ы ему про фотокружок  не
рассказывали.  Откуда  он  тогда  взял  это  слово  -   "фотолаборатория"?
Совпадение? Вряд ли. Значит, он умеет что-то такое угадывать. Ну а  насчет
"командовать" - я не командую, а забочусь о тебе...
     - Но ты-то будешь этим заниматься?
     - Ну и что?
     - Значит, ты этого Годи не собираешься слушаться, а почему я должна?
     - Ты не должна. Но так будет лучше для меня. Я ведь за тебя отвечаю.
     - А я - за тебя,  -  сказала  я  с  вызовом,  хотя  уже  и  перестала
сердиться.
     - Ладно, - улыбнулся он, давай все это решим завтра.
     Но я уже успела кое-что придумать и соврала ему:
     -  Давай  уж  тогда  послезавтра.  А  то  мы  утром  сдаем  кросс  по
физкультуре.
     - То есть, мы завтра вообще не встретимся?
     - Выходит, что так.
     - Жалко. Ладно, тогда позвони мне вечером. Только обязательно.
     Я не стала спрашивать,  "зачем",  потому  что  он  на  такие  вопросы
обижается.  Скажет:  "А  что,  тебе  лишний  раз  со  мной   поговорить  -
неприятно?" и насупится. Как ребенок.  Как  будто  не  понимает,  как  мне
бывает плохо, когда  к  телефону  подходит  не  он,  а  его  жена,  и  мне
приходится бросать трубку, потом перезванивать?.. Но я  не  собираюсь  это
ему объяснять. К тому же у меня почему-то было такое  ощущение,  будто  он
даже обрадовался тому, что мы завтра не встречаемся; уж не знаю почему.
     А на самом деле утром я, как задумала,  отправилась  в  школу  Наташи
Одинцовой. Я без труда выяснила в каком классе она учится и по  расписанию
узнала, что сейчас у нее урок  геометрии  в  кабинете  N_12.  Я  стояла  у
подоконника напротив двери кабинета и почему-то  ужасно  боялась,  что  по
коридору пройдет Мережко (он ведь  видел  меня  на  суде  и  мог  узнать).
Точнее, не боялась, а стеснялась. Чего бояться-то?  Что  он  мне  сделает?
(Это я тогда так думала.)
     Мне понравилось, что Наташа после всей этой истории не ушла из  своей
школы (другая могла бы вообще в другой город уехать),  и  что,  выходя  из
класса, она гордо держала голову, болтала с мальчиками и смеялась.
     Она сразу узнала меня, что-то сказала своим, отделилась  от  толпы  и
подошла. Лицо у нее сразу стало напряженным и неприязненным:
     - Ну?
     - Есть разговор.
     - А кто ты такая?
     - Я учусь на юрфаке. Практикантка.
     - А! Ну-ну. Видела я ваш суд.
     - Наташа, в том-то и дело, что мне показалось, процесс  шел  неверно.
Но, чтобы обжаловать решение, мне нужна твоя помощь.
     - Ну уж нет. Все. Больше я в эти игры не играю.
     - Подумай.
     - И думать тут нечего. Делай что хочешь, но меня не трогай. Хватит.
     Я поняла, что уговаривать ее бесполезно и спросила:
     - Но ты можешь хотя бы ответить на несколько моих вопросов?
     Она глянула на часы.
     - Ну давай. Сейчас у нас информатика. На нее можно и не ходить.
     - Где мы можем спокойно поговорить?.
     - Пошли.
     Она провела меня по лестнице на верхний этаж,  потом  -  выше,  и  мы
очутились перед дверью, закрытой на висячий  замок.  Но  оказалось,  замок
этот - чисто декоративный. Наташа легко сняла его, и мы прошли на  чердак.
Она достала сигареты, и мы закурили.
     - Ну, - обратилась она ко мне, - давай свои вопросы.
     - Ты после суда Мережко видела?
     - Нет. Он уволился и тут не появлялся.
     - Так. Где находится его фотолаборатория?
     Она вздрогнула и посмотрела мне  в  лицо  своими  зелеными  кошачьими
глазами:
     - А это зачем?.
     - Ты обещала отвечать.
     Она помолчала. Потом объяснила свое волнение:
     - Я следователю не говорила. Он меня не только одетой снимал. Голой -
тоже. По-разному. Я сейчас этих фотографий больше всего боюсь.
     - Тем более. Я постараюсь забрать их. Вместе  с  негативами.  И  тебе
отдам.
     - Хорошо. А тебе-то они зачем?
     - Мне они не нужны. Но у него в лаборатории есть что-то еще...
