ил взгляд с Береники на ее отца, затем на аббата  и  снова
на Беренику. Похоже было, его решили удержать в замке  во  что  бы  то  ни
стало, будь даже его желание ехать в Котур самым  подлинным  предвидением,
что  случались  когда-либо  на  земле.  Вера  этих  людей  в   возможности
предсказателей  была  очень  велика,  и  труды  Нам  Тибры  премного  тому
поспособствовали.
     Маю ничего не  оставалось,  кроме  как  сказать,  что,  раз  его  так
настоятельно просят, он, разумеется, остается.



                                  * * *


     Утро заливало окрестные леса ясным светом, туман стелился низинами  и
вдоль пояса гор, а Май был вынужден этой картиной любоваться.
     В комнате  его  происходила  энергичная  перестановка.  Одно  мылось,
другое  чистилось  толченым  кирпичом  и  щеткой,  третье   взбивалось   и
перетряхивалось; стелились на пол ковры, развешивались занавеси, вносилась
и выносилась мебель.
     Наблюдательный взгляд мог бы отметить, что и во многом другом  внутри
Ведьмина Холма произошли большие перемены. Уборка везде, это во-первых.  А
во-вторых - Маддалена, маленькая колдунья  из  Обежа,  с  хозяйским  видом
расхаживала по покоям и производила осмотр  почти  уже  принадлежащего  ей
имущества.
     Максимилиан, убитый горем, весь вечер  накануне  просидел  на  кухне.
Ночью, как отбыл ко сну  аббат  Доппельмайер,  херувимчик  был  магическим
путем отправлен домой,  в  Обеж.  Ему  дали  с  собой  письмо,  в  котором
содержалось известие для начальника городской стражи, что его дочь выходит
замуж за богатого и знатного человека, не нужно беспокоиться за ее  судьбу
и можно даже не беспокоиться о приданом. В обмен в замок  прибыл  дорожный
сундук Мая, его  коробка  с  шляпами,  а  так  же  случайно  умыкнутый  из
пансиона, где это все хранилось, стул.
     Забрав этот стул утром в свое распоряжение  и  разыскав  среди  вещей
бумагу, дорожную чернильницу и очки, Май удалился от суеты  спешащих  лить
воду, все скрести и перестилать слуг прочь, на галерею второго этажа,  что
вела  к  летним  комнатам.  На  широких   перилах   балюстрады   установил
чернильницу и развернул перед собою чистый лист.
     Был промежуток между утренним кофе и завтраком, и про Мая,  казалось,
ровным счетом все забыли.  Он  воспользовался  паузой  в  событиях,  чтобы
порассуждать, что он имеет.
     Он приглашен на свадьбу и  нанят  для  услуг  по  предсказаниям  -  и
получалось, что он здесь не господин и не слуга. Исходя из того,  что  Май
успел увидеть и узнать, он мог уже вполне трезво сказать  себе:  Ипполито,
эти люди склонны улаживать свои собственные дела, а вовсе не твои, как  ни
путайся ты у них под ногами,  чтобы  участвовать  в  событиях.  И  что  ты
надеешься найти здесь из непотерянного тобой? Ведь деньги, обещанные  тебе
- в Котуре...
     Однако, эти вопросы в разговоре с самим собой он тщательно постарался
обойти. Он даже специально закрыл внутреннее зрение, хотя  по  обязанности
предсказателя должен был держать его открытым.
     Зрением внешним он окидывал замок - небольшой, не бедствующий, но,  в
то же время, не роскошный, и помещенный словно бы нигде.
     Здесь по другую сторону  стен  -  ухоженный  луг,  с  юга  дорога,  с
западной стороны пасутся овцы, на востоке развалины монастыря,  на  севере
дымит кузня. Дальнейшая перспектива теряется в зеленых волнах  леса;  слои
тумана - в низинах гуще, прозрачней на холмах, - и все те же  полуразмытые
синие горы, а какое до них  расстояние  -  неведомо  за  полосато-туманной
далью. Где-то, не очень далеко,  судя  по  долетающим  иногда  с  ветерком
звукам музыки - деревенский праздник, но где - не видно...
