тьей роты.
     -  Даа,  -  протянул Фарамунд Иванович, -  ну, счастлив твой  бог, Джек
Никольс.  Сейчас  животных  позову.  Лежи и  не  рыпайся.  Если от  "квашни"
вырвался, то животных стерпишь.
     Фарамунд Иванович растворил двери пошире, и я увидел черный старомодный
телефон на небольшой канцелярского вида тумбочке.
     -  Фарамунд Иванович, -  тихо позвал  Пауль,  - а вы меня не осмотрите,
боль, понимаете, зверская. У меня копчик, надо полагать, сломан...
     Фарамунд Иванович поморщился недовольно  и махнул рукой, мол, не мешай,
сейчас разберемся.
     - Алло,  -  сказал  он в трубку, -  Катенька. Очень  хорошо. Пошлите  к
пятому подъезду Степу и Колю с носилками. Да... И Степа должен вылизать. Как
язык сухой? Катенька, вы  меня  изумляете. Ну, дайте ему  выпить что-нибудь.
Ну, Катерина Сергеевна, ну,  как можно? Нет. Не пива. Пива ни в коем случае.
Вот... "Ркацители". Да... "Ркацители" - хорошо. В меру... Ждем.
     Фарамунд Иванович положил трубку, оглядел всех нас.
     - Так, - сказал он, - Пауль, ты сам до пятой палаты дойдешь?
     Пауль отрицательно покачал головой.
     Фарамунд Иванович вздохнул:
     - Ох, ну прямо беда с вами. Хорошо, пускай  тебя... - Фарамунд Иванович
пощелкал пальцами, припоминая.
     - Хуан, - подсказал Хуан.
     - Да, -  с  облегчением сказал Фарамунд Иванович,  - пускай  тебя  Хуан
отведет. Ты ему объяснишь, как,  какими  коридорами идти. Тэкс. А  вы, -  он
обратился к Вале, - юноша, можете идти.
     Валентин Аскерханович отдал честь и сказал:
     - Фарамунд Иванович, к вам в коридор ворон упал.
     Фарамунд Иванович развел руками:
     - А я что могу поделать? Это, юноша, еще не самое страшное. А вот когда
"квашня" вылупилась у четвертого подъезда - вот это было...
     - Ага,  - обрадовался Валентин Аскерханович, -  я помню, помню...  Всех
подняли по тревоге - и вперед...
     -  Юноша,  -  поморщился   Фарамунд  Иванович,  -  вы   своими  боевыми
воспоминаниями потом  поделитесь с самозабвенно внимающими  вам слушателями,
сейчас  ступайте, ступайте, нечего вам  на Степу с Колей любоваться.  Только
одноглазого  к  стеночке прислоните,  чтоб  не сполз  -  и  до видзення,  до
видзення...
     Валя подтащил меня к стене и аккуратно прислонил.
     - Стой, не  падай, - объявил он мне, легонько постукал по плечу,  будто
хотел удостовериться - не шлепнусь ли я в самом деле , и удалился .
     Степа с Колей появились довольно скоро.
     Это оказались два двуногих,  одетых в белые халаты, длинномордых ящера.
Они тащили носилки, при этом один  из ящеров, по-видимому  Степа,  гундел  и
напевал что-то веселое, но непонятное.
     - Так, - Фарамунд Иванович потер руки, - Степинька с  Коленькой хорошие
носилки притаранили? прочные?
     Степинька и Коленька  почти одновременно развели лапы, мол, какие могут
быть  сомнения?  А  Коленька, тот  даже  продундел-прогундосил,  не разжимая
пасти,  -  и  страшно было видеть,  как человечьи  слова бьются  в  горловом
отвислом мешке рептилии.
     - Фарамунд Иванович, прочнее некуда.
     - Ладно,  ладно, - проворчал  Фарамунд Иванович,  - знаю  вас,  чертей,
некуда!  Не  "некуда",  а  "некогда". Схватили, небось,  первые  попавшиеся.
