н  был  уверен:  если  ему  еще  раз
доведется попробовать такой  отвратительный  напиток,  его  вытошнит.  Три
бессонных ночи и дня, только на декседрине и черном кофе. Его нервы  почти
сдали. Он огрызался  на  клерков  и  рычал  на  секретарш,  безостановочно
расхаживал по кабинету, сломал пять курительных трубок. Он задыхался,  его
желудок болел.
     А решение так и не приходило.
     Невозможно сказать: "Ну, ладно, у нас объявился человек из  будущего.
Ну и что из того? Отпустим его, пусть начнет новую жизнь в нашем  времени,
ведь мы не можем вернуть его назад".
     Так сделать было невозможно по нескольким причинам:
     1. - Что, если солдат  не  сумеет  приспособиться?  Тогда  он  станет
потенциальной угрозой.
     2. - Если противостоящая сторона -  а  бог  знает,  в  мире  найдется
немало сил, жаждущих заполучить  такое  секретное  оружие,  как  Куарло  -
захватит его, и каким-нибудь способом умудрится разгадать принципы  работы
винтовки, уплотнителя. Что тогда?
     3. - Солдат привык к войне, он знал только войну и, в  конце  концов,
будет искать, вынашивать идею войны.
     Были и другие причины. Нет, с Куарло необходимо что-то сделать.
     Засадить его в тюрьму?
     За что? Человек не совершил никакого преступления. Правда, из-за него
от разрыва сердца погиб один человек на платформе метро. Но Куарло напугал
поезд.  На  него  напали  служащие,  один   из   них   заработал   перелом
позвоночника, но все остались живы.  Нет,  Куарло  всего  лишь  напуганный
чужеземец в мире, который не известен ему. Так совершенно точно высказался
Хаусман.
     Убить его?
     По тем же причинам несправедливо и жестоко...
     Найти ему место в современном обществе? Чем он станет заниматься?
     Симз  задумался,  перебирая   всевозможные   варианты,   рассматривая
ситуацию  под  всевозможными  углами.  Проблема  выглядела   неразрешимой.
Обыкновенный   пехотинец,   не   знающий   иной    жизни    кроме    жизни
профессионального солдата. Какой от него толк?
     Все, что знал Куарло - война. И неожиданно Симз сам ответил за  себя.
Если он не знает другой жизни, кроме жизни солдата, почему бы  не  сделать
его солдатом? Но кто может поручиться, что он не  превратится  во  второго
Гитлера или Чингиз-Хана? Нет, если он снова  станет  солдатом,  то  только
усугубит проблему.
     Может, он станет специалистом по  тактике?  Может,  получиться?  Симз
нажал кнопку интеркома и сказал секретарше:
     - Соедините меня с генералом Мэйном, генералом Польком  и  секретарем
министерства обороны.
     Он вернул переключатель  в  первоначальное  положение.  Вполне  могло
сработать. Если убедить Куарло заняться разработкой планов  операций,  раз
уж он понял, куда попал, и что люди, у которых он находился, не  были  его
врагами, союзниками Руски-Чинков. (Кстати, какой простор  для  размышлений
открывала эта пара слов!)
     Вполне могло сработать... Хотя Симз почему-то сомневался.

     Генерал Мэйн задержался, более подробно знакомясь с докладом, а Польк
и секретарь министерства обороны вернулись к своим повседневным  занятиям.
Генерал был крупным человеком с мягкими лицом и телом и помпезными  белыми
усами.  Он  печально  качал   головой,   словно   перед   началом   чтения
иероглифического послания у него украли розетский камень.
     - Извини, Симз, но он  для  нас  совершенно  бесполезен.  Великолепно
понимает военную тактику, но только в том случае, если она включает в себя
то,   что   он   называет   восьмидесятинитевыми   лучевыми   орудиями   и
"телепатическими контактами". Знаешь, все эти  войны  будущего  ведутся  в
равной степени как физически, так и психически. Он  никогда  не  слышал  о
танке или мортире, но те истории, которые он рассказывает о сожжении мозга
или спорах, несущих смерть,  могут  заставить  стошнить  кого  угодно.  Не
очень-то красиво ведутся у  них  войны.  Я  благодарю  бога,  что  мне  не
доведется увидеть это собственными глазами.  Я-то  был  уверен,  что  наши
войны отвратительны и бесчеловечны. Общественное мнение заклеймило нас  за
жестокость и массовые уничтожения. Но самое странное  заключается  в  том,
что этот парень, Куарло, сам презирает военщину! В какой-то момент, хоть я
чувствовал себя дураком, когда он рассказывал, я почти захотел  послать  к
черту карьеру и начать стучать в барабан разоружения!
