она сейчас?
   - В больнице, где же еще.
   - Почему?
   - Какие-то анализы.
   - Ну хорошо. Я действительно не могу приехать  не  медленно.  Но  я  буду
скоро. Да, я приеду очень скоро.
   - Гордон, я полагаю, тебе надо приехать сейчас.
   - Послушайте, дядя Герб. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. И я приеду,
скоро приеду.
   - Скоро, это когда?
   - Я позвоню. Я сразу же дам вам знать, как только смогу - Ну хорошо.  Она
давно не слышала твоего голоса.
   - Хорошо. Я знаю. Скоро.
   Он позвонил матери, чтобы объяснить, из-за чего он задерживается.
   Она отвечала слабым и неровным голосом,  который  расстояние  делало  еще
слабее. Казалось, что она  в  хорошем  настроении.  Доктора  очень  милые  и
заботливые. Нет, у нее нет проблем с оплатой счетов, ему не  нужно  об  этом
беспокоиться. Она не разрешает ему приезжать. Он профессор, у него студенты,
да и денег потребуется много, а приехать он сможет всего на несколько  дней.
Приезжай в День Благодарения. Это не поздно. Все будет в порядке. Дядя  Герб
слишком беспокоится, и в этом все дело.
   Гордон вдруг сказал:
   - Передай ему, что я не пижон. Работа находится в критической стадии.
   Возникла пауза. С точки зрения его матери, слово "пижон"  было  не  очень
вежливым, но она решила не поправлять его.
   - Это он поймет. Я тоже. До свидания, Гордон. Зажимайся своей работой.
   Университет организовал пресс-конференцию для  Рамсея  и  Хассингера.  На
конференцию явилась группа из трех человек  от  Си-би-эс,  редактор  колонки
"Университет на пути к величию", люди из "Сан-Диего юнион"  и  "Лос-Анджелес
тайме". Гордон расположился в последних рядах.  Демонстрировались  слайды  с
записью  результатов,   фотографии   Хассингера   рядом   с   испытательными
резерву-1рами, а также графики разрыва в океанских экосистемах. Да аудиторию
доклад произвел впечатление. Рамсей ус-1ешно отвечал на вопросы, Хассингер -
полнеющий человек с большими залысинами и быстрым  взглядом  темных  глаз  -
выступил с зажигательной речью. Один репортер задал Рамсею вопрос о том, как
столь ужасные последствия могут  возникнуть  по  довольно  неясной  причине.
Рамсей попытался обойти этот вопрос, посмотрел на Гордона,  а  потом  сказал
что-то довольно туманное о предчувствиях. Люди,  с  которыми  вы  работаете,
занимаются своим делом, а вы складываете это вместе, даже не  зная,  с  чего
все началось. Тогда репортер спросил, а нет ли в Ла-Ойе Других специалистов,
которые  работают  над  подобными  вещами?  Рамсею  стало  не  по  себе,  он
пробормотал нечто вроде: "Не знаю, что и сказать".
   Гордон потихоньку ушел, не дожидаясь перерыва. У него  кружилась  голова,
он тяжело дышал. Ему казалось, что воздух в холле пропитан  табачным  дымом.
Столбы солнечного света, падавшие из окон, теряли свою четкость и все  время
смещались.
   Геркулес ушел за горизонт примерно в 9 часов вечера. Гордон мог отключить
установку  относительно  рано.  Оставалось  только   выполнить   работу   по
расшифровке, если, конечно,  в  записях  самописца  появились  прерывания  в
графиках ядерно-магнитного резонанса.  Всю  предыдущую  неделю  он  приходил
домой рано. А потом уровень шумов снова стал возрастать.  Шли  спорадические
сигналы. Геркулес находился в небе примерно с середины утренних часов  и  до
вечера. В течение целого дня он принимал данные на установке,  затем,  после
девяти вечера, готовился к  лекциям  и  проверял  работы  студентов.  Гордон
задерживался в университете все дольше и дольше. Однажды  даже  заночевал  в
своем кабинете.
   Когда он вошел в дом, Пенни удивленно посмотрела на него.
   - Что случилось? Отключили электричество?
   - Нет, просто закончил сегодня пораньше.
   - Господи, ты ужасно выглядишь.
   - Немного устал.
   - Выпьешь? - - Только не "Бруксайд", если Ты его пьешь.
   - Нет, у меня "Круг".
   - А что ты делала с "Бруксайдом"?
   - Купила для готовки.
   - Понятно.
   Он выпил вина, пожевал кукурузных чипсов и уселся за кухонный стол. Пенни
ставила оценки за эссе. Радио надрывалось: "Я почти не знаю историю". Гордон
нахмурился. "Я мало что знаю по биологии".
