адившие дорогу кусты, и все ярче, все жарче, все увереннее разгорается искорка-проводник; сейчас она густо-розовая, с алым заревым отсветом.

     Прохладно.
     Теплее.
     Еще теплее.

     Речка.
     Вернее, ручей, хотя и довольно широкий.
     Время от времени - запруды; зверьки, похожие на мультипликационных бобров, высунувшись из-за поваленных стволов, встречают меня настороженно-любопытными взглядами остреньких выпуклых глазок, но вовсе не собираются нырять.
     Не умеют бояться.
     Глушь.
     Ручей чуть слышно звенит.
     Очень чистая вода, прозрачная, как на совесть протертое стекло, быстрая и почти бесшумная; совершенно четко видны тоненькие нити водорослей, мелькающие серебристые тени рыб, время от времени - россыпи камней на дне.
     Камни некрупные и гладкие, самых разных оттенков серого, зеленого и голубого; очень редко попадаются и полосатые; еще реже - в крапинку; в лучах розоватого солнца камни сияют и взблескивают, выстреливая снопиками отсверков.
     Когда-то моя Старшая собирала разноцветные камушки, но сейчас у нее другие увлечения; все давно передано в пользование Младшей, которая сперва была в восторге, ибо давно зарилась, но, заполучив заветные ящички, умозаключила, что раз сестре не нужно, значит, и ей проку нет, после чего коллекция быстро разошлась по подружкам.
     Спите спокойно, веселые камушки Брдоквы, я пройду мимо, не тревожа вашу игру.
     Мне ни к чему; мои дочери уже совсем взрослые.
     ...Искра превратилась в клочок бушующего алого пламени; огненная булавка вонзилась в запястье: тепло\
     Стоп.
     Приехали.
     В этом месте ручей сузился и помельчал, вода сделалась мутнее, с обоих берегов, северного и южного, вползали далеко в отмель шуршащие на ветерке камыши, поскрипывал под ногами крупный серый песок, вымытый потоком прямо в траву.

     Очень тепло.
     Горячо.
     Совсем горячо.
     Десяток шагов ниже по течению.
     Холоднее.
     Шаг в сторону.
     Еще холоднее.
     Три шага назад.
     Теплее.
     Еще теплее.
     Горячо.

     Вернулся на старое место.
     Ну и?..
     Среди перепутанных камышей гнусавым баритоном возопило нечто. В воздух, хлопая перепончатыми крыльями, вознеслась странного вида птица - то ли мелкий голубь, то ли крупный воробей. Но цвета фламинго. И шея такая же.
     Я проводил ее взглядом.
     Фауна, однако...
     Жарко!
     Вот она, та самая точка. Объект обязан быть здесь: крохотный костер на запястье полыхает вовсю.
     Начинает стучать в висках, сперва тихонько, но с каждой секундой все сильнее, все громче. Встряхиваю головой. Иногда это помогает. Но не сейчас. Стук нарастает, наливается медью, отдается в затылке вязким, тяжелым рокотом меди.
     Бом!..
     Бом-м!..
     Бомммм!..

Часть II

ЗАРЕВО В НЕБЕСАХ

Глава 1

РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ, Я ИДУ ИСКАТЬ!

