да  и
вообще делать ли что-нибудь. В столицах  находятся  университеты,  театры,
картинные галереи, музеи, соборы, оранжереи, лаборатории - все, что  нужно
для  развития  любого  вида  искусства   и   науки.   Там   же   находятся
правительственные здания, и в каждой постройке чувствуется стремление  как
к красоте, так и к удобству. Наши столицы так же чисты, покойны  и  хороши
для здоровья, как  любое  село,  и  достигается  это  очень  просто  -  мы
полностью отказались от лошадей. Встретив на улице это животное, каждый из
нас  удивился  бы  не  менее,  чем   столкнувшись   с   плезиозавром   или
птеродактилем. Все  движение  в  столицах  -  как  по  делу,  так  и  ради
развлечения   -   осуществляется   посредством    электричества.    Скорые
электрические поезда  соединяют  районные  столицы  с  деревнями,  которые
разбегаются от них во все стороны. Эти экспрессы несутся со скоростью  сто
пятьдесят миль в час, что дает возможность художнику,  ученому,  писателю,
живущему в самой отдаленной деревушке, посещать столицу хоть каждый  день,
отработав свои обязательные часы - это в тех случаях, когда  он  не  живет
там постоянно по долгу общественной службы. А при желании он может прожить
в столице и неделю и две, а потом отработать это время, трудясь  по  шесть
часов в день вместо трех. Принимая во внимание чьи-то неоспоримые  заслуги
или  желая  предоставить  кому-то  возможность  закончить   свою   работу,
требующую бесперебойного труда, местные власти могут поставить  вопрос  на
голосование и освободить его  на  какой-то  срок  от  всяких  обязательных
занятий. Однако обычно люди искусства у нас предпочитают не  обращаться  с
подобными просьбами, а соблюдают  установленный  порядок  -  это  дает  им
возможность исполнять обязательные работы, а заодно получать нужный моцион
и постоянно перемежать свою деятельность, живя в непосредственной близости
от столицы.
   Мы считаем, что деревушки, которыми окружены столицы, следует соединять
между собой только хорошими проселочными дорогами, зато  этими  проселками
все районы буквально исчерчены. В деревнях по большей  части  живут  люди,
предпочитающие сельскую жизнь и сельское хозяйство, но в Альтрурии вряд ли
можно сказать о человеке, что он  фермер,  а  вон  тот  -  не  фермер.  Мы
избегаем различать людей по специальностям; мы не говорим:  поэт  такой-то
или сапожник  имярек,  потому  что  вполне  возможно,  что  поэт  трудовую
повинность выполняет как сапожник, работая  же  по  своему  выбору,  пишет
прекрасные стихи. Но если существует у нас род занятий, который почитается
превыше всех других, то  это  земледелие  -  им  занимаемся  мы  все,  без
исключения. Мы верим, что, если этот труд выполняется не из-под палки и не
корысти  ради,  он,  как  никакой  другой,  приближает  человека  к  Богу,
переполняя его чувством благодарности за все дарованные ему щедроты.  Этот
труд не только пробуждает в человеке врожденное  благочестие,  он  внушает
любовь к тому клочку земли, который  человек  обрабатывает,  и  тем  самым
усиливает его  любовь  к  отчему  дому.  Отчий  дом  -  это  основа  основ
альтрурского строя, и мы не одобряем, если люди покидают  свой  дом  часто
или надолго. В эпоху конкуренции и монополии полжизни у людей  уходило  на
разъезды по всему  континенту;  семьи  в  погоне  за  удачей  распадались;
постоянно кто-то где-то гостил или принимал гостей у себя. Половина дохода
тех железных дорог, которым мы дали прийти в  упадок,  поступала  от  этих
беспрестанных метаний. А теперь человек рождается, живет и умирает в кругу
своих  родных,  и  мы  вновь  поняли,  что   такое   дружба,   что   такое
добрососедство  -  понятия,  которыми  был  освящен  золотой  век   первой
христианской республики. Ежегодно в  день  Эволюции  жители  всех  районов
съезжаются в свою районную столицу; каждые четыре  года  посещают  столицу
нашей страны. Опасность, что наш патриотизм может пойти на убыль,  нам  не
грозит: наша страна - нам мать, и мы нежно любим ее, как никто  и  никогда
не сможет любить мачеху, а ведь именно мачехой является для своих  граждан
страна, где царят конкуренция и монополия.
