до  мелочей!  С
точностью до часа...
   - Хорошо. Но надо было сделать так, чтобы колосс и его  авто  оказались
рядом. Еще лучше, чтоб он  уснул  в  нем.  Ведь  этот  материал,  пожалуй,
наиболее подходящ для нашей  не  очень  мощной  энергетической  установки.
Правда, материал еще почти живой! - засмеялся ушастый.
   - Вы правы, шеф! Максим, - вдруг обратился Кобальский ко мне, - что тут
зря стоять рот разинув? Не прислушивайся и не расстраивайся. Ну-ка, помоги
лучше Альфу и Бету. Оттащите все подальше  от  воды.  И,  пожалуйста,  как
договаривались, без этих дурацких конфликтов.
   Я  беспрекословно  принялся  перетаскивать  все  эти   сумки,   ящички,
рыболовные  снасти,  рюкзаки...  И  не  потому,   конечно,   что   я   был
"покладистым, как телок".
   - Альф и Бет! - коротко приказал нумизмат тем двум, прибывшим в  лодке.
- Позаботьтесь, пожалуйста, об этих двух саквояжах. На  тот  случай,  если
сюда нагрянет кто-нибудь...
   - Но где же Гамм? - спохватился Кобальский.
   - К сожалению, Гамма, - скорбно  покивал  нумизмат  головой,  -  как  я
понимаю, нашего лучшего пилота, мы потеряли. Он был слишком неосторожен  и
так нелепо только что свалился за борт лодки...  И  конечно,  из-за  этого
вашего ужасного удельного веса сразу же - хотя и отлично  умел  плавать  -
пошел ко дну. Очень неприятно. Ах! Утонуть у самого берега!..
   Те, которых называли Альфом и Бетом и которые все время молчали,  взяли
по сумке и вдоль берега отошли метров на двести. Потом я видел, как они не
то  ножами,  не  то  просто  руками  рыли  две  ямки,  закапывали   сумки,
маскировали следы своей работы...
   Оба они, один тонкий и  высокий,  другой,  наоборот,  очень  толстый  и
низкий, мучительно мне кого-то напоминали. Но кого?.. И вдруг,  подумав  о
том, почему именно Альф, Бет, Гамм (альфа, бета, гамма?..), понял: да  это
же оба Кобальские - один вариант сплюснутый, а другой вытянутый!.. Значит,
все они, кроме  пожилого  нумизмата,  и  есть  парни  из  так  называемого
"алфавита"?
   Перетаскивая мелкую кладь, я прислушивался к разговору.
   - ...Выходит, как  я  понял,  мы  полетим  не  на  ракете?  -  тоскливо
допытывался Кобальский.
   - Нет! - решительно заверил его Георгий  Николаевич.  -  Хватит  и  тех
двух, на которых вы пытались улететь. Отдадимся-ка на этот раз  во  власть
самого простого и давно испытанного способа. Очень жаль  только,  что  так
нелепо погиб опытный Гамм. Но попытаемся! Я уверен, что на знания и тонкое
чутье Бета положиться можно. Так вот. Полетим мы на  самолете!  Мы  сейчас
привезли раз  в  сто  уменьшенную  копию  реального  поршневого  самолета,
который достаточно прост в управлении и надежен в полете.
   - То есть, - в недоумении  пожал  Кобальский  плечами,  -  вы  привезли
модель самолета?..
   -  Не  модель,  мой  друг,  а  копию  настоящего  самолета.  Ко-пи-ю!..
Уменьшенную копию, созданную при помощи масс-голографа.
   - Значит, та, другая линза, - радостно воскликнул Кобальский, - и  есть
уменьшительная линза? И Станислав-Зеро научился с ней работать?..
   - Да, очевидно, - с удовлетворением подтвердил его мысль Георгий.
   - А мы, парни из "алфавита", даже и не знаем, что  Зеро  работает  и  с
уменьшительной линзой.
