спользуюсь вашим любезнейшим приглашением.
     Тю. Я-то уж испугался, что там, в ночи, бог знает что двух метров росту и с ?МГ? под мышкой. А вышел к костру самый обычный человек в зеленом балахоне типа рясы. Вещей при нем никаких, оружия тоже не видать. Бородка седая, ухоженная, а лет ему будет... ну, за полтинник точно, а конкретно...
     Стоп. Обычный-то, да не совсем. Не то здесь место, чтобы случайные прохожие на огонек захаживали.
     Гляжу - а Кара на этого старичка вытаращилась, как будто... ну, не сам товарищ Сталин, тут бы точно кое-кто в обморок хлопнулся, но товарищ Жуков или как минимум командующий фронтом, вот так взял, да и к какому-нибудь костерку присел.
     - Боги, - шепчет. - Неужели... Зеленый Странник...
     Старикан только в бородку ухмыльнулся.
     - Среди множества моих имен затерялось и сие. Впрочем, - говорит, - суть не в самом имени, а том, что вкладывают в него. Случайная прихоть богов свела нас этой ночью у единственного костра в этом мире - и разве так уж важны наши имена.
     Ну, думаю, это как посмотреть. Я вот лично кое у кого с превеликим бы удовольствием документики попросил. А то ходят тут, понимаешь... всякие.
     - Зеленый Странник у нашего костра, - все еще шепотом говорит Кара. - И... Я бы не поверила.
     А чего тут верить или не верить, думаю, если вот он - сидит. Зеленый Странник. Зеленый, значит. Да хоть серо-буро-малиновый, к нам-то он чего приперся?!
     - Я пришел сюда, - старикан то ли мысли мои прочитал, то ли просто раздражение уловил, - с исключительно мирной целью - поговорить.
     - Что ж, - киваю, - давайте поговорим. Отчего бы и нет. - Ну-ну, думаю, посмотрим, чего и на что ты тут наговоришь. Есть у меня по этому поводу предчувствие. Видели, знаем. Страннички. Особиста на них нет... до поры до времени.
     - Как я понимаю, - начинает старик, - вы - те, кто причисляет себя к противникам Тьмы?
     - Не причисляет, - поправляю. - А числит. Тьмы, Зла, фашизма и так далее.
     - И список сей, как я понимаю, может быть продолжен, - кивает старик. - У Тьмы много обличий.
     - Да уж, - говорю. - Хоть отбавляй.
     - Тогда, если вас не затруднит, - продолжает зеленый, - проясните для меня один вопрос, - каким именно образом вы безошибочно распознаете Тьму в любом из ее обличий?
     - Чего?
     - Как именно вы определяете, - поясняет старик, - кто враг, а кто... хм, друг.
     - Да очень просто, - отвечаю. - Кто по нам стреляет - тот уж явно не друг.
     - Интересно, - замечает старик. - А как вы поступаете в случае, если... стреляют не по вам?
     - Ну, тут немножко посложнее. Сначала разбираюсь, кто и по кому...
     - И...
     - И начинаю стрелять.
     - Очень интересно, - заявляет старик. - Позвольте же тогда узнать, как вы, молодой человек...
     - Старший сержант.
     - ...Уважаемый старший сержант, поступите в том случае, когда никто не стреляет?
     - Вот тогда, - говорю, - я буду долго и вдумчиво разбираться. И только потом стрелять.
     - Замечательно. И вы абсолютно убеждены, что без стрельбы не обойтись?
     - Нет, почему же, - говорю. - Если получится - ради бога. Только у меня - вряд ли.
     - Хорошо, - говорит странник. - Допустим. А вот как вы поступите в ситуации, когда правы обе стороны?
     - Это как? - интересуюсь.
     - Или, правильнее сказать, обе стороны одинаково не правы.
     - Ну, значит, придется обоих уму-разуму учить, - отвечаю. - Работы, конечно, больше.
     - Презанятнейше, - говорит старичок-боровичок и руками тянется, словно котяра сытый.
     Так, Малахов, спокойно, не расслабляться! Обстановка, конечно, приятная - костерок и так далее, но ты сейчас на задании, а даже если бы и нет... Валя Щука тоже вот так расслабился, вышел из землянки, да и потянулся во весь рост, во все два метра - и лег... На два метра.
