- Та-ак... - протянул Гусев.
  - Вот именно. Давайте представим на минуточку, что ваша хваленая закрытая
информация проходит через фильтр. Там, наверху. На самом верху. И вы
просто не знаете, Гусев, что в действительности творится в вашем обожаемом
Агентстве. Нет, нет. - Иван выставил раскрытую ладонь, упреждая
саркастическую фразу Гусева, которая вот-вот должна была сорваться с его
презрительно скривившихся губ. - Я не такого высокого мнения об "Эхе",
чтобы предположить, будто фильтр поставлен для нас. Вам тоже могут дурить
голову. Именно в честь вашего определенного статуса, которым вы так
гордитесь, товарищ старший уполномоченный.
  - Мне нравится, что ты успокоился, - пробормотал Гусев. - Это мне даже
больше нравится, чем то, что ты не желаешь слышать мои аргументы.
  - Это был выбраковщик, - сказал Иван жестко. - Докажите, что нет.
  - Поймаем - докажем.
  - О, когда вы человека поймаете, вы сможете доказать что угодно.
  - Химия, Ваня, она не врет. "Сыворотку правды" выдумали слишком давно,
чтобы в ней сомневаться.
  - Показания, данные против себя, даже под воздействием психотропных
средств...
  - Это ты будешь говорить на сходках Хельсинкской группы, дружище. Можешь
даже кричать. Есть закон, и он гласит: признался - получи. Именно поэтому
АСБ не использует пыток и устрашения. Нам это ни к чему, мы должны
располагать стопроцентно корректной информацией. Вот почему у нас и ошибок
почти не бывает.
  - Почти... - Иван криво усмехнулся. - Очень хорошее слово "почти". Очень
растяжимое. В общем, Гусев, вы можете воображать себе что угодно. Но я вам
говорю - ждите. Случай в Саратове - только первый звонок. АСБ настолько
пропиталось насилием, что начинает потихоньку выплескивать его на улицы.
Ждите, Гусев. Вам еще придется охотиться на своих. Вы будете убивать друг
друга. И вот тут-то я посмеюсь. Со слезами, но посмеюсь. Неужели вы
настолько слепы, Гусев? Конечно, я всегда считал вас убийцей, я и сейчас
так думаю, мне с вами противно за одним столом находиться, но все-таки...
Вы хотя бы достойный противник, вы не такой тупоголовый психопат,
как остальные ваши инквизиторы. Неужели вы ничего не видите?
  Валюшок все так же незаметно убрал игольник и посмотрел на Гусева.
"Выплескивать насилие на улицы". Перед глазами Валюшка сама собой возникла
сцена, которую он запомнил в мельчайших подробностях, - перепуганный
воришка и Гусев с пригоршней мелочи...
  А Гусев снова улыбался. Только очень грустно.
  - Мне бы хотелось закончить этот разговор на довольно неожиданной ноте, -
сказал он.
  Иван непонимающе уставился на Гусева. Похоже, он ждал дискуссии. Но
собеседник перехватил управление на себя. Гусев обрезал разговор не только
лишь тематически, он еще и гениально сменил интонацию.
  - Я расскажу тебе, Ваня, одну короткую историю. Не надо морщиться, она
совсем не поучительная. Возможно, ты ее слышал в каких-то обрывках. Но
даже внутри Агентства очень немногим она известна целиком и без искажений.
Можно?
  - Ну-ну... - неопределенно качнул головой Иван.
  - Будешь еще кофе, Пэ? - спросила Майя с ясно различимым облегчением.
  - Нет, спасибо, мы сейчас пойдем. Так вот... Это даже не история человека.
Это скорее история одной концепции...
  За стеной опять наступила тишина - похоже, там напряженно прислушивались.
  - Был у меня друг, звали его Паша Птицын, - начал Гусев. - Милейший
парень, такой очень спокойный, домашний, трогательно влюбленный в свою
жену, короче говоря, почти идеальный тип. По образованию социолог. Работал
Паша на государство, в каком-то загадочном департаменте стратегических
исследований. Впрочем, это важно лишь в том контексте, что Пашины идеи
оказались востребованы. Так вот, знакомы мы с ним были с детских лет и
общались довольно тесно, но в основном по поводу выпивки и задушевной
беседы. И всегда меня в Павле восхищала одна черта - удивительное его
добродушие. Вот я, например, от природы страшно злой и изо всех сил
пытаюсь эту свою внутреннюю озлобленность не выпускать наружу... Ладно,
Иван, не надо смеяться. А тезка мой, он, наоборот, всю жестокость нашего
мира как будто не ощущал. Наверное, потому, что был очень большой и
сильный - примерно как ты, Ваня. Уверенный, что любого негодяя придавит
голыми руками. Кстати, ему удавалось - помню, нас с ним побить хотели, так
я глазом моргнуть не успел, а противник уже за горизонтом скрылся. И
однажды произошла с этим милейшим во всех отношениях человеком э-э... как
бы помягче сказать. Произошло то, чего врагу не пожелаешь. Ехали они с
женой ночью по городу, никого не трогали, и вдруг ни с того ни с сего
Пашкиной машине в задницу впаялся джип, битком набитый обкурившимися
бандитами. Скорее всего мелкая сошка - так, возомнившие о себе "шестерки".