Ставьте на песок.
     Степа с Колей опустили носилки.
     - Попробуем ваше "некуда", - пробормотал Фарамунд Иванович, и улегся на
носилки, - поднимай! - прказал он.
     Степа с Колей медлили. Фарамунд Иванович  поднял голову и  поглядел  на
двух санитаров-ящеров в недоумении:
     - Я не понял? В чем заминка? Вира...
     - Кажется, - забулькал, захрипел горлом Коля, это называется "майна".
     -  Какая разница,  - рассердился Фарамунд Иванович,  -  майнавира, я не
грузчик какой-нибудь, не такелажник портовый,  я - врач! Представитель самой
гуманной!.. Словом, поднимайте!
     Степа и Коля разом взялись за ручки носилок и рванули вверх.
     Раздался треск. Полотняное дно носилок не разорвалось - оно  взорвалось
под тяжестью Фарамунда Ивановича.
     К моему удивлению, он не особенно рассердился.
     -  Ах  вы остолопы, -  нежно произнес он, -  очутившись на  песке, - ну
совсем от рук отбились. На всю санчасть один серьезно покалеченный - и с тем
справиться не можете. Мышей не ловите!
     Степа  загундосил нечто нечленораздельно-оправдательное, а Коля  только
лапами развел , мол, и на старуху бывает проруха.
     -  А ну, марш за новыми! Стооп! - закричал на дернувшихся было с  места
ящеров Фарамунд  Иванович. - Стоп. Парню  совсем хреново. Эвон как по стенке
ползет. Действуй, Степа. Авось дождется носилок.
     Меня тошнило. Пол  уходил из-под ног. Я словно бы падал, падал и не мог
упасть.
     Я понимал,  что  конец падения, дно будет  означать  попросту смерть, и
почти не боялся этого. Мне было все равно.
     Степа положил лапы мне на плечи  и встряхнул меня,  прижал к  стене. На
мгновение  я перестал  видеть, а  потом  увидел  все  с  внезапной  жестокой
ясностью:  отвратительное чудовище,  стоящее прямо передо мной, остромордое,
вислогорлое,  и  за  его  спиной  -  ярко  освещенная  площадка, коридор  со
свисающими гроздьями люстр...
     Пасть  Степы  чуть  разжалась,  и в  тоненькое  отверстие,  похожее  на
трубочку для свиста, выскользнуло тугое  безжалостное жало.  Оно воткнулось,
вонзилось  в выжженную  глазницу.  Я  завопил  от  боли  и омерзения.  Нечто
разрывало, раздергивало мне глазницу. Сквозь шум боли я услышал,  во-первых,
крик  Фарамунда  Ивановича:  "Молодец, молодец,  так и  смотри, не  жмурься!
Умница. Терпи!"  (а  я и  не  жмурился.  Я  смотрел,  я  не  мог  не  видеть
вздрагивающее, глотающее горло рептилии. Я не мог заставить себя не смотреть
на это  горло...),  и  во-вторых: "Колька! Рысью  за  носилками! Рысью..." Я
видел  ненависть  и омерзение, стоящие в глазах Степы, и понимал, что это  -
мои ненависть и омерзение. Я понимал, что он высасывает из меня яд "квашни",
но не мог  почувствовать к этому существу ничего, кроме  отвращения. И будто
подтверждая  мое  отвращение,  Степа,  резко  убрав, выдернув жало  из  моей
глазницы, с  силой  врезал мне лапой по  лицу.  Я упал, ткнулся в утоптанный
песок.
     - Эт-то что за номера? - услышал я голос Фарамунда Ивановича.  - Что за
истерики? Прекратить! Что сказано? Хороший, хороший... Суп... Супчику дам...
     Я с трудом поднялся и увидел, что Фарамунд Иванович оттаскивает за лапу
трясущегося Степу.
     - Иы, иы, - выл Степа, - иы.
