го не видя, знал, что
    темнота беспредельна.

    И  я  не мог решиться сделать шаг. Я понимал, что лесник уже Там. Что он
    ждет  меня. Может быть, посмеивается над моим страхом. Где был лесник? Я
    в  тот  момент  об  этом  не думал, но в то же время понимал, что это не
    просто  пещера,  что лесник не притаился в темноте, а был там, за черной
    завесой...  Бред  какой-то!  Вот  сейчас, вот-вот, он вернется спросит с
    насмешкой: "Ну чего же ты, Николай?.." И я сделал шаг вперед.

    И  в  то  же  мгновение  земля  исчезла из-под ног, я оторвался ог нее и
    перестал  существовать,  потому  что темнота не только сомкнулась вокруг
    меня,  но  и  превратила  меня  в  часть  себя,  растворила и понесла со
    стремительностью,  которую  можно  ощутить,  но невозможно объяснить или
    просчитать.  В  таких  случаях  старые  добротные романисты писали нечто
    вроде. "Мое перо отказывается запечатлеть..."

    Все  это  продолжалось мгновение, хотя отлично могло продолжаться год, а
    если  бы  кто-нибудь  сказал  мне,  что  меня несло сквозь темноту три с
    чем-то часа, я тоже поверил бы.

    Но  очнулся  я  в  том  же шалаше - с той лишь разницей, что впереди был
    свет  и  на  его  фоне  я увидел силуэт Сергея Ивановича - он пригнулся,
    стараясь разглядеть меня.

    - Прибыл? - спросил он - А я уж собирался идти за тобой.

    Он  протянул  мне  руку.  Я  выбрался  наружу. Густой кустарник подходил
    почти  к  самому  шалашу  Сергей  Иванович  отошел  на  несколько шагов,
    поставил  ружье  между  ног,  достал  папиросы,  протянул  мне, закурил,
    сплющив мундштук крест-накрест.

    - Обернись, - сказал он.

    Я  не  сразу  понял,  в  чем дело. Мы подходили к шалашу по заболоченной
    лесосеке.  А  здесь  за  шалашом начинались густые, колючие, скрюченные,
    почти  без  листьев  кусты. И ни одного поваленного дерева, ни кочки, ни
    мха, ни воды - никакого болота.

    -  Не  понимаешь? Я в первый раз тоже не понял, - сказал лесник. - Шалаш
    я  потом  соорудил.  А  тогда,  в  первый  раз, прямо в дыру шагнул... И
    провалился.

    6.

    За  спиной лесника стояла сосна. Не сосна - старое, раздвоенное, подобно
    лире,  дерево  со  стволом сосны, но вместо игл на ветвях - мелкие узкие
    листья. На коре была глубокая зарубка, затекшая желтой смолой.

    -  Это  чтобы  дорогу  обратно найти, - сказал Сергей Иванович. - Такого
    второго дерева поблизости нету. Вход в шалаш видишь?

    Под  сучьями  и  пожухлой  листвой  чернело пятно входа. Сергей Иванович
    подобрал  разбросанные  у  шалаша  ветки  и свалил беспорядочной грудой,
    маскируя вход.

    Было  нежарко,  но  ветер  казался  сухим и листва была покрыта пылью. В
    ботинке у меня еще хлюпало.

    - Путь один, - сказал лесник. - Через шалаш. Хочешь - проверь.

    - Как? - на меня навалилась необъяснимая тупость.

    - Обойди, - сказал лесник.

    Я  обошел шалаш. Он был спрятан в гуще кустов приходилось нагибаться или
    отводить  рукой  ветви.  Гудел  жук,  сквозь листву проглядывало блеклое
    небо  Я  обернулся.  Лесник  шел  за  мной, держа ружье на сгибе руки. С
    задней  стороны  шалаш  был завален сучьями. В щелку между ними я увидел
    все то же небо.

