м более, что надо было спешить, перед глазами вдруг с потрясающей свежестью встало лицо Бурбона в тот момент, когда он произнёс: "Я умер", так что Артёма прямо бросило в пот. Он трудно поднялся, повесил на плечо свой новый автомат, и через силу выговорил:
     - Тогда я пошёл. Я обещал ему. Мы с ним договаривались. Мне надо, - и на негнущихся ногах зашагал по залу во всё сгущающейся темноте к чугунной лесенке, спускающейся с платформы на пути у входа в туннель.
     Фонарь пришлось зажечь ещё до спуска. Прогремев по ступеням, Артём замер на пороге, не решаясь ступить дальше. В лицо дохнуло тяжёлым, отдающим гнилью воздухом, и на мгновение мышцы отказались повиноваться, как он ни старался заставить себя сделать следующий шаг. И когда, преодолев страх и отвращение, он наконец сделал его, ему на плечо легла чья-то тяжёлая ладонь. От неожиданности он вскрикнул и резко обернулся, чувствуя, как сжимается что-то внутри, срывая автомат и понимая, что он уже ничего не успеет...
     Но это был Хан.
     - Не бойся, - успокаивающе обратился он к Артёму. - Я испытывал тебя. Тебе не надо туда идти. Там больше нет тела твоего товарища.
     Артём непонимающе уставился на него, не говоря ни слова.
     - Пока ты спал, я совершил погребальный обряд. Тебе незачем идти туда. Туннель пуст, - и, повернувшись к Артёму спиной, побрёл обратно к аркам.
     Ощутив огромное облегчение, тот поспешил вслед за ним. Нагнав Хана через десяток шагов, Артём взволнованно спросил его:
     - Но зачем вы это сделали и почему ничего об этом не сказали мне? Вы ведь говорили, что не имеет значения, останется ли он в туннеле или будет принесён на станцию?
     - Для меня это действительно не имеет никакого значения, - пожал плечами Хан. - Но зато для тебя это было важно. Я знаю, что поход твой имеет цель и что твой путь далёк и тернист. Я не понимаю, какова твоя миссия, но её бремя будет слишком тяжело для тебя одного, и я решил помочь тебе хоть в чём-то. Что же до моего молчания о сделанном, - он взглянул на Артёма с усмешкой, - я проверял тебя. Ты выдержал экзамен.
     Когда они вернулись к костру и опустились на мятый брезент, Артём не выдержал:
     - Что вы имели в виду, когда говорили о моей миссии? Я говорил во сне?
     - Нет, дружок, во сне ты как раз молчал. Но мне было видение, в котором меня просил о помощи человек, половину имени которого я ношу. Я был предупреждён о твоём появлении, и именно поэтому вышел тебе навстречу и подобрал тебя, когда ты полз с телом твоего приятеля.
     - Разве вы из-за этого? - недоверчиво глянул на него Артём. - Я думал, вы слышали выстрелы...
     - Выстрелы я слышал, здесь сильное эхо. Но неужели ты и вправду думаешь, что я выхожу в туннели каждый раз, когда стреляют? Я бы окончил свой жизненный путь намного раньше и весьма бесславно, если бы поступал так. Но этот случай был исключителен, и всё говорило мне об этом.
     - А что это за человек, половину имени которого вы носите?
     - Я не могу сказать, кто это, я никогда не видел его раньше, никогда не говорил с ним, но ты его знаешь. Ты должен понять это сам. И увидев его только однажды, хотя и не наяву, я сразу почувствовал его колоссальную силу; он велел помочь юноше, который появится из северных туннелей, и твой образ предстал передо мной. Всё это был только сон, но ощущение его реальности было так велико, что, проснувшись, я не уловил грани между грёзами и явью. Это могучий человек с блестящим выбритым наголо черепом, одетый во всё белое... Ты знаешь его?
     Тут Артёма будто тряхнуло, всё поплыло перед глазами, и так ясно представился тот образ, о котором рассказывал Хан. Человек, по-имени которого носил его спаситель... Хантер! Похожее видение было и у Артёма: когда он не мог решиться отправиться в путешествие, он видел Охотника, но не в долгом чёрном плаще, в котором тот явился на ВДНХ в памятный день, а в бесформенных снежно-белых одеяниях, и он говорил с ним, и требовал пуститься в поход не мешкая.