   Я прыгаю с одной характерной черты нашей  системы  на  другую  по  мере
того, как они приходят мне на ум. Если кого-то из  вас  интересуют  другие
аспекты, пожалуйста, задавайте мне  вопросы  -  я  с  радостью  постараюсь
ответить на них как можно лучше. У  нас,  конечно,  -  альтрурец  помолчал
немного в ожидании возможных вопросов, но, не дождавшись, продолжал, - нет
денег в вашем понимании. Поскольку страной управляет весь народ, никто  не
работает на другого и,  следовательно,  никто  никому  ничего  не  платит.
Каждый выполняет свою долю труда и получает свою долю продуктов, одежды  и
жилье, ничем не отличающиеся от того, что имеют  другие.  Если  вы  можете
представить себе справедливость и непредвзятость, характерные для  дружной
семьи,  вам  должна  быть  понятна  общественная  и  экономическая   жизнь
Альтрурии. Если уж на то пошло, мы скорее семья,  чем  государство,  вроде
вас.
   Конечно,  нам  легче,   благодаря   нашему   обособленному   островному
положению, хотя, как мне кажется, ваши обстоятельства не хуже. Правда,  мы
вполне независимы - в этом отношении большинству европейских стран до  нас
далеко  -  наши  природные  богатства  обеспечивают  нам  любые  жизненные
удобства и удовлетворяют все нужды. Мы не торгуем с эгоистическим миром  -
так у нас называется внешний мир, - и, по-моему,  я  -  первый  альтрурец,
прибывший в чужую страну открыто, не скрывая своей  национальности,  хотя,
конечно, у нас есть эмиссары, постоянно живущие за границей incognito  [не
выдавая своей личности (лат.)].
   Надеюсь, я никого не обижу, сказав, что  они  очень  тоскуют  вдали  от
родины и рассматривают подобные командировки как ссылку, а их донесения об
эгоистическом мире с его войнами, банкротствами, внутренними  потрясениями
и социальными  неурядицами  едва  ли  могут  вызвать  у  нас  недовольство
собственными порядками. Еще до  Эволюции  подстрекаемые  желанием  узнать,
какая сила толкает вас вперед, к прогрессу, мы тщательно изучили все  ваши
изобретения и открытия, но в конце концов  отказались  от  большинства  из
них, как от бесполезных или малопригодных. Но бывает,  что  мы  пользуемся
плодами ваших успехов  в  науке,  потому  что  страстно  заинтересованы  в
познании явных и тайных законов природы, которым подчиняется  жизнь  людей
на земле. Бывает, что наш эмиссар возвращается с некоторой суммой денег  и
объясняет  студентам  государственного  университета  процессы,  благодаря
которым их можно выиграть или потерять, и однажды раздались  даже  голоса,
что, мол, хорошо бы ввести деньги и у нас - не для  того,  конечно,  чтобы
пользоваться ими, как это принято у вас, а в  качестве  фишек  в  азартных
играх. Однако затею эту сочли чреватой опасностью и потому отвергли.
   Ничто так не веселит и  не  удивляет  наш  народ,  как  рассказы  наших
эмиссаров о меняющихся модах во внешнем мире и о том, как порой из любви к
одежде человек губит душу  и  тело.  У  нас  одежда,  мужская  и  женская,
создается по  античным  образцам  -  идеалу  удобства  и  красоты;  всякие
финтифлюшки и выкрутасы воспринимаются как пошлость  и  тщеславие.  Платье
должно быть простого покроя и хорошо сшито. Мы не  знаем  -  дешево  стоит
вещь или дорого, а  только,  легко  ее  достать  или  трудно,  и  те,  что
достаются с трудом, запрещены как недопустимое расточительство и глупость.
Государство строит для своих  граждан  жилища,  которые  также  отличаются
классической  простотой,  однако  неизменно  красивы  и  удобны.   А   вот
общественные здания строятся с большим размахом и неиссякаемой  фантазией,
всем нам на радость.
   - Вот уж поистине старые песни на новый лад. Узнаете? "Утопия",  "Новая
Атлантида" и "Город Солнца", - прошептал профессор, наклоняясь через  меня
к банкиру. - Да это же мошенник какой-то, и к тому же неумелый.
