ы решать самому.
     Мне казалось, что фортуна не могла поступить так жестоко.
     Для начала я решил поговорить с Маркабру - ему можно было позвонить. Говорить со своей entendedora по интеркому не принято, это ne gens. К Гарсенде мне следовало отправиться лично.
     Ответ Маркабру прозвучал вполне определенно:
     - Жиро, я тебя хорошо понимаю. Мне тоже безумно хотелось бы отправиться с Аймериком, но дело в том, что в Нупето мне предстоит нечто чудесное. Я собирался сказать об этом нынче в полночь, но нас уволокли из заведения .старины Пертца, и я не успел. Ты ведь знаешь, что в следующем стандартном году будет праздноваться юбилей монархии?
     - Ja, я изредка смотрю новости. Когда застреваю у дантиста, к примеру. И что?
     - Уже отобраны лучшие произведения и финалисты. Объявят через несколько часов. В этом году вместо привычного старика с уймой научных трудов и наград за верную службу обществу победительницей станет donzelha. И среди финалисток...
     Я догадался.
     - Исо! Маркабру, это великолепно! Конечно, ты прав.
     Как ты можешь уехать!
     У меня разыгралось воображение... Юная королева поэзии, мой лучший друг - ее консорт... А уж это, в свою очередь, означало, что мне суждено на время стать пэром, а Гарсенде - получить статус придворной дамы. О таком мечтают по двадцать лет, а тут выпал шанс осуществить мечту, пока ты еще достаточно молод для того, чтобы насладиться всем, что сулит ее осуществление.
     - Столько всего может произойти, и... - проговорил я и умолк, пока не успел сказать что-нибудь обидное для Маркабру.
     Он рассмеялся - словно прочел мои мысли.
     - Ты прав, конечно. Даже если победит не Исо, но все равно это будет кто-то из наших ровесниц. Ты только представь, сколько изящества и стиля привнесет donzelha во дворец! Господи, ради этого стоит жить!
     - Ja, ja, ja! Я сейчас же пойду к Гарсенде. Может быть, нам удастся попозже встретиться всем вместе - хотя бы для того, чтобы попрощаться с Аймериком. Представляю, как он расстроится из-за того, что ему суждено все это пропустить!
     - Ну так давай на это и будем рассчитывать, - подмигнул мне Маркабру. - На то, что мы закатим ему проводы, в смысле, и на то, что он не просто расстроится, а будет прямо-таки вне себя от злости. А теперь, Жиро, ты уж меня извини, но ты позвонил мне меньше чем через час после того, как мы с моей entendedora вернулись домой...
     Он немного изменил ракурс, и я увидел, что он раздет до пояса.
     - Конечно!
     Я помахал ему рукой на прощание и прервал связь.
     Напялив самую лучшую свою шляпу и надев лучшие ботинки, я сбежал вниз по винтовой лестнице и пустился бегом.
     Я одолел пять кварталов, петляя по узким извилистым улочкам, где даже сейчас, за два часа до захода солнца, хватало народу. Я проталкивался сквозь толпу со страстью, приличествующей обезумевшему от любви jovent, и, не сбавляя скорости, взлетел по лестнице к квартире Гарсенды.
     Ее, как выяснилось, не было дома.
     Я вынул из кармана портативный интерком и определил ее местонахождение. Она, оказывается, находилась в "Антрепоте" - логове межзвездников.
     До некоторой степени обычная и даже, пожалуй, неотъемлемая часть глупости молодых людей заключается в том, что до тебя не сразу доходит смысл происходящего. Некая часть моего разума помнила, что в последние недели Гарсенда загадочно пропадала несколько раз, но тогда мне и в голову не приходило выяснять, где она находится, потому что не было никакой срочности, и к тому же если бы я начал за ней следить, это стало бы проявлением недоверия. Другая часть моего разума напомнила мне об оброненной Гарсендой колючей сережке, которая оставила глубокие царапины у нее за ухом.
     Ну а еще одна часть разума нашептывала мне, что Гарсенда еще очень юна даже для своих восемнадцати и очень падка на последние веяния моды...
     Ну а все прочие части моего разума гаркнули на эти три и велели им немедленно заткнуться, а мне велели сохранять чувство собственного достоинства, но при этом немедленно топать в "Антрепот".
