с поощрением или даже двумя.
     Мой список различий между медведианами и центаврианами пополнился еще
одним пунктом. Центавриане не знали слова стыд и  почти  не  заботились  о
моральной стороне дела, лишь бы не ухудшилось их общественное положение, в
то время как у медведиан был  культ  чувства  вины,  чувства  нравственной
ответственности за свои поступки.
     Хоуск сейчас торжествует, и я должен заставить его хвастаться дальше,
чтобы узнать, каким образом он вывернулся.
     Я собрался продолжать атаку, но  тут  прозвучал  приказ  занять  свои
места. Хоуск нахмурился, но, как всякий  дисциплинированный  центаврианин,
молча пошел к своему креслу.
     Что могло сделать его таким самоуверенным? Я бился над этой проблемой
весь путь до Пегаса. В конце концов я решил выследить, куда он  направится
после посадки.
     Однако Хоуск был  слишком  осторожен,  чтобы  позволить  мне  это,  и
нетерпеливо слонялся  вокруг,  пока  мне  не  пришлось  все-таки  заметить
очередное такси. Я вздохнул, остановил машину и, помня о своем  заявлении,
что меня ждет отец, назвал соответствующий маршрут.
     Бросив последний взгляд на Хоуска, я решил,  что  он  направляется  к
общественным кабинам связи, скорее всего, чтобы  убедиться,  действительно
ли здесь живет мой отец.
     Я не собирался сразу же ехать к отцу. В моем внутреннем кармане лежал
небольшой  образец  живой  ткани:  не  искусственной,  крайне  дорогой  и,
вероятно, имеющей недостатки, а настоящей, точно  соответствующей  замыслу
Тодера. Донор был  высокого  центаврианского  происхождения,  но  не  имел
действительно замечательной комбинации генов.
     Этот образец я должен как можно быстрее доставить Иете  Драйфус.  Она
работала  в  родильной  клинике  Пегаса;  на  Марсе  центры   генетических
исследований и родильные клиники были объединены. Хотя только  центавриане
серьезно занимаются  планированием  своего  потомства,  но  будущее  детей
интересует всех родителей.
     Я назвал новый адрес.


     Я зашел в ее кабинет со стеклянным потолком. Такой чистой, светлой  и
просторной комнаты мне  давно  уже  не  приходилось  видеть  на  Марсе.  Я
остановился, онемев. Девушка была редкостно красива. Я давно убедил  себя,
что таких женщин не существует, и мои юношеские мечты так и не сбылись.
     Много поколений ее предков были марсианами, и она была прекрасна.
     Девушка встала, приветствуя меня,  ее  рост  был  около  семи  футов.
Черные волосы спадали на ее плечи, обрамляя удивительное овальное  лицо  с
широким лбом, высокими скулами, изящными  тонкими  губами.  Ее  кожа  была
теплого медно-коричневого цвета. На ней был свободный  рабочий  комбинезон
из белой синтетической ткани, скрывающий все изгибы ее тела, однако  я  не
сомневался в безупречности ее  фигуры.  Подобно  мне,  все  марсиане  были
худыми, а некоторые выглядели  долговязыми,  но  она  казалась  _о_ч_е_н_ь
стройной - немногие женщины заслуживали такого эпитета.
     - Мисс Драйфус? - спросил я,  сделав  почти  незаметное  ударение  на
первом слове.
     Она улыбнулась, показав великолепные белые зубы:
     - Вы прилетели очень быстро! Мой  дядя  предупредил  меня,  что  ваша
посылка может оказаться не готовой к столь раннему рейсу.
     - Ваш дядя?
     - Ну да, я имею в виду вашего бывшего учителя.
     Я покачал головой в изумлении:
     -  Я  думал,  вы  знакомая  капитана  Лугаса.  Я  не  знал,  что   вы
родственница Тодера.
     - Капитан может не знать этого тоже. Мой дядя никому не  рассказывает
о своих родственниках, потому что не все из нас ведут такой скромный образ
жизни, как он.
     Я подумал, что семья Тодера, должно быть, играет значительную роль  в
марсианских  делах.   А   почему   бы   и   нет?   Марсианское   население
немногочисленно, и одна выдающаяся наследственная линия  выделяется  ярче,
чем на переполненной планете земного типа, - точно так же, как когда-то мы
называли горой возвышенность в несколько сот футов  высотой,  какую  редко
встретишь на Марсе.
