меня сорвало буд„нновку, а
гимнаст„рку вырвало из-под ремня и задрало на голову. А когда он пролетел,
на шоссе раздался взрыв и во все стороны полетели обломки грузовика. У
меня дух захватило, я закричал: "Ура!..", и тут со мной рядом, едва меня
не пришибив, грохнулся горящий труп.
  Я завизжал и кинулся прочь, забыв сразу про самол„ты и про войну и про
оружие от врага и про часы.
  По дороге меня кто-то перехватил, я понял, что надо драться без оружия и
дал ему головой в самую развилку. Но он - это был не враг, а командир -
взвыл и за шиворот поднял меня вверх и сказал: "Ты что, охренел? На своих
бросаешься, чьмо зел„ное!"
Я сказал: "Извините, товарищ командир! Там убитый и он горит!"
Одолеев повернулся, не выпуская меня, и заорал: "Санинструктор!"
С земли вскочила Эмманюэль Акылбековна, - кто-то, я не разобрал кто,
прикрывал е„ своим телом, - и проворно понеслась к командиру.
  Он скомандовал: "Затушить и перевязать! Это наш героический шоф„р! Он
должен жить!"
Эмманюэль побегала вокруг горящего и начала хватать горсточками землю и
сыпать на огонь. Л„ша Гробоедов из нашей группы вытащил китайский
нож-универсал, раскрыл в н„м лопатку и начал помогать ей.
  Кое-как они его затушили, и тогда стало видно, что это манекен с рул„м в
руках.
  "Товарищ младший лейтенант!" - доложила Эмманюэль, пуча глаза. "Как его
перевязывать, да? Он вот совсем неживой!"
Одолеев наконец от меня отцепился, подош„л и уставился на манекен, будто
первый раз видел. Долго смотрел, потом снял фуражку и вытер обшлагом
френча - зуб даю, не вру - настоящие сл„зы.
  "Отставить перевязку, - сказал он хрипло. - Поздно. Товарищи, сегодня мы
прощаемся с первым павшим в нашей Войне, с нашим товарищем водителем.
Давайте скоренько захороним его и двинемся впер„д, пока враг сзади. Салюта
не будет, салютовать будем по врагу. Памятник ставить не будем, чтобы враг
не осквернил могилы. Просто запомним и пойд„м дальше. Прощайтесь с нашим
товарищем, товарищи."
Мы стали снимать головные уборы, подходить к манекену и смотреть на него.
А я не подош„л, потому что меня вс„ ещ„ тошнило.
  "Назначаю товарища Гробоедова старшим похоронно-трофейной команды", -
объявил командир и козырнул Л„ше. Тот тоже козырнул. - "Хорошо себя
проявил. Придаю ему двух бойцов. Похороните героя и присоединяйтесь."
Они пошли уносить манекен, а мы побежали к лесу, потому что где-то опять
заревели самол„ты.
  Мы уже почти вбежали в лес, когда командир остановился и повернулся к
дороге. Я бежал предпоследним и поэтому увидел вс„.
  Он достал из штанов пульт, протянул руку в сторону грузовика и нажал
кнопку. А там, на шоссе, обломки грузовика вдруг поднялись, слиплись, и
он, громыхая и скрипя, задним ходом покатил ОБРАТНО к призывному пункту.
  Тогда младший лейтенант спрятал пульт в галифе и побежал за отделением.
  Я ничего не понял, но мне почему-то стало жутко. Показалось, что манекен
тоже сейчас встанет и побежит по дороге. Но тут как раз вернулись
похоронники, а потом Эмманюэль с Л„шей - он почему-то был очень смущ„нный.
Им и мне пришлось догонять отделение и командира бегом.
  На опушке, куда мы прибежали, нас ждали.
  Настоящую полевую кухню опять не показали, но зато ждал Пурккин в своей
концертной форме. А из кустов - он там стоял под маскировочной сеткой -
выкатили рояль, весь в камуфляжной раскраске и за него уселась та самая
пианистка в монгольском халате, но уже в камуфляжном. Домбрист жевал
резинку, и я ему позавидовал, я свою так и забыл в номере.
  Мы расселись на траве. Одолеев достал из планшета и раздал нам листки со
словами, и мы вместе с Пурккиным начали петь "Подводную лодку" и "Наш
бронепоезд". Слова, правда, оказались на китайском, но у меня были уже
свои. Рояль играл так громко, что я побоялся, как бы нас не обнаружил
противник, но потом решил, что чем скорее нас обнаружат, тем скорее я
обзаведусь шмайссером. И фаустпатроном. Хорошо бы позолоченный.
  Так и получилось. Когда мы пели, тут на поляну вдруг вылетели мотоциклисты
на древних, но хорошо восстановленных мотоциклах и начали по нам палить.
  23 июля. Тут был перерыв. И произошло много всего исторического. Теперь я
опять записываю. Сижу на поваленном дереве, а командир Одолеев ругается с
лесниками и говорит им, что они, твари, не понимают значения момента -
Война пошла на перелом и нами одержаны важные победы над врагом.
(Получились стихи.) А лесники орут, что им на наши победы срать маком (я
записал, а потом спечатал вокопринтом) и что у них каждое дерево на учете.
Тут Одолеев стал на них орать, что они точно знают, какое дерево им
загнать, потому и на учете. Вообще лесники вели себя безобразно, и я уже
взялся за машингевер, когда из лесу вышла наша разведпохоронная команда с
Эммануэлью. Они е„ всегда берут для оказания помощи в случае чего.
  Разведпохи - народ крутой, особенно Гробоедов, никогда не поверишь, что на
гражданке он служит в отделе женского белья в суперсаме "Ай-Чурек". Своими
глазами видел. Он говорит, что Игра разбудила в нем настоящего мужика и
что после Парка он перейдет в отдел скобяных товаров. А я так думаю, что
не Игра, а Эмманюэль. Она кого хочешь до чего хочешь доведет. Ну и,
конечно, БИМа.
  И вот когда разведпохи вышли, то лесники сразу примолкли. Повернули коней
и уже собрались уезжать, но Гробоедов еще до выхода послал двух бойцов
перекрыть им дорогу к лесу, а сам прищурился и спросил: "Так кому это
здесь наплевать или даже еще что на наши славные победы?.."
Лесники, козлы, не въехали, что дело абдан джаман1. Начали чего-то
доказывать. Но