     Я добирался туда полчаса пешком. Добравшись, я снова воспользовался интеркомом и выяснил, что Гарсенда - в комнате за баром. Поэтому я обошел танцпол, служивший одновременно и площадкой для боев, с отвращением слушая визг, чмоканье и вскрикивания типа "А дедулька-то вырядился!", которыми меня сопровождали юнцы межзвездники, свесившиеся через поручни. Я твердым шагом направлялся к комнате, где находилась Гарсенда. Какая-то часть меня упрямо и настойчиво твердила, что я должен все выяснить.
     Гарсенду всегда привлекало искусство - вернее говоря, ее привлекали люди искусства. В этом, и только в этом межзвездники оставались истинными оккитанцами. Своих творцов они боготворили. Поэтому Гарсенда, решив у меня за спиной совершить восхождение по другой социальной лестнице, избрала их эквивалент артистических подмостков.
     Поэтому я даже не очень удивился, когда, открыв дверь, увидел три включенные видеокамеры. Одна из них автоматически нацелилась на меня, стоило мне войти. А снимали Гарсенду, на которой ровным счетом ничегошеньки не было, кроме высоченных, до середины бедра, сапог на шпильках. Голова Гарсенды была запрокинута в экстазе, а на коленях рядом с ней стоял какой-то парень. Он впился губами в сосок одной груди Гарсенды, а другую ее грудь сжимал ярко-оранжевыми картонными плоскогубцами. Ни он, ни Гарсенда меня не заметили, поэтому я закрыл дверь и ушел. Скорее всего Гарсенде суждено было впоследствии увидеть меня на тех кадрах, что отщелкала третья камера, и я счел, что этого вполне достаточно.
     Я не был уверен, но проверять не хотелось, а показалось мне, что парень был одним из тех, с кем мы дрались в тот вечер, когда погиб Рембо.
     На обратном пути я вдруг решил, что меня оскорбили. Я выхватил нож и прикончил обидчика без предупреждения - просто перерезал ему горло, и все. В принципе это не запрещено. Легче мне от этого не стало, поэтому чуть позже я уколол нейропарализатором в почки еще одного юнца, который, как мне показалось, скорчил мне рожу. Когда он падал, я успел ему еще и по морде съездить. Но даже это не оскорбило его дружков настолько, чтобы они смогли преодолеть испуг (наверное, видок у меня был очень даже грозный при том, в каком я пребывал настроении), поэтому я прирезал еще пару-тройку трусов, а потом остальные дали стрекача. Гнаться за ними - это было бы ne gens, и потому я остался без драки, которая позволила бы мне спустить пар и после которой я мог бы оказаться на больничной койке.
     Стоя на улице, я пытался придумать какой-нибудь план действий. Всего шесть лет назад, до того, как появилась спрингер-транспортировка и все, что проистекло из ее появления, мне бы не пришлось особо ломать голову над тем, как быть: я мог покончить с собой, а мог наняться на один из кораблей, которые отправлялись с Уилсона примерно каждые десять стандартных лет.
     Теперь никаких кораблей не было. Для большинства людей это означало, что остается только самоубийство. Но не для меня - я так решил. Я позвонил Аймерику, когда прошел шесть кварталов от "Антрепота".
     Он сказал, что не против того, чтобы я отправился с ним, и даже, пожалуй, был благодарен. Он дал мне другой номер для связи.
     Позвонив по этому номеру, я дал распоряжение упаковать все, что находилось в моей квартире, закрыть мои банковские счета, уплатить по счетам и всякое такое прочее. Меня заверили в том, что самому мне не нужно делать положительно ничего. На следующий день я мог просто-напросто выйти из своей квартиры и добраться до Посольства. Они были даже готовы мое стираное белье из прачечной забрать. Еще мне напомнили о том, что отбытие назначено на семнадцать часов.
     Я поблагодарил за заботу и завел часы на шестнадцать ноль-ноль (часа должно было хватить для того, чтобы подействовала антипохмельная таблетка), зашел в ближайший к Посольству кабак и принялся старательно напиваться, чем занимался весь день до шестнадцати ноль-ноль. Таблетку я проглотил вовремя и в Посольство прибыл свеженьким. Видимо, просто на всякий случай мне вкатили еще и антиалкогольную инъекцию - уж не знаю, что они там вкалывают от алкоголя, но это вещество с моим похмельем не поцапалось - привели в полный порядок. Чувствовал я себя, как загулявший и перепачкавшийся котенок, которого нашла и вылизала мамаша-кошка.
