оопарка пропал, года четыре
назад. Вот и шрам у него на задней правой лапе, вот подойди, пощупай, так не
видно, старый уже, затянулся, и шерсть вокруг наросла, я же сама и зашивала,
он  тогда  забрался  за  стол  в  кабинете,  стал выбираться,  ну бутылка  с
раствором  со  стола и упала, разбилась, а  он  испугался, рванулся  и лапку
порезал.  А как вырос-то, раздался! Красавец мой! Ну вылитый отец. Тот  тоже
был  хорош, особенно когда вечерами кругами по вольеру носился, думал, никто
не  видит.  Но я  как-то увидела,  потом  специально  иногда  задерживалась,
посмотреть -  красиво! А этого я сама из соски выкормила,  с самого  первого
дня, он мне теперь что сыночек. Волчок, я тебя опять выхожу, ты не волнуйся,
но  только  уже никуда не отпущу, будешь при мне да Деде, здесь тебе  хорошо
будет, никто тебя не обидит, и лес рядом.

x x x

     Волк  выздоравливал  тяжело и долго.  В былые годы  он  бы, наверно,  и
внимания  большого  не  обратил  на  травму - ну  болит,  поболит-поболит  и
перестанет,  первый  раз  что  ли,  а мышцы побитые,  так они на ходу только
быстрее разойдутся. Но сейчас он захандрил, лежал целыми  днями у печки, как
болонка, лишь  изредка, по надобности,  выходя на двор. И  лес, начинающийся
почти  от самого  дома, роскошный,  девственный, не  испорченный  людьми, не
привлекал  его,  даже  промелькнувший как-то  раз  на опушке  заяц  лишь  на
мгновение  задержал  его  взор, Волк  развернулся и,  понурив голову, побрел
обратно  в дом, поскреб  когтями дверь, подождал, расслышав  шаркающие  шаги
Деда, когда  тот впустит  его, и  отправился прямиком на свой коврик. Каждой
утро Дед с Марией,  отправляясь на лыжную прогулку, звали его с собой, но он
закрывал глаза, будто спит, и они оставляли его. Мария постоянно осматривала
его, сгибала и разгибала поврежденную лапу, с  которой давно уже сняли шину,
трогала  нос, зарывалась  рукой  в шерсть, прослушивая  сердце, и недоуменно
отходила: "Ничего не понимаю!" Дед спокойно  наблюдал  за этой суетой: "Само
образуется!" - и изредка подзывал  Волка к себе,  клал его тяжелую  голову к
себе на колени и начинал не спеша перебирать пальцами шерсть у него за ухом.
Волку это было  приятно,  от  этого  он  начинал злиться на себя, отдергивал
голову и хмуро возвращался на свое место. "Гордый", - посмеивался Дед.
     Но  как-то  раз, в начале  марта,  выйдя из  избы,  Волк  вдруг  уловил
неожиданно  свежий запах травы, сохранившейся  под снегом  и  обнажившейся в
проталине на ярком,  по-весеннему теплеющем солнце. И вот зажурчала капель у
дома,  и синички  тут  как  тут слетелись на  выброшенные  Марией крошки,  и
деловитый поползень, скользя вниз головой по яблоне, начал выстукивать песню
возрождающейся жизни. Волк с изумлением  оглянулся  вокруг, поднял  голову и
резко  взвыл, но это был радостный  весенний вой,  им  в былые времена самцы
призывали самок  и  возвещали последнюю совместную  охоту  Стаи.  Как  будто
пелена спала с его глаз, он задорно рванул  в лес, держась накатанной лыжни,
и, обежал  всю округу,  приветствуя всех жителей  леса  - и белок,  начавших
нескончаемый  хоровод  на  елях,  и отощавших, в поблекших пижамах барсуков,
боязливо высовывавшихся из своих нор, и лосей, уныло  сдирающих кору с осин,
и снегирей,  с веселым щебетом поклевывавших сморщенную рябину. "Я вернулся,
но сегодня я сыт и потому добр! С весной вас всех! Много корма вам и хорошей
добычи", - кричал он на ходу  и обитатели леса свиристели, цокали, хрюкали и
мычали в ответ, благодарно и дружелюбно.