    -  Убедился? - спросил Сергей Иванович - Нет здесь никакого болота. И ни
    одной елки в округе.

    - Убедился, - сказал я.

    -  Ты  здесь со мной, как на выставке с экскурсоводом. А каково мне было
    в  позапрошлом  году? Один я был. И знаешь - струсил. Побежал обратно, а
    дыру  потерял.  Наверное  полчаса  по  кустам лазил. Ведь я свой лес как
    пять пальцев знаю. А вижу - не тот лес...

    Мы  снова  вышли  на  открытое  место,  перед шалашом. Леснику хотелось,
    чтобы я понял, каково ему было тогда.

    -  Я,  наверно,  тысячу раз тем болотом проходил. Там лисья нора была, -
    он  показал  папиросой  в  сторону  шалаша - На краю низины. Я всю ихнюю
    лисью  семью  в  лицо  узнавал.  Краем  ходил,  а вот на бугор не ходил.
    Какое-то  неладное  место, даже не объясню почему. И сейчас уж не помню,
    зачем  меня  в  этот  бурелом  понесло. Вижу. чернеется. Как берлога. Но
    пусто, знаю, что пусто.

    - Слушайте, Сергей Иванович, - перебил его я - А лес когда был повален?

    -  Лес?  Не  знаю.  Давно. Значит, сунулся я в дыру, меня подхватило, не
    пойму,  то  ли медведь, то ли это смерть меня заграбастала. Но обошлось,
    жив.  Вылезаю  -  дождь  идет.  А  по  нашу  сторону дождя-то не было...
    Понимаешь,  меня  подо  Ржевом  контузило, еще в сорок первом. Голова до
    сих пор побаливает. Я решил - вот тебе и последствие...

    Порыв   сухого   ветра  пронесся  по  кустам,  они  словно  забормотали,
    заскребли ветвями, зашептались сухими листьями.

    Сергей  Иванович  бросил  папиросу,  загасил ее каблуком. Я заметил, что
    неподалеку  валялось  еще несколько окурков, старых, серых - мундштуки у
    всех одинаково сплющены.

    -  Пойдем,  - сказал Сергей Иванович. - По дороге поговорим. Дела у меня
    здесь Люди ждут.

    Мы  прошли  краем широкого поля, заросшего незнакомой высокой травой, по
    которой  волнами  гулял  ветер,  и  там,  где  он  пригибал  траву,  она
    поворачивалась  светлой  стороной.  Светлые  волны  бежали  к  кустам, и
    казалось, что мы идем по берегу моря.

    -  Под  ноги  посматривай,  - предупредил Сергей Иванович, - здесь гадов
    много.  Трава  пахла  парфюмерно  и тяжело. Трава так пахнуть не должна.
    Где же мы? В, саванне? В сельве?..

    -  Я  долго  голову  ломал,  -  сказал  лесник.  -  Куда меня угораздило
    провалиться. В Австралию, что ли? Земля-то круглая?

    Последние   слова   прозвучали   вопросом.   Сомнение   родилось  не  от
    невежества, а от избыточного опыта.

    - Так и представил себе дырку сквозь весь шарик. Потом передумал.

    Ружье  вдруг  взлетело  в его руке и дернулось. Я вздрогнул. Выстрел был
    короток  и  негромок  -  кусты сглотнули эхо. В кустах затрещали ветки и
    упало что-то тяжелое.

    -  Спа-койно,  -  сказал  лесник  Он  достал патрон, перезарядил ружье и
    только  потом,  приказав  мне  жестом оставаться на месте, вытащил из-за
    голенища нож и шагнул в кусты.

    Теперь  он был другой, вернее, уже третий человек. Первого - неуклюжего,
    староватого,  неловкого  - я увидел на рынке, в городе. Второй - добрый,
    домовитый,  сильный  - остался в доме, с Машей. А третий оказался сухим,
    ловким и быстрым. Этот, третий, стрелял.

