ние жизни оставалось недооцененным.


В своих минералогических работах конца прошлого века В. Вернадский,
характеризуя сферы Земли, не упоминал о биосфере. Тем не менее
он писал о значении минералов для человека, их использовании в
промышленности и о влиянии хозяйственной деятельности на судьбу
природных соединений. Вообще о воздействии человека на природу и
даже об охране природы в конце прошлого - начале нашего века писали
нередко; высказывались мысли о новой психозойской (антропогеновой)
эре в истории Земли.


А биосфера, как мы знаем, тогда отождествлялась с пленкой жизни, и
потому она ускользала от глобальных взглядов геологов и географов в
виду своей ничтожности, очевидной малости по сравнению с привычными и
величественными атмосферой, гидросферой (о ней, правда, тогда еще мало
кто задумывался всерьез), земной корой и глубокими горизонтами планеты.


Скажем, Ферсман, в своих первых геохимических очерках лишь мимоходом
упомянул о биосфере, толкуя ее в традиционном географо-биологическом
смысле. Лишь десятилетие спустя, сразу же признав учение Вернадского
о биосфере как фундаментальное Достижение современного естествознания,
Ферсман полностью принял основные положения этого учения.


Идеи Вернадского о живом веществе и биосфере быстро нашли отклик,
но лишь в узком кругу специалистов. Общественный резонанс опоздал
без малого на полвека --  случай, не характерный для нашего мобильного
научно-технического века. "Среди огромной геологической литературы
отсутствует связный очерк биосферы, рассматриваемой как единое целое,
как закономерное проявление механизма планеты, ее верхней области --
земной коры".


Так начинается книга В. Вернадского "Биосфера".


Однако о биосфере Вернадский начал писать еще до выхода в свет этой
книги и продолжал писать до конца своих дней. Иногда (редко) в его
работах встречаются разночтения и противоречия, но в целом они образуют
грандиозную упорядоченную структуру, своеобразное единство --  учение
о биосфере.


Вернадский рассматривал биосферу как особое геологическое тело,
строение и функции которого определяются особенностями Земли (планеты
Солнечной системы) и космоса. А живые организмы, популяции, виды и
все живое вещество --  это формы, уровни организации биосферы.


Успехи современной молекулярной биологии, биохимии и биофизики
позволили вскрыть чрезвычайно сложную, подвижную и стройную картину
молекулярной организации всего живого. Однако проблемы сущности,
происхождения и усложнения организации живых существ во многом еще
не разрешены и до сих пор остаются предметом серьезных научных споров.


В прежние времена подобные вопросы относились к разряду сугубо
теоретических, возбуждающих благородную любознательность и желание
познать природу. Теперь, когда человек решительно и многообразно
воздействует на организмы, живое вещество и всю биосферу, когда
появляются сложнейшие кибернетические машины, обладающие немалым
сходством не только с живыми, но и с разумными существами, вопросы
чистой теории стали причастны к практике, к деятельности человека,
направленной на эксплуатацию, преобразование и охрану природы.


Надо исследовать не только внутреннюю структуру живого вещества,
его составные части, но и более крупные структуры: биосферу,
взаимодействующие сферы Земли и земную кору --  область былых биосфер,
великую каменную летопись геологической истории, хранилище информации
о прошлом Земли, об истории жизни.


"Решать биологические вопросы изучением только одного --  во многом
автономного организма нельзя, --  писал Вернадский. --  Мы знаем, что
организм в биосфере --  не случайный гость: он часть сложной закономерной
организованности". Чем же характеризуется эта организованность,
в чем она проявляется?  Вернадский отвечал на этот вопрос так:
"Организованность резко отличаемся от механизма тем, что она находится
непрерывно в становлении, в движении всех ее самых мельчайших
материальных и энергетических частиц. В ходе времени --  в обобщениях
механики и в упрощенной модели --  мы можем выразить организованность
так, что никогда ни одна из ее точек (материальная или энергетическая)
не возвращается закономерно, не попадает в то же место, в ту же точку
биосферы, в какой когда-нибудь была раньше. Она может в нее вернуться
лишь в порядке математической случайности, очень малой вероятности".


Если на микроуровне выявлена кристаллическая структура органических
молекул, то на уровне живого вещества и биосферы подобная статичность
(относительная, конечно) полностью отсутствует. Здесь идет постоянное
движение (миграция) атомов, соединяющихся в сложнейшие молекулы,
рассыпающихся и соединяющихся вновь в новых сочетаниях; атомы и
молекулы переходят из атмосферы в гидросферу, в земную кору и замыкают
свои круговороты, возвращаясь в первоначальную среду.  Живое вещество
активно регулирует геохимическую миграцию атомов. Благодаря ему за
сотни миллионов лет геологической истории сохраняется стабильность
биосферы и осуществляется эволюция как живых организмов, так и всей
биосферы в целом. Этот особый вид постоянно изменчивого равновесного
состояния Вернадский называл динамическим равновесием.