   - Господи, да выключи ты эту дрянь.
   "Я не знаю, для чего нужна логарифмическая линейка".
   Пенни повернула голову, прислушиваясь.
   - Это одна из моих любимых песен. "Но я знаю, что я тебя  люблю".  Гордон
неожиданно вскочил и резким движением выключил радиоприемник.
   - Потоки невежественной ерунды.
   - Это очень милая песенка. Гордон как-то зло рассмеялся.
   - Господи, что с тобой?
   - Просто мне не нравится, когда паршивая музыка звучит слишком громко.
   - Я чувствую, ты считаешь, что Рамсей и Хассингер тебя надули.
   - Не в этом дело.
   - А почему? Ты позволил им присвоить все.
   - Они это заслужили.
   - Но идея-то чужая.
   - Пусть они возьмут ее себе. Идея, над  которой  я  работаю,  значительно
больше того, о чем они говорили.
   - Если она сработает.
   - Наоборот. Сигнал стал проходить лучше.
   - Что там передается?
   - Информация по биологии. Более подробно о тахионах.
   - Это хорошо? Я хотела спросить, тебе-то какая от этого польза?
   - Я думаю все сопоставить, когда получу достаточно информации. Мне  нужно
получить одно ясное заявление, чтобы подтвердить мои догадки.  И  тогда  все
станет на свои места.
   - О чем ты догадываешься? Гордон молча покачал головой.
   - Ну давай. Мне-то ты можешь сказать?
   - Нет, не могу. Я никому ничего не скажу, пока не перестану  сомневаться.
Все это очень большое дело должно быть моим. Я не  хочу,  чтобы  хоть  слово
стало известно, прежде чем я смогу все точно узнать.
   - Господи, Гордон! Это ведь я, Пенни! Ты меня помнишь?
   - Слушай, я все равно ничего не скажу.
   - Черт подери, ты совсем помешался?
   - Если тебе не нравится, можешь оставить меня в покое.
   - Да, возможно, я так и сделаю.
   Лакин старался не говорить  с  Гордоном  ни  о  чем,  кроме  лабораторных
занятий. Купер тоже отсиживался в своем  крохотном  студенческом  закутке  и
редко обращался к Гордону даже в тех случаях, когда на чем-нибудь застревал.
Гордон сам старался как можно реже ходить в деканат  физического  факультета
на третьем этаже. Секретариату приходилось  искать  его  в  лаборатории.  Он
приносил с собой завтрак и съедал его,  одновременно  следя  за  аппаратурой
ЯМР-установки и борясь с постоянно возникавшей проблемой соотношения уровней
сигнала шумов, а также наблюдая за изгибающимися линиями резонансных кривых.
   - Доктор Бернстайн?
   - А? - Гордон задремал  перед  экраном  осциллографа.  Он  быстро  бросил
взгляд на резонансные линии, но их ничто не искажало. Хорошо, значит, ничего
не упущено. Только после этого он взглянул на стоявшего перед ним худощавого
человека.
   -  Я  из  Ассошиэйтед  Пресс.  Готовлю  большую  статью  по  результатам,
полученным  Рамсеем  и  Хассингером.  Знаете,  их  доклад  вызвал  серьезную
озабоченность общественности. Я подумал, что вы могли бы посмотреть  на  тот
вклад, который внесли сотрудники другого факультета, и...
   - Почему вы обратились ко мне?
   - Я не мог не заметить,  что  во  время  доклада  и  ответов  на  вопросы
профессор Рамсей все время поглядывал на вас. Вот я и подумал, не  могли  ли
вы оказаться "другим источником", о котором говорил Рамсей?
   - Когда он это сказал?
   - Вчера, когда я брал у него интервью.
   - Ерунда.
   - В чем дело, профессор? Мне кажется, вы чем-то озабочены.
   - Нет, ничего. Мне нечего вам сказать.
   - Вы в этом уверены, профессор?
   - Я уже сказал, что мне не о чем с вами говорить. Пожалуйста, уходите.
   Корреспондент открыл было рот,  но  Гордон  показал  большим  пальцем  на
дверь:
   - Уходите, я сказал, уходите!
   Гордон работал каждый день, постепенно собирая предложения  из  обрывков.
Сигналы приходили  без  всякой  последовательности.  Техническая  информация
повторялась многократно, возможно, для того чтобы ее  обязательно  правильно
поняли, несмотря на ошибки передачи и приема. "Но почему? - думал он. -  Эта
информация подтверждает мои предположения. Но ведь должно быть разъяснение к
этому тексту". Должно быть какое-то  рациональное  объяснение  всему  этому.