     Из  глаз у него катились слезы.  Все вместе напоминало вполне человечью
истерику.
     - Все, все,  - Фарамунд  Иванович гладил Степу по вытянутой крокодильей
морде,  - сейчас  отнесешь больного,  будешь играть, супчику, супу. О! Вот и
носилки прибыли.
     Коля брякнул носилки на песок у самых моих ног.
     - Помочь? - обратился ко мне Фарамунд Иванович.
     Я помотал головой, мол, не надо - и шмякнулся лицом вниз на носилки.
     Щеке под глазницей стало сначала тепло, а после я почувствовал влажный,
текучий холод.
     Степа и Коля подхватили носилки  и  рванули с  места в карьер.  Я видел
только  мелькающие  половицы,  чистые,  до  блеска  натертые,   в  коридорах
санчасти.
     Следом  за  нами  бежал  Фарамунд   Иванович.  Я  слышал  его  ласковые
понукания:
     - Давай, давай, ребятки, жми... жми - вовсю!
     Меня внесли в помещение с беломраморным полом, отполированным до блеска
-   так  отполированным,  что  я  увидел  собственное  обезображенное  лицо,
рассмотрел вытекающую из глазницы желтую жижу.
     - Вертай - кидай на постель! - хрипло приказал Фарамунд Иванович.
     - Ийэх, - Степа и Коля ловко перевернули меня на постель.
     И  тут  я   увидел  прямо  над  собой  раззявленную  пасть  дракона.  В
нарисованную пасть был вбит крюк. На крюке висела люстра.
     - Степинька, Коленька, - нежно сказал, потирая руки, Фарамунд Иванович,
- свободны, свободны... Давайте, давайте...
     Коля, подхватив носилки, вышел.
     Степа остался стоять, выжидательно глядя на Фарамунда.
     - А, - догадался Фарамунд, - супчик?
     Он похлопал Степу по вытянутой крокодильей морде.
     - Конечно, конечно, ну, пойдем, пойдем, молодчага.
     И они вышли.
     Я  смотрел  в  раззявленую   пасть.  Дракон  будто  высунул  светящийся
стеклянный  язык. Люстра свешивалась  сияющим  коконом,  застывшим водопадом
света  и  стекла; казалось,  тронь ее  -  и она зашуршит, зазвенит неведомой
прекрасной музыкой.
     Но раззявленная пасть, хайло того,  что не должно существовать рядом со
мной,  с моей  мамой, с Мэлори. Пасть  всесильного  убийцы,  пасть убийства,
мрази, гниды, рептилии.
     В палату вернулся Фарамунд Иванович.
     -  Нутес?  - он  нагнулся  и  платочком аккуратно  вытер  мне  щеки.  -
Состояние?
     -  Хреновое, - ответил  я и указал на драконовую пасть, намалеванную на
потолке, пасть, изрыгнувшую хрустальную люстру, - а  это зачем? Для поднятия
тонуса?
     - Нет, юноша, - засмеялся Фарамунд Иванович, - нет. Какой же тут тонус?
Это - чтобы дракона не забывали.
     - Я и так его помню, - быстро ответил я.
     - Лежите,  лежите,  -  замахал руками  Фарамунд Иванович, - вам  нельзя
волноваться.
     Я скосил глаз  и увидел, что лежу в обширнейшем зале, где, кроме  моей,
еще четыре кровати, но пустые, аккуратно застланные...
     Фарамунд Иванович подтянул к моей  кровати  стул, уселся, упер  руки  в
колени и попросил:
     - Согните ногу.
     Я попытался - и не смог.
     - Прекрасно. Теперь постарайтесь приподняться.
     Я уперся локтями в кровать и не смог выпрямиться, не смог сесть.
     -  Чудно! - с непонятным  восторгом провозгласил  Фарамунд Иванович.  -
Великолепно! Завтра приведу студентов. Есть не хотите?
     - Какое, - постарался улыбнуться я, - пить хочу...