     Генерал подвел итоги, и стало  очевидно,  что  Куарло  не  годится  в
тактики. Его научили сражаться на конкретной войне, и ему потребуется  вся
жизнь, чтобы приспособиться к современным условиям боя.
     Но это уже не играло роли. Симз был уверен, что  генерал  неумышленно
подсказал ему решение проблемы.
     Он должен согласовать его  со  службой  безопасности  и,  конечно,  с
президентом. Немалых усилий  будет  потрачено  на  прессу,  чтобы  убедить
людей: Куарло действительно подлинный человек из будущего.  Но  если  план
сработает, то Куарло Клобрегни, всего лишь солдат, может  оказаться  очень
ценным человеком.
     Симз принялся за  работу,  гадая,  не  стал  ли  он  слишком  большим
идеалистом.

     Десять солдат залегло в  замороженной  грязи.  Их  уплотнители  плохо
работали, поэтому песок и грязь в их  окопах  удалось  довести  только  до
слабозамороженного состояния. Сквозь  комбинезоны  проникал  холод,  а  из
уплотнителей накатывались волны жесткой радиации. Один из солдат закричал,
когда радиация пробила его защитный костюм. Он почувствовал, как тают  его
органы, поднялся, выблевывая кровь,  его  голова  была  разрезана  поперек
тройным лучом, наведенным роботом. Лицо исчезло, и полуобезглавленный труп
свалился обратно в окоп, на товарищей по оружию.
     Другой солдат небрежно отпихнул тело, подумав о своих четырех  детях,
погибших при рейде Руски-Чинков на Гарматополис, их послали  на  работы  в
болота. Его воображение нарисовало трех  девочек  и  маленького  мальчика,
бредущих по трясине с  привязанными  к  шее  сумками  для  минералов.  Они
собирали топливные камни. Он негромко заплакал. Звук плача  засек  телепат
Руски-Чинков, сидящий где-то за  линией  фронта,  и,  прежде  чем  человек
спохватился и опустошил свое сознание, телепат взялся за работу.
     Солдат вскочил со дна  окопа,  скрюченными  пальцами  схватившись  за
голову. Он рвал ногтями свое лицо, крича высоким и пронзительным  голосом,
пока  вражеский  телепат  выжигал  ему  мозг.  Мгновение,  и   его   глаза
превратились в черные зияющие дыры, человек упал рядом  со  своим  другом,
который уже начал разлагаться.
     Тридцативосьминитевый с воем выбросил  луч  над  головами  солдат,  и
восемь оставшихся бойцов увидели, как с оглушающим  ревом  вверх  взлетело
колесо лучемета. Горячая шрапнель с визгом проносилась над полем;  тонкий,
хрупкий и острый, как бритва, кусок  пластиковой  стали  перескочил  через
край укрепокопа и вонзился в голову одного  из  солдат.  Кусок  вошел  под
углом в ухо и, разрезав язык, наполовину высунулся из раскрытого  рта.  Со
стороны могло показаться, что солдат надел  на  ухо  какую-то  причудливую
серьгу. Он умирал в судорогах, довольно долго. Наконец, его подергивание и
всхлипывания  стали  совсем  невыносимыми,  и  один  из   его   товарищей,
воспользовавшись прикладом брандельмайера, положил конец его мукам, ударив
раненого в лицо. Приклад раздробил  нос,  послав  осколки  кости  в  мозг.
Человек умер мгновенно.
     Прозвучал сигнал атаки!
     У каждого в голове прозвучала телепатическая команда.  Они  выскочили
из окопа, все семеро разом, шепча про себя молитву  и  зная,  что  она  не
спасет. Ступая по склизкой земле, слыша над головой жужжание  бомб-пиявок,
обрушивающихся на боевые порядки противника, они пошли вперед.
     Ночь разрывали разноцветные карнавальные огни.
     Один из солдат напоролся животом на луч, и его отшвырнуло  в  сторону
метра на  четыре.  Он  упал  бесформенной  грудой  со  вспоротым  животом,
внутренности  вывалились  и,  искрясь  от  крови,  пульсировали  в   свете
разрывов.