     Возможно,  семейство  Тодера  в  миниатюре  отражало  то,   что   они
собирались  сделать  с  центавро-марсианской  линией,  представленной   их
правнуком.
     - Что я должна сделать с образцом,  который  прислал  Дживес?  -  Она
открыла выдвижной ящик стола.
     - Уничтожьте его, - сказал я быстро, - и исследуйте  вот  этот.  -  Я
протянул ей ложный образец, который тотчас же исчез в  соседнем  выдвижном
ящике.
     - Хорошо. - Она отряхнула руки. - Теперь это не будет полным обманом.
Дживес получит сообщение в срок, обещанный мной. Благодарю вас.  Не  знаю,
что все это значит, но очень уважая дядю, я  уверена,  вы  оказали  важную
услугу.
     И это было все? Она вернулась к своему столу и спросила:
     - Вы сможете сами найти выход?
     Слишком многое было поставлено  на  карту,  чтобы  тратить  время  на
пустую болтовню. И  все  же  я  почувствовал  острую  боль  разочарования.
Встретив прекрасную женщину, я, по крайней мере, хотел полюбоваться ею!
     Иета поняла мое состояние, ибо она мгновенно улыбнулась и  сказала  с
приводящей в замешательство откровенностью:
     - Вы извините меня  за  то,  что  я  скажу?  Мне  очень  лестно,  что
марсианин, вошедший в эту комнату в первый раз, уходит с большой неохотой.
Но у нас могут  появиться  осложнения,  если  мы  не  передадим  сообщение
Дживесу вовремя.
     Я смущенно улыбнулся и вышел.
     Коридор и вестибюль были пустынны. Марсиан здесь  работало,  конечно,
мало.  Большая  часть  персонала,  должно  быть,  находилась  в  родильном
отделении,  за  воздушным  шлюзом,  в  густой  влажной  земной  атмосфере.
Проклятая необходимость, которая все еще связывала нас  с  Землей,  словно
пуповина!
     На пути  к  выходу  я  не  увидел  никого,  даже  молодого  человека,
проводившего меня до кабинета Иеты Драйфус.
     На дорожке, связывающей здание клиники с пешеходным туннелем  города,
я встретил мужчину с песчаными цветами  и  кульком  с  яблоками,  по  всей
видимости, он  шел  навестить  свою  жену,  затем  мимо  меня  прошли  два
носильщика из земных эмигрантов, сгорбившихся под  ящиками  с  медицинским
оборудованием и явно встревоженных их  легкостью  при  низкой  марсианской
гравитации. Я растерянно плелся по дорожке, мои мысли  были  заняты  Иетой
Драйфус. Однако мне следовало решить, куда же идти дальше.
     Мой  Зонд  разошелся  по  дну  трещины,  которая  своим  естественным
рельефом и придавала ему форму, Пегас же был городом  в  кратере  овальной
формы; главные улицы расположились в строгом порядке.  Я  точно  высчитал,
что если я пешком направлюсь к дому моего отца, то приду как раз к  обеду.
В это время я увидел такси, медленно двигавшееся по запыленной улице.
     Его пассажиром был человек, которого я узнал бы где  угодно.  И  было
одно, только одно место, куда он мог ехать в том направлении.
     Я повернулся и помчался за машиной со  всей  скоростью,  которую  мог
дать мой марсианский прыгающий бег.
     Конечно, такси уже высадило его и исчезло, когда я снова  оказался  у
входа в генетический центр. Я ворвался в вестибюль, чуть  не  сбив  с  ног
пожилую женщину, переносившую  подставку  с  макетом  гена,  и  ринулся  к
кабинету, который покинул несколько минут назад.
     Я тихо открыл дверь, благословляя врожденную  марсианскую  честность,
которая сделала замки бесполезной вещью;  само  собой  разумеется,  Хоуск,
если бы мог, запер бы за собой  дверь.  Он  стоял,  нацелив  свой  любимый
нейрохлыст на Иету, и требовал образец ткани, полученный от Дживеса.
     Следовательно, центавриане знали больше, чем считал Тодер. Но  теперь
не было времени беспокоиться об этом.  Я  начал  действовать  прежде,  чем
округлились глаза Иеты, - изменение их выражения выдало меня.
     Несмотря на  мою  озлобленность,  я  все  равно  был  слабее  любого,
выросшего на планете с гравитацией в  один  "же".  Я  сжал  руками  голову
Хоуска и рванул ее назад, через свое выставленное колено. Он  был  поражен
еще больше, чем тогда, в комнате под Старым Храмом. Хоуск завопил  и  упал
на пол, Иета быстро выхватила из его рук нейрохлыст. Кое-как  мы  скрутили
его, преодолев бешеное сопротивление, и Иета тотчас же отскочила плавно  и
грациозно, как в танце.