   - Не обижайтесь на него, Эпсилон! - мягко попросил Георгий. -  Чего  уж
хорошего ждать, когда все знают все. И все умеют. Пусть уж он один...
   - Да, да... - собственным мыслям рассеянно кивнул Кобальский. -  Мы  бы
все, все ребята из "алфавита", могли  бы  непосредственно  знать,  что  он
работает с уменьшающей линзой и что именно создает... Но  -  увы!  -  наша
сердечная связность уже сильно ослабела. Теперь мы все заняты только своим
личным опытом. А об опыте друг друга только смутно догадываемся"...
   - И кстати! - вспомнил Георгий. - Тот самолет, на котором  мы  полетим,
получится усовершенствованным. С прекрасными глушителями.
   - Но лететь  на  самолете!..  -  ужаснулся  Кобальский,  забегая  перед
медленно, взад-вперед вышагивающим шефом. - С  ума  сойти!..  Самолет  над
пограничными водами запросто могут сбить!
   - Разумеется, мы полетим не сейчас, а поздно вечером. Полетим низко над
морем, очень-очень низко.
   - Но здесь  опасно  до  вечера  оставаться!  -  вскипел  Кобальский.  -
Подумать: целый день на виду у...
   - У неба, - уверенно заметил нумизмат. - Посреди двух пустынь.
   - Ну я не думал, что вы так неосторожны, шеф.
   - А я не предполагал, что вы так наивны, Кобальский, - властно  прервал
нумизмат фотографа. - Вы что, так себе это и представляли: сначала  мы  на
самолете будем разгуливать под облаками, а потом среди бела дня  пересечем
границу?
   - Ночь не скроет самолет от локации... - скулил Кобальский. - Опять  не
то!.. Ох, засели мы тут, кость от кости!..
   - Мы полетим низко над морем, очень низко. Когда станет темно. И потом,
нельзя же лететь без Станислава и Иннокентия.
   - Я понял, - больше для виду  возмутился  Кобальский,  -  вы,  шеф,  не
доверяете "древнегреческому алфавиту"!
   - Друг мой, всецело доверяю! И я, конечно,  вас  понимаю,  Эпсилон:  вы
торопитесь в спокойной обстановке восстановиться как следует. Кстати,  как
вы себя чувствуете?
   - Отлично, шеф! Думаю, отлично выдержанное вино!
   - Ну с богом! - улыбнулся Георгин-нумизмат. - Кобальский, какие  у  вас
есть соображения: почему до сих пор не появились  здесь  Станислав-Зеро  и
Иннокентий?
   - Ну, может быть, опять  какие-нибудь  неприятности  с  Большим  Кешей.
Из-за этой гнусной кочерыжки, я считаю, не улетели мы и во второй раз,  на
большой ракете... Вам трудно представить, что  с  нами  стряслось!  Ракета
из-за него потеряла равновесие. Ведь в кочерыжке  больше  двенадцати  тонн
весу! Да и ростом он около десяти метров... Он испугался высоты, что ли...
Ему сдуру показалось, что едва-едва оторвавшаяся ракета стала заваливаться
на бок. Чтоб, как он думал, восстановить равновесие, он сместился с центра
тяжести... Дальше - больше...  И  пошло,  и  понесло  нас  мотать!  Ракета
действительно в конце концов потеряла равновесие...  -  Кобальский  тяжело
вздохнул:  -  Все-таки  толстяк  -  двойник  старого,  пожилого  человека.
Возможно, Иннокентий Павлович Уваров прекрасный гомеопат и нужный для  нас
человек, но все-таки брать его в качестве прототипа для укрупненной  копии
неразумно. Станислав-Зеро  был  уверен,  что  будет  иметь  дело...  ну  с
мудростью, что ли, с осторожностью пожилого человека. Ведь  телескоп  надо
было перемещать, из подземелья как-то вытаскивать!.. Этот коротышка - наша
беда. И вот Станислав Юлианович и, конечно, Иннокентий Павлович  пустились
на все хитрости и увели Большого Кешу к разрушенному  замку  Шемаха-Гелин,
чтоб чем-нибудь занять там  эту  обузу.  А  сами  они  должны  были  вчера
появиться  в  условленном  месте.  Эх!  Если  бы  кочерыжка  не  был   так
непредусмотрительно хорошо выдержан! Но кажется, он не начнет  разрушаться
и через год. Это прямо какое-то бедствие! Что с ним делать, неизвестно...