     Такое подчас бывает с каждым: положишь некую нужную, но не всегда вещь на конкретное, для нее одной определенное место, так, чтобы уж точно не спутать и не забыть, а потом, когда придет нужда, глянешь - и нет ее. И стоишь тогда идиот идиотом, тупо почесывая в затылке: ну где же оно, где?., ведь точно помнится, наверняка: тут она была, родимая, тут - и нигде больше!., вот еще вчера вечером видел ее, проклятую!.. и не вечером даже, а нынче утром, вот только что, пять минут назад, когда шел чистить зубы, - видел же ее, видел!.. так где же?!
     Потом, когда ты уже готов биться головой об стенку, когда домочадцы шарахаются по сторонам, а богоданная половина, растопырив перышки, уже почти начала контратаку, пропажа, как правило, находится, причем, что обиднее всего, в самом, казалось бы, мало приспособленном для этого месте...
     Можно, впрочем, найти и раньше, если искать тщательно, разумеется, без дурацкой беготни по лесу с ауканьем.
     Но прежде всего следует сообщить о форсмажоре шефу.
     По личному каналу.
     Положено, правда, сбрасывать отчеты на центральный терминал, но, к счастью, инструкции пишутся людьми, при нужде плюющими на них с выше даже лаврской колокольни. В противном случае Департамент давно увяз бы в никому не нужной переписке. Кем-то сказано: по инструкции хорошо только помирать, но лично я не согласен и с этим.
     Когда-то давным-давно на улицах орущей и горящей Кашады Серега крикнул нам: "Бегите!" - а сам залег за кладбищенской оградкой, но я все медлил, и Маэстро тоже медлил, хотя оба понимали - оставаться в часовне нельзя ни в коем случае; Серега, повернувшись, еще раз крикнул: "Да беги же..." - и выматерился; глаза у него были бешеные, а из-за поворота уже выруливали, перхая соляркой, бэтээры с парнями в черных капюшонах, и все это было до омерзения не по инструкции, поскольку инструкция предполагала в подобных случаях "серию корректных консультаций, ни в коем случае не нарушающих обязательства перед дружественной державой". Иными словами, нам недвусмысленно предлагалось подставить глотки под кривые ножи мюридов Бубахая. "Вице-лучший друг Федерации" не пожелал быть рабом инструкций, он повелел резать министров, верных "лучшему другу", штурмовать посольский квартал и брать побольше заложников; Кашада агонизировала, а группа "Тэта" была уже не в силах что-то изменить, тем паче что половину личного состава накрыло прямым попаданием фугаса. В трех сотнях метров, в разбитом почти до фундамента посольстве нас ждали, но ждали зря, а Кузнечик закатил глаза и хрипло дышал, и у Сереги в руках дергался автомат, одолженный у подельчивого трупа на перекрестке... "Будем жить, ребята!" - заорал Серега в последний раз; Маэстро дал отмашку; я побежал, утягивая Кузнечика, и по пляжу сумел-таки выползти к окраинам...
     Неделю спустя путч, известно, погасили, мюридов зачистили, сука Бубахай сгинул без следа в оазисах гостеприимного Халифата, а Серый Брат вернулся домой, уже упакованным в лакированный футляр с национальным орнаментом Республики Кашада: белые ромбы на сине-зеленом.
     Вот так-то. А вы говорите - инструкция...
     Запястье жгло уже совершенно невыносимо. Я расстегнул застежку, снял браслет и аккуратно положил его на землю. Чертов прибор полыхал костром все время, пока я по-собачьи рылся в палой, густо просоленной песком листве и, чтобы не чувствовать себя законченным идиотом, вспоминал Кашаду. Браслет старался убедить меня: "Айвенго" здесь, я просто не вижу его, как Гамлет не видел папиной гени после третьих петухов.
     И не зря.
     Моя добыча оказалась куда как скромна, но, по крайней мере, стало ясно: ни я, ни браслет не сошли с ума, а объект не стая призраком.
     Микрочип. Вот и все, что я нашел.
     Нет, вру.
     Назад к модулю я двинулся в обход, по удобной тропе. И нашел Оллу.
     Даже не Оллу еще, а просто дрожащий, чудовищно грязный комочек, жалобно попискивающий в колючем кустарнике, она, судя по всему, давно уже запуталась там и сперва не сумела вырваться из цепких крючочков, а потом силы иссякли, рассудок затуманился, и девочке осталось только одно: умирать...
     Лет десять, может, чуть меньше.