Динамическое равновесие характерно не только для биосферы. По-видимому,
в таком состоянии находятся атмосфера и ионосфера, а также вся земная
кора и подстилающие ее верхи мантии Земли.


У биосферы --  дополнительная особенность, отличающая ее от других
оболочек планеты.


Для геосфер, не охваченных жизнью, характерно устойчивое динамическое
равновесие. Это делает их похожими на работающие механизмы или
сложные машины.


Работающая машина изнашивается со временем и требует постоянных
расходов горючего. Последнее обстоятельство для приповерхностных
геосфер не имеет существенного значения; солнечная энергия пронизывает
и насыщает радиационные пояса, ионосферу, атмосферу, гидросферу
и земную кору (последние геосферы --  в масштабах геологического
времени, под влиянием тектонических процессов). А "износ" геосфер
можно отождествлять с радиоактивными распадами, тепловыми потерями и
рассеиванием некоторых легких атомов (водорода, гелия) в космическое
пространство.


В биосфере динамическое равновесие неустойчивое. Другими словами,
биосфера не только "работает и изнашивается", но и развивается в
процессе работы, самоусовершенствуется, все более полно, активно и в
большем масштабе накапливает, трансформирует энергию, усложняет свою
организацию, обогащается информацией.  Источники энергии геологических
явлений: космическая, преимущественно солнечная; планетная, связанная
со строением и космической историей Земли; внутренняя энергия материи --
радиоактивная. Особая роль у живого вещества, активно трансформирующего
солнечную лучистую энергию в химическое молекулярное движение и в
сложность биологических структур.


Земная кора предстает геохимику не инертной каменной массой, а сложным
механизмом, где постоянно движутся атомы и молекулы, осуществляются
разообразные геохимические круговороты в значительной степени
определяемые деятельностью живого вещества. Между смежными геосферами
идет непрерывный обмен веществ и энергии, накапливаемой в биосфере и
земной коре. Получается так, словно за долгую геологическую историю
солнечные лучи пронизывают всю земную кору в среднем до тридцати
километров (сюда погружаются --  подчас до восьмидесятикилометровой
глубины --  минералы и горные породы, рожденные на земной поверхности
под влиянием живого вещества). Следовательно, геохимическая энергия
жизни сказывается на всей литосфере. Земная кора --  область былых биосфер
и аккумуляции солнечной энергии.


Развивая учение о биосфере, Вернадский пришел к следующим выводам
(биогеохимическим принципам):


"Биогенная миграция химических элементов в биосфере стремится к
максимальному своему проявлению". Вовлекая неорганическое вещество в
"вихрь жизни", в биологический круговорот, жизнь способна со временем
проникать в ранее недоступные ей области планеты и увеличивать свою
геологическую активность.  Действительно, палеонтологи, восстанавливая
историю живых существ, приводят доказательства увеличения разнообразия
видов, появления новых более сложных форм, способствующих еще более
полному освоению солнечной энергии, активизации биосферы.


"Эволюция видов, приводящая к созданию форм, устойчивых в биосфере,
должна идти в направлении, увеличивающем проявление биогенной миграции
атомов в биосфере".


Этот биогеохимический принцип Вернадского утверждает высокую
приспосабливаемость живого вещества, пластичность, изменчивость во
времени.  Живое вещество "приучалось" полнее использовать химические
элементы, вовлекая их в круговорот биогенной миграции. Когда более
полумиллиарда лет назад появились морские беспозвоночные, имеющие
кальциевый наружный скелет, резко усилилась миграция атомов и некоторых
соединений кальция. Скелет позвоночных стал фактором усиления миграции
атомов фосфора, фтора. Наземная растительность резко активизировала
в каменноугольную эпоху круговорот углерода.


В земной коре сохраняются свидетельства вспышек, волн жизни в виде
скоплений биогенных карбонатов, горючих сланцев, угля, нефти, писчего
мела и других минеральных образований, связанных с деятельностью
живого вещества, с проявлением организации биосферы.


В своих работах Вернадский не ограничился общим описанием биосферы и
выяснением ее общих закономерностей. Он провел и частные, детальные
исследования, выразив, как мы знаем, в формулах и цифрах активность
живого вещества, а также проследив судьбу некоторых химических
элементов в биосфере. Он показал место биосферы в системе других
геосфер планеты.


Учению Вернадского о биосфере суждено было стать ключевой, центральной
концепцией современного естествознания. За последние десятилетия
биосферу изучают --  в разных аспектах --  представители многочисленных
биологических, географических, геологических наук, а также кибернетики,
физики, химики, социологи, философы. И хотя при этом исследователи
постоянно ссылаются на идеи Вернадского, это вовсе не мешает порой
не только искажать его учение, но и неявно его отвергать, подменяя
иными концепциями, собственными гипотезами или теориями.


