- Ха! - кричит шейх. - Вот л е б  е  н!  -  Он  протягивает  сосуд  с
местным подобием простокваши. - Инженер, какой вы любите лебен -  густой
или жидкий?
   Мак, который очень любит лебен, кивком указывает на кувшин с водой  в
руках у шейха. Макс не успевает и  рта  раскрыть,  как  шейх  разбавляет
лебен водой. Мак выпивает его с явным удовольствием.
   - Я не успел тебя предупредить, - говорит Макс. - Эта вода  -  просто
жидкая черная грязь.
   Находки в Шагар-Базаре обнадеживают, кроме того, здесь рядом деревня,
колодцы и весьма расположенный к нам, хотя и скуповатый шейх.  Можно  бы
сюда и вернуться, решаем мы и двигаемся дальше.
   Объезжаем топкие места, чтобы подобраться поближе к Джаг-Джагу,  и  к
вечеру, обессиленные, прибываем в Камышлы.
   Аристид  лихо  останавливает  "ситроен"  у  входа  в   "первоклассную
гостиницу".
   - Ну как? - спрашивает он. - Разве не красивая? Она ведь каменная!
   Для нас же важно - что там внутри. Что ж, какая-никакая, а гостиница.
Мы входим, карабкаемся по  крутой  лестнице  и  попадаем  в  ресторан  с
мраморными столиками, где крепко пахнет парафином, чесноком и дымом.
   Макс вступает в переговоры с хозяином. Тот уверяет, что это настоящий
отель, с кроватями! В подтверждение он распахивает какую-то дверь, и  мы
видим четверых людей, уже  спящих  на  кроватях...  В  комнате  еще  две
свободные кровати.
   - Вот, пожалуйста! - говорит хозяин гостиницы. - Ну, а  этого,  -  он
пинает ближайшего из спящих, - можно и вытурить. Ничего, это мой конюх.
   Макс заявляет, что нам нужна целая комната. Хозяин озадачен: но  ведь
это будет страшно дорого! Макс беспечным тоном отвечает: пусть дорого. И
тут же интересуется: сколько?
   Хозяин чешет за  ухом,  окидывает  нас  оценивающим  взглядом  (из-за
дорожной грязи вид у нас довольно непрезентабельный),  наконец  решается
назвать сумму: фунт с четверых, это нас устроит?
   К  его  безграничному  изумлению,  Макс  соглашается   не   торгуясь.
Буквально через минуту спящие выдворены,  велено  явиться  прислуге.  Мы
усаживаемся за один из  столов  с  мраморной  столешницей  и  заказываем
лучшие блюда, имеющиеся в меню.
   Хамуди вызывается проследить, чтобы нам приготовили все  необходимое.
Через четверть часа он возвращается, расплываясь в улыбке. Одну  комнату
предоставят Максу и мне,  в  наше  полное  распоряжение.  Мак  и  Хамуди
получат вторую. Кроме того, радея о нашей репутации, он за пять  франков
выпросил для нас чистые простыни!
   Еда подана: жирноватая, зато горячая и очень вкусная.
   Мы наедаемся до отвала и сразу отправляемся спать. Я без сил падаю на
свежезастланную постель и, уже засыпая, вспоминаю: "Клопы!" Впрочем,  по
мнению Макса, тут они нам  не  угрожают:  здание  построено  недавно,  а
кровати новенькие и железные.
   Из-под двери  ресторана  к  нам  проникают  запахи  дыма,  чеснока  и
парафина, оттуда слышатся приглушенные разговоры на арабском, но  сейчас
ничто не помешает нам заснуть.
   Мы просыпаемся довольно поздно. На коже вроде  никаких  укусов.  Макс
распахивает дверь спальни - и замирает как вкопанный. Весь пол ресторана
занят телами спящих. Их не меньше дюжины. Тяжелый, спертый воздух.
   Нам приносят чай и яйца, и мы вновь отправляемся в путь.