     Из окопа впереди них высунулась чья-то голова, и трое  из  оставшихся
шести одновременно выстрелили. Оказалось, что это ловушка, настроенная  на
прямое  отражение  убийственного  заряда,  действующая  на  телепатической
волне. Хотя  тело  солдата-приманки  разлетелось  на  куски,  одновременно
погибли трое стрелявших, задетые отраженными лучами. Они загорелись. Языки
пламени выскальзывали из их ртов, из мгновенно обуглившихся отверстий, где
раньше находились глаза. Сработал телепат-пиротехник.
     Трое оставшихся разделились и бросились в  разные  стороны,  понимая,
что могут выдать себя мыслями о своих товарищах. Тут-то и заключался  ужас
жизни простого солдата, а не  специального  телепата,  действующего  из-за
линии фронта. Здесь, на поле боя, была только смерть.
     Биомина скользнула по земле и зацепилась за ногу одного из солдат,  а
потом взорвалась. Он лежал, стиснув разможженные  обрубки  ног,  чувствуя,
как его кровь стекает в  грязь.  Потом  он  потерял  сознание.  Смерть  не
заставила себя долго ждать.
     Один из оставшейся пары перескочил через  колючую  проволоку  и  сжег
бластером опорную точку тридцативосьмилучевого с  командой  из  двенадцати
человек, заплатив верхушкой своего черепа.
     Он остался в живых, и с любопытством, словно  сражение  прекратилось,
ощупал свой череп. За секунду до того,  как  он  свалился  на  землю,  его
пальцы наткнулись  на  что-то  выпуклое  и  скользкое.  Его  мозг  странно
светился в ночи, но никто этого не видел.
     Последний солдат нырнул под лучом, ударившим из темноты,  и  упал  на
руки. Он перекатился, почувствовал спиной края воронки от пиявочной  бомбы
и нырнул вперед. Луч скользнул по его  тени.  Солдат  избежал  смерти.  Он
лежал в воронке, чувствуя холод поля боя, и плотнее завернулся в плащ.
     Этим солдатом был Куарло... Он окончил свой рассказ и замер.
     ...аудитория безмолвствовала...

     Симз накинул плащ, поискал в кармане свою трубку. Аудитория  медленно
покидала зал,  сохраняя  молчание.  Словно  только  сейчас  люди  начинали
понимать услышанное.
     Решение предложил Симз.  Вдоль  длинного  стола  разложили  листки  с
воззваниями, многочисленные копии которого были развешены по всему городу.
Проходя по вестибюлю, он издали увидел  крупный  жирный  шрифт  заголовка:
"Подпишите эту петицию! Предотвратите то, о чем вы сегодня услышали!"
     Люди столпились вокруг стола, но Симз знал, это  символический  жест.
Новый закон был юридически утвержден и получил силу с  сегодняшнего  утра.
Хватит  войн...  ни  при  каких  обстоятельствах.  Сообщения   по   радио,
долгоиграющие пластинки, машины с  громкоговорителями  -  все  они  хорошо
поработали. Такие законы теперь вступали в силу по всему миру.
     Похоже, Куарло удалось добиться этого голыми руками. Симз остановился
набить трубку, взглянул на огромный  плакат  у  входа:  "Услышьте  Куарло,
солдата из будущего! Взгляните на человека из завтрашнего дня,  послушайте
его рассказы об удивительном  мире  будущего!  Бесплатно!  Без  каких-либо
обязательств!"
     Рекламная кампания оказалась на редкость эффективной.
     Куарло стал незаменимым, просто рассказывая о своей войне, о том, как
умирали люди в будущем.
     Нужен был  настоящий  солдат,  ненавидящий  войну,  чтобы  рассказать
людям, насколько она  отвратительна  и  бесславна.  И  в  грядущем,  каким
описывал  его  Куарло,  чувствовалось  позорное  поражение   человечества,
безнадежность. Так и хотелось остановить время и сказать: "Нет! Будущее не
будет таким! Запретим войны!"
     Конечно, уже было сделано немало шагов в  нужном  направлении.  Новые
законодательные акты вступали в жизнь, а тех, кто пытался  препятствовать,
поддерживал политику вражды, снимали с высоких постов.
     Куарло  отлично  поработал.  Только   одно   тревожило   специального
советника Лила Симза, заставляя произносить  молитвы,  придуманные  им  же
самим, и которых он никогда от себя не ожидал.
     Но ведь солдат вернулся во времени, это-то он знал наверняка.
     "Можно ли изменить  будущее?  Может,  оно  необратимо?  Как  избежать
будущего мира Куарло? Или вся их работа впустую? Не может быть!"
     Симз вернулся в здание, встал в очередь на подписание воззвания. Хотя
делал это уже в сотый раз.