     Наташа снова испуганно глянула на меня:
     -  Что?  -  спросила  она  и,  поперхнувшись  дымом,  закашлялась.  Я
поднялась и распахнула у нас над головой чердачное окно. При этом  ощутила
почему-то сильное удовлетворение, как будто сделала что-то очень важное  и
нужное. Просто удивительной силы самодовольство.
     - Что там у него? - переспросила Наташа, прокашлявшись.
     Я честно ответила:
     - Пока не знаю.
     - Как тебя звать?
     - Вика.
     - Слушай, Вика, не связывайся с ним.
     - Почему? Ты что-то знаешь?
     -  Ничего  я  не  знаю!  -  она  нервно  передернула  плечами.  -  Не
связывайся, и все.
     - Ну, это мое дело.
     Она молча разглядывала меня, потом  затянулась  в  последний  раз  и,
потушив недокуренную и до половины сигарету, сказала:
     - Ты мне вообще-то нравишься... А он  -  страшный  человек.  Ты  что,
думаешь, я такая трусиха, что все это столько времени терпела  и  молчала?
Совсем нет. Но ЕГО я боюсь до смерти. Он не совсем нормальный,  что  ли...
Он вообще не человек....
     - С чего ты взяла?
     - Понимаешь, когда он... Когда мы... Короче, когда он меня трахал,  у
меня было такое ощущение, будто ему нужно  что-то  совсем  другое.  Что-то
большее. А он никак не мог этого получить и злился на меня...
     - Так чего он хотел?
     - Я сама не понимаю.
     - Может, он просто не кончает? Может, он больной?
     - Да нет, тут у него все в порядке. Но ему этого было  мало.  Знаешь,
как если мороженное ешь в  стаканчике,  но  самый  кайф  это  когда  потом
стаканчик об асфальт хлопаешь...
     Мне надоел этот бестолковый (как я тогда  посчитала)  разговор,  и  я
вернулась к прежнему:
     - Где фотолаборатория, и как в нее попасть?
     - На первом этаже, возле раздевалки. Попасть в  нее  просто:  ключ  у
гардеробщицы.
     - А она даст?
     - Мне - даст. Я же в кружок записана. Там у нее на столе список - под
стеклом.
     - Пойдем сейчас.
     - Пошли.
     Мы уже спускались по  лестнице,  когда  я  вдруг  снова  ощутила  это
странное чувство - острое удовлетворение  -  и  тут  же  поняла  не  менее
странную его причину: отчего-то так обрадовало меня то, что Наташа  забыла
запереть дверь на чердак и даже не прикрыла ее.
     Оказалось,     в     лаборатории     работают     сейчас     какие-то
мальчишки-кружковцы. Тогда, по моей  просьбе,  Наташа  сказала  тете  Наде
(гардеробщице), что придет туда заниматься часов в восемь, и та  пообещала
дать ей ключ, но не больше, чем на  час:  в  девять  она  запирает  пустую
школу.
     Я решила остаться в лаборатории до утра -  искать  разгадку  к  тайне
лысого влюбленного Мережко, которую, если  верить  Годи,  там  можно  было
найти. Тем более, больших неудобств я там ощутить не должна: Наташа на мои
вопросы ответила, что там есть диван и есть телефон. Все, что мне нужно.
     Ну, а дальше все шло как по маслу: я двинула на занятия, а  к  восьми
подошла  к  школе,  где  меня  ждала  Наташа.  Она  взяла  ключ,   отперла
лабораторию и, выждав момент, когда тетя Надя отлучилась на уборку верхних
этажей (по совместительству та еще  и  техничка),  выскочила  на  улицу  и
провела туда меня.
     Я сразу позвонила маме и сказала, что остаюсь ночевать у Инки.  Потом
позвонила Инке и попросила, чтобы она, если мама позвонит, сказала, что  я
у нее, но уже сплю. После этого позвонила Виктору (чтобы не беспокоился) и
минут десять мы проворковали с ним; я рассказывала ему, что сильно сегодня
устала, что решила пораньше лечь спать, что уже лежу в постели.  Потом  по
его нескромной просьбе подробно  описала  ночную  рубашку,  якобы  на  мне
надетую, а так же  и  ее  содержимое,  переглядываясь  и  перемигиваясь  с
Наташей.
     Тщательно обследовать лабораторию я решила ночью, когда тетя Надя уже
ляжет баиньки (хорошо, что тут все изолировано от света, и  если  включить
электричество, это невозможно заметить ни с улицы, ни из коридора). А пока
что я устроилась поспать на диванчик ("Меня мутит от одного его  вида",  -
призналась Наташа). Она погасила свет, пообещав зайти за мной рано  утром,
заперла дверь снаружи и пошла отдавать ключ.