   - А вы выведите его на чистую воду, когда он кончит,  -  также  шепотом
посоветовал ему банкир.
   Но профессор не пожелал ждать. Он поднялся на ноги и спросил:
   - Можно я задам вопрос господину из Альтрурии?
   - Разумеется, - любезно ответил альтрурец.
   - Только покороче! - вклинился нетерпеливый голос Рубена  Кэмпа.  -  Мы
пришли сюда не за тем, чтобы слушать ваши вопросы.
   Профессор с презрительной миной отвернулся от него.
   - Я полагаю, - обратился он снова  к  альтрурцу,  -  что  представители
внешнего мира посещают иногда и вас, не только вы посылаете  их  в  другие
страны?
   - Да! Бывает, что  люди,  потерпевшие  кораблекрушение,  добираются  до
наших берегов, ну и корабли, сбившиеся с курса, заходят в  наши  порты  за
водой и провизией.
   - И как им нравится ваша система?
   - Думаю, лучше всего  я  отвечу  на  ваш  вопрос,  если  скажу,  что  в
большинстве своем они отказываются покидать нас.
   - Ну точь-в-точь Бэкон! - воскликнул профессор.
   - В "Новой Атлантиде", вы хотите сказать? - парировал альтрурец. -  Да,
это просто поразительно, как хорошо Бэкон в этой книге и сэр Томас  Мор  в
своей  "Утопии"  предугадали  некоторые   стадии   нашей   цивилизации   и
государственного устройства.
   - Пожалуй, тут очко в его пользу, а, профессор? - прошептал  банкир  со
смешком.
   - Но все эти вдохновенные провидцы, - продолжал альтрурец,  после  того
как профессор хмуро опустился на свое место, выжидая, когда у  него  снова
появится повод  куснуть  лектора,  -  предвидевшие  нас,  в  своих  мечтах
создавали  в  воображении  идеальные   государства   без   учета   уроков,
преподанных прежней жизнью  в  условиях  конкуренции.  Однако,  говоря  об
Альтрурии, я подумал, что  вас,  американцев,  должен  заинтересовать  тот
факт, что наша сегодняшняя экономика сложилась на  основе  условий,  точно
соответствующих тем, в которых в настоящее время живете вы.  Я  понадеялся
даже, что, оценив это разностороннее сходство, не увидите ли вы в  Америке
предвестницу новой Альтрурии. Я понимаю, что некоторым из вас мои рассказы
о нашей стране могут показаться столь  же  необоснованными,  как  сказочка
Мора о другой стране, где люди делили все поровну,  по-братски  и  жили  в
мире и согласии - весь народ, как одна семья. Но  почему  бы  одной  части
этой легенды не сбыться в нашем государственном устройстве - ведь  сбылась
же другая в вашем? Когда сэр Томас Мор писал свою книгу, он  с  омерзением
отметил вопиющую несправедливость того,  что  в  Англии  вешают  людей  за
мелкие кражи; во вступлении он устами своих героев порицает убиение  людей
за любую форму воровства. Теперь у вас никого больше не казнят за кражу, и
вы с не меньшим омерзением, чем сэр Томас Мор, вспоминаете  этот  жестокий
закон, пришедший когда-то с вашей старой родины - Англии. Что же  касается
нас, людей, воплотивших в жизнь утопическую мечту братства и равенства, то
мы с таким же отвращением оглядываемся на государство, где  когда-то  одни
были богаты, а другие бедны, одни  образованны,  а  другие  невежественны,
одни вознесены, а другие унижены, и  где  крестьянин,  сколько  бы  он  ни
трудился, часто не мог обеспечить семью достаточным количеством продуктов,
а они тем временем расточались почем зря разгулявшимися  богатеями.  Такое
государство вызывает у нас ужас не меньший, чем у вас страна,  где  вешают
человека, стащившего буханку хлеба.
   Но мы не сожалеем, что нам пришлось  испытать  на  себе  конкуренцию  и
монополию. Они научили нас кое-чему в области управления  промышленностью.
