мый  неподходящий  момент.  Оправдываясь,  я  случайно
брякнул:
     - Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.
     После этих, как  мне  казалось,  ничего  не  значащих  слов  в  кухне
воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как  статуя.  В  недоумении  я
оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога  в  руке,
двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе  стола.
Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы
сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови  сошлись
на переносице.
     - Что ты сказал? - медленно выговорил он.
     Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще  страшнее  было  то,
что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.
     - Я... я с-с-сказал, что и с-сам бы мог...  -  выдавил  я  с  трудом,
заикаясь от страха.
     Глаза отца сузились, и  в  них  мелькнуло  что-то,  заставившее  меня
содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.
     - И ты пожелал себе третью руку?! - все так же медленно  и  отчетливо
выговаривая каждый слог, произнес он.
     - Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
     - Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать  что-то.  _Т_а_к
ты сказал?!
     Я кивнул.
     - Стало быть, ты _п_о_ж_е_л_а_л_?!
     - Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и_...
     Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я  хотел  сказать,
что не имел в виду ничего плохого, но  не  находил  слов.  Язык  прилип  к
гортани, и я молча стоял в  ожидании  кары.  Взгляды  всех  домашних  были
обращены теперь на отца.
     - Ты! Ты - мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!!
- прогремел он.
     - Не призывал я никого! Я только...
     - Замолчи! - он властно поднял руку. - Все слышали, что ты сказал! Не
лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!
     - Но ведь...
     - Не лги и отвечай мне правду: было ли в  твоих  мыслях  недовольство
той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой,  которая  есть  его
подобие?
     - Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
     - Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе
нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?
     Я хорошо знал своего отца - возражать было бессмысленно и опасно.  Он
все равно не поймет, не _з_а_х_о_ч_е_т_ понять.
     - НОРМА есть образ и подобие Господа, - скороговоркой пробормотал я.
     - Выходит, ты _з_н_а_е_ш_ь_! И зная, ты пожелал стать мутантом. Ты  -
мой сын, совершил кощунство! Здесь! Перед твоим отцом! Что есть мутант?!
     - Проклятый Богом  и  людьми,  -  автоматически  проговорил  я  давно
вызубренные мною слова.
     - Так вот _к_е_м_ ты хотел стать?! Ну, отвечай же!
     Я опустил глаза и ничего не сказал - отвечать было бесполезно.
     - На колени! - скомандовал отец. - Всем на колени и молиться!
     Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца  звенел  у  меня  в
ушах:
     - Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали  твои  заветы
этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!
     Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: "Аминь",  -
и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос:
     - Ступай к себе и молись. Молись о милосердии Божьем, которого ты  не
заслуживаешь, но которое господь по своей милости,  быть  может,  все-таки
дарует тебе! Ступай! Я приду к тебе позже.


     Ночью, когда боль в спине после отцовского визита понемногу утихла, я
долго еще не мог заснуть от терзавших меня мыслей. Я  ведь  знал,  что  на
самом деле не желал себе никакой третьей руки, но...  А  если  бы  даже  и
пожелал? Что здесь  такого?  И  если  даже  на  миг  подумать  об  этом  -
кощунство,  то  каково  же  тогда  иметь  нечто  подобное...   Например...
Например, лишний палец на ноге!
     Наконец я заснул. И мне приснился сон.
     Все мы собрались во дворе, точь-в-точь как  при  последнем  Очищении.
Тогда в центре стоял маленький, только что  родившийся  теленок,  туповато
глядевший на отцовский нож. Теперь там была  маленькая  девчушка...  Софи!
Она стояла босиком, пугливо  озираясь  и  тщетно  пытаясь  прикрыть  одной
ступней другую. Все мы молча ждали. Софи начала метаться от одного из  нас
к другому и молить о пощаде, но никто не шелохнулся, не изменился в  лице.
Мой отец медленно двинулся к ней, и нож его  сверкнул  в  лучах  утреннего
солнца. Софи заметалась еще отчаяннее,  и  слезы  ручьями  потекли  по  ее
обезумевшему от страха лицу. Отец подходил все ближе и ближе к ней, но  ни
один из нас по-прежнему не двигался с места. Отец схватил ее точно так же,
как он хватал того новорожденного теленка, все мы хором  запели  гимн,  он
поднял руку с  ножом...  Нож  сверкнул,  в  последний  раз  в  его  лезвии
отразился блик медно-красного  солнца,  и  тут  же  он  окрасился  кровью,
брызнувшей из горла Софи...
     Если бы Джон и  Мэри  Уэндер  видели  меня  в  тот  момент,  когда  я
проснулся в слезах, с криком, застрявшим у меня в горле, и долго еще лежал
в темноте, твердя про себя, что это всего лишь  сон...  Их  не  мучили  бы
больше опасения, что я могу выболтать людям тайну их маленькой Софи.



4

     Время, о  котором  я  сейчас  рассказываю,  было  для  меня  временем
перехода к другой, более осмысленной, жизни. Произошли события, каждое  из
которых в отдельности случалось и раньше, но теперь они связались для меня
воедино и приобрели совершенно иное значение. А кое  с  чем  мне  пришлось
столкнуться впервые.