     А я, свернувшись калачиком, сладко  уснула.  Обожаю  спать  на  новом
месте.
     Проснулась я от противного громкого  скрежета.  Вокруг  стояла  такая
темнотища, что я даже не сразу въехала, открыла я глаза или нет.  Потом  я
сообразила, где нахожусь и тут же похолодела от охватившего меня ужаса:  я
поняла, что означает этот скрежет - кто-то пытается взломать дверь.
     И вот на этом страшном месте я остановлюсь, потому что  очень  устала
писать. По-моему, я еще не делала в дневнике такой длинной записи,  а  про
то, что было дальше еще писать и писать. Самое жуткое еще впереди. Так что
сейчас я ложусь спать, а завтра с утра - сразу сяду и продолжу.



                            ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА

     Годи озадачил меня странным вопросом:
     - Андрей, вы в детстве, когда мороженное ели, любили  стаканчиком  об
асфальт хлопать?
     - В детстве это все любят.
     - Мне, понимаете ли, трудно судить. Детство я провел в деревне, а там
нас мороженным особо не баловали. А вот скажите, если  вам  мороженное  не
нравилось, вы стаканчиком хлопали с тем же удовольствием  или  с  меньшим?
Или с большим?
     Я как-то не нашелся, что ответить, да он  и  не  ждал  моего  ответа.
Вообще сегодня он был как-то по-особому  возбужден  и  суетлив,  словно  в
предвкушении большого приключения. Ни  с  того,  ни  с  сего  начал  вдруг
объяснять принцип предвидения, употребляя заведомо непонятные мне термины,
типа "хроновекторная сумма сил" или "базовый факт отсутствия"...  В  конце
концов я не выдержал и довольно желчно заявил ему, что его поведение  меня
раздражает.  "Ладно,  не  горячитесь,  юноша,  -  ответил  он,  ничуть  не
обидевшись. - Я вовсе не склонен с вами  ссориться.  Сегодня  вы  особенно
нужны мне". Эти слова слегка польстили мне, и я уже не мог злиться на него
с той же силой.
     - Значит, так, - продолжил он. - Ваша задача сегодня  крайне  проста,
но без вас мне не обойтись. Сегодня вы пробудете у меня как можно  дольше,
и даже, если понадобится,  останетесь  ночевать.  Наступит  такой  момент,
когда я неожиданно  потеряю  сознание;  тогда  вы  обязаны  будете  срочно
распахнуть двери кабинета и входные двери. А после  -  последите  за  моим
телом,  чтобы  оно  покоилось  в  безопасной  и  удобной  позе.  Двери  не
закрывайте. Вот, собственно, и все.
     - Невеликая роль.
     - Зато очень ответственная.
     - А смысл?
     - Покорнейше прошу пока не расспрашивать меня ни о  чем,  обещаю  вам
объяснить все в ближайшее время. Скажу только, что делается это  на  благо
последней вашей симпатии.
     Господи ты боже мой! Ни  слова  в  простоте.  Все  чаще  испытываю  я
раздражение в отношении моего  необычного  товарища.  Ну,  да  нечасто  он
обращается ко мне с просьбами.
     - Хотя, может быть, все и  обойдется,  -  добавил  он,  -  и  мне  не
придется утруждать себя и вас. Но все же - будьте наготове.
     Мы бодрствовали часов до двух ночи, сидя у  камина,  попивая  кофе  с
коньяком и играя в шахматы с неизменным моим неуспехом. В ходе  игры  Годи
завел очередную свою космическую байку. На этот  раз  -  о  расе  разумных
человекоподобных   практически   бессмертных    существ,    способных    в
экстремальной ситуации концентрировать  свой  разум  в  небольшом  объеме,
напоминающем семечко растения, и выстреливать его из  специального  органа
на несколько сот метров. Семечко это имеет тонюсенькие ножки и  ползает  в
поисках плодородной почвы (если сразу не попало на таковую). В  подходящем
месте оно прорастает, и через два-два с половиной месяца погибшее существо
возрождается.  "Кстати,  -  пояснил   Годи,   -   существо-матрица   вовсе
необязательно погибает, но если оно ухитряется  выкрутиться,  оно  уже  не
настаивает на своих правах (таков инстинкт): новый, только что  проросший,
индивид, считается  истинным,  старый  же  становится  его  неодушевленным
рабом.