   Хамуди печально сообщает Максу, что он вчера вечером долго и серьезно
разговаривал с хваджа Макартни, но, увы, даже два месяца  спустя  хваджа
Мак по-прежнему не понимает ни слова по-арабски!
   Макс спрашивает у Мака, как  ему  "Разговорный  арабский"  ван  Эсса?
Хороший  учебник?  На  что  тот  отвечает,   что   разговорник   куда-то
запропастился.
   В Камышлы мы делаем кое-какие покупки и едем в Амуду. Дорога  туда  -
одна из главных, можно сказать, шоссе. Она  идет  вдоль  железнодорожных
путей, за которыми - уже Турция.
   Но хоть это и "шоссе",  состояние  его  ужасно:  сплошные  выбоины  и
ухабы. Нас всех уже порядочно порастрясло, но зато налицо приметы важной
магистрали - нам встретилось несколько  машин.  Абдулла  и  Аристид  уже
несколько  раз,  наверное,  получили  изрядную   порцию   проклятий   за
излюбленную здесь шоферскую  забаву:  разгонять  или  до  смерти  пугать
караванчики осликов и верблюдов, которых водят старухи или мальчишки.
   - Дорога достаточно широкая, разве нельзя было их объехать? -  сурово
спрашивает Макс.
   Абдулла с обиженным видом парирует:
   - Разве я не веду грузовик? Разве я не должен выбирать путь поровнее?
Пусть эти несчастные бедуины со своими ослами сами убираются с дороги!
   Аристид потихоньку  подъезжает  сзади  к  тяжело  нагруженному  ослу,
справа  и  слева  от  которого  устало  бредут  мужчина  и  женщина,   и
оглушительно  сигналит.  Осел  в  ужасе  удирает,  погонщица  с   воплем
бросается следом, погонщик грозит кулаком, а Аристид хохочет. Вслед  ему
несутся проклятия, но он словно их не замечает.
   Амуда   -   город   преимущественно   армянский   и,   если   честно,
малопривлекательный.  Здесь  невероятное  количество  мух,  мальчишки  -
невероятно дерзкие и наглые, у жителей какой-то сонный и в то  же  время
озлобленный  вид.  Никакого  сравнения  с  Камышлы,   который   я   явно
недооценила. Мы покупаем здесь мясо - весьма сомнительного качества, над
ним роем вьются мухи. Кроме того, закупаем очень вкусный свежий  хлеб  и
не очень свежие овощи.
   Хамуди отправляется на разведку и  возвращается,  когда  мы  уже  все
закупили. По узенькой боковой дорожке, следуя его указанию, въезжаем  во
двор, где нас приветствует армянский священник - необыкновенно  учтивый.
Он немного знает французский. Обведя рукой двор и дом, он  говорит,  что
это его владения и что  он  готов  сдать  нам  часть  помещений  будущей
весной, "если договоримся".  Одну  из  комнат  он  освободит  под  склад
будущих находок. Предварительно договорившись, едем в Хассече. Дорога из
Амуды и дорога из Камышлы сливаются в одну в Шагар-Базаре.  По  пути  мы
осматриваем несколько теллей и возвращаемся  в  наш  лагерь  без  особых
приключений, но страшно усталые.
   Макс осторожно спрашивает у Мака, не повредила ли ему вода шейха. Мак
отвечает, что еще никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Когда мы
забираемся в свои спальные мешки, Макс напоминает мне:
   - Я же говорил тебе, что Мак - сокровище! Отличное  пищеварение!  Его
желудок может выдержать любой жир и любую  гадость.  И  притом  нем  как
рыба.
   - Может, для тебя это и хорошо! - вздыхаю я. - Вы с  Хамуди  хохочете
целыми днями как ненормальные, а мне каково?
   - Не понимаю, почему ты  не  находишь  с  ним  общего  языка!  Ты  бы
попыталась!
   - Да я все время пытаюсь, но из него и слова не вытянешь!