     Май даже на какое-то время зачаровался. Волшебная долина  действовала
на него умиротворяюще.  Моменты  тишины  (если  повернуться  спиной  и  не
обращать  внимания  на  предпраздничную  суету  в  замке)  в   его   жизни
встречались так редко, что он не знал даже, благодарить ли  за  них  небо,
или их пугаться и,  не  останавливаясь,  сломя  голову,  бросаться  бежать
дальше.  И  надо  было  уделить  хоть  чуть   времени   тем   обязанностям
предсказателя, которые на него вчера возложили. Хотя бы из интереса.  Этой
ночью, ему, например, приснился  красивый  и  странный  сон.  Ему  снились
ожившие злые деревья,  крылатый  конь  с  белыми  глазами,  полная  внутри
муравьев тыква, которая затем разбилась, и огромный  лакированный  глобус,
на котором вода была сделана черной, а суша ослепительно белой.
     Он видел иногда во снах приметы, по которым мог читать будущее яснее,
чем по предчувствиям, посещавшим его наяву.  К  тому  же,  восприятие  его
сильно обострялось, если вблизи творилось кем-то волшебство. Так  вот:  он
был уверен, что запомнившиеся ему вещи из сна имеют значение; только какое
- было неясно.
     Он зарисовал их, как видел, в последовательности появления,  на  свой
лист и стал подбирать толкования.
     За этим занятием его и застал приезд в Ведьмин Холм  кузена  Береники
Бартеля Фрея.
     Заслышав топот по деревянному настилу у ворот, Май поспешно сдернул с
носа очки и упрятал их в футляр.
     Лейтенант лейб-гвардии его герцогского высочества Бартель Фрей влетел
во двор замка на взмыленной лошади. Первой  из  домочадцев  навстречу  ему
выбежала Береника, и, едва тот соскочил на землю и бросил  слуге  поводья,
повисла у лейтенанта на шее.
     Май отчего-то ждал, что кузеном Береники будет  тот  самый  граагский
моряк, которого он видел в Обеже. На самом-то деле Бартель  Фрей  оказался
совсем другим человеком. Он был в возрасте  лет  двадцати  пяти,  среднего
роста, отлично сложен, и  во  всем  остальном  замечательно  хорош  собой:
мягкие каштановые кудри, орлиный взор, чеканый профиль...
     Следом за  дочерью,  во  дворе  появился  сам  Иоганн  Фосс,  шуганул
Беренику, взял племянника под руку и неспешно повел к лестнице.
     Береника вилась рядом, заходя то спереди, то сбоку, была бы кошкой  -
терлась бы в ногах. Они все время говорили о  чем-то,  лейтенант  смеялся.
Май встал со стула и прошел немного ближе к ним - они  двигались  в  обход
замка внизу под галереей, где находился он сам. Так Май узнал, что в  двух
часах пути вслед за лейтенантом целым обозом едут гости и множество вещей.
Еще - что у Иоганна Фосса молодая жена по имени Амелия, и ей Бартель  Фрей
помог собраться и отправиться из Грааги в путь.
     Затем, предполагая, что вскоре нужно будет спуститься в столовую, Май
собрал письменные принадлежности и отправился было  к  себе,  чтобы  снять
халат и одеться. Лейтенант окликнул слугу, что водил по двору его  лошадь,
оставил Беренику с отцом и вернулся забрать что-то с седла.
     Май, уже входя в одну  из  растворенных  для  проветривания  гостевых
комнат, обернулся в дверях. Тут-то зоркий лейтенант его и приметил.
     Может быть, ничего дурного не случилось бы, если б  Май,  не  обращая
внимания, шел  себе  своей  дорогой.  Но  Маю  вздумалось  остановиться  и
дослушать разговор, пока его еще можно было слышать.
     "А это что за кобель? Что он здесь делает?" - достиг ушей  Мая  голос
лейтенанта Фрея. Последовал укоризеннно-приглушенный ответ Иоганна  Фосса,
содержавший его, Мая, имя. Потом  лейтенант  сказал:  "Та-ак."  И  остался
только замедлившийся звук шагов.
     Май запнулся о порог, наступил себе на полу халата и чуть не  выронил
очки. Он был знаком с граагцами, хотя ему и не доводилось никогда бывать в
Грааге. А известность такого рода, как у него, в  первую  очередь,  особым
образом распространялась среди армейской молодежи. Именно там  Май  всегда
обнаруживал множество завистников, почитателей и даже подражателей.  Слава
Богу, от комментариев лейтенант воздержался. Пока. Надо  будет  припомнить
ему  это.  Но  и  кобеля  припомнить  будет  надо.  Не  обязательно   быть
предсказателем, чтобы понять, к  чему  может  привести  их  с  лейтенантом
близкое знакомство.
     Май решил, что все-таки должен уезжать.