Конечно, любое живое направление научной мысли должно давать новые
побеги, должно изменяться, преображаться, переходить на новые более
высокие ступени теоретических обобщений. Но на этом пути бывают
и потери. И дело не в том, что Вернадский --  классик науки, великий
ученый, основоположник учения о биосфере, а потому якобы отступать
от его концепций недопустимо. Напротив, только дальнейшее развитие,
в некотором роде преодоление идей Вернадского, обогащение их новым
содержанием можно считать достойным продолженим его работы. Однако это
не оправдывает, конечно, искажения его идей, а также переход на иные,
менее перспективные пути развития научной мысли.


Например, сейчас учение о биосфере особенно популярно среди экологов и
географов. И тут очень часто гипертрофируются именно эти --  экологический
и географический --  аспекты. Подчас даже считается, что наиболее полная,
всесторонняя концепция биосферы разработана представителями этих
наук. Ведь экология занимается изучением взаимосвязей (прежде всего
энергетических) между организмами и средой их обитания, а география
имеет дело с конкретными ландшафтами Земли, где эти взаимосвязи
проявляются.


При этом иногда забывается, что биосфера охватывает иные, более
значительные масштабы пространства (вся приповерхностная часть планеты,
а не ее отдельные детали) и времени (вся геологическая история Земли,
а не только ее отдельные периоды или современность). В этих масштабах
наиболее существенно проявляется геологические закономерности,
связывающие воедино деятельность живого вещества, организацию
биосферы и динамику геосфер, среди которых земной коре принадлежит
особая и очень важная роль аккумулятора и трансформатора солнечной
и биохимической энергии.


Тем более это важно помнить, анализируя геологическую деятельность
человечества, преобразующего биосферу. Об этой деятельности (в
особенности о ее негативных последствиях) сейчас тоже пишется немало
и тоже преимущественно с экологических или географических позиций. А
ведь человечество совершает, кроме всего прочего, великую геологическую
работу, перерабатывает гигантские массы вещества земной коры.


Выходит, для познания биосферы и ноосферы (или техносферы то есть
сферы, где проявляется человеческий разум и осуществляются человеком
технические преобразования) наиболее оправдан и можно сказать,
фундаментален геологический подход, прежде всего геохимический,
предложенный Вернадским и лежащий в основе его учения, обобщающего
другие более частные концепции биосферы, Не случайно сравнительно
недавно известный американский ученый Дж. Хатчинсон подчеркнул:
"Концепция биосферы, которую мы принимаем сейчас, в основном опирается
на идеи Вернадского..."


И еще. Вернадский связал учение о биосфере с деятельностью человека
не только геологической, но и вообще с многообразными проявлениями
человеческой личности и человеческого общества:


"В сущности человек, являясь частью биосферы, только по сравнению
с наблюдаемыми на ней явлениями может судить о мироздании. Он висит
в тонкой пленке биосферы и лишь мыслью проникает вверх и вниз". Все
мы, люди, --  неразрывная часть живого вещества, приобщенная к его
бессмертию, необходимая часть планеты, и космоса, продолжатели
деятельности жизни, дети Солнца.



ИСКУССТВО

Душа и разум.


Мысль и чувство.


Для нас привычно такое разделение. И незаметно для себя мы начинаем
противопоставлять их, воображать нечто вроде весов, на одной чаше
которых лежит чувство, душа, а на другой --  мысль, разум: что перетянет!


У этой схемы глубокие исторические корни. Много веков просвещенные
(для своего времени) люди искали (и находили) два независимых органа
человеческого тела --  вместилище разума и вместилище чувств. И хотя
наука все увереннее называла мозг единым органом восприятия мира,
познания и ощущений, в поэзии прочно укоренилась традиция писать о
пламенном сердце и холодном рассудке. Подобные литературные обороты
вошли в живую речь, а в наши дни переродились в бесплодные дискуссии о
"фзиках" и "лириках".


Почти двести лет назад подобное противопоставление высмеял ГЈте в
беседе мудрого Фауста с прилежным, но недалеким учеником Вагнером. Стоя
перед учителем в ночном колпаке и с лампой в руке Вагнер рассуждает
о своем стремлении к знанию и признается, что в нем "ужасное кипит
к наукам рвенье", вот только недостает слов, чтобы выразить свои
мысли. Фауст отвечает:





Когда в вас чувства нет, все это труд бесцельный,

Нет, из души должна стремиться речь,

Чтоб прелестью правдивой, неподдельной

Сердца людские тронуть и увлечь!

А вы? Сидите, сочиняйте,

С чужих пиров объедки подбирайте --

И будет пестрый винегрет

Поддельным пламенем согрет.