     Бросились в глаза волосы: длинные, чуть вьющиеся, тепло-золотого цвета, почти как у Старшей в глубоком детстве, только очень грязные, слипшиеся: видимо, малышка провела в чаще несколько суток. Глаза тоже знакомые, я даже замер, когда увидел; редкие глаза: не синие, не серые, не зеленые, а всего понемножку, и все переливается.
     И в глазах этих - пустота.
     Ни страха, ни удивления, ни радости.
     Ничего.
     Вообще.
     Тяжелейший шок. И переохлаждение.
     В девяти случаях из десяти такие не выживают.
     Но я недаром Ирруах дан-Гоххо, третий в десятке лучших студиозов курса, чьи имена по заслугам вписаны в почетные матрикулы Борсонны, а к тому же еще и уроженец западных краев, где каждый второй, если не каждый первый, сведущ в искусстве отпугивания смерти; а моя глубокоуважаемая матушка, между прочим, урожденная дан-Бакаппа, и род ее спокон веку славится похвальной склонностью к изучению натуральных наук...
     Короче говоря, я - хороший лекарь.
     Тем более что все сотрудники Департамента, вплоть до начинающих фельдкурьеров, в обязательном порядке сдают экзамен по мануальной терапии, причем с некоторых пор уходящим на задание во Внешние Миры не позволяется брать в дорогу ничего, кроме собственных пальцев да набора иголок. Раньше было не так, но после пары печальных накладок еще в "институтские" времена премудрое начальство упростило себе бытие, здраво рассудив, что тот, кто умеет пальцем успокоить человека, обязан владеть и обратной методой.
     Случай оказался не из легких.
     Я долго массировал находке виски, обрабатывал позвоночник, мял мочки ушей, но все без толку. Ее уже почти не было; в какой-то момент даже прервалось дыхание, и я почти две минуты удерживал ее на себе, не позволяя уйти окончательно. Потом она вздрогнула всем телом - и ожила. Дернулась, опять обмякла, но теперь - совсем иначе, закрыла глаза, уронила голову на траву и задышала еще не очень глубоко, но почти ровно. Судя по всему, ничего необратимого не случилось; снять шок я успел вовремя, хотя и на последней грани возможного: какие-то изверги очень крепко напугали девочку. И не только напугали: на разбитых губах темной коркой запеклась кровь, а под ничего не скрывающими обрывками некогда голубого платьица синели, желтели и лиловели жутковатые кровоподтеки, омерзительно похожие на отпечатки человеческих пальцев.
     Впрочем, рассмотреть все в подробностях мне удалось много позже, уже под надежной защитой поля и стен "Хамелео", а пока что я просто понес ее на руках; это было совсем не трудно, она весила куда меньше Кузнечика. Спутавшиеся волосы метелкой волочились по траве - я подхватил их и перекинул ей на грудь...
     Вымытая и переодетая, она заснула практически сразу: анатомия туземцев, как ни удивительно, почти копия анатомии homo sapiens, и земная акупрессура оказывает здесь совершенно предсказуемое воздействие. Заснула крепко, хотя и не очень спокойно; это, впрочем, было вполне предсказуемо и опасений не внушало.
     Я подсел к пульту, врубил подсветку и дал сигнал орбиталу.
     Панель засветилась перламутром.
     - Подготовка к связи, - сообщил комп.
     Хорошо. Теперь самое время подумать. Ситуация осложнилась, и Маэстро следует узнать об этом как можно скорее...
     Итак.
     "Айвенго", несомненно, изъят туземцами.
     Здешние места хотя и диковаты, а все же не самая глухомань; тропки протоптаны, так что люди сюда нет-нет да добираются. Деревенщина - на предмет дров, ягод, дикого меда и прочих даров природы, знать - в поисках непуганого зверья. Не следует, кстати, забывать и об антисоциальных элементах, которым чаща - дом родной. Вот кого-то из них и угораздило напороться в лесной глуши на бесхозного покойничка в доспехах, коего по обычаям Брдоквы следовало бы пристойно похоронить, предварительно, разумеется, обчистив.
     Я попытался представить себе процесс сдирания несъемных доспехов, а вслед за тем - визг увидевших то, что под латами.
     И хмыкнул.
     ...Панель налилась голубизной.
     - Проверка связи, - мурлыкнул комп. - Двухминутная готовность.
     Прекрасно. Больше двух минут и не надо.
     ...Не так это было, совсем не так.
     Кем бы ни числился в здешней табели о рангах злосчастный туземец, он, конечно, узнал мертвеца. По латам, по гербу, по шлему с короной из колосьев, в конце концов. А опознав, наверняка подумал: может ли быть мертвым тот, кто самим Вечным приговорен к бессмертию? И сам себе ответил: нет, нет и нет... а ежели так, значит, дело крепко припахивает нечистой силой. Никак иначе; до хоть какого-то намека на вольнодумие Брдоква дорастет века через два с половиной, если не три.