Изобретения, дающие  экономию  в  труде,  которые  Фонд,  не  задумываясь,
использовал в своих корыстных целях, были нами возрождены и  употребляются
теперь по назначению, то есть так, как было задумано их  изобретателями  и
Творцом этих изобретателей. Передача промышленности  в  руки  государства,
предпринятая Фондом в своих интересах, сослужила нам  хорошую  службу.  Мы
пустили большие фабрики и  заводы,  заботясь  о  рабочих,  которых  хотели
оградить от пагубного воздействия одиночества. Но наши фабрики и заводы не
только благотворны, они прекрасны. Они прямо как  храмы,  да  они  и  есть
храмы, олицетворяющие согласие между высшим началом и  человеком,  которое
находит выражение в добросовестной и умелой работе мастера. Их возводят  в
тенистых рощах на берегу рек, которые  и  являются  для  них  единственным
источником энергии - поскольку мы  совсем  отказались  от  пара,  памятуя,
сколько связано с его использованием неприятностей и для глаз и для слуха.
Наша  жизнь  так  незамысловата  и   наши   запросы   так   скромны,   что
примитивнейший труд  мог  бы  легко  удовлетворить  наши  потребности,  но
машинная работа отличается  такой  четкостью,  такой  законченностью,  что
большинство станков мы все же сохранили. Только  машины,  бывшие  когда-то
врагами и повелителями рабочих, стали теперь их друзьями и  слугами.  Если
же кто-нибудь захочет делать работу сам, своими руками, государство  купит
всю его продукцию по той же цене, по какой он продает плоды  коллективного
труда.   Таким   образом   каждому   предоставляется   право    оставаться
индивидуумом.
   Сельскохозяйственные работы - равно как и работа на фабриках и  заводах
- производятся артелями рабочих, и в наших лесах и полях  человек  никогда
не бывает одинок, что - насколько я понимаю - нередко  приводит  у  вас  к
утрате рассудка. Человеку вредно одиночество -  вот  первое,  что  подумал
Творец, поглядев на него, и мы этого правила  придерживаемся.  В  принципе
семья стоит у нас особняком, и никто не имеет права совать нос в ее  дела,
но потребность в общении так  сильно  развита  у  нас,  что  нам  нравится
обедать вместе в больших столовых, кроме того, мы  постоянно  встречаемся,
чтобы поговорить об эстетике и искусстве. Может, мы и не читаем так много,
как вы, собственно, сами мы читаем  только  литературу  по  специальности,
книги же, дающие общее развитие или просто развлекательные, обычно  читают
искусные чтецы большому числу слушателей. У  нас  не  бывает  общественных
собраний, на которые кто-то не допускался бы, и мы  очень  любим  шутку  и
остроумную дружескую пикировку.
   - Слегка отдает Спартой, - заметил профессор.
   Банкир, нагнувшись ко мне, прошептал:
   -  Знаете,  какое  заключение  я  сделал,  когда  при  вашем   приятеле
попробовал острить по-американски, - мне кажется, что мы с альтрурцами под
словом  "шутка"  понимаем  совершенно  разные  вещи.  И  вообще,  я  лично
предпочел бы держаться подальше от их остроумных пикировок.
   Альтрурец выпил стакан воды и продолжал:
   - Однако мы предоставляем каждому право жить как ему заблагорассудится,
если, конечно, это  не  причиняет  кому-то  неудобства  или  ущерба.  Если
человек предпочитает жить один и есть в  одиночестве  или  в  кругу  своей
семьи - что ж, пожалуйста, только пусть он не ждет, что кто-то станет  ему
прислуживать, как в общественных местах, потому что там это  делают  люди,
изъявившие на то желание. Иметь же домашнюю прислугу воспрещается, и  тот,
кто желает жить сам по себе, должен делать свою домашнюю работу  сам:  сам
готовить себе еду, сам подавать на стол и убирать со стола. Но  сторонятся
общественной жизни очень немногие, потому что  большинство  разговоров  на
разные темы и споров приходится как раз на время обеда, когда  мы  садимся
за стол по окончании обязательных работ, и тянется  обед  довольно  долго,
пока людям не надоест болтать, перебрасываться шутками или слушать  чтение
какой-нибудь интересной книжки.