   - А они не пытались коротышку поставить за линзу? -  спросил  нумизмат,
взглянул в мою сторону и почему-то осекся.
   - Старый гомеопат не так глуп! Не  менее  смекалист  и  кочерыжка.  Да,
буквализм в копировании - большой недостаток...
   - В том-то  и  дело.  Да  и  вообще:  разве  можно  прибегать  к  таким
варварским способам, чтоб  только  избавиться...  -  брезгливо  проговорил
нумизмат и тут же переменил тему разговора: -  Я  бы  хотел  взглянуть  на
телескоп, на котором, сдается, вы все если  не  помешались,  то  близки  к
тому.
   Они повернулись к неподалеку лежавшему телескопу.
   - Он что, позолочен?
   - Нет! - охотно пояснил  Кобальский.  -  Просто  он  такого  необычного
ярко-желтого цвета... Мерзавец! -  круто  обернулся  он  ко  мне.  -  Это,
конечно, ты обнажил объектив? Везде сует нос. И не смей за нами шляться!..
   Они, как самоуверенные собственники, неторопливо пошли к телескопу.
   Альф и Бет были заняты двумя сумками, все еще зарывали их.
   Я быстрым шагом отправился к  исполинскому  автомобилю,  который  стоял
метрах  в  четырехстах  от  телескопа.  Цвет  автомобиля  за  ночь  сильно
переменился. Прежде он  был,  как  и  мой,  коричневого  цвета,  а  теперь
приобрел ядовито-оранжевый оттенок. Он слегка разрушился,  осел,  сохранив
еще прежние очертания. Подойдя ближе, я увидел, что теперь это были  всего
лишь глиняные обломки потрескавшегося, расколовшегося  монолита,  готового
рухнуть и обратиться в бесформенную груду. Кое-где  еще  виднелись  тускло
поблескивающие, с виду металлические части. Изредка  некоторые  из  них  с
какого-то мгновения прямо на глазах начинали быстро словно бы  ржаветь,  и
та же деталь, не изменяясь  в  конфигурации,  превращалась  в  формованный
кусок плотной, сухой глины. Стекла, там, где еще торчали осколки, были уже
совершенно непрозрачными.
   Я подбежал к исполину, лежавшему недалеко за автомобилем. Подошел к его
голове. Его волосы были  покрыты  коричневатым  налетом.  Я  тронул  один,
толщиной со спичку, волосок. Он сломался,  упал  и  рассыпался  на  мелкие
глиняные штрихи.
   Исполин открыл глаза.
   Я в недоумении спросил!
   - Что с тобой происходит?
   - Я очень простыл вчера, - прошептал он. - Мне нездоровится...
   - Что ж, - печально спросил я, - и твоему автомобилю "нездоровится"?
   - Не знаю...
   - Ты просто очень устал. Лежи, пожалуйста, спокойно. Отдохни. Мне жаль,
что ты...
   - Перестань! - прошептал он. - Я буду жив, пока жив ты.
   "А когда умрешь ты, - неосторожно подумал я, - умру и я?.."
   - Нет, - уверенно, твердо сказал он,  и  на  его  лице  появилась  тень
улыбки, - мы будем жить. Долго. И не так уж мы с тобой плохи! -  прошептал
он. - Вовсе нет!..
   Мало что видя перед собой, я побрел к автомобилю моего  двойника,  чтоб
обдумать, как извлечь из него свой.
   Я часа три провозился в развалинах циклопического  автомобиля,  пытаясь
вызволить свой, настоящий. В сравнительно тонких глиняных стенах надо было
пробить три бреши, из ломаных плиток сделать настил, прокатить  автомобиль
через бреши и столкнуть его... В принципе я на нем еще мог уехать.