     Годи не успел ответить на мой праздный вопрос, не плодят ли они таким
образом рабов специально, так как с ним случилось то, чего мы и ждали  (не
обошлось): закатив глаза, он обмяк и, уронив кресло, повалился на  бок.  Я
еле успел ухватить его за рукав и изменить направление падения тела, иначе
он неминуемо угодил бы головой в камин. На  лице  его  блуждала  идиотская
улыбка.
     Распластав тело на ковре, я кинулся к дверям, распахнул их, сбежал по
ступенькам вниз и открыл входную дверь.
     Темная тень у меня над головой с шелестом  вырвалась  на  улицу  -  в
сырую тьму. Я не сразу сообразил, что это.



                         ДНЕВНИК ВИКИ. 3 НОЯБРЯ

     Ну вот. Сегодня происшедшее мне кажется  даже  страшнее,  чем  вчера.
Вчера я была как бы слегка отупевшая. Ладно. Поехали по порядку.
     Когда я услышала, что кто-то пытается взломать дверь, я  перепугалась
до  смерти.  Единственный  выход  -  куда-то  спрятаться.  Но   куда   тут
спрячешься, если вокруг - тьма, хоть глаз выколи.
     А взломщик в этот момент, судя по звуку, что-то перепиливал.
     Я слезла на пол и на четвереньках отползла вбок, пытаясь забраться за
диван. Но там, вплотную к дивану, стоял еще какой-то предмет. На ощупь его
поверхность показалась мне знакомой. На ощупь и... на звук: он еле  слышно
гудит  и  слегка  вибрирует.  Холодильник.  Мамочка!  В  холодильниках   -
подсветка. Хоть бы работала!
     Я нащупала ручку дверцы и осторожно потянула на себя. Она подалась  и
загорелся свет, который показался мне ярким как  фотовспышка.  Я,  конечно
же, понимала, что на самом деле это - тусклый огонек, в его лучах  комната
была еле видна. И все же я смогла найти место, где можно было рассчитывать
остаться незамеченной: под специальным столом со сливом.
     Прикрыв дверцу холодильника, я вслепую проползла к  столу,  забралась
под него и, втиснувшись между стенкой и трубой слива, замерла. В этот  миг
наступила  тишина,  а  потом   под   мощным   ударом   дверь   лаборатории
распахнулась. Щелкнул выключатель  и,  мигнув,  загорелись  люминесцентные
лампы.
     Я видела человека только чуть выше колен. Было  впечатление,  что  он
что-то ищет, мечась из угла в угол,  а  у  меня  от  страха  так  молотило
сердце, и в висках бился пульс, что, казалось, я сейчас лопну.
     Прошло не больше двух минут с того момента, как я заползла под  стол,
но я уже поняла,  что  более  неудобную  позу  я,  пожалуй,  не  могла  бы
придумать и специально - боком, зажатая стеной и трубой, перегнутая как не
знаю что. Терпеть я смогла еще секунд  двадцать,  но  потом,  несмотря  на
страх, попыталась хоть как-то изменить положение. И,  конечно  же,  задела
ногой  какую-то  чертову  склянку;  их  тут  было  расставлено   по   полу
видимо-невидимо.
     Склянка с диким, как мне показалось, грохотом упала на бок. Я чуть не
закричала с перепугу. Человек отпрыгнул к противоположной  стене  и  резко
присел на корточки, заглядывая под стол, где я корячилась.
     Сначала внимание мое привлекли огромные острые ножницы в  его  правой
руке, которые он, наверное, только  что  схватил  со  стола.  Но  потом  я
перевела взгляд на его лицо.
     Это был Виктор.
     - Какого дьявола?! - заорал он. - Что ты тут делаешь?!
     - А ты? - парировала я, с кряхтением выползая на середину комнаты.
     - Ясно, - сразу успокоился он, - я должен был это предвидеть. Хорошо.
Давай искать вместе.
     - Что искать-то?
     - А я откуда знаю.
     - Класс, - иронизировала  я,  хотя  и  понимала,  что  это  нечестно:
сама-то я точно так же приперлась сюда неизвестно зачем. Но  уж  больно  я
неприглядно выглядела, когда он меня нашел, и это меня  злило.  А  он  уже
потрошил лабораторию, и я присоединилась к нему.
     Но ничего хоть мало-мальски похожего на ключ к  делу  Мережко  мы  не
обнаружили. Зато я хоть чуть-чуть выместила на Викторе свою взвинченность:
высмеяла его метод проникновения - грубый взлом. Но, оказалось,  и  он  не
так прост: решился на это дело, только  выяснив,  что  тетя  Надя  сегодня
ночью с дежурства смылась домой к приехавшей в  гости  родне,  и  школа  -
абсолютно пуста. Окончательно Виктор взял реванш догадкой:
     - Должен быть тайник.