Но ты же сам понимаешь, что делает с человеком наркотик...
  - Понятия не имею, - помотал головой Иван. Гусев оценивающе посмотрел на
него одним глазом.
  - Верю, - кивнул он. - Тебе вредно знать эти подробности. А то бы ты не
смог так яростно выступать против выбраковки пушеров. Христосик ты наш...
  - Пэ, хватит! - потребовала Майя. - Зачем ты так?
  - Так злой же я, - объяснил Гусев без тени улыбки. - Ладно, опустим прения
сторон. А для интересующихся сообщим - любые наркотики растормаживают
подсознание. Только водки нужно для этого много, и ты вряд ли окажешься в
силах этим своим расторможенным подсознанием как следует размахнуться и
отоварить им ближнего по голове. А вот гашиша, чтобы раскрыться во всей
первозданной красе, нужно всего ничего. И ворье, которое в Павла въехало,
было уже в нужной кондиции. Началось разбирательство - сколько им Паша
должен за оцарапанный "кенгурятник". И Павел совершил жуткую ошибку. Ему,
понимаешь ли, съездили по морде, чтобы знал свое место. А он, такой
большой и сильный, оскорбился. И начал это ворье колошматить. Только он не
учел, что, во-первых, их пятеро, а во-вторых, это не центр города, а
глухой спальный район, да еще и граница лесной зоны. Не догадался как-то.
Бывает. В конце концов, он был в секретном департаменте не оперативник, а
исследователь, да еще и редкий тормоз, который даже в армии не служил.
Точь-в течь как ты, Иван. У тебя же язва, верно? Тебе в армию нельзя,
вредно... И вообще, Ваня, когда тебя в последний раз били? Так, чтобы не
драка случилась, а именно хорошее полноценное избиение?
  - Вам это нравится, Гусев, - мило улыбнулся Иван. - Я понимаю. Будьте
добры, продолжайте.
  - Чтобы все сжалось внутри и кричало: "За что?!" - Гусев мечтательно
глядел в потолок. - И ногами тебя, ногами... И чтобы поднялся ты, весь в
слезах и кровище, совсе-ем другим человеком. Совершенно другим,
Ваня.
  - А вас часто били, товарищ старший уполномоченный? - все так же
дружелюбно осведомился Иван.
  - Били, - сказал Гусев. - К сожалению, били. Поганое ощущение, Ваня, когда
тебя бьют и ты ничего не можешь сделать. Если нарочно позволяешь себя
бить, чтобы совсем не убили, - это один разговор. И кровища будет, и
слезы, но в этих слезах есть момент торжества - ушел, вывернулся, обдурил
противника. А бывает, так отмудохают, что лежишь и думаешь - повеситься,
что ли?
  Майя тяжело вздохнула, забрала у Гусева чашку и налила в нее кофе. Гусев
благодарно кивнул.
  - Так вот, - сказал он. - Вернемся к моему тезке. Он начал с ними драться.
Выскочила жена - разнимать. Успела к шапочному разбору, потому что Пашке
моментально пропороли ножом бок, монтировкой раздробили колено, а потом
этой же монтировкой сломали руку. Затащили в лес, прислонили к дереву и
по-быстрому у него на глазах изнасиловали его жену. И нанесли обоим по
дюжине ножевых ранений. Жена умерла, а Павел выжил.
  - Их нашли потом? - спросила Майя. - Бандитов?
  - Нет.
  - Как это - нет?!
  - Просто не смогли четко установить личности. Машина в угоне, физиономии
Павел толком не разглядел - темно было. Скорее всего они, когда очухались,
подались в бега. А Павел начал говорить очень не скоро, ему вообще дико
повезло. Конечно, если это можно назвать везением в данной ситуации.
Пережить такое - б-р-р... Он лежал прикованный к койке и все время что-то
печатал на ноутбуке. Когда сил хватало уцелевшей рукой шевелить. Я
приходил к нему, мы разговаривали... Нет, это не был растоптанный человек.