   Но все делалось не так скоро, как я вначале предполагал: в слоях  глины
еще попадались  металлические  прожилки  и  тонкие,  словно  бы  жестяные,
пластинки - что-то вроде бесформенной ажурной сетки.
   Пришел толстый Альф. Я как раз из бреши  сталкивал  разломанные  плиты,
глянул вниз и увидел его. Широко расставив короткие толстые  ножки,  он  с
любопытством и в то же время безучастно наблюдал за мной.
   - Помоги мне, - попросил я его.
   - Нет, - покачал он головой, - нельзя. Иди, тебя зовет сеньор.
   - Какой еще сеньор?
   - Эпсилон-Кобальский, - засмеялся Альф. - Парень,  ты  зря  стараешься.
Автомобиль они тебе не отдадут.
   Я из пробоины спрыгнул на землю, с рубашки и  брюк  стряхнул  въедливую
пыль и с ненавистью сказал:
   - Думаете, всех обвели вокруг пальца? И меня придавили? Ошибаетесь!
   - Пошуми, пошуми, - улыбаясь, посоветовал Альф, - легче будет! Пошуметь
что поплакать. А придавили... тебя не все.
   Мы направились с ним к берегу, где лежал телескоп.
   Я еще раз подошел к исполину. Он на  мои  слова  больше  не  отзывался,
лежал неподвижно, как изваяние.



6

   В десяти шагах  от  телескопа  горел  костер,  на  двух  камнях  стояла
какая-то посудина.
   Они что-то варили!
   На краю зеленоватого парашюта,  которым  теперь  был  накрыт  телескоп,
сидели Георгий-нумизмат и Кобальский. Бет кашеварил неподалеку  у  костра.
Альф зачем-то отправился к лодке.
   -  Максим!  -  улыбаясь,  пригласил  меня  нумизмат.  -   Присаживайся,
пожалуйста. Снедь, как видишь, небогатая. Но будем рады всякому  хлебу!  А
там Бет подаст нам и чай. Есть надо всегда -  и  для  того,  чтобы  помочь
друзьям, и для того, чтоб бороться с врагами. Этот завтрак или сблизит нас
до дружеского рукопожатия, или разведет на  дуэль.  Но  дело  не  в  этом.
Представь, Максим, какая забавная неожиданность: ребята не могут  все  это
потреблять! А я не могу есть один. Как неволя! Ну так что, пир?
   - Давай, парень, не чванься, - с прищуром, глядя куда-то вдаль,  сказал
Кобальский. - Людей надо уважать. Сядь и ешь - возможна  тяжкая  работа...
Работать будем все. И ты. Такой запыленный и усталый.
   Я внимательно оглядел фотографа. Его уши стали  еще  меньше.  Седоватой
щетины на подбородке почти не осталось, казалось, он только что  торопливо
побрился. Верхняя часть его  лица  и  руки  покрылись  пупырчатым  налетом
какой-то странной ржавчины. Кончик  носа  был  теперь  словно  срезан  или
приплюснут...
   Откуда-то доносился далекий торопливый рокот. Поискав глазами  источник
звука, мы километрах в  пяти  или  семи  от  нас  высоко  в  небе  увидели
вертолет.  Он  летел  мимо,  в  сторону  моря.  Если  б  они  увидели,   с
вертолета!.. Но вертолет улетел.
   - Начали летать... - недовольно процедил Кобальский. - Ох и напрасно мы
тут ждем!.. Отберут все до ниточки. Сами себя погубим!
   Я сел к "ковру" и принялся за еду.
   - Увидал вертолет - и сразу лопать... - злобно выпалил Кобальский в мой
адрес. - Сразу видно, как обрадовался!
   - Пусть ест, - остановил его нумизмат. - Пригласил молодого человека я.
