. Но если интуиция  -  это опыт и не более того,
что заставило  Грапетти  за  минуту  до столкновения  бежать с "Альгамбры" в
неизвестном направлении?
     -  Возможно, что  он только за минуту  до столкновения  и понял, в  чем
именно заключалась опасность, о которой говорил Фарамон,- предположил Яшмаа,
правильно  истолковав  выражение  моего лица,  а  может,  услышав  эхо  моих
мыслей.- Предупреждать  кого-либо или, тем более, предотвращать столкновение
уже  не было ни  времени, ни возможности. Он спас себя, потому  что понимал,
что его гибель в таких обстоятельствах окажется бессмысленной.
     - А гибель экипажа, значит, имела смысл? - пробормотал я.
     Яшмаа поднял брови и оставил мой вопрос без ответа.
     -  Где же  сейчас  Грапетти?  -  задал я  второй  риторический  вопрос,
понимая,  что ответа, как и прежде, не  дождусь. Если бы  Лучано находился в
физической  Вселенной,  он  -  точнее,  его  компьютерный  двойник -  сейчас
наверняка стоял бы передо мной.
     - Верно,- кивнул  Яшмаа.- Вы  правы, Максим. То,  что Лучано нет здесь,
означает, что его нет в реальном мире.
     - Он мертв? - вырвалось у меня.
     - Жив,-  покачал головой Яшмаа.- Иначе его ретранслятор уже  разрушился
бы. Собственно, из ситуации следует, что челнок так и не вышел из нуль-т.
     Пожалуй. Эта идея мне в голову  не  приходила и, надо думать, Экселенцу
тоже.  Предположив, что человек скрывается, сначала  расследуешь именно  эту
версию, а  остальные, значительно  менее вероятные,  в голову  не  приходят.
Вполне  предсказуемая  прямая логика.  Что бы ни говорил  Яшмаа,  мы,  люди,
достаточно прогнозируемые существа. Даже лучшие из нас.
     -  Вы так думаете, Максим? - отозвался Корней. Черт, подумал я, неужели
я настолько открыт в этой  программе,  что не могу  удержать ни единой мысли
внутри собственной  виртуальной оболочки? Почему же тогда  я не читаю мыслей
этих людей?
     -  Как? - неожиданно удивился Корней.- Но вот наши мысли - перед  вами.
Мы открыты, как и вы.
     И лишь  тогда я понял, чем были висевшие над нашими головами  звучавшие
зеркала. Господи, подумал  я,  да  они  же  были  открыты все  время,  и мне
достаточно было вглядеться, чтобы отпала необходимость выслушивать неспешное
течение  устного  рассказа,  и  я бы  давно все понял,  а из-за  собственной
глупости потерял огромное количество  времени, его и без того мало, остались
всего три минуты с секундами.
     Три минуты!
     Не успеть.
     Нужно было  задать Корнею последний вопрос, самый главный, тот, что уже
вертелся на языке и наверняка отражался в моем зеркале...
     Я поднял руки, и зеркала опустились, я погрузил ладони в плотную среду,
и ушел от самого себя...
     Куда?