     - Спасибо, - улыбнулась она, когда совсем успокоилась. - А теперь  вы
можете сказать мне, кто он, черт возьми, такой?



                                    18

     Хоуск представлял собой смешное и жалкое  зрелище:  с  его  лица  уже
сошла  бравада,  вызванная  действием  наркотика,  и  оно  стало  серым  и
одутловатым.
     Но не было времени объяснять подоплеку происшедшего Иете.  Грохот,  с
которым он упал на пол, вероятно, переполошил все здание.  Первой  вбежала
пожилая женщина, которую я почти сшиб, когда мчался спасать Иету, но к ней
тут же присоединились несколько испуганных людей из персонала, в  основном
земляне.
     Среди них был солидный человек средних лет  с  седыми  всклокоченными
волосами, который  немедленно  забрал  у  Иеты  нейрохлыст.  Марсианин,  к
счастью.
     Иета могла изображать только неведение.
     - Спасибо, доктор Снелл, - сказала  она,  -  я  думаю,  этот  человек
сумасшедший. Он ворвался сюда без предупреждения,  вытащил  свой  хлыст  и
требовал отдать ему образцы. Если бы не мистер Мэлин...
     - А что привело вас сюда? - обратился ко мне Снелл.
     - Я из Зонда, где живет дядя Иеты, я приехал в Пегас навестить своего
отца и привез мисс послание.
     - Вы вовремя появились здесь. - Снелл махнул своим  коллегам.  -  Ну,
лучше поднимите его на ноги и отведите куда-нибудь в надежное место,  пока
не прибудет полиция.
     - Это  все  ложь!  -  взорвался  Хоуск.  -  Вы,  проклятые  марсиане,
прирожденные лгуны! Мэлин отлично знает, кто я такой  и  почему  я  здесь.
Почему бы вам не спросить его о ребенке, которого он похитил?
     - Ребенок? Какой ребенок? - удивился Снелл.
     - О! - воскликнула Иета. - Пожалуй, я могу объяснить  его  поведение.
Он болен: у него навязчивая идея, что Мэлин украл его ребенка!  Вы  пришли
сюда искать его? - Она постаралась подмигнуть  Снеллу,  так,  чтобы  Хоуск
заметил это.
     - Нет, вы так просто  не  отделаетесь,  -  заорал  Хоуск.  -  Вы  все
сговорились здесь! Обыщите  эти  шкафчики,  и  вы  найдете  образец  ткани
центаврианина...
     - Я не удивлюсь этому, - пожал плечами Снелл. - По правде говоря,  мы
обычно имеем две или три сотни центаврианских образцов.
     - Я имею в виду тот, который прислал вам человек по имени Дживес!
     - Доктор, я думаю, у него параноический бред, - прожурчала Иета. -  У
меня есть такой образец, но Дживес, кажется, медведианский  гражданин.  Во
всяком случае, он говорил с медведианским акцентом.
     Хоуск, должно быть, по лицу Снелла понял, что доктор клюнул на удочку
Иеты. Казалось, все силы сразу покинули центаврианина. Он снова  заговорил
изменившимся голосом, медленным, тусклым, безнадежным:
     - Лгуны, ничего, кроме лжи, от начала до конца. Это планета маньяков,
живущих во сне. Я должен был понять  это,  когда  меня  нашли  под  Старым
Храмом.
     - Кто? - я не смог удержаться от вопроса.
     К нему тотчас вернулась уверенность, он усмехнулся:
     - О да! Вы знаете о Храме, не так ли? Или вы вспомнили, что  сделали?
Вы лишили меня сознания с помощью этого нейрохлыста и оставили там! И если
бы Рэглан не нашел меня и не рассказал о Дживесе, вы могли бы улизнуть. Но
теперь не улизнете, я клянусь, нет!
     Снелл взглянул не меня. Я покачал головой. И после нескольких  секунд
размышления он решил принять на веру мои  слова:  центаврианин  неожиданно
вломился в комнату и угрожал Иете своим хлыстом.  Доктор  жестом  приказал
увести Хоуска прочь.