Вспомним более близкие нам слова Пушкина:





Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.




Подобные мысли были очень близки Вернадскому. Он, восхищавший
современников своей необычайной эрудицией, знанием огромного числа
фактов, никогда не считал этот "пестрый винегрет" накопленных
знаний чем-то исключительно важным, тем более --  главным в научном
творчестве. Без сильных чувств мир мысли сух и бесплоден.


"Разве можно узнать и понять, когда спит чувство, когда не волнуется
сердце, когда нет каких-то чудных, каких-то неуловимых обширных
фантазий. Говорят: одним разумом можно все постигнуть. Не верьте!.. Те,
которые говорят так, не знают, что такое разум, они не понимают,
что волнует, что интересует в тех работах, которые считаются одними
умственными работами. Мне представляются разум и чувство тесно-претесно
переплетенным клубком: одна нить --  разум, а другая --  чувство, и всегда
они друг с другом соприкасаются: и когда... в этом клубке рядом мертвое
и живое, --  разве может быть сила, разве может быть какая-нибудь работа
с помощью такого помертвелого, чуть не загнившего клубка?"


Так он писал в 1886 году. Так он считал всю свою жизнь. Этим он
отличался от некоторых других великих мыслителей, в старости утративших
интерес к искусству (Ньютон, Дарвин). И может быть, любовь Вернадского
ко всем видам человеческого творчества позволила ему до самых последних
лет сохранить необычайную творческую активность, свежесть восприятия,
умение переживать и удивляться.


Трудно сказать, когда пробудилась у Вернадского глубокая любовь к
искусству.  Пожалуй, с детских лет, когда он слушал летом в деревне
мелодичные украинские песни, когда няня рассказывала ему волшебные
сказки, когда за границей он посещал с родителями музеи, когда он
учился у своего брата рисовать, писать, складывать стихи.


Ему было чуждо бездумное "вольное плаванье в мире мелодий" или
неосознанное любование "гармонией линий и красок", или наслаждение
изысканными звукосочетаниями и рифмами. Связанные с восприятием
искусства сильные переживания помогали ему полнее воспринимать и
понимать реальность.


Во второй половине прошлого века стали раздаваться призывы отказаться
от никчемной развлекательности искусства. В России шли споры, например,
о творчестве Пушкина. Предлагалось, выражаясь языком более поздних
ниспровергателей, "сбросить Пушкина с корабля современности".


Подобные воззрения типично выражены в образе тургеневского
Базарова. Известны его слова: "Порядочный химик в двадцать раз
полезнее всякого поэта". Менее популярно другое его высказывание:
"... И что такое наука --  наука вообще? Есть науки, как есть ремесла,
знания; а наука вообще не существует вовсе".


Рассуждение последовательное. Действительно, если считать искусство
никчемным, то логично отказаться заодно и от научного творчества,
вдохновения, жажды познания.


Нет, человеку необходим выход за грань обыденного! --  считал
Вернадский. Иначе человеческое существование немногим отличается
от жизни животного. Путь исканий, познания открывает человеку
высшие радости, будь то в искусстве или науке --  безразлично. И
наука и искусство --  это два метода познания мира, общения человека
с космосом. Они взаимно дополняются, а не исключаются.


"На меня лучше всего действует художественный, эстетический интерес,
--  писал молодой ученый в 1889 году. --  И как бы новое спокойствие,
какое-то непонятное укрепление я нахожу в нем. Я сливаюсь тогда с
чем-то более высоким и чувствую себя сильней, и мысль получает нужную
ширь для правильной, менее субъективной оценки событий".


Вернадский подходил к искусству как естествоиспытатель подходит к
природному явлению, стремясь вскрыть его неявную, глубокую сущность,
его место в "гармонии мира".


Очень показательно в этом отношении его толкование одной из наиболее
знаменитых картин Альбрехта Дюрера. Ее он видел, нет, точнее изучал,
осмысливал, посещая мюнхенскую пинакотеку. Картина Дюрера, о которой
подробно написал Вернадский, называется "Четыре апостола". Иногда пишут:
"Четыре евангелиста". Однако ни то ни другое название не точно: на
картине изображены три апостола (то есть ученика и последователя легендарного
Исуса Христа) и один евангелист (то есть пересказчик учения Христа).


До сих пор знатоки по-разному оценивают содержание картины. Так
искусствовед М. Хамель видел в ней "сверхчеловеческие типы,
высшее проявление простоты и величия". По мнению историка искусств
С. Рейнака, картина преследует целью "вернуть христианство на прежний
путь" (картина писалась во время религиозных распрей и Реформации
в Германии).


Иначе оценивал смысл работы Дюрера его друг Нейдерфер (кстати, его
рукой были каллиграфически выписаны на картине слова из писания,
предостерегающие людей от веры в лжепророков). Согласно то