Однажды вечером ему приснилось, что дядя Герб  наблюдает  за  тем,  как  он,
Гордон,  играет  в  шахматы  на  Вашингтон-сквер.  Он  смотрел,  как  Гордон
передвигал по клеткам фигуры, хмурился и повторял с упреком:
   - Избави Боже от рационального объяснения.
   В понедельник, 5 ноября. Гордон приехал на  работу  поздно,  задержавшись
из-за  бессмысленного  спора  с  Пенни  по  поводу  каких-то  незначительных
домашних дел. По дороге он включил радио. Среди главных новостей сообщалось,
что Мария Гепперт-Майер из Университета Ла-Ойи получила  Нобелевскую  премию
по физике. Гордона так ошарашила эта новость,  что  он  только-только  успел
прийти в себя, чтобы повернуть  на  аллею,  ведущую  к  университету.  Сзади
раздался громкий гудок "линкольна", а его водитель -  тот  самый  человек  в
шляпе, который ездил днем с включенными  фарами,  -  наградил  его  сердитым
взглядом. Майер получила премию за создание модели оболочки ядра.  Вместе  с
ней разделили награду Юджин Вигнер из Принстона, а также Йоханнес Йенсен  из
Германии, который параллельно разработал эту модель.
   В этот день после  обеда  в  университете  состоялась  пресс-конференция.
Мария Майер вела себя очень скромно и застенчиво отвечала на обрушившийся на
нее град вопросов.  Гордон  тоже  пришел  на  пресс-конференцию.  Вопросы  в
основном задавали  глупые,  но  этого  следовало  ожидать.  Добрая  женщина,
которая остановила его однажды, чтобы поинтересоваться результатами  работы,
в то время как  факультет  его  игнорировал,  теперь  стала  обладательницей
Нобелевской премии. У Гордона это никак не укладывалось в голове. Неожиданно
у него возникло ощущение, что все начинает сходиться в этом месте  и  в  это
время. Исследование, выполненное здесь, имеет важное значение. Еще  Кэрроуэн
с их загадкой квазаров;  порядок  расположения  частиц  Гелл-Манна;  видение
Дайсона, Маркузе и Мария Майер; а также новость о том, что сюда направляется
Джонас Салк, чтобы построить новый институт. Ла-Ойя стала связующим узлом.
   И очень хорошо, что он оказался здесь.

Глава 30

6 ноября 1963 года

   Сила сигнала вдруг резко возросла. В послании содержались целые параграфы
по теории Вилера-Фейнмана. Гордон позвонил  Клаудии  Зиннес,  чтобы  узнать,
получила ли группа в Колумбийском университете те же самые результаты.
   - Нет, по крайней мере в течение последних пяти дней, - сообщила  она.  -
Во-первых, сломалось оборудование, во-вторых, заболел гриппом тот  аспирант,
который этим занимался. Я думаю, он переутомился.
   - Вы хотите сказать, что ничего не получили?
   - В эти дни - ничего.
   - А вы сами не могли бы этим заняться?
   - Я займусь завтра. У меня очень много других дел.
   - Да, конечно. Я бы хотел только получить подтверждение, и все.
   - Но у вас уже сейчас есть такое подтверждение, Гордон. Я имею в виду сам
эффект.
   - Важен не только сам эффект. Клаудиа,  еще  раз  просмотрите  полученные
ранее сигналы. Подумайте о том, что они могут означать.
   - Гордон, я не уверена, что мы знаем достаточно, чтобы...
   - Хорошо, я согласен. Большинство полученных  мною  данных  -  фрагменты,
обрывки предложений. Но в них чувствуется какая-то логика.
   - Сначала данные, Гордон. Потом мы, может быть, создадим какую-то теорию,
- сказала она безапелляционным тоном преподавателя, который он помнил еще со
времен аспирантуры.
   - Правильно. - Он по собственному опыту знал, что там, где дело  касалось
экспериментальной физики, с ней  лучше  не  спорить.  Она  имела  достаточно
жесткие взгляды в науке.
   - Я обещаю начать завтра.
   - Хорошо, но сигнал к утру может исчезнуть.
   - Не будьте настырным, Гордон. Завтра мы снова приступим.
   Оно пришло три часа спустя, после полудня, шестого ноября:  имена,  даты,
распространение цветения.  В  обрывистых  фразах  чувствовалось  напряжение.
Какие-то предложения  оказались  неразборчивыми,  буквы  кое-где  пропущены.