    - Коля, - позвал лесник из кустов. - Иди-ка сюда. Погляди, кого я свалил.

    Подмяв   длинные   стебли,  лежал  большой  серый  зверь.  У  него  были
    неправдоподобно  длинные  ноги,  тонкие  для крепкого мохнатого торса, и
    вытянутая   вперед,  как  у  борзой,  но  куда  более  массивная,  почти
    крокодилья, морда с оскаленными, желтыми клыками.

    -  Уже  прыгнул,  - сказал лесник. - Повезло нам, что с первого выстрела
    взяли. Они живучие.

    - Кто это?

    -  Некул.  Говорят, они домашние раньше были, как собаки. Одичали потом,
    когда  сукры  пастухов  разорили.  А  теперь  некул хуже волка. Человека
    знают, не любят. На человека охотятся.

    Лесник ломал ветки, забрасывая ими некула.

    -  Скажу  своим.  Потом  заберут. Где-то логово близко. На меня один уже
    бросался - крупней этого.

    - Они по одному ходят?

    - Только зимой в стаи собираются... Не бойсь.

    Тропа  петляла  среди  редких  остролистых деревьев, обогнула неглубокую
    обширную  впадину,  заросшую рыжими колючками. Из-за них выглянули концы
    обгорелых балок.

    -  Тут раньше жили, - сказал Сергей Иванович. - Так вот, я ведь человек,
    можно  сказать,  обыкновенный.  Образования  не  пришлось  получить,  но
    повидал  всякое.  Всю  войну прошел. Разные страны повидал. И по-всякому
    жизнь  поворачивалась.  Так  что  не  спеши меня судить. Тебе вот сейчас
    кажется:  проще  простого - увидел в лесу дыру, другая обстановка, беги,
    сообщай куда следует, умные люди разберутся. А ведь все же не так просто...

    Мы  спустились в лощину, по дну которой протекал узкий ручей. Через него
    было переброшено два бревна.

    -  Дождей  что-то давно не было, - сказал лесник, так говорят о засухе у
    себя  дома,  в деревне - Сперва я хотел раскусить, что к чему. Ведь не в
    городе   живу,   там  до  милиционера  добежал  -  взгляните,  гражданин
    начальник.  Значит,  езжай  в  город,  за  тридцать  километров,  иди по
    учреждениям,  пороги  обивай.  А  не  поверят?  Я бы и сам не поверил, и
    насмешек   боюсь  Потому  вообще  отложил.  Увидишь,  почему.  Можешь  -
    поймешь.  Теперь твоя очередь, ты и решай. Только сначала погляди, пойми
    все,  потом решай. Я подозреваю, что не Земля это. Понятно? Чего глядишь
    как черт на богородицу?

    - Почему вы так думаете?

    -  Звезды  не  такие  и сутки короче. На час, да короче. И другие данные
    есть...  Охотники  ко  мне  тогда  еще приезжали. Не столько наохотятся,
    сколько  водки  переведут.  Один  преподаватель там был, из области, я с
    ним  теоретически побеседовал. Я его и так и этак допрашивал, а про дыру
    ни-ни.  Я  ему:  "а  если  бы  так  и  так?"  А  он  в  ответ - "В твоем
    алкогольном  бреду,  Сергей,  ты  видел  параллельный  мир.  Есть  такая
    теория".  Сам  подливает,  а я, значит, в бреду... Слушай, Николай, ты о
    параллельных мирах слыхал? Как наука на них смотрит?

    - Слыхал. Никак не смотрит.

    -  Будто  это  такая  же  Земля,  только  на ней все чуть иначе. И таких
    Земель  может  быть сто... Стоп. Отойди-ка, друг, в сторонку. В кусты. А
    то испугаешь.

    В  том  месте  тропа сливалась с пыльной проселочной дорогой. Послышался
    скрип  колес. Сергей Иванович вышел на дорогу и свистнул. В ответ кто-то
    сказал. "Эй". Скрип колес оборвался.