     В коридоре перед своей  комнатой  он  столкнулся  с  бегущей  куда-то
Береникой. Май остановил ее за руку.
     - Доброе утро, Береника, - сказал он. - Подождите минутку,  я  должен
сказать вам что-то важное.
     - О предсказаниях?
     - Не совсем.
     - Ах, вы же видите, я очень спешу! К нам едет сорок человек гостей из
столицы, а еще будут собираться из окрестных имений. Пустите  же,  у  меня
дела!
     Май разжал пальцы, освободив тонкое запястье, и  Береника,  подхватив
юбки, дунула прочь с такой прытью, что вслед ей в солнечном  луче  столбом
взвихрилась пыль.
     Май, повернув  голову,  проводил  ее  взглядом.  Что  -  похоже,  ему
предпочитают дурно воспитанного солдафона? Или она считает, что, наняв его
предсказывать за плату, к нему можно относиться как к лакею? Нет,  он  это
исправит. Если здесь не знают, кто такой Ипполит  Май,  он  может  им  это
показать.


                                  * * *


     Чувство, которое он испытывал, было подозрительно похоже на обиду. Он
не привык, чтобы его вот так не замечали. Он никогда никого не интересовал
как предсказатель. Что за новости? Что за беда?  Неужели  он  стареет?  Не
может такого быть. Рано еще.
     Просидев около полутора часов перед зеркалом и поняв, что  пристойным
образом причесан этим вечером он все  равно  не  будет,  Май  пригорюнился
окончательно. Слугу своего, с которым за год  проехал  полконтинента,  он,
хоть и жаль было, рассчитал еще во Франкофе, потому что нужно было послать
матери денег, денег было мало, а путешествовать в одиночку хоть и не очень
удобно, зато обходится дешевле.
     Бесстыжие служанки хихикали, что гость вертится перед  зеркалом,  как
девица на выданье, пока Май не рассердился не прикрикнул на  них.  "Пес  с
ним, деревня есть деревня," - стараясь заглушить досаду, сказал он себе  в
конце концов. Он и побриться-то успел чудом. Едва прибыл свадебный  поезд,
началась суматоха, все хотели с дороги  мыться,  сразу  кончилась  горячая
вода, не хватало посуды - в ход пошли уже и лоханки из прачечной, и тазы с
кухни, - Май видел, как с руганью об очередности все  это  разносилось  по
комнатам для гостей.
     Окончательно  убедившись,  что  приличного   вида   он   сегодня   не
приобретет,  Май   выпроводил   служанок   и   вскрыл   тайник   в   своем
многострадальном туфле. Взвесил деньги на ладони и переложил их в кошелек.
Тут, конечно, все идет кувырком, и собирается не Бог весть какое общество,
но играть станут наверняка, а, значит, можно  будет  приумножить  капитал,
думалось ему. Хоть чем-то нужно же себя утешить...
     Когда в нижней гостинной пробило семь, а за окнами  появились  первые
признаки приближающихся  сумерек,  Май  завел  свои  часы,  последний  раз
поправил перед зеркалом жабо, взбил щелчками кружева манжет и спустился  к
гостям.
     Их собралось не сорок человек - гораздо меньше;  сорок  их  могло  бы
быть вместе с прислугой, которую большинство приглашенных везло  с  собой.
Мая представил гостям хозяин дома. Другие были представлены ему. Среди них
пристутствовали люди  уважаемые  и  знатные,  Май  даже  встретил  давнего
знакомого, маркиза фон Валлентайна, у которого как-то выиграл в одну  ночь
полторы тысячи флар, - дело было, кажется,  в  Гольдоке.  К  радости  Мая,
маркиз не затаил на  него  зла,  а,  наоборот,  принял  его,  как  старого
приятеля. Маркиз был в возрасте преклонном, влиятелен  при  джворе,  очень
богат, и лучшей рекомендации для прочих, нежели его расположение, для  Мая
здесь представить было трудно.
     Малышка Маддалена сидела за столом против Бартеля Фрея, за весь  ужин
не промолвила ни слова и ни разу не подняла от тарелки  глаз.  Ее  помыли,
причесали, одели подобающим образом, но все ж среди аристократов гляделась
она простовато, сразу было заметно, что происхождения девушка  невысокого,
а светского воспитания ей хватает только на то, чтобы сидеть, будто  аршин
проглотив. Зато Амелия Фосс, блистала красотой и остроумием. Их с Бартелем
взгляды то и  дело  встречались;  и  Май  решил,  что  они,  должно  быть,
любовники. Береника оказалась  упрятанной  от  Мая  за  вазой  с  цветами,
изголодавшиеся в дороге гости усердно налегали на  угощение,  и  беседа  в
основном поддерживалась Амелией и аббатом. Иоганн Фосс вставлял в разговор
ничего не значащие замечания, да Береника приговаривала  сидевшим  по  обе
стороны от нее старичкам и старушке: "Кушайте, господа, кушайте, все очень
вкусно."