x x x
     Я был Странником,  и я шагал между  звездами. Я переступал со звезды на
звезду, как переступают с камня на камень, перебираясь через быстрый ручей.
     Я не  видел  своего тела. Вероятно, его просто не было. Я был мыслью, и
шаги мои были шагами воображения.
     Скоро мне придется покинуть  эту  Вселенную,  потому что она стала мала
мне, мелка и узка. Разум развивается быстрее, чем какие бы  то ни было  иные
сущности, населяющие  мир,  -  от  атомов  до  высших  животных.  И  поэтому
неизбежно противоречие.
     Но  осознание приходит  лишь тогда, когда  разрешить  это  противоречие
становится  невозможно. И  нужно уходить. Нужно искать  иной мир, равновесие
которого  поддерживается на ином, гораздо более низком, уровне свободы воли.
Мир,  в  котором  еще  можно  (пока  можно!)  предвидеть  дальние  следствия
собственных идей, проектов и воплощений. Потом придет срок уходить и оттуда.
Но - будет отсрочка.
     И найдем ли мы мир, в котором можно остаться навсегда?
     Навсегда.
     Боюсь, что такого мира нет, как нет  вечности во  Вселенных, движущихся
во времени.
     Еще несколько звезд, и я уйду.
     Уйти - оставив все?
     Здесь жили мои пророки. Каждый из нас был пророком на заре цивилизации.
Мы знали цель, знали средства, видели путь. Мы шли по этому пути - в тупик.
     Пророки наши понимали это - они видели. Они видели потому, что у них не
было  выбора.  Они видели, что  выбор  станет  все более свободным,  пока не
обратится в хаос равных возможностей. Они видели это, но не понимали.
     Вот парадокс и беда каждой цивилизации в этой Вселенной. Сначала видеть
путь до конца - и не  понимать.  Со временем  - больше  понимать,  но меньше
видеть. Знание и понимание познанного. В сумме - постоянная величина.
     Я  останавливаюсь.  Звезда. Желтый  карлик.  Планетная система.  Жизнь.
Разум.  Примитивная цивилизация.  Настолько примитивная, что их пророки  еще
умеют читать книгу будущего. Они видят, они знают,  но  они, естественно, не
могут понять.  Они  верят (мы  тоже  верили в свое время)  в  Единого  Бога,
который ведет их. Естественно.  Когда видишь путь и не понимаешь его, что  ж
остается, кроме  веры  в высшее существо, направляющее тебя  именно по  этой
дороге? Когда  начинаешь понимать свой  путь, но  меньше видеть дорогу, вера
исчезает, ибо никто на самом деле не ведет тебя,  ты выбираешь сам, и  выбор
твой случаен.
     Я смотрю. Я размышляю. Оставить  их в этом неведении, чтобы  они прошли
путь, которым шли мы, и сделали все ошибки, которые мы сделали?
     Я не знаю, что сделаю сейчас. В этом мире я уже не  могу прогнозировать
свои поступки. Я хотел бы... Или лучше уйти, оставив их?..
     Я  собираю из атомов  нечто,  чему  сам уже не  в  состоянии  подобрать
название.  Точнее -  выбрать название из  миллиарда известных мне  слов  или
придумать новое название из миллиардов слов, мне еще неизвестных.
     Теперь  в  каждом поколении  будут  рождаться  на этой планете разумные
существа, способные видеть дальше  всех. За  счет  других,  конечно, как  же
иначе? Другие  будут более  слепы. Но других - миллионы,  а этих существ  во
всех поколениях будет одинаковое число - тринадцать.
     И связь. Они будут связаны друг с  другом. Иначе пророки растеряют свою
способность: жидкость быстро растекается, если у сосуда нет стенок...
     Я собираю  прибор, роняю его, и он медленно опускается  на  поверхность
какой-то  планеты в какой-то системе - я  уже  сделал следующий шаг, я уже у
другой звезды, шаги  мои случайны,  и я не  знаю, как  далеко успел  уйти от
планеты, которой я оставил шанс.
     Я вспоминаю, что уже не впервые даю шанс молодым цивилизациям. Кажется,
эта -  восьмая.  И последняя, потому что я не  вижу... Я слепну... Я  должен
уйти немедленно, иначе погружусь в...
     Я ухожу. Мы  все  уходим. В надежде, что есть мир, равновесие  которого
стабильно.
     Химера.
     ..............................................

x x x
     Я стоял на равнине и  смотрел вверх -  в зеркала. Странник,  ушедший из
этого мира последним.
     Я приходил в  себя медленно. Мне казалось, что миновали  годы. На самом
деле,  как я понял позднее, прошли  две и семь  десятых  секунды. Если бы  я
задержался всего на три секунды...
     Поверхность, на которой я стоял,  вздрогнула.  Зеркала над моей головой
выгнулись и лопнули с грохотом, который не имел к звуку никакого  отношения.
Это был грохот боли. Я не услышал его, но ощутил в себе.
     Корней  Яшмаа протягивал мне руку - и ее не стало. Я еще успел  увидеть
его глаза. Взгляд. Мысль. За что? - хотел спросить он.
     Матильда  Геворкян успела улыбнуться. Аджеми - прикрыть ладонью  глаза.
Мелия Глоссоп - вздохнуть.  Лурье - наклонить  голову  в прощальном поклоне.
Додина - широко раскрыть  глаза и удивиться смерти.  Фихтер  - протянуть мне
сложенные лодочкой ладони. Джордж Полански не успел ничего...

x x x
     Экселенц  прожег  ретрансляторы  скорчером.  В предвидении  критической
ситуации это действие было продумано и неоднократно отрепетировано.
     Естественно, он не предвидел всех, и даже достаточно близких, следствий
своего поступка.

x x x

25 ноября 80 года.