     По пути я все рассказал Аймерику о Гарсенде. Биерис принялась меня уговаривать. Она твердила, что Гарсенда, дескать, еще просто ребенок и развлекается, как положено ребенку, а Аймерик говорил, что еще не поздно отказаться, потому мне ничего не оставалось, как только сказать им, что я и вправду безумно хочу отправиться с ними.
     Словом, отделался. Голова у меня немилосердно болела, ослепительно желтый свет только прибавлял боли. Теперь, когда я протрезвел, я вдруг понял, что весь день ничего не ел.
     - Короче говоря, я намереваюсь вычеркнуть из свой жизни два стандартных года. Ну и что? Я все равно собирался покончить с собой. По крайней мере там будет совсем не так, как в Ну Оккитане.
     - Это точно, - согласился Аймерик.
     Биерис прикусила губу.
     - Жиро, мы знакомы с детства. Скажи мне правду. Ты действительно выбираешь между поездкой и самоубийством?
     Более оскорбленным я себя еще никогда в жизни не чувствовал.
     - Enseingnamen обязывает, - ответил я. - Ведь произошло грубейшее нарушение законов finamor...
     Биерис обернулась, посмотрела на Аймерика и покачала головой. Почему-то в это мгновение она показалась мне намного старше, хотя передо мной была та же самая улыбчивая каштановолосая красавица, которая так давно была моей закадычной подругой.
     - Думаю, он это серьезно... - проговорила Биерис.
     Аймерик кивнул.
     - Не сомневаюсь. Мы оба слишком давно его знаем. Ну что, позволим ему сделать это?
     - Вы мне ничего не позволяете, - заметил я. - Вы меня благородно пригласили, и я желаю принять ваше приглашение.
     Аймерик вздохнул и отбросил от лица пряди длинных, до плеча, волос.
     - И я, безусловно, не стану тебя отговаривать. Ладно, будь что будет. Ты, Жиро, toszet неглупый, пока дело не доходит до donzelha, и ты мне можешь пригодиться. Но я должен тебя честно предупредить: если Каледония по сей день такая, какой я ее запомнил, будет очень много случаев, когда ты пожалеешь о том, что не остался дома и не покончил с собой.
     Пожалуй, было что-то в том, как это было сказано, такое, что заставило меня спросить:
     - Ну что там такого может быть ужасного? Что такого в каких-то неудобствах и передрягах в сравнении с растоптанной любовью?
     Он ничего не ответил - отвернулся. Думаю, мои высказывания вызвали у него некоторое отвращение. Биерис одарила меня еще одним взволнованным и жалостливым взглядом и пошла за Аймериком.
     В назначенное время мы просто вошли в кабину спрингера - так, как будто это была самая обычная кабина. Ничего особенного не произошло - мы как бы ушли от одной кучки скучающих посольских клерков и вышли к другой такой же кучке. Я ощутил, что пол как бы сильнее надавил мне на ступни, а все тело потянуло книзу, а в остальном же впечатление было такое, словно я просто перешел в другую комнату.
     Аймерик покачнулся, как будто его ударили в живот. Биерис мне пришлось поддержать. Ее пару раз вырвало, и только потом она пришла в себя окончательно. Судя по тому, как они оба смотрели на меня, продемонстрировавшего явный иммунитет к побочным эффектам спрингер-транспортировки мне показалось, что они жалеют о том, что я не остался дома и не покончил с собой.
     - Добро пожаловать в Каледонию, - поприветствовал нас высокий пожилой мужчина. - Я - посол Шэн. Кто из вас Амброуз Каррузерс?
     - Уж если кому так называться, - сказал Аймерик, - так это мне. Но я предпочитаю свое оккитанское имя - Аймерик де Санья Марсао. Это Биерис Реал и Жиро Леонес, мои личные помощники.
     Шэн кивнул.