     В  этот  день  он еще зашел в дом. Мария заохала:  "Где тебя носило,  я
совсем изволновалась", - а Дед схватил обеими руками за  морду и, раскачивая
ее из стороны в  сторону,  стал приговаривать: "И  кто  это  всю нашу  лыжню
порушил! Вот мы ему зададим!" - но не  удивился, когда Волк, съев свой ужин,
выпросив добавку и вылизав миску, отправился не  на привычное место у печки,
а поскребся о дверь, выскочил во двор, пометался немного, выискивая место, и
в конце концов улегся  под навесом над поленицей дров, на просохшей земле, с
подветренной стороны.
     - Ожил, давно пора, - довольно усмехнулся Дед, - весна....
     Теперь он каждый день обегал свою новую территорию, каждый раз расширяя
ее, и накопленный за зиму жирок перетекал в  мышцы,  вместе с силами  пришел
кураж. И вот уже он  несется по полю  за зайцем и его последний писк говорит
Волку,  что все в порядке, он такой же, как и прежде, и Волк, разодрав зайца
и  напившись  впервые за  долгое время  свежей крови,  принимается  носиться
кругами,  как ошалевший от первой случки  двухлеток, а  после долго собирает
пропитавшийся кровью снег, отпиваясь.
     В этот день он загнал еще одного зайца, что было против правил - он был
сыт, прихватил  его  зубами за шею, забросив за спину, и  отправился  домой.
Поскребся в дверь, степенно зашел и положил зайца у ног Деда.
     -  Ты пошто  животину  зарезал? Нет,  ну  ты  глянь, -  рассмеялся Дед,
обращаясь к Марии, - ведь даже шкурку не повредил!
     - Это он свою долю принес, - ответила Мария, - что делать-то будем?
     - Делать будем рагу из зайца, хоть и  отощавший  по весне зайчик, а все
равно хорошо, давно себя не баловал. А все спасибо Волчку, добытчик!
     Дед разделал зайца, швырнув голову  Волку,  которую тот, сытый, унес  к
себе  под навес - законная доля,  распялил  шкуру  на треноге - пригодится в
хозяйстве, и принялся объяснять Марии, как готовится рагу.
     Вечером, выйдя до ветру, Дед подошел к  Волку: "Ну, ты шельмец, но  все
равно - спасибо. У меня бы рука не поднялась, а ты грех с души снял."
     Еще  недели через две  Волк, окончательно войдя в форму,  загнал оленя.
Олень  был молодой  и обессилевший  после  снежной зимы,  да и  стадо как-то
безвольно сдало его на заклание, даже не пытаясь соразмерить свой бег с его.
Волк легко  отрезал,  забежав вперед, отставшего  оленя  от  стада, заставил
развернуться  и  еще  какое-то  время  гнал  его   по  направлению  к  дому,
развлечения  ради,  и  в конце  свалил,  в  четком прыжке  перерезав  шейную
артерию.  Он всласть напился крови и потрусил к дому. Дед  с Марией возились
на  дворе, радуясь  погожему  дню.  Волк осторожно  прихватил  зубами  рукав
короткого полушубка Марии и потянул в сторону леса, затем подскочил к сараю,
ударил лапами по санкам и сделал короткую пробежку назад, по своим следам.
     -  Смотри, зовет  куда-то, - сказала Мария, - может опять кто  в капкан
угодил, а он вспомнил.
     -  Нет, -  ответил Дед,  -  он бы тогда  нервничал, а он  спокоен, даже
весел. Ты возьми санки-то, да прогуляйся  с ним  на лыжах. У тебя  одной это
шибче получится.