Однако один большой абзац рассказывал о том, как эксперимент начался  и  кто
им  занимался.   Эти   предложения   были   длиннее,   стиль   имели   почти
повествовательный, как будто кто-то сообщал все, что пришло ему в голову.
   ТАК КАК МАРКХЕМ УМЕР А ЧЕРТОВ ТУПИЦА РЕНФРЮ ПРОДОЛЖАЕТ СВОЮ ТЯГОМОТИНУ  У
НАШЕГО МАЛЕНЬКОГО ПЛАНА НЕТ БУДУЩЕГО И ПРОШЛОГО Я ПОЛАГАЮ СЛОВА  НЕ  ПОМОГУТ
НО ВЕЩЕСТВЕННЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА МОГЛИ БЫ СРАБОТАТЬ ЕСЛИ...
   Далее последовали неразборчивые шумы. Длинный абзац  исчез  и  больше  не
возвращался. Затем снова возникла жесткая биологическая  информация.  В  ней
пропадали слова. Шумы поднимались,  как  разбушевавшиеся  морские  волны.  В
стаккато последних предложении прослеживалось отчаяние.
   Когда Гордон вошел  в  кухню,  Пенни  увидела,  что  выражение  его  лица
изменилось. Она вопросительно подняла брови.
   - Сегодня я получил. - Он и сам поразился  той  легкости  и  простоте,  с
какими произнес эти слова.
   - Получил что?
   - Ответ, Господи!
   - Ой ой!
   Гордон протянул ей ксерокопию лабораторной тетради.
   - Значит, действительно все оказалось так, как ты думал?
   -  Очевидно.  -  В  его  голосе  звучала  спокойная  уверенность.  Он  не
чувствовал острой необходимости рассказывать что-либо о результатах. В  душе
не возникало никакого волнения, которое, как он предполагал,  обязательно  в
таких случаях. Он получил факты, и они говорили сами за себя.
   - Мой Бог, Гордон!
   - Да,  тут  уж  действительно  помянешь  Господа.  В  комнате  воцарилось
молчание. Она отложила листок в сторону и принялась потрошить цыпленка.
   - Теперь им придется повысить тебя в должности.
   - Я уверен, что так и будет. - В его голосе прозвучало удовлетворение.
   - И может быть, - она бросила на  него  взгляд  исподлобья,  -  ты  снова
станешь таким, что с тобой можно будет жить.
   Фраза началась за здравие, а вот закончилась... Гордона передернуло.
   - Ты, конечно, не могла сказать как-нибудь по-другому.
   - Всему есть предел. Гордон.
   - Угу.
   - Я еще пока не являюсь твоей маленькой законной женушкой.
   - Да, ты мне это очень ясно показала недавно.
   Она фыркнула и так сжала губы, что они  побледнели.  Потом  вытерла  руки
бумажным полотенцем и  включила  радио.  Передавали  музыку  Чубби  Чеккера.
Гордон подошел и выключил приемник. Пенни посмотрела на него, но  ничего  не
сказала. Гордон аккуратно сложил ксерокопию и положил в карман.
   - Я, пожалуй, пойду почитаю, - сказал он.
   - Сделай одолжение, - вымолвила Пенни.
   Седьмого ноября после  полудня  шумы  начали  возрастать.  Большую  часть
времени они забивали сигнал.  Гордон  уловил  несколько  разрозненных  слов.
Четко прошли только астрономические координаты. Теперь их можно было понять.
Где-то там, в будущем, координаты указывают на то место, где они должны быть
в пространстве. Солнечный апекс представляет собой  усреднение  от  движения
Солнца. Через  тридцать  пять  лет  Земля  будет  находиться  в  зоне  этого
усредненного перемещения. Гордон  даже  почувствовал  некоторое  облегчение,
наблюдая за прыгающими кривыми шумов. Теперь все кусочки  собрались  вместе.
Зиннес сможет подтвердить хотя бы часть из них. Вопрос состоял  в  том,  как
подать эту  информацию,  как  составить  доклад  с  такой  степенью  научной
достоверности, чтобы его не смогли с ходу отмести. Взять  да  и  без  всяких
околичностей изложить все в "Физикал ревью"? Стандартный  подход.  Статью  в
этом журнале опубликуют не раньше, чем через девять месяцев. Можно, конечно,
поместить сообщение  в  "Физикал  ревью  леттерс",  но  информацию  придется
изложить коротко. Как уложить в нее все детали эксперимента да еще послания?
Гордон грустно  улыбнулся.  Вот  вам,  пожалуйста.  Он  получил  грандиозные
результаты, а теперь мучается, как их преподнести. Да, как  преподнести  это
открытие?