   - От него всего можно ждать! Это же, конечно, он ночью открыл  объектив
телескопа, хотя я категорически запретил это  делать.  Везде  сует  нос!..
Говорить с отражением вздумал! Но, слава богу, похоже, только с  плоскуном
потрепался.   Это   хорошо!   Полезно.   Плоскун   тебе   мозги   вправил.
Представляю... Иди еще с ним поговори! - засмеялся он. Помолчал и  Георгию
сказал: - Хорошо, что недоросль не открыл ночью окуляр. А то я не знаю, до
чего бы они с опережающим договорились,  до  чего  додумались...  У  него,
видите  ли,  -  повернул  он  ко  мне  свою  озлобленную   физиономию,   -
непреодолимая потребность рассуждать! Он, видите  ли,  любознательный.  Во
все вникает!
   - Да перестаньте же, Станислав!  -  взмолился  нумизмат.  -  Мелочность
погубит вас, ей-богу! Да что это вас так возмущает, что  человек  пытается
рассуждать! Пусть рассуждает. Пусть он скажет что-нибудь  полезное.  А  вы
умейте взять из-под руки, - продолжая не  спеша,  скучно  жевать,  говорил
нумизмат. - Станислав, мне необходимо знать, как вы, точнее, как подлинный
Станислав Юлианович наткнулся на кубический  грот  и  проник  в  хранилище
инопланетян. Ни Бет, ни Альф и - увы! - ни Гамм за неимением  времени  так
толком мне и не объяснили, как он оттуда выбрался.
   - Да как они  вам  расскажут  и  объяснят!  -  с  искренним  сожалением
вздохнул  Кобальский.  -  Все  они  получились  немного  неудачными.   Как
говорится,  первые  блины  комом!  Посмотрите  на  Альфа.  Это   настоящая
нескладуха. Колобок какой-то плоский, да и мысли у него такие же  плоские,
я бы  сказал...  Да  и  Бет  такой  же  пасынок  фортуны.  Гамм,  конечно,
поудачней, но и он, как и Альф  и  Бет,  выдерживался  далеко  не  столько
времени, сколько требовалось для полной агрегации создаваемой копии. Да  к
тому же в первоначальной установке слишком много  приходилось  возиться  с
фокусировкой. Сами видите: один сплюснут, другой вытянут, у  третьего  еще
что-нибудь... Но главное - материал! На  изготовление  этих  вот  ребят  в
основной массе были использованы древесный уголь, глина, битум и аммиачная
селитра.  Как  оказалось,  физически  они  вышли  покрепче   меня,   хот-я
выдерживались всего минут по сорок...
   - Ну а вот именно вы? - спросил нумизмат.
   -  Я  есмь  Эпсилон-Кобальский,  как  вы  знаете,  Первичный,  исходный
материал моего тела состоял из  голубоватого  каолина,  белил,  поваренной
соли и талька.
   - Каолин и тальк?
   - Да, все белое! - самодовольно подтвердил Кобальский. - Выдерживался я
в фокусе установки  около  трех  часов.  Три  часа  неподвижно  сидел  мой
подлинник, наш прототип Станислав-Зеро.
   - Если вы Эпсилон, - спросил нумизмат, - то  согласно  древнегреческому
алфавиту, я полагаю, перед вами должен быть еще и Дельт?
   - Да, был, но увы!..
   - Почему "увы"?
   - Его убил вот этот варвар! - кивнул в мою сторону Кобальский.
   - Убил?
   - Да, молотком ударил по голове, когда тот пришел рано утром к  нему  в
дом с алмазом. С огромным бриллиантом!
   - Какой жуткий  мальчик!  -  удивленно  посмотрев  на  меня,  брезгливо
протянул нумизмат.