     - Да. Я знаю этого человека, - совсем по-иному глядя на Хана и вздыхая с облегчением, сказал Артём.
     - Он был очень силён, - как-то устало произнёс Хан. Хотя я, наверное, смог бы выстоять, но я чуял, что не должен бороться с ним. Он вторгся в мои сновидения, а такое я никому не прощаю, но с ним всё было иначе. Ему, - и тебе, - нужна была моя помощь, и он не приказывал, он не требовал подчиниться его воле, скорее, он очень настойчиво просил. Сначала мне казалось, что он пытается поработить меня и заставить повиноваться ему против моего желания, но потом я понял, что это не так. Ему трудно, очень трудно, и он искал дружескую руку, плечо, на которое мог бы опереться. Я протянул ему руку и подставил свое плечо. Я вышел тебе навстречу.
     Артём захлебнулся мыслями, они бурлили, всплывали в его сознании одна за другой, растворялись, так и не переведённые в слова, и вновь шли на дно, язык словно окоченел, и он долго не мог выдавить из себя ни слова. Неужели этот человек действительно заранее знал о его приходе? Неужели Хантер смог каким-то образом предупредить его? Был ли Хантер жив, или это его бесплотная тень обращалась к ним? Но тогда надо было верить в кошмарные и бредовые картины загробной жизни, нарисованные ему Ханом, а ведь куда легче и приятнее было убеждать себя, что тот просто безумен. И самое главное, его собеседник что-то знал о том задании, которое Артёму предстояло выполнить, он называл его миссией, и, затрудняясь определить её смысл, понимал её тяжесть и важность, сочувствовал Артёму и хотел облегчить его долю...
     - Куда ты идёшь? - спокойно смотря Артёму в глаза и словно читая его мысли, негромко спросил Хан. - Скажи мне, куда лежит твой путь, и я помогу тебе сделать следующий шаг к цели, если это будет в моих силах. Он просил меня об этом.
     - Полис, - выдохнул Артём. - Мне надо в Полис.
     - И как же ты собираешься добраться до Города с этой забытой Богом станции? - заинтересовался Хан. - Друг мой, тебе надо было идти по Кольцу от Проспекта Мира - до Курской или же до Киевской.
     - Там Ганза, и у меня совсем нет там знакомых, мне не удалось бы там пройти. И всё равно, теперь я уже не смогу вернуться на Проспект Мира, я боюсь, что я не выдержу второй раз перехода через этот туннель. Я думал пройти до Тургеневской, рассматривая старую карту, я видел там переход на станцию Сретенский Бульвар. Оттуда идёт недостроенная линия, и по ней можно добраться до Трубной, - он достал из кармана обгоревшую листовку с картой на обороте. Название мне очень не нравится, особенно теперь, но делать нечего. С Трубной есть переход на Цветной бульвар, я видел его у себя в карте, и оттуда, если всё будет хорошо, можно попасть в Полис по прямой.
     - Нет, - грустно ответил ему Хан, качая головой. - Тебе не попасть в Полис этой дорогой. Эти карты лгут. Их печатали задолго до того, как всё произошло. Они рассказывают о линиях, которые никогда не были достроены, о станциях, которые обрушились, погребая под сводами сотни невинных, они умалчивают о страшных опасностях, таящихся на пути и делающих многие маршруты невозможными. Твоя карта глупа и наивна, как трёхлетний ребёнок. Дай мне её, - протянул он руку.
     Артём послушно вложил листок в его ладонь. Хан тут же скомкал её и швырнул в огонь. Пока Артём размышлял о том, что это, пожалуй, было лишним, но не решаясь спорить, Хан потребовал:
     - А теперь покажи мне ту карту, что ты нашёл в рюкзаке своего спутника.
     Порывшись в вещах, Артём отыскал и её, но передавать Хану не спешил, помня печальную судьбу собственной. Оставаться без плана линий не хотелось. Заметив его колебания, Хан поспешил успокоить:
     - Я ничего с ней не сделаю, не бойся. И поверь, я ничего не делаю зря. Тебе может показаться, что некоторые мои действия лишены смысла и даже безумны. Но смысл есть, просто он недоступен тебе, потому что твоё восприятие и понимание мира ограничено. Ты ещё только в самом начале своего пути. Ты слишком молод, чтобы понимать некоторые вещи.