                              Харлан ЭЛЛИСОН

                      У МЕНЯ НЕТ РТА, ЧТОБЫ КРИЧАТЬ



     Безжизненное тело Горристера висело головой вниз высоко над нами, под
самым потолком в компьютерном зале. Оно оставалось  неподвижным,  несмотря
на легкий, но пронизывающий ветерок, который вечно дул из главной  пещеры.
Бледное, как мел тело, привязанное к люстре за щиколотку левой ноги, давно
истекло кровью.  Вся  кровь,  похоже,  вытекла  через  аккуратный  разрез,
рассекающий горло  над  впалыми  щеками  от  уха  до  уха.  На  зеркальном
металлическом полу крови не было.
     Когда к нам присоединился Горристер и, взглянув наверх, увидел  себя,
мы уже догадались (но поздно), что  ЯМ  опять  оставил  нас  в  дураках  и
повеселился. Очередное развлечение... Троих из нас вырвало, едва мы успели
отвернуться друг от друга, повинуясь рефлексу столь  же  древнему,  как  и
тошнота, породившая его.
     Горристер побелел, будто узрел магический  символ,  предрекающий  ему
смерть.
     - О, Господи, - пробормотал он и пошел куда-то.
     Мы отправились следом за ним и  нашли  его  прислонившимся  спиной  к
одной из пощелкивающих компьютерных ячеек. Лицо  он  закрыл  руками.  Элен
опустилась на колени и погладила его по  голове.  Он  не  пошевелился,  но
голос из-под прижатых к лицу ладоней донесся до нас вполне отчетливо.
     - Почему бы ему просто не прикончить нас и не успокоиться на этом?  Я
не знаю, насколько меня еще хватит.
     Мы все думали о том же.
     Шел сто девятый год нашей жизни в компьютере.
     У Нимдока (это имя навязал ему компьютер,  ЯМу  нравилось  развлекать
себя странными звукосочетаниями) начались галлюцинации:  ему  пригрезились
консервы в ледяных пещерах. Я и Горристер отнеслись к этому с сомнением.
     - Ерунда, - сказал я. - Помните этого треклятого замороженного слона,
которого он нам внушил?  Бенни  тогда  чуть  с  ума  не  сошел.  Когда  мы
доберемся до консервов, они  окажутся  несъедобными.  Или  еще  что-нибудь
случится. Лучше о них забыть. Если мы здесь останемся, ему вскоре придется
предоставить нам что-нибудь, иначе мы просто сдохнем.
     Бенни пожал плечами.  Последний  раз  мы  ели  три  дня  назад.  Этих
личинок. Толстых, вязких личинок.
     Былой уверенности у Нимдока не было. Он знал, что шансы у  нас  есть,
но весьма небольшие. Хуже чем здесь уже не будет. Может похолодать, но это
не имеет значения. Жара, холод, ливень, кипящая лава или саранча - разницы
нет. Машина мастурбирует, и мы должны покориться этому или умереть.
     За нас решила Элен:
     - Мне надо съесть что-нибудь, Тэд. Может быть, там будут персики  или
груши. Пожалуйста, Тэд, давай попробуем.
     Я уступил с  легкостью.  Какого  черта  спорить?  А  Элен  смотрит  с
благодарностью. Она все-таки дважды ходила со мной вне очереди. Но  и  это
не имело никакого значения. Когда мы  делали  это,  машина  всегда  громко
хихикала, сверху, сзади, вокруг нас. А Элен никогда не испытывает оргазма,
так стоит ли беспокоиться?
     Мы  отправились  в  четверг.  (Машина  всегда  держит  нас  в   курсе
календарных дел. Время  необходимо  знать  ей,  естественно,  а  не  нам).
Значит, четверг? Спасибо за информацию, ЯМ.
     Нимдок и Горристер сцепили  руки  в  запястьях,  образовалось  что-то
вроде сиденья, и посадили Элен. Понесли. Бенни и я  -  один  шел  впереди,
другой - сзади. На всякий случай: вдруг что-нибудь  случится  с  одним  из
нас, то Элен, по крайней мере, останется жива. Черта с два останется. Да и
какое это имеет значение?
     Холодильные пещеры находились в сотне миль от нас, и на второй  день,
когда мы разлеглись под материализовавшимся в вышине пузырящимся  солнцем,
нам ниспослали манну небесную. На вкус она отдавала свиной  мочой.  Мы  ее
съели.