     Язык  у  меня был  как  камень,  брошенный в высохший  до дна колодец в
пустыне.
     -  Пить, - развел руками Фарамунд  Иванович, - покуда  нельзя. Покуда -
терпите... - он подошел к стене и поубавил света в люстре, - так хорошо?
     В  палате  стало  полутемно.  Чуть посверкивали стекляшки в  люстре,  и
драконья пасть рисовалась далеким нестрашным очерком, прочерком.
     - Хорошо, - сказал я.
     -  Отлично,  - кивнул Фарамунд Иванович,  - сейчас пришлю Колю с Катей,
переоденут  вас.  Вообще-то  это  даже  полезно.  Вроде  массажа.  Орать  не
рекомендую. Еще больше раззадорите. Ждите.
     И он вышел в коридор.
     Минут через пять  в  коридоре раздалась  дробная  стукотня лап,  и  уже
знакомый мне голос пробулькал:
     - Будьте спокойны, Фар-Иваныч. И в пижамку оденем, и бельишко сменим.
     В ответ  я услышал испуганное захлебывающееся  (по  всей  видимости, от
бега):
     - Ах, батюшки, вы нежнее, нежнее только, ребятки!
     Дверь  распахнулась  от  сильного  удара.  В  палату  ворвались   Коля,
незнакомое мне бородавчатое омерзительное существо  - не  то жаба размером с
человека, не  то двуглазая "квашня", и Фарамунд  Иванович. Для  начала  Коля
поскользнулся  на мраморе и  грянулся  оземь. Бородавчатое  существо врубило
свет  на  полную,   что  называется,  катушку.  Фарамунд  Иванович  бросился
поднимать Колю.
     -  Коленька, Коленька, - испуганно  бормотал он, - что же  вы? Так же и
разбиться можно? Ну, куда так спешить?..  Катенька, - поставив на ноги Колю,
кинулся к бородавчатому чудищу Фарамунд , - сюда, сюда  - пижамку и штаны...
Ага... Умница.
     - Фарамунд Иванович, - спросил я, - но они пьяны?
     - В  стельку,  - спокойно констатировал Фарамунд и тут же  бросился все
так же суматошливо-нервно хлопотать вокруг двух пьяных рептилий, - Катенька,
Коленька - вот больной, вот...
     -  Не  хлопай крыльями,  -  неожиданным глубоким контральто пророкотала
Катенька, - где больной?
     - Вот! - Фарамунд Иванович указал на мою постель.  - Ах, ах, -  замахал
руками,  и в самом деле, как крыльями захлопал, Фарамунд Иванович, -  легче,
легче, милые, нежнее, нежнее.
     Из  пасти  Катеньки вылетел  липкий  красный язык ("Царевна,  -  устало
подумал  я,  -  переквалифицировавшаяся  в санитарки") - блямс, разбрызгивая
вонючую  белую  слюну,  язык  проехался  по моему  лицу  и  влип, вцепился в
гимнастерку х/б. Хрысь! Катенька разодрала гимнастерку,  тем временем ко мне
подскочил Коля и сорвал с меня штаны вместе с сапогами.
     -  Ой-е-ей,   -  запричитал  Фарамунд  Иванович,  -  помилосердствуйте,
ребятушки, ведь убьете болящего.
     - Вы  что, -  в сердцах  выкрикнул я, - издеваетесь? Они же  меня, гады
ваши, в самом деле убивают!
     Щелк!  Одним  щелчком  Катенька  сбросила меня на  блестящий  мрамор  и
взгромоздилась мне на спину.
     - Не бось,  - рокотала она, будто действительно желая меня  ободрить, -
не бось, ни хрена не убьем - только косточки разомнем.
     Липкими холодными  лапами  она  вдавливала  меня в мрамор. Она деловито
топталась по мне.
     - Катиш, Катюнчик. - услышал я бодрое  булькание Коли, - дай-ка  я его,
родимого, хвостиком по хребтине поглажу...