     Не находя в себе сил возразить, Артём передал Хану найденную у Бурбона карту, обычный квадратик картона размером с почтовую открытку, вроде той, пожелтевшей, старой, с красивыми блестящими шарами, инеем и надписью "С Новым 2001 Годом", которую ему как-то удалось выменять у Виталика на облезлую жёлтую звёздочку с погон, найденную у отчима в кармане.
     - Какая она тяжёлая, - хрипловато произнёс Хан, и Артём обратил внимание, что ладонь, на которой лежал этот кусочек картона, вдруг подалась книзу, как будто и впрямь он весил больше килограмма. Секунду назад держав его в руках, он не заметил ничего необычного. Бумажка как бумажка.
     - Эта карта намного мудрее твоей. Здесь кроются такие знания, что мне не верится, что она принадлежала человеку, который шёл с тобой. Дело даже не в этих пометках и знаках, которыми она испещрена, хотя и они могут рассказать о многом. Нет, она несёт в себе нечто... - его слова резко оборвались.
     Артём вскинул взгляд и внимательно посмотрел на него. Лоб Хана прорезали глубокие морщины, и недавний угрюмый огонь снова возгорелся в его глазах. Лицо его так переменилось, что Артёму сделалось боязно и опять захотелось убраться с этой станции как можно скорее и куда угодно, пусть даже обратно в гибельный туннель, из которого он с таким трудом выбрался живым.
     - Отдай мне её, - не попросил, а скорее приказал ему Хан хрипло. - Я дам тебе другую, ты не почувствуешь разницы, и добавлю ещё любую вещь, по твоему желанию, - одёрнулся он тут же.
     - Берите, она ваша, - легко согласился Артём, с облегчением выплёвывая слова согласия, забивавшие рот и оттягивавшие язык. Они ждали там с той самой секунды, когда Хан промолвил "Отдай", и когда Артём избавился от них наконец, ему вдруг подумалось, что они были не его, чужими, продиктованными.
     Но тут Хан стремительно отодвинулся от костра, так что его лицо ушло во мрак. Артём догадался, что тот пытается совладать с собой и не хочет, чтобы Артём стал свидетелем этой внутренней борьбы.
     - Видишь ли, дружок, - раздался из темноты его голос, какой-то слабый, нерешительный, в котором не осталось ничего от той мощи и воли, что напугала Артёма мгновение назад, - это не карта, вернее, не просто карта. Это - Путеводитель по Метро. Да-да, нет сомнений, это он. Умеющий человек сможет пройти с ним всё метро за пару дней, потому что эта карта... одушевлена, что ли? Она сама рассказывает, куда и как идти, предупреждает об опасности... То есть, ведёт тебя по твоему пути. Поэтому она и зовётся Путеводитель, - Хан вновь приблизился к огню. - С большой буквы, это её имя. Я слышал о ней. Их всего несколько на всё метро, а может, только эта и осталась. Наследие одного из наиболее могущественных магов ушедшей эпохи.
     - Это того, который сидит в самой глубокой точке метро? - решил блеснуть познаниями Артём и сразу осёкся: лицо Хана помрачнело.
     - Никогда впредь не заговаривай так легкомысленно о вещах, в которых ничего не смыслишь. Ты не знаешь, что происходит в самой глубокой точке метро, и я тоже знаю об этом мало, и дай нам Бог ничего о них никогда не узнать. Но я могу поклясться, что происходящее там разительно отличается от того, что тебе об этом рассказывали твои приятели. И не повторяй чужих досужих вымыслов об этой точке, потому что за это однажды придётся заплатить. И это никак не связано с Путеводителем.
     - Всё равно, - поспешил заверить его Артём, не упуская возможность вернуть разговор в более безопасное русло. - Вы можете оставить этот Путеводитель себе. Я всё равно не умею им пользоваться. И потом, я так благодарен вам, что вы спасли меня, что если вы примете от меня карту, это и то не искупит мой долг целиком.