     На третий день нам предстояло пересечь  утиль-долину,  загроможденную
ржавыми остовами старых компьютерных ячеек. ЯМ так же безжалостен к  себе,
как и к нам. Это особенность его характера: он борется за совершенство  во
всем,  начиная  с  уничтожения  непроизводительных   элементов   в   своей
структуре, заполнившей весь мир, и кончая  усовершенствованием  пыток  для
нас. ЯМ последователен в своих действиях, как и надеялись его,  давно  уже
превратившиеся в прах, создатели.
     Откуда-то сверху просачивался свет, и  мы  поняли,  что  находимся  у
поверхности. Но мы даже не рискнули забраться  повыше,  чтобы  посмотреть.
Ведь там действительно ничего не было  вот  уже  на  протяжении  ста  лет.
Только искореженная оболочка Земли, которая раньше  была  для  большинства
людей домом. Сейчас нас осталось пятеро здесь, внизу, наедине с ЯМом.
     Я услышал неистовый возглас Элен:
     - Нет, Бенни! Не надо! Пошли, Бенни. Пожалуйста, не надо!
     Теперь я осознал, что  давно  слушаю  бормотание  Бенни,  не  обращая
внимания на слова:
     - Я выберусь отсюда, выберусь, выберусь...
     Он повторял это снова  и  снова.  Его  обезьянье  лицо  сморщилось  в
приступе блаженного восторга и в то же время было  печально.  Радиационные
ожоги, которыми ЯМ  наградил  его  во  время  праздника,  пересекались  со
множеством бело-розовых морщин; из нас пятерых он был самым счастливым, он
"отключился", давно перестал воспринимать происходящее.
     И хотя мы могли ругать ЯМ, как нам  заблагорассудится,  и  вынашивать
тайные планы о расплавке ячеек памяти и кислотной коррозии основных  плат,
сожжении  электрических  цепей,  разбивании  вдребезги   предохранительных
стекол, компьютер не вынес бы наших попыток  сбежать.  Когда  я  попытался
схватить Бенни,  он  ускользнул.  Он  залез  на  один  из  банков  памяти,
опрокинутый набок, забитый вышедшими из строя элементами. На мгновение  он
застыл, сидя на  корточках,  как  шимпанзе,  на  которого  ЯМ  сделал  его
похожим.
     Потом  он  высоко  подпрыгнул,  ухватился  за  изъеденную   ржавчиной
перекладину и стал карабкаться по ней, по обезьяньи помогая  себе  ногами,
пока не забрался на выступ футах в двадцати над нами.
     - Ой! Тэд, Нимдок, пожалуйста, помогите ему, снимите его оттуда...  -
всплеснула руками Элен и вдруг замолкла. В глазах у нее застыли слезы.
     Слишком поздно. Никто из  нас  не  хотел  быть  с  ним  рядом,  когда
произойдет то, что  должно  было  произойти.  Кроме  того,  мы  видели  ее
насквозь, понимали, почему ее это заботит: когда Бенни  сошел  с  ума,  ЯМ
преобразил не только его лицо. Некий орган у обезьяны Бенни превосходил по
размеру наши,  и  Элен  это  нравилось!  Она  продолжала  нас  обслуживать
по-прежнему,  но  с  ним  ей  нравилось  больше.  О,  Элен,  ты  на  своем
пьедестале, изначально чистая, стерильно чистая Элен! Какая мерзость.
     Горристер дал ей пощечину. Она тяжело  осела  на  землю,  не  отрывая
взгляда от бледного, безумного Бенни, и  заплакала.  Плач  -  ее  основное
средство самозащиты. Мы привыкли к нему  еще  семьдесят  пять  лет  назад.
Горристер пнул ее ногой в бок.
     А потом возник звук. Или  свет?  Наполовину  звук,  наполовину  свет,
нечто сияющее в глазах Бенни, ритм, звук все громче и  громче,  с  мрачной
торжественностью и слепящей яркостью, полусвет-полузвук... Темп  нарастал.
Наверное, это было больно  и  с  каждым  мгновением  становилось  больней,
потому что Бенни заскулил как раненое животное. Сначала тихо,  когда  свет
был еще тусклым и звук приглушенным, потом - громче. Плечи  у  него  стали
сутулиться и спина изогнулась дугой, будто он готовился к прыжку.  Он  как
бурундук сложил руки на груди. Голова склонилась набок. Грустная обезьянья
мордочка сморщилась от боли. Потом звук, исходящий у него  из  глаз,  стал
громче. Бенни завыл. Громко, очень