     -  Не  надо,  -  выпела  жабообразная  Катенька,  чуть  ли  не  казачка
выплясывающая на моей спине, - нельзя бить маленьких...
     - Ну, по попе, по попе-то можно?
     - Ребятки, - взывал к  разошедшимся  не  на  шутку  санитарам  Фарамунд
Иванович, - не сломайте бойца!
     -  И-йех! - выдохнул Коленька,  и  острая секущая боль  заставила  меня
вскрикнуть.
     Я  с трудом вывернул голову из-под  жирного  бородавчатого  зада жабы и
выхрипнул Фарамунду:
     -  Это  что  же,  массаж, по-вашему?  Это  -  пытка,  издевательство  и
избиение...
     - А  что же,  - спросила Катенька, нехотя сползая  с меня, - по-твоему,
массаж, как не смягченные, ослабленные пытки, издевательства и избиения?
     -  Весь вопрос  в степени!  - в каком-то  дурном восторге  заорал Коля,
разевая  пасть, в коей  я успел увидеть кипение красноватой слюны и дрожащее
раздвоенное жало.
     -  Никак не в степени,  -  Катенька  схватила  меня  за  плечи и  легко
вздернула над  полом, так  что я  смог увидеть всю ее  бородавчатую  неровно
дышащую тушу,  - никак не в степени, - повторила Катенька,  и  я увидел свое
отражение  в  выпуклом  безразличном   глазе  жабы,  -   а  в   отношении  к
происходящему!.. Если он себя уверит, что  происходящее - пытка,  так
он и у массажиста от ужаса скончается, а если  он себя уверит,
что - массаж, так он  и на дыбе  от удовольствия  покряхтывать будет.
Суй его в штаны, раба божьего.
     Растянув штаны, елико возможно, Коля подставил их под  мои ноги, словно
распахнутый мешок, куда вот-вот должны засыпать картошку.
     -  Только, -  захихикал Коля,  -  ты его  аккуратней,  а то  помнишь, в
прошлый раз мы того чмошника одевали, в одну штанину обе ноги засунули -  во
смеху было!
     - Ноги  растопырь, чудо, - прикрикнула на меня  Катенька, - не  слышишь
разве, что бывает?
     С трудом я попытался раздвинуть ноги и выговорил:
     - Вам... что же... доводилось бывать на... дыбе?
     - Ах ты дрянь! - поразилась Катенька, впихивая меня в пижамные штаны, -
да  у  меня вся жизнь! - как на дыбе.  Держи  его, сквернавца,  за плечи,  -
разевая пасть, оглушительно гаркнула она Коле, - счас пижаму надевать будем!
     Видимо,  я  здорово  рассердил  Катеньку,  раз  сам  Фарамунд  Иванович
схватился за голову, полуприсел и в этом полуприседе заканючил:
     - Ой, ой, ой, как неудачно! Ой, зачем  так сказали? Ой, лучше кричать и
ругаться, чем так!..
     -  Сквернавец, -  шипела, выпуская розоватую слюну на пол,  Катенька, -
ссквернавец, мммастодонт, шыкым, айшыкым. Рруку держи, руку!
     Катенька  довольно  умело натягивала на меня пижаму, выламывала  руки с
явным, нескрываемым удвоольствием.
     - Все! -  снова (как видно, успокоившись) пропела она, обдернув  на мне
пижаму. - Уу, - Катенька швырнула меня  на кровать, а потом с силой надавила
зеленой огромной лапой. Лапа легла на мое лицо, и я едва не задохнулся.
     - Сетку не порвите! - в ужасе заверещал Фарамунд Иванович.
     - Ладно, - с явным сожалением вздохнула Катенька, - пойдем, Коля...
     Я  слышал,  как хлопнула  дверь  и  из  коридора донеслось густое пение
Катеньки:
     - Расцветали яблони и груши...