   Макс только весело хихикает, ему мои проблемы просто смешны.

***

   Сегодня прибываем в Амуду - здесь будет плацдарм для наших дальнейших
действий. "Мэри" и  такси  оставляем  на  приколе  во  дворе  армянского
священника. Одну комнату нам уже освободили,  но  Хамуди,  произведя  ее
досмотр, рекомендует все же спать в наших любимых палатках. Мы ставим их
довольно долго, потому что снова дует сильный ветер и начинается  дождь.
Похоже, что на завтра прогулки по окрестностям отменяются.  Сутки  дождя
способны здесь парализовать весь транспорт. Хорошо, что у нас  уже  есть
комната, где можно переждать  завтрашнюю  непогоду.  Займемся  разборкой
наших находок, а Макс напишет свой  отчет  о  проведенных  обследованиях
местности.
   Мы с Маком расставляем вещи: складной столик, шезлонги, лампы  и  все
прочее. Остальные отправляются в город за покупками. Между тем ветер все
усиливается, и дождь хлещет  не  на  шутку.  Несколько  стекол  в  окнах
разбиты, и в комнате очень холодно. Я с надеждой смотрю на керогаз.
   - Скорей бы Абдулла вернулся и наладил его.
   Слов нет, наш Абдулла -  никудышный  шофер,  он  глуп,  он  абсолютно
невежественный человек и тем не менее как  никто  умеет  управляться  со
всякими приборами. Он один в состоянии сладить со всеми их капризами.
   Мак подходит к керогазу с опаской и смотрит на него.
   Принцип, сообщает он, понятен. Зажечь?
   Я вручаю  ему  коробок  спичек.  Надо  налить  денатурат,  подкрутить
фитиль, и прочее, и прочее. Мак действует очень  уверенно,  будто  четко
знает, что и как делать.
   Время идет. Керогаз не горит. Мак начинает все сначала  -  денатурат,
спички. Проходит еще пять минут.
   - Так.., принцип понятен...
   Еще через пять минут я украдкой бросаю на него взгляд.
   Похоже, Мак начинает злиться. И уже не так воображает.
   Вопреки очевидным принципам  керогаз  сдаваться  не  собирается.  Мак
ложится на  пол  и  продолжает  борьбу.  Вот  он  уже  отпускает  первое
ругательство. О!
   В этот миг я его почти что люблю. Оказывается, нашему Маку  не  чуждо
ничто человеческое! Мак человек. Керогаз его одолел!
   Через полчаса возвращаются Макс и Абдулла. Мак весь пунцовый; керогаз
так и не горит.
   - Ну-ка, хваджа, дайте его мне!  -  Абдулла.  Он  хватает  денатурат,
спички, и через две минуты керогаз  вспыхивает  как  миленький,  хотя  я
уверена, что Абдулла и знать не знает принципов его действия.
   - Ну! - Мак, как всегда, лаконичен, но сколько сказано этим "ну"!
   К ночи ветер усиливается до урагана, дождь льет как из ведра. Вбегает
Аристид - палатки сейчас сорвет! Мы все выскакиваем под дождь. Вот  она,
оборотная сторона "1е camping". Макс, Мак  и  Аристид  воюют  с  бешеным
шквалом, пытаясь закрепить большую палатку. Мак вцепился  в  центральный
кол. Внезапно кол с треском  обламывается,  и  Мак  шлепается  в  жирную
грязь. Боже! Его невозможно узнать!
   - Ах ты.., чтоб тебя... - рычит он.
   Наконец-то! С этой ночи Мак стал вести себя по-человечески! Он больше
не истукан! Он стал таким, как все мы!
   На следующий день непогоды как не бывало, но дорогу всю развезло.  Мы
осмеливаемся выбираться  только  на  ближайшие  телли.  Среди  прочих  -
Телль-Хамдун - большой холм вблизи Амуды,  на  самой  границе:  железная
дорога  проходит  по  его  склону,  так  что  часть  телля  попадает  на
территорию Турции.