     - А не допускаете ли вы мысли, - интересуется зеленый, - что хотя бы одна из этих, хм, конфликтующих сторон может быть права именно по-своему? Например, руководствоваться другой логикой, другой моралью, иметь иные, отличные от ваших, ценности?
     Ну, думаю, загнул, зараза. В такой вопросик с ходу-то и не въедешь. И вообще, каждый боец Красной армии, конечно, есть самодостаточная боевая единица, в смысле политрука тоже, но...
     - Что-то вы, дедушка, - говорю, - не туда загнули. Есть же какие-то всеобщие законы, универсальные, которые для всех одинаковы. Общечеловеческие.
     - Есть, - соглашается дедок. Подозрительно легко соглашается. - Я, - говорит, - правда, пока не имел счастья лицезреть хотя бы один из них... если, конечно, не считать таковыми, например, поверья, что мытье закрывает дорогу в царствие небесное.
     - Ну, - усмехаюсь, - мы туда и так не собираемся, поэтому мыться можем совершенно спокойно.
     - Хорошо, - кивает зеленый. - Допустим. А вот если кто-то из ваших оппонентов не причисляет себя к людям? И соответственно, не считает нужным, а сплошь и рядом просто физически не может подчиняться правилам, придуманным большинством,, но при этом зачастую не учитывающим желаний...
     - Стоп, - говорю. - Не так быстро. И вообще - не надо тут лишнюю философию разводить. Есть человек, а есть нелюдь. И то, что нелюдь эта на двух, а не на четырех лапах ходит, ничего не меняет. Она и на ногах пройтись может, и даже каску рогатую снять. Только ничегошеньки от этого не изменится.
     - Любопытно. И что, точнее, кто будет, по-вашему, проводить границу между человеком и не-человеком?
     - Да вот они сами и проведут, - отвечаю. - Делами своими. Ибо сказано: ?Судите их по поступкам ихним?.
     Пусть, думаю, видит, что я тоже не лыком шит. Могу Марксом, а могу и Писанием.
     - Если мне не изменяет память, - говорит странник, - в книге, на которую вы ссылаетесь, есть и такая заповедь: ?Не судите, да не судимы будете?.
     Я только зубами скрипнул.
     - Ну да, - говорю, - конечно. Как я могу судить. Я ведь в танке заживо не горел и в самолете тоже. И в подбитой подлодке не задыхался, и в гестаповских подвалах из меня шнурки не нарезали. И... да что там говорить! Меня всего-то навсего убили.
     Так что не надо, думаю, мне тут сало за воротник заливать. Где правое дело и как его защищать, мы уж как-нибудь да разберемся. Без таких вот... советчиков зеленых.
     - По-вашему, - с кривой такой ухмылочкой спрашивает старик, - добро должно, как это у вас говорится, быть с кулаками?
     А может, и без ухмылки. Свет от костра неровный, могло и почудиться.
     - Вообще-то, это кулацкий лозунг, - отвечаю. - Ну а если серьезно - да. Добро, которое себя защитить не может, очень скоро добром быть перестанет. И не просто быть добром, а и вовсе.
     - Нам, - встревает Карален, - это известно очень хорошо.
     - И, - продолжает старик, - чтобы выжить, добро должно научиться использовать методы зла.
     - А вот этого я уже не говорил.
     - Но думал.
     - Стоп, - говорю. - Давайте разбираться. Что вы понимаете под словом ?метод? в данном контексте? А?
     Ух, думаю, какую фразу свинтил. Кара аж глаза на пол-лица распахнула. Жаль, капитан не слышал.
     - Хорошо, - кивает старик. - Давайте. Под методами я подразумеваю способ действия, средства, которыми это действие совершается.
     - Ну и, - удивляюсь. - Так, а в чем же дело?
     - Именно это я и хотел бы у вас выяснить.
     - Так ведь все ясно. Как дважды два. Способ действия - это, по-военному говоря, тактика. Тактику врага изучать нужно в самом что ни на есть обязательном порядке, и те приемы, которые потребуются, брать на вооружение. И средства тем более. Средства, они ведь сами-то по себе никакие, ни добрые, ни злые.
     - Неужели?
     Я кобуру расстегнул, ?ТТ? достал.
     - Вот, - говорю, - взять, например, этот пистолет. Им можно гвозди в каблуки заколачивать, а можно и безоружных пленных пострелять. Или, наоборот, ту сволочь, которая взяла привычку над беззащитными людьми издеваться.