Павел остался личностью, но что-то в нем, сами понимаете, изменилось
кардинально. И он стал по-другому смотреть на некоторые вещи. В общем,
Павел лежал, печатал и страшно мучился от боли, потому что потихоньку
складывал в матрас таблетки, чтобы потом, когда закончит работу,
отравиться. Так получилось, что я оказался чуть ли не последним, кто видел
его в живых. Я зашел на минуту, он выглядел очень усталым, но и
просветленным каким-то, очистившимся. Как будто сумел оттолкнуть от себя
память о несчастье. И я увидел - он готов. Мне сразу показалось, что со
дня на день он либо покончит с собой, либо просто тихо умрет. А особенно я
в эту версию поверил, когда он передал мне дискету и взял с меня клятву
хранить ее, но просмотреть только после его смерти, не раньше. Я, конечно,
сказал, что к тому времени, когда он умрет, трехдюймового дисковода будет
днем с огнем не сыскать. Но он только улыбнулся. Мы попрощались, я ушел. А
он достал припасенные таблетки и съел их.
  - Если ты догадывался... - начала Майя.
  - А хоть бы и уверен был на сто процентов.
  - Почему?!
  - Вспомни, с кем разговариваешь, - криво усмехнулся Иван.
  - Видишь ли. Майя... - Гусев отхлебнул кофе и потер ладонью глаза. У него
был усталый вид, он будто состарился, рассказывая эту историю. - В
принципе у человека нет права кончать с собой. И Бог не велел, да и вообще
это выход слабака или безумца. Но случаются частные случаи. Извини за
тавтологию, или как это там... Случаются. С Пашей Птицыным был как раз
такой. Особенно мне это стало ясно, когда я просмотрел дискету. Видишь ли,
Паша был не особенно талантлив, да и в простом житейском понимании не
очень умен. Но зато оказался хорошо информирован. Ему были видны некоторые
процессы в верхушке общества, которые должны были прийти к своему
завершению в ближайшие месяцы. Не хватало только концепции, хорошо
сформулированной идеи, чтобы эти процессы обрели, так сказать,
идеологическую базу. Чтобы было за пазухой громкое слово, которое можно
бросить в народ.
  - Я понял. - Иван снова криво усмехнулся. - Вот отчего произошел
"январский путч".
  - Ну, это ты утрируешь. Путч не мог не произойти. Более того, он не мог не
удаться. Но вот последствия его оказались такими, какими... Какими
оказались - из-за Пашиной разработки.
  - Вы отдали дискету отцу, тот восхитился и пустил ее в дело! - Иван,
казалось, сейчас начнет хохотать.
  Валюшок обалдело глянул на Гусева. Гусев улыбался.
  - Зачем? Думаю, Павел сбросил текст по сети куда надо. А я вообще никому
не показывал дискету. Более того, я ее уничтожил. Но кое-что запомнил
навсегда. Например, оригинальный текст "птички". Она начиналась со слов:
"Вы имеете право умереть".
  - Птицын, конечно же! - воскликнула Майя.
  - Это был мой последний долг тезке, - кивнул Гусев. - Никто из гражданских
не знает, что "теорию Сверхнасилия" и основные принципы выбраковки
разработал именно он. Думаю, он тоже предполагал, что его имя канет в
Лету. Но Павел чертовски хотел отомстить тем ублюдкам. И добился этого,
правда, несколько экстравагантным способом. А я проследил за тем, чтобы
они знали хотя бы косвенно, кто именно сводит с ними счеты. Когда ваш
покорный слуга пришел в выбраковку, "птичку" называли по-разному, кто
"последним словом", кто "молитвой". И я рассказал парням историю Павла
Птицына. Что особенно интересно - мне за это ничего не было.
  - Папочка заступился, - ввернул Иван. Он все еще пытался заслониться от
истории, которую только что услышал.
  - Ты меня с кем-то путаешь, Ваня. - Гусев внешне был безмятежен, но в
голове его прорезалась какая-то едва заметная щемящая нота. - Мой отец
умер за много лет до путча. Даже если бы он был настолько влиятелен, как
ты думаешь...
  - Секундочку! - Иван выглядел удивленным. Впервые за весь разговор Гусев
его всерьез озадачил. История Птицына Ваню не тронула, похоже, совершенно.
  - Так разве вы не ТОТ Гусев?
  - Да я вообще не Гусев, - сказал Гусев. - И даже не Павел.
  Иван отчего-то покосился на Валюшка.