    Как  бы  какой-нибудь  некул  не  догадался,  что  я  здесь,  в  кустах,
    безоружный.  Лесник  и  добежать  не  успеет.  Кора  дерева была черной,
    шершавой.   Золотой  жучок  с  длинными,  щегольски  закрученными  усами
    остановился  и  стал  ощупывать  ими  мой  палец,  загородивший  дорогу.
    Параллельный  мир...  Почему-то  меня занимала не столько сущность этого
    мира,  говорить  о  котором  можно  будет  лишь потом. Я думал о дыре. О
    двери  на  болоте.  То есть о феномене, который очевиден! В чем сущность
    этого  перехода?  Короток  ли  он, как сам шалаш, или бесконечно длинен?
    Откуда  ощущение  падения,  невероятной  скорости?  Занавес или туннель,
    протянувшийся  в  пространстве?  От природы этой двери зависит и принцип
    мира,  в который мы попали. Если допустить, что это мир параллельный, то
    о  его расположении в пространстве бессмысленно гадать. Если же это мир,
    существующий   в  нашей,  допустим,  Галактике,  то  каково  искривление
    пространства?  Никогда  бы  не  подумал,  что придется ломать голову над
    такими вещами!

    - Николай, - окликнул с дороги лесник. - Пойди сюда.

    - Иду.

    7.

    В  пыли,  скрывавшей,  будто  утренний  туман, колеса, возвышалась арба,
    запряженная  парой  маленьких,  заморенных  -  ребра наружу - носорогов.
    Туловища  у  носорогов были необычно поджарые, холки потерты ярмом, ноги
    мохнатые.   Серая,   вроде   собачьей,  шерсть  облезала  клочьями.  Над
    носорогами  кружились  слепни.  У арбы стоял мужчина в серой домотканной
    одежде,  мешком  опускавшейся  до  колен.  Он  был  бос. Увидев меня, он
    поднял   свободную   от   поводьев  руку  и  приложил  к  груди.  Редкая
    клочковатая   бородка   казалась   нарисованной  неаккуратным  ребенком.
    Зеленые глаза настороженны.

    -  Приятель  мой, - сообщил лесник. - Зуем звать. Я ему сказал, что ты -
    мой младший брат. Не обидишься?

    Зуй переступил босыми ногами по теплой мягкой пыли. Сказал что-то.

    - Говорит, что спешить надо. Садись в телегу.

    Рюкзак  лесника валялся в арбе, на грязной соломе. Я вскарабкался и сел,
    подобрав ноги. Носороги мерно махали хвостами, отгоняя слепней.

    За  телегой  тянулось  облако  пыли,  арба тащилась медленно, налетевший
    сзади  ветер  гнал пыль на нас, и тогда лесник и Зуй скрывались в желтом
    тумане.  Мы  ехали  мимо скудного, кое-как засеянного поля. На горизонте
    поднимался столб черного дыма.

    -  Что  это?  - спросил я, но Зуй с лесником были заняты разговором и не
    услышали.

    Было  в этом что-то от кошмарного сна с преувеличенной точностью деталей
    -  ты  понимаешь,  что такого быть не может, но стряхнуть наваждение нет
    сил,  и  даже  растет любопытство, чем же закончится этот нелепый сюжет.
    Внизу, поднимаясь из пыли, покачивались серые спины носорогов.

    -  Зуй  говорит,  вчера  приходили  сукры, искали меня. - сказал лесник,
    разминая папиросу.

    - Сукры? - уже второй раз я слышал это слово.

    - Здешние стражники.

    - Чего они стерегут?

    -  Потом  расскажу. Ты учти, Николай для всех я за лесом живу. Будто там
    другая  страна,  но  вход  в нее запрещенный. Про дверь они, конечно, не
    знают.  Не  хотел  бы я, чтоб кто из сукров к нам забрался. Помнишь, как
    Маша на рынке испугалась? Подумала сперва, что ты отсюда.