     - Но для забивания гвоздей больше подходит молоток. А то, что ты держишь в руках, - орудие убийства. Созданое одним человеком для убийства другого.
     - Ну, знаете ли... Молотком тоже ведь так можно по башке погладить - мало не покажется. В конце-то концов, человека можно и голыми руками придушить, так что, по-вашему, руки - тоже орудие убийства? Специ... тьфу, специализированное?
     - Орудие убийства - это то, чем совершается убийство.
     - А если человек при этом жизнь спасал? Свою и других людей?
     - И при этом отнял чужую жизнь? - уточняет старик. - Он - убийца.
     - Ни черта ж себе!
     - Человек, - поясняет старик, - который причисляет себя к силам добра, должен отличаться именно использованием человечных... методов. И убийство разумного существа в их число не попадает.
     - Ага. Интересно, - спрашиваю, - а какой человечный метод вот лично вы бы применили против... ну, скажем, разумного существа в рогатой каске, которое прет на вас и поливает все вокруг свинцовым дождиком... от живота веером?
     - Если это существо действительно разумно, - заявляет старик, - то с ним всегда можно найти общий язык... хм, компромисс.
     Тут уж я не выдержал и на крик сорвался.
     - Да нельзя, - ору, - найти с ним общий язык! Потому что не желает эта су... это существо... никаких... компромиссов. У него в башке под каской если и есть какая-то мысль, кроме трех ?П?, то мысль эта - чтобы я в земле лежал, а он по ней дальше ходил и воздух портил!
     - Три ?П?, позвольте узнать...
     - Первая - пожрать, а остальные, - на рыжую кошусь, - сами догадаетесь.
     - Очень эмоционально, - замечает старик. - Но...
     - Да что вы несете! - взвилась Кара. - Какой общий язык?! С кем?! С орками?! С гоблинами?!
     - Если перечисленные вами существа разумны...
     - Они, мать их за ногу, разумны. Они достаточно разумны, чтобы жрать человечину не сырой, а вареной и жареной... Заживо!
     Ну и ну. Второй раз слышу, чтобы рыжая так из себя вылезла.
     - Что ж, - дедок руками развел. - Если вы, молодые люди, считаете, что цель оправдывает средства...
     Ах ты, думаю, прохожий чертов! Ты мне будешь еще тут французских философов цитировать?!
     - Еще как считаю, - говорю. - Потому что великая энергия рождается только для великой цели.
     Так-то. Цитировать и мы умеем.
     - И если для этого придется кровь пролить... Что ж, крови мы не боимся.
     - Свою кровь или чужую?
     Ну, сволочь ехидная!
     - А это уж как получится, - отвечаю. - Только обычно если чужую льешь, то и без своей не обходится.
     - И вы считаете, - говорит старик, - что после всего сказанного вы еще можете причислять себя к Добру?
     Чувствую - достал он меня вконец. Задолбал не хуже немецкой полковой артиллерии.
     - А мне плевать, - говорю, - как меня за моей спиной шепотом обзывают - добрым или злым. Если я уверен, что мое дело правое, - переживу. Если для того, чтобы вот такие девчонки, как она, винтовки только в музее видели, придется глотки спящим резать... тупым ножиком - ничего, перепилю. А как меня при этом называть будут...
     - Героем! - заявляет Кара. - И любому, кто посмеет хоть заикнуться... - и за нож свой хватается.
     - Давайте, - говорю, - вот на чем сойдемся - если вы мне докажете, что я во всем том и этом мире один-одинешенек темным гадом остался, а все остальные - сущие ангелы, только что без нимбов, - я в тот же момент из вот этого пистолета пулю в висок пущу, сам, чтобы ангелочки крыльев не замарали. Но не раньше.
     Дедок на меня странно как-то так глянул.
     - Вижу, - говорит, - что вы и в самом деле искренне верите в то, что говорите.
     - Поправочка. Верить - это все-таки больше к отцу Иллирию, по его части. А я, если что говорю, - знаю! Что все должно быть именно так, а не иначе, и точка!