     Впрочем, вино из замкового погреба быстро  поправило  дело.  К  концу
ужина  усталость  и  скука  развеялись.  Гости  перешли  в  другую   залу.
Специально приглашенный музыкант сел за клавесин, и  Бартель  Фрей  взялся
учить Беренику новым па из придворных танцев. Зажгли еще  свечей,  открыли
балкон. С улицы прибежала свора борзых и разлеглась на полу перед камином.
     Май делал вид, что ему вообще нет дела до женщин, хотя это было не  в
его правилах. Это у него называлось "ловить ворон". Ему  давно  пора  было
кого-нибудь присмотреть. И он выбрал Беренику, но с Береникой что-то  было
не так. Он наблюдал за ней, но заметил только, что и на  Бартеля  Фрея,  к
которому Май, было, ее приревновал, она смотрит так же отчужденно, как  на
него самого. Маддалена после того, как все встали из-за стола, забилась  в
какое-то кресло в  углу  и  напряженным  взглядом  следила  за  женихом  -
наверное, ей не стоило мешать. Самой яркой звездой среди  собравшихся  дам
была, без сомнения, молодая  жена  Иоганна  Фосса,  но  она  то  с  лаской
смотрела за Бартелем, то с плохо скрытым раздражением - за Береникой.  Май
не хотел бы попасть в неловкое положение именно из-за этой женщины, хотя с
ней-то найти общую тему  для  беседы  ему  было  бы  проще  всего.  Прочие
кандидатуры  оказались  либо  уж  слишком   юны,   либо,   напротив,   уже
недостаточно. Правда,  были  еще  две  симпатичные  сестрички  подходящего
возраста, но, так как они оказались близнецами, Май пока не  мог  отличить
одну от другой, махнул на все рукой и отправился за карточный стол, решив,
что все же лучше дать себе лишнее время осмотреться, чем  сгоряча  попасть
впросак. Чутье подсказывало ему, что этот вечер будет долог.
     За картами собрались хозяин замка, маркиз,  аббат,  некий  невзрачный
господин, отчего-то называвший себя баснописцем,  отставной  полковник,  у
которого - Май ясно слышал - при ходьбе громко  скрипела  коленка,  и  две
презабавные старые перечницы, увешанные бриллиантами, сильно  похожими  на
фальшивые. Аббат сел спиной к залу, Май наоборот - к окну. Ставили вначале
немного. Май осторожничал и оставался  при  своих.  Баснописец  выиграл  у
фальшивых бриллиантов, маркиз - у аббата. Жульничать Май считал  для  себя
зазорным лет с двадцати - зачем нужен  обман,  который  может  разоблачить
нелепая случайность, если у него есть Дар? Нужно всего лишь  присмотреться
к партнерам, их игре, и, главное, к их деньгам: не судьба  ли  им  сменить
хозяев?
     На двух диванах у дальней стены гостинной  дети  и  дамы  в  обществе
Бартеля Фрея играли в фанты. Кому-то уже пришлось лезть  под  стол  и  под
общий хохот показывать, как поет апрельская кошка, потом там читали  стихи
наизусть, объяснялись в любви мраморному фавну на каминной полке и даже, с
визгом  и  при  поддержке  отважного  Бартеля  взбирались   на   балконную
балюстраду и шли от одного углового  вазона  до  другого.  Кому-то  выпало
хлопнуть веером аббата по макушке, но со смехом и шутками предложение было
отклонено, а нечестный участник изгнан из круга играющих.
     Когда внимание дев старых, дев юных, а так же их наперсниц  и  мамаш,
было увлечено описанными подвигами,  а  картежников  занимали  карты,  Май
успел заметить, как сахарница парит над  столом,  а  сахар  в  ней  меняет
окраску. Он тут же поставил удачно и взял банк. Он  был  доволен  -  легко
предвидеть, когда рядом колдуют.
     Немедленно к нему подошла Береника.
     - Господин Май, в нашей игре только один мужчина, а за вашим столиком
их много, - сказала она.  -  Не  согласитель  ли  вы  на  некоторое  время
покинуть это общество и присоединиться к нашему?