     - Это правда, - морщины на его лице разгладились, и голос Хана вновь смягчился. - Ты не сможешь им пользоваться ещё долгое время. Что ж, если ты даришь его мне, то мы будем в расчёте. У меня есть обычная схема линий, если хочешь, я перерисую все отметки с Путеводителя на неё и отдам её взамен. И ещё, - он пошарил рукой в своих мешках, - я могу предложить тебе вот эту штуку, - и достал маленький странной формы фонарик. - Он не требует батареек, здесь такое устройство, вроде ручного эспандера - видишь, тут две ручки? Их надо сжимать рукой, и он сам вырабатывает ток, лампочка светится. Тускло, конечно, но бывают такие ситуации, когда этот слабый свет кажется ярче ртутных ламп в Полисе... Он меня не раз спасал, надеюсь, что и тебе пригодится. Держи, он твой. Бери-бери, обмен всё равно неравный, и это я твой должник, а не наоборот.
     На взгляд Артёма, обмен был как раз на редкость выгодный. Что ему с мистических свойств карты, если он был глух к её голосу? Он ведь, пожалуй, и выкинул бы её, покрутив немного в руках и тщетно попытавшись разобраться во всех намалёванных на ней закорючках.
     - Так вот, маршрут, который ты набросал, не приведёт тебя никуда, кроме бездны, - продолжил прерванный разговор Хан, бережно держа в руках карту. - Погоди-ка, вот, возьми мою старую и следи по ней - он протянул Артёму совсем крошечную схему, отпечатанную на обороте старого карманного календарика. Ты говорил о переходе с Тургеневской на Сретенский Бульвар? Неужели ты ничего не знаешь о дурной славе этой станции и длинном туннеле отсюда и до Китай-Города?
     - Ну, мне говорили, что поодиночке в него соваться нельзя, что только караваном пройти получается, я и подумал, что до Тургеневской - караваном, а там сбежать от них в переход, разве они побегут догонять? - отозвался Артём, чувствуя, что копошится и ещё какая-то невнятная мысль, и тревожит, тревожит его. Но что же?
     - Там нет перехода. Арки замурованы. Ты не знал об этом?
     Как он мог забыть?! Конечно, ему говорили об этом раньше, но словно из головы выпало... Красные испугались дьявольщины в том туннеле и замуровали единственный выход с Тургеневской.
     - Но разве там нет другого выхода? - пытался оправдаться он.
     - Нет, и карты молчат об этом. Переход на "строящиеся" линии начинается не на Тургеневской. Но даже если бы там был переход и он не был закрыт, не думаю, что у тебя хватило бы отваги отбиться от каравана и войти туда. Особенно, если ты послушаешь все последние сплетни об этом милом местечке, когда будешь ждать, пока набирается караван.
     - Но что же мне делать? - уныло поинтересовался Артём, исследуя календарик.
     - Можно дойти до Китай-Города. О, это очень странная станция, и нравы там презабавные, но там, по крайней мере, нельзя пропасть бесследно, так что даже твои ближайшие друзья через некоторое время начнут сомневаться, существовал ли ты когда-нибудь вообще. А на Тургеневской это очень вероятно. От Китай-Города, следи, - он повёл пальцем, - всего две станции до Пушкинской, там переход на Чеховскую, ещё один переход - и ты в Полисе. Это, пожалуй, будет ещё короче, чем та дорога, что ты предлагал.
     Артём зашевелил губами, просчитывая количество станций и пересадок в обоих маршрутах. Как ни считай, путь, обозначенный Ханом был намного и короче и безопаснее, и неясно было, почему Артём сам о нём не подумал. Да и выбора никакого не оставалось.
     - Вы правы, - отозвался он наконец. - И как, часто караваны туда идут?
     - Боюсь, что не очень. И есть одна маленькая, но досадная деталь: чтобы кто-то захотел пройти через наш полустанок к Китай-Городу, то есть уйти в южный туннель, он должен прийти к нам с севера. А теперь подумай, легко ли теперь попасть сюда с севера, - и он указал пальцем в сторону проклятого туннеля, из которого Артёму удалось еле выбраться. - Впрочем, последний караван на юг ушёл уже довольно давно, и есть надежда, что с тех пор уже собралась новая группа. Пойди поговори с людьми, порасспрашивай, да только не болтай слишком, здесь крутятся несколько головорезов, которым доверять никак нельзя. Ладно уж, давай, схожу с тобой, чтобы ты глупостей не наделал, - добавил он мгновение спустя.
     Артём потянул было за собой свой рюкзак, но Хан остановил его жестом:
     - Не опасайся за свои вещи. Меня здесь так боятся, что никакая шваль не осмелится даже приблизиться к моему логову. А пока ты здесь, ты под моей защитой.