    - А она здесь была?

    - Была, была. Конечно была. Не о ней речь. Как быть со всем этим?

    -  И  все-таки, Сергей Иванович, я с вами не согласен. Можно настоять на
    своем, привести в лес специалистов. Организовали бы...

    -  Погоди, - лесник закурил, Зуй опасливо поглядел на дым, идущий из рта
    лесника.  -  Не  могут  привыкнуть.  Я  здесь  стараюсь не курить, чтобы
    суеверия  не  развивать.  И  так  уж черт те знает чего придумывают. Так
    вот,  ты  говоришь: добился бы, организовали бы. Ну ладно, а что дальше?
    Мне-то  будет  от  ворот  поворот.  Простите,  Сергей  Иванович, с вашей
    необразованностью  и  алкогольным  прошлым, позвольте вам отправиться на
    заслуженный покой.

    - Ну зачем же так.

    -  А  затем.  Я  бы  на  месте  ученых  так  же бы рассудил. Этот Сергей
    Иванович  только  всю  картину  портит.  Бегает, путает... А ведь ученые
    тоже не все поймут.

    - Чего же они не поймут? - я постарался улыбнуться.

    -  Жизни  им  не понять. Мои-то без меня куда? Маша, Зуй, другие? Они же
    надеются.  Если  в соседний дом бандюга залез, с ружьем, что будет умнее
    -  бежать,  спасать  людей  или  размышлять:  "А  вдруг он меня из ружья
    пристрелит?"

    -  Вряд  ли  это  аргумент.  Соседний дом живет по тем же законам, что и
    ваш. А представьте, что в другой стране...

    Лесник выбросил в пыль папиросу.

    -  Не  будем спорить. Я тебя для того и позвал, чтобы ты поглядел, какие
    здесь бандиты. А если со мной что случится, сам отыщешь...

    Арба  подпрыгивала  на  неровностях  дороги,  пыль  скрипела на зубах, в
    кустарнике  у дороги шевелилось что-то большое и темное, кусты трещали и
    раскачивались, но ни лесник, ни Зуй, не обращали на это внимания.

    - Что там? - спросил я.

    -  Не  знаю,  -  признался  лесник.  -  Иногда бывает такое шевеление. Я
    как-то  хотел  поглядеть,  а  они не пустили. Нельзя близко подходить. А
    если не подходить, то неопасно.

    - Неужели вам не захотелось выяснить?

    - Если все выяснять, жизни не хватит... Тебе в соседнем городе все ясно?..

    Минут пять мы ехали молча. Потом я спросил:

    - А откуда Зуй знал, что мы придем?

    -  Я  на  той  неделе  здесь  был. Без предупреждения лучше в деревню не
    соваться. Сукров можно встретить. Меня они не любят.

    Мы  догнали  стадо. Четыре однорогих, лохматых скотинки плелись по пыли,
    окруженные  кучкой  каких-то  зверюшек.  Голый  мальчишка  бегал, стегал
    скотину  по  бокам, чтобы не мешали нам проехать. Вдруг он замер, увидев
    меня.

    -  Курдин  сын,  -  сказал  мне  лесник.  Вытащил  из  верхнего  кармана
    гимнастерки  кусок  сахара  и  кинул  его  мальчишке. Кусок сахара сразу
    перекочевал за щеку пастуху.

    - В школу бы ему, - сказал лесник. - Все думал, может, его к нам взять.

    - Вы бы, наверно, не только его взяли, - сказал я.

    - И не говори. Может, возьму еще...

    Дорогу  пересекал  забор из жердей. Зуй, передав вожжи леснику, спрыгнул
    с  арбы  и  оттащил несколько жердей в сторону, чтобы освободить проезд.
    Ставить  их  на  место  не  стал,  за  нами  шло  стадо. Арба перевалила
    пригорок, и спереди появилась деревня.