     И протянула ему шляпу, в которой лежали фанты.
     Май улыбнулся, попросил прощения  и  вышел  из-за  карточного  стола.
Шумной стайкой вокруг шляпы столпились дети и  девицы,  подошел  лейтенант
Бартель, смерил Мая взглядом и выбрал фант.
     - Разворачиваем! Разворачиваем! -  защебетали  юные  создания  вокруг
Мая.
     Он развернул. "Поцеловать в губы того, у кого  фант  внутри  окажется
розового цвета" - было написано там.
     Все стали показывать друг другу развернутые чистые бумажки.
     - Что у вас? - спросила Мая Береника.
     Май не был совершенно уверен, что  это  не  нарочно  подстроенная  ею
шутка, но подозрение на нее все-таки легло. Розовый  фант  был  у  Бартеля
Фрея,  успевшего  усесться   на   диван   между   Амелией   и   одной   из
сестер-двойняшек.
     Май подошел, позволил лейтенанту прочитать свой  фант.  Амелия,  тоже
взглянувшая туда, до непристойности громко расхохоталась.
     - Вам нравятся детские  игры,  лейтенант?  -  спросил  Май,  наблюдая
замешательство молодого вояки, и,  не  дав  тому  опомниться,  наклонился,
сильно прижав его плечи к дивану, и оделил  таким  поцелуем,  что  Бартель
Фрей, точно застигнутая врасплох невинность, брыкнулся и начал вырываться.
     У бедной Амелии из глаз градом покатились  слезы,  размывая  искусный
грим, Береника надела на голову шляпу из-под фантов и без сил  повисла  на
спинке стула, дети визжали, близнецы икали от  смеха,  аббат  обернулся  и
спросил: "Что там такое?", старые  дамы  раскудахтались,  словно  куры,  в
жилище которых пробрался хорек. Май тоже рассмеялся. Не  смешно  оказалось
только Бартелю Фрею.
     - Идите за стол к картам, лейтенант,  -  великодушно  предложил  Май,
полагая, что месть его свершилась. - Я вас избавлю от  этой  мороки,  взяв
бремя героя на себя.
     Бартель вскочил. Лицо у него было таким, что приступ смеха у всех  не
прекратился, а, наоборот, усилился. Теперь уже и Май, не имея  возможности
остановиться, утирал с  глаз  слезы.  Кто-то  опрокинул  на  стол  вазу  с
фруктами, залаяли собаки.
     Иоганн Фосс постучал  тростью  по  каминной  решетке  и  прервал  это
безобразие, обратившись почем-то к дочери. Он сказал:
     - Береника, по-моему, ты ведешь себя неприлично.
     И тут Мая стукнуло. Смех  пропал.  Он  с  трудом  перевел  дыхание  и
смахнул слезинку. У него даже не было  его  обычных  сомнений.  Он  увидел
очень хорошо: все вокруг - лишь  декорации  к  спектаклю;  пьеса,  которую
автор взялся писать, не зная толком, чем  она  закончится,  да  так  и  не
сподобился закончить. А в жизни, просто в  жизни,  ничего  не  произойдет,
ничто не изменится. Для реальных событий все, что творится вокруг не имеет
никакого смысла.
     Он хотел сказать: "Береника, не будет свадьбы, а если и будет  -  она
ничем вам не поможет". Но  не  сказал.  Эти  слова  надо  было  произнести
раньше. Вчера. Или сейчас - но не при всех. Поэтому вслух Май  сказал  вот
что:
     - Если эта игра неприлична, быть может, стоит сыграть в  какую-нибудь
другую?
     Его потянули сзади за локоть. Возле него стояли близнецы и, не мигая,
смотрели на Мая.
     - Давайте просто побеседуем, - предложила одна.
     - Вы, вероятно, очень интересный собеседник, - добавила другая.
     - Бартель сказал нам, что вы знаменитый путешественник, -  продолжила
первая.
     - Расскажите нам о ваших путешествиях, - подхватила вторая.
     А Май сразу подумал, что две женщины в постели - это вдвое лучше, чем
одна.
     - Извольте, - согласился он.
     Он сел на прежнее место Бартеля  Фрея  возле  томно  откинувшейся  на
подушки Амелии и стал рассказывать о граде святой Елены, вновь завоеванном
тюрками, о гаремах, красавицах востока и о странных взглядах  той  далекой
страны на любовь и на брак.
     Ему хотелось привлечь  внимание  Береники.