  - Идите вы на хрен, НЕ Гусев, - посоветовал он. - Идите вы к чертовой
матери с вашими байками и вашей бесконечной игрой.
  - И пойду. - Гусев встал, Валюшок тоже поднялся. - Спасибо за кофе, Майя.
Увидимся еще. А с тобой, Иван, я надеюсь, это у нас была последняя встреча.
  - Это что еще значит? - очень тихо спросила Майя. Лицо ее вдруг осунулось.
  - Он так ничего и не понял. Майя Захаровна. Он, похоже, вообще не
понимает, в какой стране живет. О чем мне с ним разговаривать?
  - Гусев!!! - голос Майи сорвался на крик.
  - Ты в России, парень, - сказал Гусев. Смотрел он только на Ивана, прямо в
глаза. - Подумай об этом на досуге. Вспомни историю этой страны.
Постарайся нащупать хоть малейший контакт с ее пульсом. А не получится,
так мой тебе совет - вали в свой Израиль и никогда не возвращайся назад.
  - Разве Иван еврей? - спросил Валюшок, когда они с Гусевым уселись в
машину и ведущий расслабленно закурил.
  - Почему еврей? - удивился Гусев.
  - Ну, ты сказал - вали в свой Израиль...
  - А-а! Это я так. Просто шпилька. Ваня полагает, мне неизвестно, какой он
махровый антисемит. Не читал такую брошюрку - "Кремлевские звезды Сио-на"?
И не читай. Его работа. Думает, в Агентстве и этого не знают. Ха! А туда
же - европейца из себя корчит, правозащитника. Щ-щенок. С удовольствием бы
его шлепнул при задержании. Майю только жалко.
  - Это ты так говоришь, чтобы пар выпустить, - сказал Валюшок убежденно. -
Я же тебя знаю, Гусев. Хотя ты, оказывается, и не Гусев.
  - Да Гусев я, расслабься. Конечно, ТОМУ Гусеву я не родственник. Это Иван
промахнулся. Что вновь доказывает, какой он болван и непрофессионал.
  - Может, и Птицына тоже не было? Слушай, ведущий, ты вообще предупреждай,
когда тебе можно верить, а когда не стоит.
  Гусев повернулся к Валюшку и крепко взял его за отворот куртки.
  - Когда я говорю с тобой, верь каждому слову, - чуть ли не приказал он. -
Когда я разговариваю с потенциальным браком, можешь не верить ничему.
Такой расклад тебя устроит?
  - Устроит. Так был Птицын или нет?
  - А садись-ка ты, мил друг, за баранку, - оборвал Валюшка Гусев. - На
работу пора.
  Они поменялись местами, Валюшок повернул в замке ключ. Гусев молча курил,
глядя в окно. И подал голос, только когда машина заехала на парковку во
Дворе офиса Центрального.
  - Его настоящая фамилия была Лебедев, - сказал он. - Лебедев Павел
Леонидович. Вот так. По-моему, близко - Лебедев, Птицын, особой разницы
нет. И тот, и другой... с крылышками. Если кому-нибудь расскажешь - убью.


  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  Такое положение дел - сочетание любви и страха - как нельзя лучше
соответствовало планам Влада. Тому, кого боятся и в то же время любят,
легко собрать армию.
  В подвальном тире громогласно препирались Данилов и Мышкин.
  - Не моя это дырка! - кричал Мышкин, потрясая в воздухе размочаленной
мишенью. - Это ты, гад косой, так сказать, запузырил!
  - Ты еще скажи, что нарочно!
  - А-а,значит, нарочно!
  - Да у нас же патроны под счет, дубина! Ты сам и пересчитывал!
  - Я-то, так сказать, пересчитывал. А кое-кто, так сказать, потом еще
ковырялся, заело у него, так сказать, видите ли!
  Гусев осторожно втерся между двумя здоровяками.
  - Третейского судью вызывали? - спросил он. - Туточки я. Такса по стакану
с рыла. Судить буду строго, но справедливо.
  - О! - расплылся в улыбке Данилов. - Здорово, Пэ. Добрался-таки до своего
друга Шацкого? Поздравляю.
  Мышкин раздраженно отшвырнул в сторону мишень.
  - Пэ, этот снова мухлюет, зараза, - пожаловался он. - Влепил мне дырку в
самое, так сказать, "молоко".
  - И не в какое не в "молоко". Чистая семерка... Или шестерка. Расслабься,
это ничего. Бывает...
  - Ну что мне его обыскивать, что ли? Откуда я знаю, может, он лишний
патрон в заднице, так сказать, прячет...