     Верить и знать - это, как говорил рядовой Свиристелкин, две большие разницы. Вот я, например, верю в победу коммунизма и даже иногда дожить до этого надеюсь. А знать... Когда нас в 41-м танки утюжили, когда в 42-м в степи огнеметами выжигали, когда мы в 43-м сквозь битый снарядами лед продирались... И когда нас на том островке шестиствольные с болотной тиной смешали - все это время мы не верили, а знали, что придет день... Зимний, весенний, летний... Придет день, когда отгремят последние выстрелы и наступит тишина. И весь мир будет вслушиваться в эту тишину и с огромным трудом верить, что она наконец настала.
     Зеленого аж отшатнуло от костра.
     - А что вы... - начинает.
     Но тут уж у меня терпение накрылось. Сколько ж думаю, можно с этим прохожим лясы за жизнь точить. Этот странничек, мать его за ногу, чистой воды провокатор. А мне, между прочим, завтра в бой идти.
     Встал я. ?ТТ? у меня в руке уже был, так что я просто курок взвел - хорошо так щелкнуло, боровичок враз осекся и на пистолет уставился.
     - Вот что, - говорю, - я, конечно, как говорил сержант Николай Аваров, дико извиняюсь за негостеприимство, а только шли бы вы, дедушка... степью.
     - Я настолько мешаю вам? - осведомляется зеленый.
     - Да как вам сказать, - задумчиво так говорю. - В общем-то, не очень, но вот только чем больше мы тут беседуем, тем больше возникает у меня желание - отвести вас на пару шагов от костерка, да и пристрелить.
     - За что же, позвольте узнать?
     - Да вот за это самое, - поясняю. - За провокационные разговоры.
     - Что ж, - вздыхает странничек. - Раз уж в ход пошли подобные аргументы... - и начинает подниматься.
     - И ножками получше перебирайте, - напутствую. - А то как подумаю, что вы еще кому-нибудь эту пудру на мозги сыпать начнете, - пальцы так за пистолетом и тянутся. Сами по себе.
     - Что ж, - снова вздыхает. - Тогда позвольте откланяться.
     И исчез. Не ушел, не даже отпрыгнул, а просто взял да и сгинул, словно и не было его.
     Я глаза на всякий случай протер, башкой покрутил. Да нет, трава вроде примятая на том месте, где это чучело зеленое сидело. А то я уже, грешным делом, сомневаться начал - вдруг это у нас с рыжей эта... как бишь ее... коллективная галлюцинация. В 41-м у многих такое было - сотня немецких танков там, где и одного вшивого самокатчика в помине не бывало.
     Всякое ведь бывает. Может, в этой траве, что я в костерок сдуру накидал, такая таблица Менделеева, что в голову шибает почище наркомовских.
     Прикинул я обстановочку, вытащил из кузова сумку с гранатами и положил к себе на тулуп. Для спокойствия душевного.
     - А то ходят тут, - бормочу, - всякие... Зеленые странники.
     Повернулся на другой бок, укутался поплотнее и заснул. И приснился мне сон.

Глава 12

     Странный это был сон. Вообще-то, я тут уже не один такой сон видел - и каждый другого страннее или, как говорил наш капитан, страньше. Но этот и вовсе из ряда вон. Больно уж место непонятное.
     Приснился мне какой-то дом в тумане. Туман не так чтобы совсем непроглядный, но плотный - метров на десять видно. Стену видно, землю под ногами, и все.
     А дом этот еще тот. Неприятный такой домик. Повстречайся мне он не во сне, а наяву - поглядел бы я на него, а потом дернул бы со всех ног подальше. Если бы, конечно, по заданию чего другое не требовалось. Ну а во сне... не укусит же он меня в самом-то деле.
     Хотя, думаю, этот может. И укусить, и похуже чего. Одна стена чего стоит: здоровенные плиты, непонятно из чего сделанные - то ли бетон, то ли камень. Ни окон в ней, ни даже бойниц нормальных, а только щели узкие, вертикальные. На кой черт такая щель нужна - ума не приложу. Но отстреливаться из нее жутко не с руки - сектор обстрела никудышный, можно даже сказать, вовсе никакой, зато подобраться к такой щели вдоль стены и гранату в нее законопатить - милое дело. А из нее - ну, разве что отплевываться.
     И - цвет. С окраской у этой стены вовсе неладно было. Вроде бы и солнца нет, да и глаз я от нее не отводил - а только минуту назад она почти что черная была, а сейчас красновато-бурая, словно мясо сырое.
     А еще... даже не знаю, как и сказать. Шло от этого милого домика... не запах, но что-то вроде... черт его знает что... ощущение... словно от трупа, который пару дней на жаре повалялся. Тяжелый такой дух.