     - Не так быстро! - Хоуск резким движением вывернулся и оказался лицом
к лицу со мной. - Грязный марсианский подонок,  рассказать  тебе  о  вашем
драгоценном Храме? Мы знаем о нем больше, чем вы! Ведь мы пользовались той
комнатой, где ты пытал меня, многие годы, и никто, кроме нас,  никогда  не
делал этого! Тупица! Сколько раз ты стоял, глазея на пятнадцать знаменитых
экспонатов, и ни разу не поинтересовался, почему их  оставили  пылиться  в
выставочных витринах, вместо того чтобы тщательно изучить  и  соотнести  с
соответствующими реально существующими вещами?
     Земляне в комнате обменялись беспокойными взглядами. Тема, затронутая
центаврианином, интересовала всякого марсианина.
     -  Фальшивки!  -  ликующе  кричал  Хоуск.  -   Все   они   фальшивки,
заставляющие людей верить в существование исконных марсиан! Мы давно знаем
правду. Кто, кроме глупых марсиан, может попасться на удочку  элементарной
мистификации? А мы хотели знать, были ли  на  Марсе  коренные  жители  или
звездные  пришельцы?  Поэтому  мы  исследовали  все   предметы   Храма   и
обнаружили,  что  камни  были  обработаны  инструментами,  выполненными  в
метрической системе. Люди создавали ваш зловонный Храм!
     Хоуск был почти невменяем, в бешенстве он  старался  взять  верх  над
марсианами, которые сорвали его последнюю отчаянную  попытку  спасти  свою
репутацию перед старшим начальством; теперь оно уже узнает, как он неумело
выполнил это ответственное поручение.
     Можно было не сомневаться, что человек по имени Рэглан,  обнаруживший
Хоуска лежащим без сознания и сообщивший ему о Дживесе, был центаврианским
агентом, использующим комнату под Храмом как почтовый  ящик,  именно  так,
как я  и  предполагал.  Вероятно,  центавриане,  подобно  Тодеру,  считали
Дживеса медведианским агентом, а потому внимательно следили за ним.
     Пожалуй, Хоуск еще никому не рассказал о  нашем  свидании.  Он  решил
выкрасть образец ткани и отправить его шефу, Гранджеру, как  страховку  от
последствий нашей с ним встречи. Однако сюжет мог развиваться в  различных
направлениях, но у меня  не  было  возможности  оценить  все  варианты.  Я
сказал:
     - Я думаю, все центавриане знают о Плэйто.
     - Что? - Хоуск всмотрелся в меня и понял, что его слова не  произвели
ожидаемого эффекта.
     - Никогда не слышал о "благородной лжи"? - спросил я.
     В душе я был потрясен. То, что он сказал о Храме, могло быть правдой,
скорее всего, это и было правдой, и самые заветные из моих детских иллюзий
рассеялись, словно сон. Но я не позволю центаврианину догадаться об этом!
     - Вы дети, родившиеся во времена межзвездных полетов, маленькие люди,
- сказал я. - А много поколений моих марсианских предков,  шли  к  звездам
тяжелой дорогой, на кораблях, подобных ковчегу, умирали за миллиарды  миль
от дома с надеждой, что  дети  их  детей  достигнут  цели!  Идея  не  была
абсурдной, не более  абсурдной,  чем  большое  таинственное,  необъяснимое
здание и странные, непонятные вещи внутри него?
     Я взглянул на Иету, ее глаза сияли.
     Фантастика. Когда я говорил, у  меня  было  такое  чувство,  что  моя
патетичная речь была большей правдой, нежели обычные  факты  из  реального
мира.
     - Вы обманываете самих себя,  -  сказал  я  жестко.  -  Вы  не  могли
придумать более подходящего места для пыток марсианина, чем сам символ его
высокочтимых традиций?
     Ладно, он свое получил. Ему, должно  быть,  казалось,  что  мои  силы
питал Храма, когда я сопротивлялся в течение всего допроса,  поскольку  он
уступил  сразу  же,  когда  роли  поменялись.  Хоуск  презирал  меня   как
марсианина, но он оказался слабее меня как человек.  Эта  мысль  полностью
лишила его самообладания, и он даже плакал, когда его уводили из кабинета.