  - Ты мои выстрелы считал?! - заорал Данилов. - Считал или нет?!
  - Встали, значит, на позицию, а он возится, перекос у него, видите ли...
Двадцать раз затвором щелкал!
  - Ребята, на полтона ниже, а? - попросил из-за стола в углу инструктор. Он
разговаривал по телефону. - Мне жена звонит, имейте совесть.
  - Ты ему сколько, так сказать, патронов выдал?
  - Сам знаешь, обоим поровну. Мышкин, я тебя умоляю... Что? Маш, извини, у
меня тут сумасшедший дом на тренировку приехал... А?
  - Это наглая, так сказать, подлая и циничная выходка, достойная всяческого
осуждения! - провозгласил Мышкин. - Короче, Пэ, скажи, что ты его
осуждаешь.
  - Данила, я тебя осуждаю, - послушно сказал Гусев. - С ног до головы. В
следующий раз стреляй хуже, чтобы коллеге Мышкину было не так обидно.
  - У коллеги Мышкина просто руки дрожат после вчерашнего, - парировал
Данилов. - Он сначала в тренажерном зале переусердствовал, а потом за
столом окончательно надорвался. Ничего, бывает...
  Мышкин сунул Данилову под нос внушительный кулачище.
  - Я могу толкнуть двести кило, - сказал он, - а потом выпить два литра. И
у меня ни один пальчик не Дрогнет.
  - Так сказать, короче, значит, - напомнил Гусев. - Мышкин, ты, когда
волнуешься, напрочь выходишь из образа. Ты, наверное, когда стрелял, тоже
волновался. Так сказать.
  Мышкин почесал в затылке.
  - Я правда лажанулся? - спросил он уже вполне мирно.
  - Ты просто немного отвлекся, - утешил его Данилов. - У тебя был какой-то
отсутствующий вид. И потом, это все-таки твердая шестерка. Или даже
семерка.
  - Кажется, третейский судья больше не нужен. Так где мои два стакана? -
напомнил Гусев.
  - Две собаки, - бросил Мышкин. - Данилу опять послали, так сказать, псу
под хвост.
  - И я, так сказать, снова развонялся, - хмыкнул Данилов. - А этот,
значитца, славный русский богатырь...
  - Я говорю - чего ты, мать твою, орешь, значит, на все отделение? Хорошая
тренировка по движущейся, так сказать, мишени. Ну и, короче, подставился.
Этот, блин, хитрый Алеша Попович заначил лишний патрон...
  - Опять двадцать пять!
  - Короче, мне теперь вести группу на собак, - хмуро заключил Мышкин. - На
той неделе. Мало того, что график, так сказать, ломается...
  - Да ладно, у тебя группа послушная, - утешил его Данилов, у которого в
глазах так и играли лукавые огоньки.
  - Послушная-то она послушная... - вздохнул Мышкин. Он подобрал свою мишень
и пристально на нее уставился. - Боже мой, какой срам! Данила, а Данила...
Может, еще разок?
  - Хрена, - отрезал Данилов, мгновенно напрягаясь - Обосрали - обтекай. Не
умеешь - впитывай. Привыкай - бывает...
  - Мужики, а я ведь по делу к вам, - сказал Гусев - Насчет провокации в
Саратове есть идеи?
  У инструктора, который по-прежнему внимал голосу из телефона, дернулось
свободное ухо.
  - Какие тебе идеи? - спросил Данилов. - Как поймать гада? Нет идей. Кому
это выгодно? Кому угодно, вплоть до ментов.
  - Это сделали диссиденты... - пробормотал Мышкин, засовывая палец в
злосчастную дырку на мишени. - Какой-нибудь, так сказать, сумасшедший
правозащитник... Ранее не зарегистрированный...
  - И где он взял автомат?
  - У бандитов купил. - Мышкин вытащил палец из дырки и опять бросил мишень
под ноги.
  - А убирать кто будет? - осведомился инструктор. - Нет, Маш, это я не
тебе...
  - Откуда в Саратове бандиты с автоматами?
  - Прямо стихи, - ухмыльнулся Данилов. - Хожу я по Саратову, махая
автоматом.
  - Что за слово - "махая"? - сморщился Гусев. - И не настолько
правозащитники сумасшедшие, чтобы устраивать такие провокации.
  - Правозащитники все сумасшедшие, - не согласился Данилов- - Зачем
нормальному человеку защищать права, которые и так соблюдаются?
  - А что ты, собственно, знаешь об этих правах? - ехидно осведомился Гусев.
  - Да он их, так сказать, каждый день зачитывает, - ввернул Мышкин. - Право
оказать сопротивлен