     - Рад знакомству. Боюсь, персонала и пространства у нас тут маловато - это здание мы соорудили за последние сорок восемь часов, и тут еще многое, очень многое предстоит сделать. Поэтому я предлагаю вам сразу же отправиться в ваши новые квартиры, а багаж мы вам перешлем, как только он прибудет. Мне очень жаль, что мы не можем оказать вам подобающего гостеприимства, но наши переговоры с правительством Каледонии относительно снабжения Посольства заморожены.
     - Вы хотите сказать, что они хотят вас в этом обвинить либо хотят вынудить вас работать на них.
     Посол кивнул.
     Я надеялся, что все, о чем они говорят, просто-напросто некая тактичная форма и что то, чего они на самом деле хотят, выплывет в ходе обсуждения. Но неужели они на самом деле хотят именно этого?
     - Наверняка. И не удивляйтесь, если они сунут вам взятку уже после того, как сделка будет заключена. Любая сумма, превышающая две сотни утилей, считается большой и может быть сочтена взяткой.
     - Пожалуй, вы тут будете просто бесценны для нас.
     - В Каледонии нет ничего бесценного. Это единственное место на всех планетах Тысячи Цивилизаций, где у всего, положительно у всего есть точная цена.
     Аймерик, говоря это, улыбался. Шэн рассмеялся и кивнул. Мы с Биерис были не на шутку озадачены.
     Мы перешли в соседнюю комнату, где несколько посольских служащих выдали нам длинные, до колена, теплые парки с прозрачными масками. Наверное, это следовало расценить как некое предупреждение, но ничто не могло на самом деле подготовить к тому, что ждало нас за порогом Посольства.
     Мы оказались как бы в криогенной аэродинамической трубе. Вода, попадая мне на бороду и усы, мгновенно замерзала.
     Я понял, для чего предназначена маска, и опустил ее, но до этого успел пару раз вдохнуть пропахшего хлором и обжигающего легкие воздуха. Ветер ударил мне в грудь с такой силой, словно меня ткнули бревном.
     - Не бойтесь, companho, - прокричал Аймерик, стараясь перекрыть стон и завывания ветра. - Просто мы прибыли во время утренней бури. Во второй половине дня будет покруче!
     Мне трудно было представить, что бывает покруче, а ведь я в свое время довольно часто катался на лыжах с гор на Северном Полюсе.
     - Сколько хлора в воздухе? - прокричал я.
     - Сейчас много. Во время утренней бури в воздухе носится все то, чем дует от залива. Похоже, за нами прибыли. Вон "кот" едет.
     Прибыл за нами здоровенный гусеничный вездеход. Его фары отбрасывали лучи и освещали приземистые темные дома.
     - Где все остальные? - прокричала Биерис.
     Я с трудом ее услышал.
     - Внутри! Они не безумцы! Выйдут" когда буря утихнет - через полчасика!
     Биерис снова что-то крикнула, потом, можно сказать, завопила:
     - Я тебя спросила: почему в центре города нет освещения?
     - А зачем его включать, когда никого нет на улицах? И зачем окна, когда смотреть не на что?
     Аймерик, отвечая Биерис, тоже кричал, но похоже было, что ему совсем неинтересно. Наверное, позднее нам предстояло убедиться в очевидности его слов.
     Тут с нами поравнялся "кот", и я, пожалуй, понял, почему вездеход получил такое прозвище. Все его механизмы издавали урчание и стоны разной высоты, к которым прибавлялся свист ветра в каждом зазоре между деталями. В целом возникло такое впечатление, будто оглушительно мурлычет гигантский кот, свернувшийся клубочком где-то в недрах преисподней.
     Мы взобрались по лесенке, выброшенной из кабины. Распахнулась наружная дверь. (Довольно скоро я выяснил, что каждый вход на Нансене оборудован двойной дверью. Местные понятия о том, что такое ne gens, заключались в том, чтобы держать обе двери открытыми. Пожалуй, это было единственное, в чем обитатели Каледонии и Земли Святого Михаила сходились.) Мы попали в тесный обогревательный люк "кота". Аймерик закрыл за нами дверь. Открылась внутренняя дверь.
     Аймерик заплатил водителю. Это меня удивило, и Биерис тоже - она изумленно глянула на меня. Мы стащили тяжеленные куртки.