     У меня похожее чувство в той деревеньке сожженной было. Но там это... зло вроде как спать прилегло, а здесь... ну, вот будто его именно что пришибли, а закопать не позаботились. Или не захотели.
     Одно ясно - непосредственной угрозы нет. Разве что не сдержусь и блевану.
     Ладно. Пошел я вдоль этой самой стенки и метров через сто на вход наткнулся. И на гильзы. Всякие. Наши, немецкие, автоматные, винтовочные. Подобрал одну гильзу, понюхал - запах есть, но слабый уже. Дня три назад выстрелена, максимум неделю.
     Двери у них входные были капитальные. Были. Я, правда, так и не понял из чего - то ли металл, то ли камень какой - черное и полированное. Но полметра толщины - это, знаете ли, внушает уважение, пусть даже и не броня.
     Только вот одна створка этих дверей еле-еле на петле болталась - а петелька тоже неслабая, - а вторая и вовсе на земле валялась. И в обеих аккуратным таким полукругом - оплавленная дыра, на все полметра вглубь.
     Мне похожие дыры в танковой броне приходилось видеть. Такие вот оплавленные края особый снаряд делает, ку-му-ля-тивный, в смысле, сосредоточенный. Обладающий повышенным заброневым действием - то есть дырочка в броне совсем небольшая, а внутри - полный разгром.
     Только вот, думаю, если тут сама дыра - полметра, каким же калибром надо было работать?
     Ступил на порог - а из проема на меня холодом повеяло. Я, вообще-то, раньше считал, что ?могильный холод? - это так, для красного словца придумано: какой там, к чертям, холод, там уже что холод, что жара - все едино. А вот теперь понял. Словно в разгар лета горсть льда за ворот сыпанули - до костей пробрало.
     Нет уж, думаю, меня такими штучками не остановишь. Я, бывало, и в настоящий огонь прыгал. Тем более - во сне. Что мне во сне-то сделаешь? И зашел внутрь.
     Бой тут был. Жестокий бой. Вообще, в городе, в помещениях, бой всегда жестокий - это не поле, нейтралки тут нет. Но здесь еще хуже было.
     И что странно - кругом стены в щербинах от пуль, гильзы россыпями, пятна от крови - и ни тел, ни даже щебенки отбитой. Словно подмел все кто. Тогда, думаю, почему ж гильзы остались? Непонятно.
     Ладно. Пошел вперед, а по дороге прокачиваю в голове, как этот бой развивался.
     Те, кто сюда пришел, - они к этому делу подошли обстоятельно. Патронов не жалели, гранат тоже - почти в каждый комнате характерные следы - веер осколочный, сразу видать. И автоматно-пулеметный огонь - в упор.
     Местных, похоже, врасплох застали. Дрались они отчаянно, но организовать оборону толком не успели. Но против огневого превосходства - не сдержались.
     Чем они оборонялись - я так толком и не понял. На стенах местами подпалины - словно от бутылок с КС. Я, было, и подумал на бутылки, а потом соображаю: огнесмесь-то по стене вниз бы стекла, а тут пятна либо круглые, либо овальные - с сужением в сторону выхода. Разве что они туда чего-то клейкое сыпанули - есть, говорят, такие добавки.
     Еще россыпи дырок были, как от патронов охотничьих с картечью. А еще длинные выбоины, будто снаряд отрикошетировал, но только края у этих выбоин - оплавленные.
     И больше - ничего! Ни мебели какой, ни даже клочка от одежды. Только стены израненные и россыпи гильз. Да еще пару раз кольца от гранат попадались, наших ?лимонок? и немецких ?М-34?.
     Бродил я по этим коридорам минут десять. И везде одно и то же - следы боя, а больше - ничего. В двух местах потолок был обрушен, метров так на десять в длину, а в одном месте, похоже, хороший заряд рванули - уж не знаю, кто - нападавшие, оборонявшиеся, да только воронка в каменном полу - два метра, ну и стерты вокруг, само собой, - в пыль и щебень.
     А потом коридор меня в зал вывел.
     В этом зале они, похоже, зацепиться попытались. Баррикаду у входа нагромоздили, и следы боя в основном около нее, хотя и по всему залу тоже хватает... да не вышло у них.
     Тел, правда, здесь тоже не было; только пятна горелые, характерной ф