     Через три часа, когда Дед, изнервничавшись, уже  нацепил  лыжи, готовый
идти на поиски, на пригорке у дома показалась Мария, согнувшаяся пополам под
грузом санок с оленем.
     - Ну, учудил, думала - не доволоку, - чуть  позже  говорила она, тяжело
отдуваясь, -  тяну, а  сама думаю - сейчас  брошу,  потом думаю, нет, вот до
того пригорочка добреду -  и там брошу, а с пригорочка вниз - полегче. Так и
доволокла.
     - Даешь, Волчок!  - восхищенно говорил Дед. - Браконьер, чистейшей воды
браконьер! Я таких сорок лет по округе вылавливал. Скажи спасибо, что сейчас
на пенсии. Но хорош! В одиночку завалил! Тебе бы нескольких таких же в Стаю,
навел бы шороху на всю округу.
     Уже  поздно вечером, после утомительной разделки  оленя  Дед  задумчиво
сказал Марии:
     -  А ведь  это  он не долю  принес.  Доля подразумевает  равенство.  Ты
вносишь, я вношу, мы равны.  Нет, это он  нас под свое крыло взял, слабых  и
неразумных, подкармливать начал, охранять будет, если не дай Бог что. Вожак,
по природе своей, по духу - Вожак. А Стаи нет. Последний, говоришь? Не хотел
бы я быть Последним.

x x x

     Он засек их задолго по появления. Сначала издалека донесся тихий мерный
хруст наста, потом ветер принес вонь обильно смазанных сапог, запах давно не
стиранной одежды и  еще чего-то,  связавшегося в  памяти Волка  с  капканом,
потом  на  дальнем пригорке выросли они сами. Их было трое, с закинутыми  за
плечи ружьями, с небольшими рюкзаками. Главарь, высокий, худой, сутуловатый,
осторожно повел их к дому.
     Волк  подскочил к  двери дома, поскребся, влетел в  комнату и несколько
раз крутанул головой в сторону леса.
     -  Волк  уже  давно  не заходил в дом,  - задумчиво  протянул Дед, -  и
никогда не был таким нервным. Что-то случилось, Мария.
     Он подошел к окну и долго всматривался в приближающиеся фигуры.
     - Может, запереть дверь? - предложила Мария.
     - С какой стати? Если это нормальные люди, то будет глупо, а если лихие
- не поможет, только хуже будет. Авось пронесет. Но как-то нехорошо на душе,
- последнее, впрочем, он не произнес вслух.
     Дед вышел на  крыльцо, в  ожидании, Мария нервно  перебирала тарелки на
столе,  не зная,  чем заняться, Волк же  внешне успокоился,  лег на коврик у
голландки и прикрыл глаза.
     - Будь здоров, добрый человек, - раздался с улицы скрипучий голос.
     - И вам того же, коли не шутите, - спокойно ответил Дед.
     - Что, даже в  избу не пригласишь? Не  по понятиям  получится, - весело
встрял другой голос, совсем молодой.
     - Ну отчего же, заходите. Чем богаты - тем и рады.
     На крыльце  немного потопали, сбивая  снег с сапог, потом  копошились в
сенях,  скидывая  сапоги и раздеваясь, и вот уже вслед за Дедом в избу вошел
Главарь.   Редкие,   слегка   приглаженные   пятерней   волосы,   маленькие,
настороженные глазки, быстро обшарившие комнату, и какая-то неестественность
в  левой  руке, безвольно  свисавшей вдоль  тела. За ним ввалились  два  его
спутника. Один - действительно  совсем молодой,  в шапке золотистых давно не
стриженных   кудрей,  с  румянцем,  двумя   блюдцами  алевшим  на  щеках,  в
расстегнувшейся  до  середины  груди  рубашке, как  будто клокотавшая в  нем
молодая удаль рвалась наружу - Молодой; другой - явно старше, за тридцать, с
землистым грубым  лицом,  с двумя лучистыми перстнями, татуировкой синевшими
на  узловатых  пальцах,  зябко  кутался  в меховую  жилетку, надетую  поверх
свитера, - Урка.