    Она  была обнесена тыном и защищена широким, но, видно, мелким, заросшим
    ряской  рвом.  Через ров вел бревенчатый мостик. Ворота в тыне, когда-то
    прочные, мощные, были полуоткрыты, накренились, уперлись в землю углами.

    - Эй! - крикнул Зуй, придерживая носорогов у мостика.

    Никто  не откликнулся. Деревня словно вымерла. Носороги замешкались, Зуй
    хлестнул  их  кнутом. Носороги дернули арбу, она въехала на мост, бревна
    зашатались, словно собирались раскатиться.

    Мы  оказались  на пыльной, утоптанной площади, на которую со всех сторон
    глядели,  распахнув  черные  рты  дверей,  голодные, неухоженные хижины,
    словно  птенцы  в  гнезде,  отчаявшиеся  дождаться  кормилицу.  С тына и
    соломенных,  конусами, крыш взлетели серые птицы и принялись кружить над
    нами и сухим корявым деревом, возле которого мы остановились.

    8.

    Я  знал  эту  деревню.  Она пригрезилась мне на пляже, только я видел ее
    тогда сверху.

    И дерево видел.

    И человека, висящего на толстом, длинном суку.

    Порыв  горячего,  сухого ветра качнул тело, и оно легко, словно маятник,
    полетело в нашу сторону. У меня схватило сердце.

    Лесник,  соскакивая  с  арбы,  подставил  руку,  и  я  понял, что это не
    человек  -  кукла  в  человеческий  рост, чучело с грубо намалеванным на
    белой  тряпке  лицом - два пятна глаз, полоска рта и вертикально к ней -
    полоса носа. Так рисуют дети.

    -  Это я, - усмехнулся лесник. - Это меня повесили. Так сказать, заочно,
    на устрашение врагам.

    - Кто повесил?

    - Сукры. Давно повесили, весной еще.

    Зуй привязал вожжи к стволу. Лесник снял с арбы рюкзак.

    -  Очень  мною  недовольны,  -  сказал  лесник  не без гордости. - Вот и
    пришлось куклу сооружать. Наглядная агитация.

    - А почему здесь пусто? - спросил я.

    -  А  кому  здесь быть? Какие бабы остались и старики - в поле. Мужиков,
    кто не скрылся, забрали в гору. Сам понимаешь...

    Лесник  закинул  ружье  за плечо и пошел к одному из домов. Я последовал
    за  ним  в  раскрытую  дверь  и окунулся в тяжелый, затхлый воздух. Было
    темно, лишь через дыру в крыше падал свет. Лесник опустил рюкзак на землю.

    - День добрый, - сказал он.

    Ответа  не  было.  Под  стрехой  завозилась  птица, и оттуда, сверкнув в
    косом луче света, ко мне спланировало знакомое розовое перышко.

    - Как дела? - спросил в темноту лесник.

    -  Добри день, Серге, - произнес знакомый мне, глубокий, чистый голос. -
    Как  ехал?  Глаза начали привыкать. Лесник поставил ружье в угол, прошел
    в дальний конец хижины и наклонился над кучей тряпья.

    - Хорошо доехал, - сказал он. - Я с братом приехал. Как живешь, Агаш?

    - Живу, - ответил тот же голос. - Где брат?

    -  Иди  сюда,  Николай,  - сказал лесник. - С теткой познакомься. В куче
    тряпья  полулежала  старуха  в  темной  рубахе. Седые волосы были гладко
    зачесаны,  лицо  почти  без  морщин.  Тетя  Агаш была как две капли воды
    похожа  на  мою  тетю  Алену.  Только  без очков. Она должна была сейчас
    улыбнуться  и  спросить с неистребимой иронией учительницы, знающей, что
    я не выучил урок: "