     Вот и прикинем: как поступил бы дремучий швабский угольщик или даже - зачем мелочиться? - утонченный маркиз из Тосканы, повстречав где-то на вырубке нечто безгласно-недвижимое, прикинутое, скажем, под архангела Гавриила? Первым долгом перекрестились бы. Поскольку тут явно налицо либо козни Лукавого, либо происки слуг его. Потом - со всех ног в родную деревню, к патеру. Или - галопом в замок, к личному духовнику. Бить челом об избавлении от напасти. А после процедуры заклятия демона именем божиим адово отродье на веревках дотащили бы до глубокой-глубокой ямы, зарыли бы, притоптали и забили в могилу осиновый кол.
     Так что, по большому счету, миссию мою можно считать выполненной, хотя и не без помощи аборигенов. "Айвенго" сгинул полностью и окончательно, в этом можно не сомневаться. Мне остается только выпустить на волю исправную копию, доложить шефу - и отправляться восвояси.
     - Связь установлена, - сказал комп.
     Панель на пульте светилась глубоким изумрудом спокойного моря, затем сквозь изумруд побежали
     золотистые узоры и символы: орбитал подтверждал готовность к приему и ретрансляции доклада.
     Двадцать минут спустя я перевел машину в режим приема и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Голова раскалывалась, грохот незримого колокола огненными щипцами впивался в затылок.
     Я закрыл глаза, расслабился, уговаривая боль смиловаться. Боль упрямилась, капризничала, но все же понемножку уступала; самое главное сейчас было не спугнуть ее, не поспешить, но мне и некуда было спешить: до утра ответа все равно не будет.
     Я тонко льстил, боль милостиво прислушивалась, а потом... потом мне стало не до нее, потому что панель связи внезапно вновь налилась зеленью.
     - Экстренная связь! - громче обычного проинформировал комп.
     И я оторопел.
     Канал-экстра - редко применяемое, безумно дорогое удовольствие; используется лишь тогда, когда срочность превышает все иные соображения.
     "Объект - уничтожить. Срок - три месяца. Полномочия - не ограничены. Удачи!"
     Да, в кризисные моменты Маэстро умеет быть лаконичным.
     И он прав. Витая в высших сферах, шеф помнит то, о чем я позволил себе напрочь забыть. Как только информация о Брдокве будет оглашена, объединенная комиссия держав прочешет несчастную планету мелким гребнем, с использованием всех достижений цивилизации. Да, конечно, вероятность обнаружения останков кибера минимальна, но практика показывает: должно исходить из худшего, ибо даже бутерброд любит падать маслом вниз, а последствия прокола с проектом "Айвенго" могут быть непредсказуемы не только для Департамента, но и для всей Федерации.
     М-да. Командировочка типа "туда-сюда" обернулась тем, хуже чего и представить нельзя - глубоким поиском с совершенно непредсказуемыми последствиями и без всякой надежды на компенсацию семье в случае чего, ибо, согласно документам, я мирно скончаюсь в стационаре...
     Стоп. Без паники. Три месяца вполне достаточный срок, если не проматывать время без пользы, чего я вовсе не собираюсь делать.
     Прежде всего необходимо идти на контакт с аборигенами. Люди везде люди, подобные новости обсасываются подолгу и со вкусом, в курных избах, монашеских кельях и в замковых покоях. Семь лет - не срок для такой роскошной легенды. Главное - работать тихо, без спешки и нажима, не пугая народ. Кто-то обязательно что-то вспомнит, а кто-то к кому-то направит, а там, глядишь, и припомнится, где та безымянная могилка. Будь в кармане побольше деньжат, дело бы вообще галопом помчалось. Увы. Никто ж не ждал такого поворота, вот соломки и не подстелили. А дюжина местных сребреников из аварийного фонда, прямо скажем", не приваловские миллионы: хватит на месяц шика или на два разумной экономии, но никак не на работу с агентурой. А хитрых приборчиков, чтобы из дерьма дукаты чеканить, у нас нет. И не было никогда, разве что в экспедиционных отчетах "институтской" эпохи.
     - Олла, - прошелестело в углу. - Олла-олла-олла...