     - Привет, молодуха, -  сказал  Главарь замеревшей  от  страха  Марии  и
ощерил редкие желтые  зубы в  подобии улыбки, -  принимай гостей. Что-то мне
твоя фотокарточка знакома, или встречались где?
     - Да мы местные, - ответила Мария, - разве  что в  городе. Да  я и там,
почитай, полгода не была.
     - Местные - это хорошо, - протянул Главарь, - да вы, ребята, проходите,
не стесняйтесь, - обратился он к своим, все еще  настороженно переминавшимся
с ноги на ногу в дверях с дробовиками  в руках, - хозяева добрые, песик, как
и дед, на ладан дышит, вишь, даже головы не поднял. Сейчас перекусим, а там,
глядишь, еще что-нибудь  каждому обломится, - ухмыльнулся он,  - Вишь, какая
молодуха ядреная, на всех хватит, - но смотрел при этом на Деда, изучающее.
     А  Дед смотрел  на карабин,  который  Главарь,  опустившийся  на лавку,
держал перед  собой,  уперев  прикладом в пол.  Он  знал этот  карабин,  сам
подарил  его  соседу,  такому  же  егерю, на пятидесятилетие,  несколько лет
назад,  памятная  табличка  в  виде параллелограмма поблескивала  на  правой
стороне приклада. "Значит, у него они уже были", - просто отметил Дед.
     - Трое с  ружьями - многовато, -  продолжал размышлять  Дед,  - лет  бы
тридцать назад,  разметал бы всех, несмотря на пукалки, да чего там, сами бы
не сунулись, трусливый народец. Но надо же что-то делать!
     - Может, чайку с дороги? - спросила Мария в тщетной надежде.
     - Чай - не водка, много не выпьешь, - забалагурил Молодой.
     - Да у нас и нет, - смутилась Мария.
     -  Ты дурочку  не строй, -  жестко  сказал тот,  что постарше, - волоки
быстро, - и надсадно закашлял.
     - Принеси, там, в шкафу, в твоей комнате, - проворчал Дед.
     Мария скрылась в соседней комнате. Главарь медленно  поднялся, поставил
карабин за  лавку к  стене и последовал за  Марией, бросив на  ходу: "Помогу
хозяйке, а то ведь не донесет, сколько нам надо, да и осмотрюсь."
     - Двое - уже легче, - подумал Дед и громко  сказав,  - а чаек все же не
помешает, - двинулся к плите, где рядом, на стене, висела двустволка, по его
обычаю, заряженная.
     От выстрела задребезжали стоявшие на полке чашки, несколько дробинок со
звоном срикошетили от чайника и  электроплиты, но основной заряд кучно вошел
в правый бок Деда, развернул его, уводя вздернутую к винтовке руку, и тяжело
бросил на пол.
     - Ты чего, с ума сошел? - завизжал Молодой.
     -  Сейчас бы вместо него на полу корчился, недоумок, - прошипел Урка и,
бросив винтовку, подскочил к Деду, занеся ногу для удара, - падаль!
     Все, что  произошло  дальше,  заняло  несколько секунд.  Волк  дождался
момента.  Он,   как   всегда  молча,   одним  прыжком,   даже  не   привстав
предварительно,  долетел  до  стрелявшего  и   вонзил  клыки  во  внутреннюю
поверхность бедра опорной ноги. Клыки легко пробили одежду и крушили мышцы и
сосуды, сойдясь на кости, а тело все находилось в воздухе, поворачиваясь как
на  оси и  увлекая Урку  вниз, к  полу. Когда  задние  лапы Волка  коснулись
твердой  поверхности,  он  уже  полностью развернулся и, разомкнув  челюсти,
оказался лицом к  лицу со вторым, Молодым, который от растерянности никак не
мог поднять винтовку, зацепившуюся ремнем за лавку.