   Однажды утром мы приводим туда рабочих.  Они  должны  будут  выкопать
траншею на его склоне. Здесь сегодня холодно, и я прячусь с подветренной
стороны. Погода вполне осенняя, и я сижу на склоне, закутавшись в кофту.
Внезапно,  как  всегда,   неведомо   откуда   появляется   всадник.   Он
пришпоривает лошадь и кричит мне что-то по-арабски. Я не понимаю ничего,
кроме приветствия, очень вежливо на него отвечаю и объясняю, что  хваджа
находится с  другой  стороны  холма.  Всадник  как-то  странно  на  меня
смотрит, задает еще какой-то вопрос, который я, естественно, не понимаю,
после чего, откинув голову назад, оглушительно хохочет.
   - О, ведь это хатун! - вопит он. - Вот это да! Я ведь говорю с хатун,
а не с хваджа!
   Развернув  лошадь,  он  галопом  несется  на  другую  сторону  холма,
продолжая безудержно хохотать:  надо  же  так  оскандалиться  -  принять
женщину за мужчину!

***

   Погожие деньки, видимо, миновали, - небо все чаще затягивают  облака.
Мы осмотрели почти все из намеченных теллей. Пора решить, где нам весной
копать. Три телля оспаривают честь быть изученными  нами:  Телль-Хамдун,
интересный  своим   географическим   положением,   Телль-Шагар-Базар   и
Телль-Мозан. Этот последний - самый большой из трех, и многое зависит от
того, насколько велик римский слой. Пробные траншеи придется  копать  во
всех трех теллях. Начинаем с Мозана. Здесь рядом деревня, и Хамуди,  как
всегда, отправляется туда нанимать  рабочих.  Местные  относятся  к  его
предложению крайне подозрительно.
   - Деньги нам не нужны, - заявляют они с ходу. - Урожай  в  этом  году
был хороший.
   Поистине счастливая страна - такая простота нравов!
   Единственная ценность здесь - пища. Урожай был хороший -  значит,  ты
богач! Всю остальную часть года они пребывают в довольстве  и  безделье,
пока снова не придет пора пахать и сеять.
   - Немножко денег, - говорит Хамуди тоном Змия-искусителя, - никому не
повредит.
   - Но что мы на них купим? - резонно спрашивают крестьяне. - А еды  до
следующего урожая нам хватит.
   Но тут в игру, как водится, вступает наша праматерь  Ева.  Хитроумный
Хамуди расставляет силки: ведь на эти деньги можно  купить  какие-нибудь
украшения женам.
   Жены кивают. Раскопки, говорят они, - дело хорошее. Мужчины  чешут  в
затылках.  Как  узнать,  благородное  ли  это  дело?  Достойно   ли   им
заниматься? Хамуди клянется, что это одно из самых благочестивых дел  на
свете. И потом, пока речь идет всего о нескольких днях! А до  весны  они
успеют все обдумать  и  решить.  Наконец  наиболее  дерзкие  и  мыслящие
современно - их набралось с  дюжину  -  не  без  колебания  соглашаются.
Консерваторы неодобрительно трясут белыми бородами.
   По знаку Хамуди из недр "Мэри" извлекают кирки  и  лопаты  и  раздают
рабочим. Хамуди  сам  берет  кирку  и  демонстрирует,  как  с  ней  надо
обращаться, потом объясняет, что  именно  требуется.  Рабочим  предстоит
прорыть три пробных траншеи на разных уровнях  склона.  Наши  новобранцы
бормочут: "Иншаллах!" - и приступают к работе.

***

   Телль-Мозан,  увы,  пришлось  вычеркнуть  из  нашего  списка.   Здесь
оказалось  несколько  римских  слоев.  Чтобы   пробиться   сквозь   них,
потребуется не один сезон. У нас на это нет ни времени, ни денег.