     Первым таким событием была моя встреча с Софи. А вскоре  дядя  Аксель
обнаружил то,  что  происходило  между  мной  и  моей  двоюродной  сестрой
Розалиндой. Дядя (на мое счастье, это был  он,  а  не  кто-нибудь  другой)
наткнулся на меня как раз в тот момент, когда  я  _р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_л
с ней.
     Возможно, это был просто инстинкт  самосохранения,  который  заставил
нас обоих (меня  и  Розалинду)  скрывать  до  сих  пор  наши  "разговоры",
поскольку разумом мы еще не понимали, что нам грозит.  Когда  дядя  Аксель
наткнулся на меня, сидящего возле стога сена и громко бормотавшего  что-то
вслух, я даже не пытался скрыться или утаить от него, чем я занимаюсь.  Он
постоял сзади меня  некоторое  время,  потом  я  обернулся  и  глаза  наши
встретились.
     Дядя Аксель был высоким и сильным мужчиной.  Когда  я  видел  его  за
работой,  мне  казалось,  что  его  пальцы  слиты   воедино   с   рукоятью
инструмента. Теперь он стоял у меня за спиной в  своей  излюбленной  позе,
тяжело опираясь на толстую палку,  которой  ему  приходилось  пользоваться
из-за неправильно сросшейся ноги. Черные  брови  его  были  нахмурены,  но
загорелое лицо не выражало ни озабоченности, ни  недовольства,  разве  что
только любопытство.
     - Ну, Дэви! - обратился он ко мне ласково. - С кем  это  ты  тут  так
весело болтаешь? Небось, с лешими или с гномами - кого вы, мальчишки,  еще
там выдумываете? А может быть, с зайцами, ведь их тут полным-полно? А?
     Я отрицательно покачал головой.
     - По-моему, куда интереснее болтать  с  другими  ребятишками...  Куда
интереснее, - протянул он, - чем сидеть здесь вот так, одному, и бормотать
что-то себе под нос. А?
     Секунду я колебался... Но ведь это был мой дядя - дядя Аксель - самый
лучший друг.
     - Я... говорил не... не сам с собой... - неуверенно протянул я.
     - С кем же? - озадаченно спросил дядя.
     - Ну... с приятелем... Вернее, с приятельницей, - поправился я.
     - А с кем именно?
     - С Розалиндой.
     Помолчав, он как-то странно на меня поглядел.
     - М-м-да... Но я что-то не вижу ее здесь. - Он продолжал смотреть  на
меня в упор, и тогда я решился все ему объяснить.
     - Здесь ее и вправду нет.  Она  у  себя  дома...  То  есть,  я  хотел
сказать, недалеко от дома, в маленьком шалаше на дереве, который ее братья
сделали в рощице. Она очень любит там прятаться, - пояснил я.
     Поначалу он никак не мог взять в толк, что я имею в виду,  и  говорил
со мной так, словно это была игра. Но в конце концов мне удалось объяснить
ему все как есть. Тут выражение его лица изменилось. Таким серьезным я его
еще никогда не видел. Некоторое время он молчал, что-то  обдумывая,  потом
спросил:
     - Ты не разыгрываешь меня, Дэви? Все это была не  выдумка?  Ты...  ты
говорил мне сейчас правду?
     - Ну конечно, правду! - уверил я его.
     - А ты никому... никому не говорил обо всем этом, кроме меня?
     - Конечно, нет. Это - наш секрет. Так интересней.
     Выплюнув травинку, он вздохнул, как мне показалось, с облегчением, но
когда он вновь поднял на меня глаза, я  увидел,  что  выражение  его  лица
стало еще более серьезным и даже мрачным.
     - Дэви, - сказал он, - я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь.
     - А что это за вещь, дядя? - спросил я.
     - А вот что, - сказал он, не отрывая  от  меня  своего  серьезного  и
мрачноватого   взгляда.   -   Я   хочу,   чтобы   это   было   по-прежнему
с_е_к_р_е_т_о_м_. Обещай мне, что ты никому... Ты понял меня?  Н_и_к_о_м_у
не скажешь о том, что рассказал  сейчас  мне.  Никому  и  _н_и_к_о_г_д_а_,
Дэви! Это очень важно, чтобы ты понял меня, мальчик, понял, как это важно.
Позже ты и сам поймешь, _п_о_ч_е_м_у_ это так важно. Но  сейчас...  Сейчас
ты ни в коем случае не должен дать кому-нибудь повод даже заподозрить тебя
в том, что я сейчас от тебя узнал. Ты обещаешь мне, Дэви?!
     В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то  угрюмая,
мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не
разговаривал. И когда я поклялся  ему,  что  буду  молчать,  у  меня  было
ощущение, будто я делаю что-то куда  более  важное,  чем  просто  выполняю
обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что  буду  строго  хранить  наш
секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до
меня дошла вся серьезность  нашего  разговора.  Мы  скрепили  наш  договор
крепким рукопожатием, и он сказал:
     - Вообще-то, лучше было бы, если бы ты... ну, забыл про это...  Забыл
как _э_т_о_ делается.