   В Альтрурии спешить некуда, потому  что  никто  не  стремится  обогнать
другого или каким бы то ни было образом превзойти его. Всем необходимым мы
обеспечены,  излишества  в  любой  области  нам   запрещены.   Никому   не
возбраняется бездельничать после окончания обязательного труда,  но  я  не
знаю никого, кто не имел бы какой-то работы, выполняемой  по  собственному
желанию; несомненно, лодыри у нас есть, но я  их  как-то  не  встречал.  В
былые времена говаривали,  что  увиливать,  симулировать  и  бездельничать
"свойственно человеческой натуре", но  у  нас  такого  не  замечается.  Мы
убедились, что человеческой натуре свойственно трудиться весело, с охотой,
даже со рвением там, где работа распределяется поровну между всеми,  чтобы
обеспечить всех всем  необходимым.  Подобным  образом  мы  убедились,  что
человеческой натуре вовсе не свойственно  скопидомничать  и  трястись  над
своими припасами, напротив, когда страх нужды и даже представление  о  ней
исчезают, человеческой натуре свойственно стремление поделиться всем,  что
у человека есть, и широко помогать всем и каждому. Прежде  мы  говаривали:
"Если это в его интересах, человек всегда солжет, всегда обманет -  такова
уж человеческая натура", но про нас этого не скажешь, быть  может  потому,
что никто  больше  не  стремится  выслужиться.  Единственно,  чему  служит
альтрурец, это интересам других, тогда как другие служат его интересам. Он
счастлив и доволен, покуда счастливы и довольны все, потому-то у нас никак
не объяснишь человеческой натурой стремление  кого-то  подсидеть,  предать
или использовать в своих интересах. Это было бы не по-джентльменски,  а  в
Альтрурии каждый мужчина джентльмен и каждая женщина леди. Прошу  простить
меня за прямоту, но мне хотелось бы пояснить как-то свою мысль,  только  я
боюсь, что слова мои могут показаться обидными, если кто-то решит  принять
их на свой счет.
   Он взглянул на  нашу  маленькую  компанию,  как  будто  речь  его  была
обращена главным образом к нам, и банкир весело крикнул в ответ:
   - Продолжайте! Выдержим.
   - Продолжайте! -  понеслось  со  всех  сторон  от  самых  разнообразных
слушателей.
   - Да я всего лишь хотел сказать: когда мы оглядываемся назад на прежнюю
жизнь в условиях конкуренции, мы просто не  понимаем,  как  человек  может
оставаться при этом джентльменом, поскольку  джентльмен  должен  в  первую
очередь думать о других, а те  условия  вынуждали  каждого  думать  прежде
всего о себе.
   Наступила  тишина,  нарушаемая  лишь  понимающими   смешками,   мы   же
старались, глотая эту горькую пилюлю, делать хорошую мину.
   - А что такое условия конкуренции? - спросила меня миссис Мэйкли.
   - Те, например, в которых живем мы, - ответил я.
   - Ах вот как! - воскликнула она. - Мне кажется, что мистера Гомоса вряд
ли можно назвать джентльменом, если он позволяет себе говорить такие  вещи
американцам. Постойте! Спросите-ка его, распространяется ли это правило  и
на дам?
   Чувствуя, что негодование придает мне силы, я встал и спросил:
   - Если я вас правильно понял, получается, что при существовавших у  вас
прежде условиях конкуренции женщинам также не удавалось быть леди?
   Когда я сел, профессор одобрительно кивнул мне.
   - Вы здорово его подковырнули, - зашептал он. - Зависть берет.
   Альтрурец задумался на минуту и затем ответил:
   - Нет, я бы этого не сказал. Из дошедших до нас  исторических  сведений
относительно условий, существовавших в  нашей  стране  в  те  времена,  мы
знаем,  что  на  подавляющем  большинстве  женщин  эти  условия  почти  не
отражались. Они создали маленький альтруистический доминион в самом центре
эгоистической империи, и, хотя никто из них не был  свободен  от  светских
предрассудков и амбиций, тем не менее, каждая женщина имела все  основания
называться леди. Ее устремления не были себялюбивы, и первая  мысль  почти
всегда была о других.
   Миссис Мэйкли вскочила и бурно зааплодировала, ударяя веером по  ладони
левой руки.
   - Ура! Ура! Ура! Да здравствует мистер  Гомос!  -  закричала  она.  Это
приветствие подхватила вся женская часть  аудитории,  а  за  ними  местные
жители и путевые рабочие. Как мне кажется, эти молодцы  присоединили  свои
голоса просто шутки ради, но кричали они очень экспансивно и впредь,  лишь
только миссис Мэйкли начинала аплодировать, дружным ревом поддерживали ее.