     Тут Аймерик громко, басовито расхохотался и обнял водителя.
     - Господи, Брюс!
     - Он самый. А я уж боялся, что ты меня не вспомнишь.
     - Ха! Встреча с тобой - пока первое приятное происшествие.
     Он представил нас средних лет водителю, который, как выяснилось, был его другом в пору студенчества.
     Я не сразу уразумел, что Брюс не был преподавателем Аймерика. И дело тут было не только в том, что Аймерик шесть с половиной лет провел в состоянии анабиоза. Кожа у Брюса была какая-то странная - как бы дубленая, что ли, и покрытая множеством бурых пятнышек. В седых волосах попадались отдельные пряди, которые, казалось, обработали отбеливателем. Я еще подумал: уж не из-за хлора ли в воздухе они так пострадали.
     Аймерик и Брюс заговорили обо всяком таком, о чем обычно разговаривают люди, которые давно не видели друг друга.
     И поскольку рассказать им друг другу нужно было о том, что произошло за много стандартных лет (последними письмами, как я понял, они обменялись еще до того, как Аймерик прибыл на Уилсон), разговор их продолжался весь час, пока мы ехали до Утилитопии. В Новой Аквитании таких больших городов нет. Согласно концепции, новые города там начинают строить после того, как старые достигают определенных размеров. Поэтому в итоге по мере внедрения архитектурных новшеств каждый город приобретает свой, особенный облик.
     Здесь же занимались тем, что непрерывно расширяли Утилитопию.
     Мы ехали, Брюс с Аймериком беседовали. Буря сменилась холодным дождем. Температура снаружи понизилась почти до точки замерзания. Зажглись фонари, стали видны дома. Большая их часть была похожа на бетонные коробки под остроконечными крышами. Даже церкви - и те были жутко похожи одна на другую. Низкий портик и очень высокий трансепт с двумя шпилями. Из-за этого церкви казались огромными стервятниками, готовыми спикировать на улицы.
     Церквей здесь было очень много.
     То и дело мимо нас проплывали трекеры, и свет их фар прорывался сквозь пелену дождя и выхватывал из тьмы стены домов - голубовато-серые или красновато-коричневые. Я вырос, можно сказать, за рулем вездехода, но теперь они казались мне жутко неуклюжими, старомодными. Мне стало, немного грустно от мысли о том, что и здесь они через год исчезнут, и их заменят спрингеры.
     Я стал гадать: оставят ли здесь полосы на проезжей части, предназначенные для вездеходов-трекеров. В Нупето оставили огородили каменными бордюрами и раскатывали по ним на велосипедах, скейтбордах и самокатах. Но, похоже, здешний дух к такому не располагал.
     Впечатление у меня было такое, будто бы мы ехали по промышленному району - такому, как те, что я видел на картинках из жизни цивилизаций, представителям которых недоставало ума предоставить всю работу роботам, а сами районы разместить где-нибудь на окраинах, где никто не живет.
     Но когда туман на время развеялся и мы оказались в более или менее возвышенном месте, я понял, что весь город выстроен из этих самых бетонных коробок.
     В конце концов мы выехали из города и помчались по скоростному шоссе. К моему изумлению, оно оказалось проложенным по скальной породе, с которой счистили тонкий слой почвы.
     Только я собрался поинтересоваться, почему дорожные работы были произведены настолько примитивно, как Брюс сказал:
     - Наверное, я должен был спросить тебя... В первом письме ты написал о том, что умер Чарли.
     - Яп, - только и ответил Аймерик. Я догадался, что это означало "да".
     Брюс медленно кивнул - так, словно Аймерик сказал ему очень многое.
     - Я в церкви уже десять лет не был, - сообщил он неизвестно зачем. - А поскольку ты сюда явился не как Амброуз...
     Аймерик прервал его:
     - - Погоди секундочку. Ты столько времени не был в церкви?
     Брюс пожал плечами.
     - Я.., ну, ты же понимаешь, как все вышло. Вам с Чарли надо было лететь, а я выпал из обоймы - на корабле было только два места для священников. Потому какое-то время я занимался тем, что отвергал призывы Господа, а потом бичевал себя за то, что отвергал Его призывы. В конце концов я превратился в одного из тех оголтелых фанатиков, к