     Рюкзак Артём бросил у огня, но автомат с собой всё же прихватил, не желая расставаться с приобретённым сокровищем, и поспешил вслед за Ханом, широкими медленными шагами мерявшим платформу, направляясь к кострам, горевшим с другого края зала. По пути, удивлённо разглядывая шарахавшихся от них заморенных бродяг, закутанных в вонючее рваньё, он думал, что Хана здесь, наверное, и вправду боятся. Интересно, почему?
     Первый из огней проплыл мимо, и Хан не замедлил шага. Это был совсем крошечный костерок, он еле горел, у него сидели, тесно прижавшись друг к другу, две фигуры, мужская и женская. Шелестели, рассыпаясь и не достигая ушей, негромкие слова на будто незнакомом языке. Артёму сделалось так любопытно, что он чуть не свернул себе шею, так и не заставив себя оторвать взгляд от этой пары. Впереди был другой костёр, большой, яркий, и у него располагался целый лагерь, - высокие мужчины, рассевшиеся вокруг пламени и греющие руки в его тепле, переходящие с места на место и громко переговаривающиеся. Гремел зычный смех, воздух резала крепкая ругань, и Артём немного оробел и замедлил шаг, но Хан спокойно и уверенно подошёл к сидящим, поздоровался, и уселся перед огнём, так что ему не оставалось ничего другого, как последовать этому примеру и примоститься сбоку.
     - ...смотрит на себя и видит, что у него такая же сыпь на руках, и под мышками что-то набухает, твёрдое, и страшно болит. Представь, ужас какой, мать твою... Разные люди себя по разному ведут. Кто-то стреляется сразу, кто с ума сходит, на других начинает бросаться, облапать пытается, чтоб не одному подыхать. Кто в туннели уходит, за Кольцо, в глухомань, чтобы не заразить никого... Люди разные бывают. Вот он, как всё это увидел, так у доктора нашего спрашивает: есть, мол, шанс вылечиться? Доктор ему прямо говорит: никакого. После этой твоей сыпи ещё две недели тебе остаётся. А комбат, я смотрю, уже потихоньку Макарова из кобуры тянет, на случай, если тот буйствовать начнёт...- рассказывал прерывающимся от неподдельного волнения голосом худой, заросший щетиной мужичок в ватнике, оглядывая собравшихся водянистыми серыми глазами.
     И хотя он не понимал ещё толком по услышанному, о чём идёт речь, дух, которым было проникнуто повествование, и набухающая медленно тишина в гоготавшей недавно компании заствавили Артёма вздрогнуть, и тихонечко спросить у Хана, чтобы не привлечь ничьего внимания:
     - О чём это он? - кивком головы указывая на рассказчика.
     - Чума, - тяжело и односложно отозвался Хан. - Началось.
     От его слов веяло зловонием разлагающихся тел и жирным дымом погребальных костров, и эхом этих двух негромких слов Артёму послышались предупреждающий колокольный набат и вой ручной сирены.
     На ВДНХ и в окрестностях эпидемий никогда не было, крыс, как разносчиков заразы, истребляли, к тому же на станции было несколько грамотных врачей. Об этом Артём читал только в книгах, пара из которых попались ему слишком рано, оставив за собой глубокий след в его сознании и овладев надолго миром его детских грёз и страхов. Поэтому, услышав слово "чума", он почувствовал, как взмокла холодным потом спина и чуть закружилась голова, и ничего больше выспрашивать у Хана он не стал, вслушиваясь с болезненным любопытством в рассказ худого в ватнике.
     - Но Рыжий не такой был мужик, не психованный. Постоял молча пару минут и говорит: "Патронов дайте мне и пойду. Мне теперь с вами нельзя". Комбат прямо вздохнул от облегчения, я даже слышал. Ясное дело - в своего стрелять радости мало, даже если он больной. Дали ему два рожка, ребята скинулись. И ушёл на север-восток, за Авиамоторную. Больше мы его не видели. А Комбат потом спрашивает доктора нашего, через сколько времени болезнь проявляется. Тот говорит, анкубационный период у неё - неделя. Через неделю после контакта ничего нет - значит, не заразился. Комбат тогда решил, выйдем на станцию и неделю там стоять будем, потом проверимся. Внутрь Кольца нам, мол, нельзя, если зараз