     -  Не-е-ет! - завопил он,  когда окровавленная разверзнутая пасть стала
надвигаться на  него, застилая  свет, и даже не попытался защитить шею. Крик
вылился алым потоком,  а Волк уже стоял посреди комнаты, крепко уперев лапы,
и  не мигая смотрел  на Главаря, медленно, по  сантиметру,  приближающему  к
нему, поблескивая ножом в правой руке.
     Главарь  на глазах  преображался. Чуть разгладились морщины  на  лице и
подровнялись сгнившие зубы - и вот перед Волком предстало навеки ненавистное
лицо Смотрителя,  но и  затем - удлинилась щетина и завитки волос на  руках,
вытянулись резцы,  утолщились  ногти, челюсти  с носом, срастаясь,  выдались
вперед. "Оборотень! - озарило Волка. - Волкодлак!" Но страха  не  было в его
сердце и он, поминая отца, собрался на главную битву.
     - Это ты, приятель, - тихо прорычал  Смотритель,  - как же я  сразу  не
разглядел. Ветошкой прикинулся. Хитер! И  корешей моих положил. Но они твоих
повадок  не знают, -  он  бросил  взгляд на  перерезанное  горло  Молодого и
чему-то удовлетворенно  усмехнулся, -  не знали, а  я  знаю, только  вот эти
знания мне  дальше, к  сожалению,  не потребуются. Ты же  Последний.  Ну же,
вперед. Не бойся. Это не больно.
     Он ждал удара в горло или плечо и, когда передние лапы Волка еще только
отрывались от  пола, быстро поднял правую руку на уровень плеч, почти прижав
к груди  кулак с выставленным вперед ножом. Но Волк  прыгнул ниже, он просто
сбил  Смотрителя с ног, ударив его в  солнечное сплетение, и запоздалый удар
ножом   вниз   лишь  рассек  воздух.   Пока  Смотритель,   как  после  удара
боксера-тяжеловеса, летел к стене и, ударившись о косяк, заваливался на бок,
Волк отскочил назад и  повторил  прыжок. На этот раз  он раздробил  запястье
правой руки и нож сам выпал из потерявших волю пальцев.
     -  Твоя взяла, - хрипел Смотритель, с трудом восстанавливая дыхание и с
ужасом глядя на раздробленную кисть, вокруг  которой быстро растекалась лужа
крови. - Эй, Мария, так ведь  тебя, кажется, зовут, быстро перевяжи меня. Не
бойся, здесь уже все кончилось. Быстрее!
     Тут он встретился глазами с Волком и страх волной, от враз закоченевших
ступней,  покатился по нему, залил липким и  влажным промежность и вылился в
хриплый  вой:  "Ты не сделаешь этого!" Волк долго глотал кровь,  пока бьющий
толчками  фонтанчик в пасти не иссяк, потом подошел  к  Урке,  свернувшемуся
вокруг разорванной ноги и от потери  крови почти не дышавшему. Тот посмотрел
затуманивающимся взглядом на Волка и покорно подставил шею.
     Дед  умирал,  прижав руку к развороченному выстрелом боку и навалившись
на нее всем телом, как будто надеясь остановить кровь. Волк подошел к нему и
посмотрел на него долгим грустным взглядом.
     - Ты идешь в Долину Смерти, старик, - неожиданно услышал Дед угасающим,
навсегда сливающимся с природой сознанием, - ты прожил славную жизнь, увидел
взрослыми детей своих детей и погиб в битве. Немногим так везет.
     - Ты прав,  ты нашел нужные слова. Спасибо тебе, - сказал он, смотря на
Марию, горестно застывшую в дверях, - за Марию спасибо.
     - Прощай, старик, мне было хорошо с тобой.