   - Да, - кивнул Кобальский. - От такого молодчика всего можно ожидать. А
надо вам сказать, что плут Зет еще до Дельта рано утром  появился  в  доме
этого парня в качестве его родного дяди Станислава Грахова,  чтоб  оказать
на недоросля давление. Мальчик сам сообщил нам ночью, во время разговора с
ним по телефону, что ему срочно откуда-то должен  позвонить  его  дядя.  А
дальше все просто. В доме один Максим Грахов,  там  в  качестве  его  дяди
появляется бестия Зет, обрывает провод телефона, вроде бы чтоб  Кобальский
не мешал ему спать: этот его  дядя  ведь  действительно  мог  позвонить...
Потом появляется сам Кобальский, то есть  Дельт,  с  алмазом.  Ну  и  вот,
парень и сразил Дельта молотком. Да прямо наповал. Пока недоросль  носится
там  с  алмазом,  мне  звонит  Зет:  Эпсилон,   срочно   приходи,   будешь
фигурировать в качестве Кобальского, ибо Дельт отошел навсегда.  Мы  же  с
Дельтом, как известно, две капли воды. Только вот уши... Мальчишка заметил
это. Уши действительно могли меня подвести. Прибежал я, а тело Дельта  уже
схватилось  словно  крутой  алебастр.  Мне  же  в  одно  мгновение   нужно
переодеться в его одежду (кому-то ведь надо ехать к холму!), а мы не можем
снять с него пиджак и рубашку. Брюки, конечно, просто... Понесли мы Дельта
из дома,  чтоб  в  сарае  как-нибудь  снять  с  него  верхнее.  Торопились
сильно... Этот молодчик ведь в любую мину мог бросить алмаз и вернуться из
сада. Увидел бы все и побежал  бы  в  милицию  признаваться...  Ну,  мигом
притащили мы тело Дельта к сараю. Желаем с телом войти, а дверь  по  земле
скребет,  плохо  открывается.  Зет  и  уронил  тело...  Раскололось   оно,
разбилось на мелкие черепки. Сняли мы пиджак и рубашку, а осколки в  сарае
оставили... Так он и останки обнаружил! - с ненавистью  взглянул  на  меня
Кобальский. - У-у, проныра!.. Кое-как убедил  Зет  смышленого  племянника,
что это археологические трофеи...
   - За Зетом есть еще кто-нибудь? - спросил нумизмат.
   - Нет, Зет последний среди нас, насколько я знаю. К сожалению, он  есть
производное от жалкой самодеятельной попытки  коротышки  Альфа  сделать  с
себя хорошую, удлиненную копию. Вполне естественно,  что  нескладуха  Альф
перестарался: получилась на удивление такая хитрая и зловредная бестия! Уж
мы все натерпелись с этим Зетом. Он давно должен был появиться  здесь,  но
его нет. Дьявол один ведает, что он еще  предпринял.  И  знаете,  для  его
изготовления бедолага Альф использовал всего лишь песок, серу и речной ил.
По-моему, он стал таким пройдохой  из-за  органических  примесей,  которые
содержатся в иле. Но вас, я  уверен,  интересует  не  это.  Так  вот,  наш
прототип, истинный Кобальский-Зеро - а он, безусловно, для нас есть  Зеро,
как среди всех меридианов есть исходный нулевой меридиан! - одно  время  в
качестве  археолога-любителя  занимался   изысканиями   в   песках   южнее
Хорезмского оазиса.
   - Простите, я перебью вас, Эпсилон... - остановил Георгий  Кобальского.
- У  меня  со  Станиславом-Зеро  как-то  не  заходил  разговор...  Вопрос,
конечно, деликатный, и я ни у кого из парней из "алфавита" не  решился  бы
спросить об этом. Но видя, что вы. Эпсилон,  человек  мужественный  и  без
предрассудков...
   Кобальский с жаром потребовал:
   - Конечно, Георгий!  Задавайте.  Я  постараюсь  ответить  на  все  ваши
вопросы!
   Нумизмат некоторое время находился в нерешительности, молча жевал.
   - Не слишком ли вас много? - макая в соль кусочек мяса,  с  равнодушным
видом наконец спросил он.
   - Кого? - не понял Кобальский.
   - Парней из "алфавита". От Альфа до