     Воспользовавшись моментом,  я  тихо  спросил  Иету,  насколько  можно
доверять всем свидетелям этой сцены. Она ответила мне, что  если  я  смогу
убедить Снелла, то он заставит персонал молчать, по крайней мере некоторое
время. Я воспользовался растяжением времени, рассмотрел все возможности  и
решил придерживаться полуправды. Было сказано достаточно много,  чтобы  он
мог угадать гораздо больше и сделать определенный вывод.  Я  сообщил  ему,
что недавно вернулся из путешествия  в  центаврианский  сектор  и  знаю  о
намерениях  Хоуска  и  его  компаньонов.   Они   ведут   антимедведианскую
пропаганду среди землян, живущих на Марсе. Я ничего  не  знаю  об  искомом
образце  ткани,  но,  вероятно,  это  опять  какой-нибудь  заговор  против
медведиан.  Во  всяком  случае,  враждебная  деятельность   центавриан   и
медведиан может привести к их серьезной ссоре на Марсе.
     Последняя мысль произвела на  доктора  впечатление,  и  я  без  труда
убедил его сохранить все происшедшее в  тайне.  Он  спросил,  что  я  хочу
делать с Хоуском. Я едва ли мог сказать ему  об  этом.  Казалось  надежным
отправить  его  под  опеку  полиции.   Центаврианское   посольство   может
затребовать его, если только захочет. Когда руководство узнает о том,  что
он сделал, особенно о том, что он утаил  сообщение  Рэглана,  вместо  того
чтобы передать его дальше, он будет отправлен домой так быстро, что  может
сгореть от трения.


     Закончив со Снеллом, я вернулся к Иете. Некоторое время мы молчали.
     - Вы... вы знали о Старом Храме? - спросила она наконец.
     Я покачал головой.
     - Тогда...
     - Я выдумал это, - сказал я жестко, - но будь я проклят, если позволю
ему удрать с этим!
     - Вы выдумали это?! В таком случае  я  восхищаюсь  вами.  Вы  сказали
именно то, что каждый марсианин должен услышать, особенно я сама. Мне было
неизвестно, что творится вокруг моего дяди в данный момент, и мне очень не
хотелось быть замешанной  в  какую-нибудь  тайную  историю,  что  я  почти
отказалась принять ваш образец ткани. Я сказала, что марсианская честь  не
позволяет обманывать иноземца.  Но  теперь...  Что  сделал  этот  человек,
Дживес?
     - Похитил ребенка вашей родственницы, - ответил я и в какой-то момент
внезапно понял, что Тодер ошибался.
     Тодер! Я не думал, что это было  возможным!  Но  старческий  возраст,
мирный образ жизни, незаметное существование учителя,  постоянное  желание
скрыть свои родственные  связи  -  все  это  вместе  и  обусловило  боязнь
вовлечения общественных учреждений.
     - Что?
     - Похитил ребенка одной из ваших родственниц, - повторил я.
     Меня вдруг осенила блестящая мысль.  Зачем  Тодер  бесполезно  тратил
время, детально разрабатывая способ обмана?
     - Что вы знаете о девушке по имени Силена?
     Лицо Иеты будто окаменело. Ее реакция на этот вопрос подтвердила  мою
правоту. Я, казалось, был способен выйти за  пределы  своего  окружения  и
дать  такую  ясную  оценку  состояния   марсианского   общества,   как   и
медведианского или центаврианского.
     Наши  нормы   честного   поведения   требовали   точного   выполнения
обязательства перед Питером и Лилит за спасение моей жизни. Мы не запирали
двери от собратьев-марсиан, мы не замыкались в своей культуре больше,  чем
другие. У себя дома, на Марсе, я отказывался от веселых  кутежей,  которым
неоднократно  предавался  в  любом  другом  месте,  и,  заводя  романы   с
медведианскими девушками,  я  не  собирался  жениться,  сохраняя  верность
юношескому обету жениться на Марсе.
     Какой  образец  классического  достоинства!   Короче   говоря,   нашу
марсианскую культуру  заложили  пуританские  пионеры,  с  теми  же  самыми
достоинствами и недостатками, что были присущи пуританам  Новой  Англии  в
семнадцатом веке.
     - Силена? Как вы узнали о ней? Мы не очень гордимся этой ветвью нашей
семьи!
     - Вы должны были бы проклясть ее, - сказал я.
     Я только  сейчас  понял,  что  не  в  состоянии  пожертвовать  своими
марсианскими  иллюзиями,  делающими  меня  гордым,  хотя  придется   тогда
принести в жертву чертовски много, даже Тодера.
     Я чуть не спросил, где аппарат связи, чтобы  связаться  с  Тодером  и
объяснить допущенную им ошибку, иначе мы лишимся последнего шанса  сделать
больше, чем просто спасти положение, - направить развитие ситуации  против
и центавриан, и медведиан. То, что сказал Хоуск, всплыло  в