x x x

     Следователи появились  ближе к  полудню.  Мария, отложив  тяжелый  лом,
которым  она долбила промерзшую землю, посмотрела на тяжело переваливающийся
джип и скорбно кивнула Волку: " Тебе пора, сейчас здесь такое начнется..."
     Волк еще  раз прислушался,  вопросительно  посмотрел на Марию:  "Все  в
порядке?" - не уловил в ее облике никакого страха, только горечь, обдумал ее
совет и, коротко кинув: "Прощай!" - потрусил к лесу.
     Мария  долго смотрела ему вслед, прислушиваясь к усиливающемуся  скрипу
машины.
     - Даже не обернулся! - подумала она, но без обиды.
     Следователи были мужиками молодыми, хваткими  и балагуристыми. Соскочив
с джипа, они на минуту замерли, явно восхищенные статью Марии, а затем, едва
ли  не   похлопывая   ее  пониже   спины,  предложили  проводить   к   месту
предполагаемого,  по их словам,  преступления. "Почудилось девушке! Чего  не
придумаешь, сидючи в этакой глуши!" - читалось на их лицах. Но они притихли,
войдя в  дом,  сразу  наткнувшись  взглядом на Деда, прибранного,  с горящей
свечкой в  сложенных  на груди  руках,  лежащего  в чистом,  чуть  сероватом
исподнем на обеденном столе.
     -  Господи помилуй,  -  выкинул  из  подсознания один из  следователей,
постарше, и,  нашарив  взглядом темную  икону  в правом, рядом  с покойником
углу, перекрестился.
     - Да-с, расслабились на природе, - произнес тот, что помоложе, - ну что
ж, рассказывайте.
     -  Зашли  как-то  трое.  Какие?  Что  их  описывать,  сами  увидите,  -
следователи в  изумлении тряхнули головами, - с оружием, вон оно  в углу все
свалено. Не с добром пришли, сразу было понятно, да и с оружием у нас тут, в
заповеднике, так  не разгуливают. Дедушку  застрелили, - слезы непроизвольно
потекли у нее из глаз, - ничего,  я сейчас успокоюсь. Он хотел свою винтовку
схватить,  да видно  не  успел. Что  со мной?  Да ничего, испугалась  только
сильно.  А с этими? Да  вы  сюда ступайте,  -  сказала им  Мария,  - так вам
понятней будет, - и отвела их на ледник.
     - Вы  их  что,  собаками затравили? - спросил потрясенный  следователь,
разглядывая вынесенные из  ледника и  сложенные рядком трупы, и встревоженно
оглянулся вокруг.
     - Нет, это все Волчок. Он их зарезал.
     - Кто такой?
     - Волк, самый настоящий, у нас тут жил с начала зимы.
     -  Один  против троих  да  с  таким арсеналом, -  с сомнением  протянул
младший из следователей.
     - Гражданка, хватит нам сказки рассказывать, - строго сказал старший, -
волков давно нет, только такие и остались, - кивнул он на лежащие тела.
     - Зачем же вы так нехорошо о волках? - обиделась Мария.
     - Смотрите, -  закричал  младший  и ткнул пальцем в  сторону леса, - ну
зверь!
     Волк сидел не просто на пригорке,  он выбрал еще и  слежавшийся высокий
сугроб, он сидел  на  задних лапах, уперев  вертикально  передние, расправив
плечи и гордо подняв голову, немного развернув ее от приезжих.
     -  Этот  мог,  -  прошептал  третий,  врач, -  как  топором  по глоткам
прошелся, первый раз в моей практике.
     - Эх, сейчас бы винтарь, снять его, - возбужденно воскликнул младший.
     - Да как вы можете! - Мария бросилась между следователями и Волком, как
будто те и вправду  начали целиться.  -  Не из-за того, что  меня  спас, что
люблю я его, в конце концов, он же - Последний!
     - А вы откуда знаете? - поинтересовался старший.
     - Я са