     - Пааплыли туманы над рекой, - дребезжащим тенорком подхватил Коля.
     - Выходила на  берег  Катюша, - тенорок Коли и контральто Кати затихали
вдали, - на высокий на берег, крутой...

 * Часть вторая. Драконы *

Глава первая. Бриганд Мишель

     Неделю мы отдыхали на  поверхности. Привыкали. Обживались.  Жарились на
солнышке. Купались в речке...
     Мишель объяснял нам:
     -  Там -  Длинношеий. Притом - слоновый Длинношеий. Такие  обычно  жрут
травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо...
     - Так его живым? - заинтересовался Федька.
     - Угу,  - кивнул Мишель, - нас, конечно,  на  Длинношеего  бросают,  но
этого убивать - ни-ни.
     - Вот пускай, - разозлился Валька, - этим "южане" занимаются.
     - Ты оборзел, Валя, - деловито  и  солидно сказал  Мишель, - ты  просто
оборзел:  вместо того, чтобы радоваться тому, что  тебе досталась творческая
интересная работа - не резать,  а ловить! - ты воротишь рыло. Пиздей тебя не
слышит,  вот  бы  порадовался.  Там,  кстати,  есть  один  из  "южан". Он  и
трезвонит.
     - А, - зевнул Федька, - мне-то все равно.
     ..."Южанин" встретил нас неприветливо. Одет  он был  так, как все здесь
одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.
     - А, Мишка,  - поприветствовал он  Мишеля, - Федька  с тобой, Валя... А
это что - новенький?
     - Тиша, - порадовался Мишель, - ну, тебя не узнать. Нам тоже так?
     Тиша только рукой махнул:
     - Аа...  Хрен  с ним. Будете посланцами  Неба... Верховный жрец  завтра
камлает - вот вы и въедете.
     - На машинке? - сразу заинтересовался Мишель.
     -  Можно  и  на  машинке,  - тускло как-то  согласился  "южанин",  -  а
вообще...
     Это была жаркая влажная планета. Я  глядел  во все  глаза на лопающееся
душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего,
покачивающееся  под  ветром.  Мои   уши,  привыкшие  к  тишине  и   гулкости
подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все
это слитное  цмоканье, чвирканье, свиристение,  шелест, шуршание,  гортанные
крики птиц, шипение.
     - Вы  так грохнулись, - задумчиво заметил Тиша, - что  жрец камлание на
завтра назначил.
     Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал  черные жесткие волосы
ствола пальмы рукой. Я был счастлив. Я пил воздух.
     - Ты здорово по-здешнему балакаешь? - спросил Валька.
     -  Ничего, - скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое,
гортанное - не то песня, не то клекот, - как  Тихон Андреевич разговаривает?
- с гордостью спросил он.
     Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.
     - Аа, - довольно протянул Тихон, - то-то  вот! Что это у вас боец такой
зелененький? Совсем заманали беднягу?
     Диего, в самом деле, едва держался  на ногах.  Тяжело дышал,  переводил
взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.
     - Ничо, - хмыкнул Мишель, - оклемается.
     - Хорошо, - кивнул Тихон, - пойдем пещерку покажу.
     Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под  нами, по лесу звучащему и
дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами...
     -  А  вот  и  он,  - Тихон  указал  на  флегматичного черного  ящера, с
наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.
     - Вот зараза,  - подивился  Мишель, - чик по шее  - и фонтан  в небо, а
вот...
     - Низя, - погрозил ему шутливо пальцем Тихон.
     Мы миновали ящера,  осторожно обогнули его, и я  поразился его слоновым
лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.
     - Так он ничего, - объяснял Тиша, - а как его какая муха укусит, глаз у
него  точно  лопнет! Расширится,  чуть только  из  орбиты  не  вылетит  -  и
пошло-поехало.  Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает - и
шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит,  брымс, брымс. Тьфу, -
и Тиша плюнул.
     Мы увидел