     И мы принялись обследовать: он - стены, я - пол. И тайник  обнаружила
я, сдвинув с места тот самый холодильник. Под ним линолеум  был  надрезан,
так, что можно было отогнуть квадрат. Если бы я специально не искала и  не
приглядывалась, я никогда бы не заметила этого.
     Отогнув линолеум, мы вынули куски  пропиленных  половых  реек,  и  из
образовавшегося проема достали небольшой серый ящичек-сейф.
     - Ну давай, взломщик, - подбодрила я.
     - Э,  нет,  -  сказал  Виктор,  -  эту  штуку  могут  открыть  только
спецы-криминалисты. Возьмем с собой.
     Он нагнулся и взялся за края ящика, а  я,  услышав  легкий  скрип  со
стороны двери, оглянулась  и  окаменела.  На  пороге,  улыбаясь  мертвящей
улыбкой, стоял Мережко.
     - Добрый вечер, милые мои, - сказал он, и из его  сжатого  кулака  со
щелчком выскочило лезвие.
     Мережко сделал шаг вперед и плотно прикрыл за собой дверь. В этом его
движении было столько уверенности и опыта, что  мне  стало  совсем  дурно.
Виктор, разогнувшись, плавно взял со стола все те же дурацкие ножницы.  Но
насколько это бессмысленно стало ясно уже  через  минуту,  когда  Мережко,
упруго прыгнув, одним движением выбил эти ножницы из его рук, а  другим  -
повалил его на пол.
     Еще миг, и он сидел верхом на Викторе, у него на животе. Лезвие  ножа
нависло над горлом. Виктор обеими руками удерживал его руку, но силы  были
явно неравными, и миллиметр за миллиметром смертоносный клинок приближался
к горлу.
     Мережко явно  забавлялся  ситуацией:  свободную  руку  он,  словно  в
дуэльной стойке, демонстративно поднял над головой.
     Стыдно признаться, но я не бросилась на помощь, не попыталась ударить
его сзади каким-нибудь тяжелым предметом. Я просто окаменела от  ужаса.  И
вышла из оцепенения, лишь услышав какое-то шебуршание за дверью. В надежде
на помощь я кинулась туда и дверь распахнула.
     Серая тень метнулась мимо  меня  к  борющимся  и  с  истошным  криком
Мережко, выпустив из рук нож, упал на бок. Он барахтался  на  полу,  а  на
лице его, крепко вцепившись коготками, сидела здоровая летучая мышь.
     Виктор вскочил на ноги и крикнул: "Помоги мне!"  Через  мгновение  мы
уже вязали Мережко руки и ноги проводами, оторванными от приборов. Он  выл
и извивался. Из-под когтей летучей мыши сочилась кровь.
     - Это Годи нам помог, - бросил Виктор.
     Обшарив карманы Мережко, он нашел там связку  ключей  и  принялся  за
ящик.
     Миг, и крышка открыта.
     Мы вынули оттуда семь одинаковых пакетов, завернутых в  полиэтилен  и
перетянутых крест-накрест черными резиночками. Виктор распаковал один. Это
были фотографии. Он разложил их на столе.
     На всех снимках была запечатлена одна  и  та  же  милая  девушка.  На
первом снимке - сияющая, за партой. На втором - на природе, в полный рост.
Потом - с десяток ее снимков обнаженной, в самых  откровенных  позах...  А
что изображено на последнем снимке, я даже не сразу поняла.
     А потом поняла. Это были части тела. Ноги, руки, голова...  Отдельно.
На этом самом столе.
     Чуть ли не теряя сознание, я перевела взгляд на предыдущий снимок. На
нем девушка, хоть и была обнажена, но лежала в самой целомудренной позе. И
только сейчас я увидела, что в груди ее - нож.
     Пол поплыл у меня из-под ног, еле сдерживая тошноту, я села на стул и
закрыла глаза. Я слышала шорох, с которым  Виктор  распаковывал  пачку  за
пачкой и его осипший голос:
     - То же самое. Только девушка другая... И здесь - то же... И здесь...
А вот и Наташа.
     Я встрепенулась:
     - Дай!
     - Нет-нет, - он протянул мне пачку, - живая.
     Я бросила снимки  на  пол  и,  поддавшись  накатившей  волне  ярости,
закричала:
     - Убей его!
     Мы одновременно бросились к Мережко. Но это было