     Гостья проснулась, и в глазах ее уже не было пустоты, было только огромное изумление - и совсем немножко опаски. Когда я приблизился, она не стала отодвигаться, наоборот, доверчиво подалась вперед. Я подсел на краешек лежанки и очень тихо, вкрадчиво попытался расспросить ее, но, кроме тихого "Олла-олла", ничего не добился. Говорить она не хотела. Скорее даже не могла. Забыла все, и речь тоже. Бывает такое после шока. Будь найденыш земным, я попробовал бы гипноз. Но с инопланетянами такие штуки опасны, кто -знает, какая у них психика...
     - Олла-олла-олла... - негромко, монотонно.
     - Сейчас, малышка, сейчас... вот только...
     - Олла, олла!.. - уже с обидой.
     Ладно, подождет личная почта, никуда не денется.
     - Есть хочешь?
     - Олла-олла...
     - Где твой дом?
     - Олла-олла...
     Бессмысленное, ни на одном из местных наречий ничего не значащее слово. Быть может, имя?
     - Олла? - спросил я, легонько коснувшись пальцем ее ключицы.
     Золотое облако волос качнулось мне навстречу.
     - Олла! Олла!
     Что ж, пусть будет имя.
     - Ну, Олла так Олла, - согласился я. - А сейчас ужинать будем.
     Нет худа без добра, думал я, выкладывая на стол припасы. Девчушку наверняка уже разыскивают по всей округе. Родители одинаковы везде, что на Земле, что на Брдокве, и я, добрый лекарь Ирруах, с превеликим удовольствием окажу им такую услугу, как возвращение дочки. Пожалуй, я даже не стану брать вознаграждения, хотя, судя по пушистости голубых лохмотьев, благодарность может выразиться в весьма кругленькой сумме. Я дворянин, черт возьми! - и ничто не заставит меня взять жалкие деньги за благородный поступок. Раз уж мне придется здесь подзадержаться, не худо позаботиться о пристанище, а папенька, надо думать, не откажет в гостеприимстве бескорыстному чудаку-дворянину, хоть и унизившему свой герб трудом за плату...
     Потом мы сидели и ужинали.
     Закат был холодный, лиловый, нервный какой-то. За окном прыгали тени. Лицо Оллы казалось землистым: уже включился светильник, сработанный под местный гнилушечник, - кабина модуля, с учетом местного колорита, оформлена под сторожку лесничего, а откуда там взяться свече? Где-то очень далеко, в той стороне, где начиналась степь, тоненько взвыли волки, но близкое шуршание вечернего леса было спокойным, убаюкивающим. Олла, презабавная в моем запасном свитере, свисающем гораздо ниже коленок, ела жадно, но как-то очень красиво, воспитанно, понемножку откусывая от бутерброда и весьма сноровисто орудуя вилкой. Папенька, видать, дворянин, и притом не из последних: вилка здесь пока еще диковинка, захудалым такое не по карману, да и не по чину. Тем лучше.
     - Вкусно?
     - Олла, олла, олла!
     Она поела всего понемножку: ломтик рокфора, ломтик ветчины, ложечку икры, разумеется, черной; выпила некрепкого душистого чаю. Я с удовольствием наблюдал, как ее глазки начинают слипаться. К Олле, неслышно шурша мягкими лапками, подкрадывался добрый, хороший сон; ребенок осоловел от сытости и тепла...
     - Спокойной ночи! - сказал я, подвертывая ей под бочок край пледа.
     - Олла-олла, - не раскрывая глаз, пробормотала девочка.
     Я пригасил гнилушечник, расстелил на полу плащ, подложил под голову сумку и прилег. Вытя-> нул ноги. Повернулся на правый бок. Подсунул под щеку ладонь.
     Все.
     Спать.
     Утро вечера мудренее.

ЭККА ЧЕТВЕРТАЯ, подтверждающая, что любая твердыня, возведенная людьми, людьми же и разрушена будет, даже если это и не совсем люди

     Если позвала тебя дорога и ежели путь твой лежит не куда-нибудь, а на северо-восток, то, покинув Новую Столицу, через три, много - четыре дня доберешься ты до Большой Развилки, где к перекрестку, похожему на звезду о восьми лучах, сходятся восемь трактов. Там, на большом постоялом дворе, сможешь ты передохнуть, обновить запасы, если же спешишь по некоей казенной надобности, то, предъявив подорожную, и сменить коня, а немногословные служители алтаря Вечного, обретающегося невдалеке, за скромную плату благословят тебя на дальнейший путь.
     Вот он, Северо-Восточный тракт!
     От него же, будто ветви - от дерева, торные дороги: иные - к большим поселкам, где весной и осенью звенят-заливаются славные на всю Империю ярмарки, иные, поуже и попыльнее - к поселкам малым, куда, впрочем, нет нужды сворачивать тебе, если, разумеется, ты не бродячий торговец, не странс