     Я  вошел  в кабинет  и  остановился  на пороге, потому  что меня  опять
качнуло.  Я  еще  плохо ориентировался  в пространстве. После возвращения  с
Альцины прошло три дня,  в  клинике Сантарены  мне  вернули  утраченную было
координацию движений, и я уже не пытался опускаться на четвереньки, открывая
дверцу шкафчика, расположенную на уровне моих глаз.
     Я вошел и остановился. Экселенц встал  из-за стола и  обнял  меня. Я не
ожидал этого и заплакал.
     Я не ожидал и этого - и смутился.
     Мое смущение поразило Экселенца больше, чем мои слезы, он  оставил меня
стоять у двери, вернулся за свой стол и сказал скрипучим голосом:
     - Врачи  говорят, что это  пройдет.  Декомпрессионный шок.  Ты  слишком
рисковал, пойдя на такое глубокое погружение... Садись, мой мальчик.
     Я прошел к столу и сел. Слезы высохли сами собой, прошло и смущение. Не
осталось даже злости - той, что владела мной все эти часы, после того, как я
пришел в себя. Ничего не было. Пустота.
     - Мне никто не захотел сказать, как они погибли.
     Должно быть, пустота была  и  в  моем голосе -  Экселенц поднял глаза и
посмотрел на меня внимательно, но без сочувствия, спасибо и на том.
     - Я запретил,- дал он исчерпывающее объяснение.
     - Долго будет действовать запрет? - спросил я.
     - Считай, что уже снят,- буркнул Экселенц.- Что ты хочешь узнать?
     Я молчал,  и Экселенц, вздохнув, потянулся  к дисплею, чтобы  повернуть
его  в  мою  сторону.  Потом,   передумав,  решил   ограничиться  вербальной
информацией:
     -  Корней  Яшмаа  умер от инсульта.  Приступ  случился,  когда "Регина"
маневрировала, все находились в противоперегрузочных креслах, оказали помощь
слишком  поздно...  Матильда  Геворкян  задохнулась  в  скафандре  во  время
пересадки со звездолета на  посадочный челнок. Скафандр оказался неисправен,
эксперты  утверждают,  что подобный  случай  может  произойти примерно раз в
полторы тысячи лет. Если, конечно, в течение полутора тысяч лет пользоваться
одним и тем же дефектным скафандром...
     -  Рахман Аджеми,-  продолжал Экселенц  сухо,  будто  зачитывал  сводку
погоды,- направлялся в свою каюту, чтобы переодеться перед выходом на перрон
пассажирского  спутника. Он споткнулся о  лежавший поперек коридора кабель и
при  падении  ударился  виском  об  острый угол коллекторной  тумбы.  Смерть
наступила мгновенно. Татьяна Додина умерла от обширного инфаркта миокарда на
глазах у встречавших ее Шабановой и Ландовской. Алекс Лурье...
     Губы Экселенца продолжали шевелиться, но я перестал слышать. То есть, я
не оглох, мне  были  слышны  звуки  из коридора, кто-то прошел мимо,  кто-то
уронил  тяжелый  предмет,  возможно, собственную голову, из-за окна  донесся
характерный шелест  пролетавшего  на  большой высоте стратоплана... а  голос
Экселенца увяз в воздухе комнаты, как в вате.
     - Я принес прошение об отставке,- прервал я течение неслышимых звуков и
положил  на  стол  оптический диск.  Прошение получилось кратким, я мог и на
бумаге изложить свою мысль  - получилось бы, наверное, даже более связно. Но
еще час назад я не мог удержать дрожь в пальцах.
     Экселенц  взял диск, положил перед собой и уставился на его  прозрачную
поверхность, будто хотел прочитать взглядом.
     Сейчас он скажет "Максим, мальчик мой", и начнет рассуждать о том,  как
велика  была лежавшая  на  нем ответственность,  и  о  том,  что я  не  имею
доказательств,  и  что  все  показанное  мне  в  виртуальной  реальности,  и
сказанное мне на Альцине - не  более чем гипотезы и  слова, а  за Экселенцем
стояла  многовековая  история  человечества,  и  перед  Экселенцем   маячило
продолжение этой истории, в которой для  Странников места  не было и быть не
могло. И что он выполнил свой долг, и выбирать ему не приходилось.
     А  я скажу, что выбора у него не было  именно потому, что  он уже много
лет назад решил,  что  у  него нет выбора. Он  выбрал тогда, когда убил Леву
Абалкина,  когда  спорил  со  стариком  Бромбергом  и заставлял Корнея Яшмаа
соглашаться  на глубокое зондирование  мозга. Он выбрал  даже  раньше, когда
решил,  что  подкидыши  -  механизмы Странников. Он  выбрал  для этих  людей
жизненные  роли  и не спрашивал их, хотят ли они эти роли играть. И в выборе
своем Экселенц был абсолютно свободен, как уже много сотен лет было свободно
человечество,  выбирая между  добром и злом,  между истиной и  заблуждением,
между правдой  и  ложью,  между жизнью и  смертью.  Мы почитали  возможность
такого выбора благом цивилизации, а на самом деле...
     Насмотревшись на  лежавший перед ним диск, Экселенц  взял его  в правую
руку,  размахнулся и  запустил в окно. Раздался  треск,  стекло, конечно, не
поломалось, да и диск  не мог получить  повреждений,  он лишь отрикошетил  и
закатился куда-то - то ли под стол, то ли за  стоявшую у окна высокую вазу с
единственным цветком.
     - Если ты скажешь мне, Максим,- Экселенц выставил на обозрение лысину и
положил  руки  на  стол ладонью  на  ладонь,- если ты скажешь  мне  со  всей
убежденностью, что нет никакой альтернативы  тому, что тебе показали... Если
ты скажешь мне, что человечество с вероятностью сто процентов - не меньше! -
одним своим присутствием в этой Вселенной раскачивает ее законы и делает мир
все более случайным...
     - Вы знали это раньше...- пробормотал я.
     Экселенц опустил голову еще ниже.
     - У меня  были  достаточно  обширные данные ментоскопирования Яшмаа. Не
такая  детальная  информация, какую  удалось получить  тебе,  но,  повторяю,
достаточная, чтобы сделать  кое-какие выводы... Но  ты  не дослушал вопроса.
Если вероятность того,  что,  создавая в каждом  поколении группу  пророков,
Странники  намеревались  спасти человечество,  а не погубить его,  если  эта
вероятность  равна ста процентам и  никак не меньше...  Тогда я  приму  твою
отставку,  и тогда  я  сам уйду со своего поста. Более того. Нам  с тобой не
останется иного выхода, как покончить жизнь самоубийством... Итак?
     Экселенц поднял голову и посмотрел мне в глаза.
     Он действительно  ждал от меня  ответа и намеревался поступить так, как
скажу я.
     Я встал и пошел к двери. Ноги заплетались, мне казалось, что я бреду по
болоту, постепенно погружаясь в трясину. За спиной была тишина.
     - Грапетти...- сказал я у двери, не оборачиваясь.- Что я скажу Татьяне?
     - Ничего.-  Пауза, легкий вздох.- Боюсь, мы никогда не обнаружим следов
челнока.
     - Он действительно остался в нуль-т?
     - Похоже.
     Я  повернулся всем туловищем, иначе мне  было не  справиться  со своими
ногами, разъезжавшимися в разные стороны.
     - Тогда должно было...- начал я.
     - Да,- сказал Экселенц.-  В полупарсеке от ЕН 200244 взорвалась  черная
мини-дыра. Из  тех, чье время полураспада  чуть  меньше возраста  Вселенной.
Характеристики взрыва изучаются.
     Я кивнул и открыл дверь.
     - Максим! - крикнул Экселенц мне вдогонку.- Не нужно тебе говорить ни с
Татьяной, ни с Вандой.
     Я вышел и прикрыл дверь за собой.
     Я не собирался  говорить ни с Татьяной, ни с Вандой. Мне нечего было им
сказать.
     Но  если  заказать   связь  немедленно...   Сколько  сейчас  времени  в
Альцине-прим? Неужели ночь?
     Я не выдержу до утра..."