   Сегодня мы едем к нашему старому приятелю - Теллю-Шагар-Базар.  Здесь
предварительные приготовления к раскопкам проходят гораздо быстрее. Шейх
- человек очень бедный, как и все арабские землевладельцы, он по  уши  в
долгах. Наше нашествие - для него шанс поправить свои дела.
   - Брат, все, что я имею, - твое! - говорит он Максу, но в глазах  его
появляется хищный блеск, он наскоро прикидывает размер будущих  барышей.
- За землю вы можете мне ничего не платить, все мое - ваше.
   Когда Макс отходит довольно далеко, шейх, почтительно склонив голову,
спрашивает у Хамуди:
   Э - Без сомнения, этот  хваджа  страшно  богат.  Так  же  богат,  как
"эль-Барон", который платил за все мешками с золотом?
   - Теперь, - наставляет его Хамуди, - золотом  не  расплачиваются.  Но
наш хваджа очень щедр. Кроме того, хваджа здесь  построит  дом  -  очень
красивый дом. Он увеличит славу шейха, все скажут:  "Иностранный  хваджа
решил построить здесь дом для экспедиции, потому что  хотел  увековечить
доброту, мудрость и благочестивость шейха - благочестивого правоверного,
который совершил паломничество в Мекку и которого все почитают!"
   Идея насчет дома пришлась по сердцу шейху. Он  задумчиво  смотрит  на
склон телля, рисуя в своем воображении стройные очертания будущего дома.
Но потом вспоминает о более прозаических вещах.
   - Но ведь я не смогу снять урожая с этого холма. Это  большая  потеря
для меня, очень большая.
   - Так, значит, ты уже  его  вспахал  и  засеял?  -  ехидно  вопрошает
Хамуди.
   - Ну, пока нет, - признает шейх, - но мы его вот-вот засеем!
   - А там уже когда-нибудь сеяли? Ведь  нет?  Зачем  распахивать  холм,
когда полно места на равнине/ Шейх упрямо гнет свою линию:
   - Нет, я потеряю урожай. Это большой урон для меня.
   Но пусть! Я с радостью принесу эту жертву на благо государства. Пусть
я разорюсь - кому до этого какое дело? - И с наигранным  дружелюбием  он
уходит в дом.
   К Хамуди подходит старуха, она ведет за руку мальчика лет двенадцати.
   - У хваджи есть лекарства? - спрашивает она.
   - Да, есть кое-какие. А что такое?
   - Не даст ли он лекарства для моего сына?
   - А что случилось с твоим сыном?
   Вопрос излишний: у ребенка лицо дебила.
   - Он не в своем уме, - отвечает старуха.
   Хамуди печально качает головой, но  обещает  спросить  у  хваджи  про
лекарства. Рабочие начинают рыть траншею.
   Хамуди, старуха и мальчик подходят к Максу. Макс смотрит на ребенка.
   - Мальчик таков,  каким  его  создал  Аллах,  -  говорит  он.  -  Мои
лекарства ему не помогут.
   Женщина  вздыхает,  по  щеке  скатывается  слеза.  А  потом  деловито
спрашивает:
   - Тогда, может быть, хваджа даст нам яда? Зачем ему жить!
   Макс мягко  отказывает.  Она  недоуменно  таращится  на  него,  потом
сердито трясет головой, и они уходят.
   Я лезу  на  вершину  холма,  где  наш  Макартни  уже  занят  осмотром
поверхностного слоя. Арабский мальчишка с важным видом слоняется  вокруг
с  палкой  в  руке.  Мак  не  рискует  заговорить  по-арабски,  отчаянно
жестикулирует, но мальчишка понимает далеко не все.  Услужливый  Аристид
спешит на помощь.
   Я осматриваюсь. На  севере  -  гряда  холмов  -  там  уже  Турция,  а
сверкающее пятно - это  Мардин.  На  запад,  юг  и  восток  простираются
плодородные равнины, весной они все  зазеленеют  и  запестреют  цветами.