   Пенни положила на стол  вилки  и  ножи.  Гордон  принес  тарелки.  Сквозь
полосатые шторы пробивался  мягкий  свет,  подчеркивая  грациозную,  походку
Пенни. На лице у нее застыла обида.
   Какое-то время они ели молча, потом Пенни неуверенно начала:
   - Я сегодня думала о твоем эксперименте.
   - Да?
   - Я ничего в этом не понимаю. Представлять себе время таким образом...
   - Я тоже не нахожу в этом смысла, однако это факт.
   - А факты командуют парадом.
   - Конечно. Но у меня такое ощущение, что мы смотрим на  это  неправильно.
Время-пространство не должно проявлять себя так, как думают наши физики.
   Она кивнула, на ее лице еще сохранялось недовольное выражение.
   - Томас Вулф. "Время, темное время,  тайное  время,  вечно  текущее,  как
река". Я помню этот отрывок из "Паутины и скалы".
   - Никогда не читал.
   - Я думала сегодня о тебе и искала поэму Добсона. -  Пенни  покопалась  в
своих книгах, вытащила листок и протянула его Гордону.
   Вы сказали, что время проходит? О нет! Мы проходим, увы. А оно остается.
   Гордон рассмеялся:
   - Да, что-то такое в этом роде, - и с энтузиазмом набросился на пирог.
   - Ты полагаешь, что Лакин и ему подобные усомнятся в твоих результатах?
   Какое-то время Гордон молча жевал, а потом сказал:
   - Если хорошенько подумать, они именно так и поступят. Во всяком  случае,
я на это надеюсь. Каждый научный результат должен  подвергаться  критическим
замечаниям. Все они без исключения подлежат проверке и переосмыслению.
   - Нет, я имела в виду...
   - Ты хотела спросить, не попытаются ли  вообще  зарубить  мою  работу?  Я
надеюсь, что попытаются, - улыбнулся Гордон. - Если они полезут дальше,  чем
позволяет принятая научная этика, это будет означать, что  они  покатятся  и
дальше.
   - Я надеюсь, что до этого дело не дойдет.
   - Почему?
   - Потому... - ее голос прервался, - потому что  это  сильно  скажется  на
тебе, а я не могу больше видеть тебя таким.
   - Ну, милая...
   - Я не могу. Целое лето ты натянут как струна. И когда я  пытаюсь  что-то
сделать, то не могу до тебя достучаться. Я стала огрызаться на тебя и...
   - Милая...
   - Мне очень тяжело.
   - Господи, я понимаю. Меня просто захватило все это и понесло.
   - И меня тоже, - выговорила Пенни тихо.
   - Знаешь, когда я начинаю обдумывать какую-то проблему, то  вещи  и  люди
будто путаются под ногами.
   - В этом есть и моя вина. Я требовала от наших отношений слишком  многого
и не получила того, что хотелось.
   - Мы начали цепляться друг к другу.
   - Да, - вздохнула Пенни.
   - Я.., я думаю, что теперь проблемы физики для меня  не  будут  выглядеть
столь мрачно.
   - Вот.., на это я только и надеюсь. Я хотела  сказать,  что  в  последние
несколько дней все шло иначе. Лучше, Мне кажется, как и год назад, серьезно.
Ты не так напряжен. Я перестала тебя пилить.  У  нас,  по-моему,  наладились
отношения - в первый раз за столько времени.
   - Я тоже так думаю, - сказал он робко. Они ели молча. Но тишина больше не
давила. Освещенная последними лучами  заходящего  солнца.  Пенни  взболтнула
белое вино в бокале и посмотрела в потолок, думая о  чем-то  сугубо  личном.
Гордон чувствовал, что в этот момент оба они молят судьбу.
   Пенни снова улыбнулась, ее глаза затуманились.  Она  выпила  еще  немного
вина и воткнула вилку в гамбургер.
   Держа его на весу, она с улыбкой рассматривала котлету, поворачивая так и
эдак, а потом произнесла:
   - А твой больше, чем этот. Гордон с серьезным видом кивнул.
   - Может быть. У этого какая длина? Порядка тридцати  сантиметров?  Я  его
переплюну.
   - В делах такого рода предпочтительней система измерений  в  дюймах.  Это
более традиционно.
   - Так оно и есть.
   - Вовсе не потому, что я пуристка, понимаешь ли.
   - Я так не думаю.
   Он проснулся оттого, что рука затекла от неловкой позы. Гордон  осторожно
сдвинул голову Пенни со своего плеча и продолжал лежать неподвижно, чувствуя
легкое покалывание в