От публикатора.

     Согласно описи экспозиции Музея внеземных культур, 23 ноября 80-го года
произошло спонтанное  саморазрушение  экспоната  номер  34002/3а,  повлекшее
также повреждения  в хранилище. Акт  экспертизы был изъят из архива 2 января
81 года согласно постановлению Мирового совета, подписанному лично Комовым.
     Что можно сказать в заключение о  смысле мемуара? Вообще говоря,  в мои
обязанности  не входит комментировать содержание документа,  представляемого
на рассмотрения  Генерального  Директората КОМКОНа-2.  Но,  предвидя,  какие
дебаты  данный  мемуар  вызовет   на   объдиненном  заседании,  я  хотел  бы
предварительно высказать свою точку зрения в надежде, что никто не сочтет ее
попыткой навязать личное мнение, пользуясь правом первого слова.
     Человечество, на мой взгляд,  никогда  не обладало той степенью свободы
выбора, которой так боялись и от которой бежали Странники. Выбор определялся
законами  сохранения  - всегда и  везде. Да,  отдельный человек мог выбирать
между добром и злом, и со временем этот выбор становился все более свободным
и непредсказуемым. Но  человечество  в  целом выбирает добро, ибо  иначе  не
выживет.  Человек  мог  выбирать - заниматься  наукой или  плавать  брассом.
Человечество  в  целом вынуждено заниматься наукой,  ибо иначе не выживет. И
так далее. У человечества нет свободы выбора - есть инстинкт самосохранения.
Значит, нам далеко  до Странников, которые уже могли выбирать свободно между
добром и злом, между наукой и ее отсутствием, между порядком и хаосом...
     Но в тот момент, когда  мы впервые изменим  какой-нибудь закон природы,
для нас тоже наступит эпоха полной и абсолютной свободы.
     И придется выбрать - в последний раз.