Повсюду вздымаются телли, кое-где виднеются коричневые шатры бедуинов.
   Я знаю, что на многих теллях стоят деревушки, но их не  видно  -  это
всего лишь несколько саманных лачуг. Все вокруг  дышит  вековым  покоем.
Мне тут очень нравится, я надеюсь, что мы  выберем  именно  Шагар-Базар.
Мне хочется пожить  в  будущем  новом  доме.  А  если  мы  будем  копать
Телль-Хамдун,  то  придется  жить  в  Амуде...  Определенно,  здесь  мне
нравится больше.
   Наступает вечер. Завтра утром мы продолжим пробные раскопки. Пока что
Макс результатами доволен, он уверен, что этот  холм  никто  не  трогал,
начиная с пятнадцатого века до нашей  эры,  если  не  считать  отдельных
римских и исламских захоронений. Здесь попадаются превосходные фрагменты
расписной керамики.
   Шейх провожает нас до машины.
   - Все, что я имею, - все твое, брат, - вновь твердит он.  -  Пусть  я
совсем обеднею, но отдам тебе последнее.
   - О, я буду так счастлив, - отвечает Макс  в  тон  ему,  -  если  мои
раскопки принесут вам славу и богатство. За потерянный урожай вам  будет
выплачена компенсация - у нас  есть  договор  с  французскими  властями,
вашим людям будут хорошо платить, за землю, на которой мы построим  дом,
вы тоже получите хорошие деньги. А  в  конце  сезона  вам  будет  вручен
персональный подарок.
   - О! - радостно восклицает шейх. - Мне ничего не нужно!  Какие  могут
быть счеты между братьями?
   На этой альтруистической ноте мы расстаемся.

***

   На Телле-Хамдун проводим два холодных и ветреных дня.
   Результаты неплохи, но часть телля расположена в Турции,  то  есть  в
другой  стране.  Значит,  скорее  всего,  основные  раскопки   будут   в
Шагар-Базаре, а заодно возьмем концессию  на  Телль-Брак,  вероятно,  на
следующий сезон.
   Теперь нужно вплотную заняться подготовкой к весенней  экспедиции.  В
Шагаре есть подходящий участок для сооружения дома; на  то  время,  пока
его будут строить, надо снять жилье в  Амуде;  надо  заручиться  наконец
официальным согласием  шейха,  а  перво-наперво  -  получить  в  Хассече
очередной денежный перевод,  пока  заполнившиеся  водой  "вади"  еще  не
отрезали нам дорогу.
   Хамуди в последние дни в Амуде сорил деньгами, чтобы поддержать "нашу
репутацию". Вообще, тратить деньги без счета - для арабов дело чести;  к
примеру, так развлекается в кофейнях местная знать. Проявить скупость  в
кофейне - это страшный позор. Зато у старухи,  приносящей  молоко,  и  у
женщин, которые нам стирают,  Хамуди  безжалостно  требует  сдачи,  хотя
платим мы им жалкие гроши.

***

   Макс и я едем в Хассече в "Куин Мэри", уповая на  лучшее,  хотя  небо
обложено тучами и уже  моросит  дождь,  который  в  любую  минуту  может
превратиться в ливень. Мы добираемся до места без приключений, но  дождь
уже разошелся не на шутку, и неизвестно,  выберемся  ли  мы  обратно.  К
нашему великому отчаянию, почтмейстера опять нет на месте,  и  никто  не
знает, где он. Мы рассылаем  мальчишек  на  поиски  нерадивого  почтаря.
Дождь и не думает униматься,  Макс  тревожится  -  если  мы  вовремя  не
уберемся, то застрянем здесь надолго. Мы все еще ждем, а  дождь  льет  и
льет.
   Внезапно входит почтмейстер - беззаботной походкой,  в  руке  у  него
корзинка с яйц