     - Наверно, это у меня уже  не  получится,  дядя,  -  подумав,  честно
сказал я. - Это... Это просто _е_с_т_ь_, и все. Забыть  это  -  все  равно
что... - я никак не мог  найти  слова,  чтобы  объяснить  ему  суть  наших
"разговоров" с Розалиндой.
     - Все равно как забыть, что ты умеешь говорить или слушать? - спросил
он.
     - Да... почти, - кивнул я.
     Он опять ненадолго задумался.
     - Ты слышишь слова внутри головы? Прямо внутри?
     - Не совсем так. Я не то, чтобы слышу их и не то, чтобы вижу.  Это...
это как тени, и если при этом еще произносить слова вслух, тени становятся
яснее. Я лучше их различаю.
     - Но тебе не обязательно произносить эти  слова  вслух,  как  ты  это
делал, когда я подошел к тебе, а, Дэви?
     - Нет, конечно, нет... Просто это иногда помогает... Ну,  делает  наш
р_а_з_г_о_в_о_р_ легче, что ли.
     - И делает  его  гораздо  опаснее  для  вас  обоих,  Дэви!  -  угрюмо
пробормотал дядя. - Я хочу, чтобы ты мне пообещал еще кое-что. Ты  никогда
не должен больше произносить эти слова вслух. Понимаешь?
     - Хорошо, дядя Аксель! Раз вы так хотите... - пожал я плечами.
     - Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему это так важно, -  вновь
повторил он. - Да! Непременно заставь Розалинду пообещать вести себя также
осторожно! Слышишь?
     Я решил ничего не говорить ему  об  _о_с_т_а_л_ь_н_ы_х_,  потому  что
видел, как взволновал его мой рассказ об одной Розалинде. Но  про  себя  я
подумал, что нужно  заставить  _в_с_е_х_  пообещать  мне  то,  что  я  сам
пообещал дяде Акселю.
     Дядя еще раз крепко сжал мою руку, и я постарался ответить ему  таким
же крепким рукопожатием в знак того, что никогда не нарушу своего слова.


     В тот же вечер  я  рассказал  Розалинде  и  всем  остальным  о  нашем
разговоре с дядей Акселем.  Мне  показалось,  что  тревога,  которую  этот
разговор вызвал у меня, уже коснулась всех остальных. Быть  может,  кто-то
из нас уже  ловил  на  себе  настороженно-удивленные  взгляды,  чувствовал
какое-то _п_о_д_о_з_р_е_н_и_е_, и это заставляло нас инстинктивно скрывать
нашу способность обмениваться мыслями. До моего разговора с дядей  Акселем
мы никогда об этом не говорили, просто каждый сам по  себе  подсознательно
делал то, что считал нужным, и принятые нами меры никак не носили характер
с_г_о_в_о_р_а_. Теперь же настойчивость  Акселя  усилила  смутное  чувство
страха. Это чувство еще не обрело для нас  какие-то  конкретные  очертания
(мы не отдавали  себе  ясного  отчета,  _ч_е_г_о_  и  _п_о_ч_е_м_у_  нужно
бояться), но оно стало более острым, более осязаемым, что ли,  и  когда  я
пытался передать остальным ту серьезную настойчивость,  с  которой  Аксель
добивался от меня обещания держать все в секрете, я не только не  встретил
в них недоумения или отпора,  но,  наоборот,  все  они  восприняли  это  с
готовностью и немедленно согласились со мной.  Все  охотно  дали  обещание
хранить тайну, и у всех нас было такое чувство, словно мы сбросили с  себя
какую-то давящую ношу. Вот это и был наш первый _с_г_о_в_о_р_.
     Впервые  мы  _в_м_е_с_т_е_  приняли  определенное  решение,  и   это,
пожалуй, было первое звено в цепи событий, отделивших нас от других людей.
Обозначилась грань между _н_а_м_и_ и _и_м_и_, хотя тогда мы,  конечно,  не
могли понимать, насколько серьезен был этот самый первый шаг.
     Это событие, касавшееся только нас, совпало с  другим  -  вооруженным
набегом из Джунглей.
     Как всегда в таких случаях, организованного  плана  сопротивления  не
было. Селение наше было разбито на участки,  и  все  взрослые  мужчины  по
тревоге должны были собираться на своих участках и уже  на  месте  решать,
как дать отпор банде. С небольшими бандами обычно  справлялись  легко,  но
когда люди  Джунглей  находили  вожаков,  способных  организовать  большую
банду, нам приходилось туго. Банды легко сминали  небольшие  отряды  нашей
милиции на границах и, не встречая серьезного сопротивления, вторгались  в
наши земли миль на двадцать - двадцать пять вглубь.
     Но на этот раз наши люди не были застигнуты врасплох, да и  вооружены
они были неплохо: у многих были ружья, тогда как у вторгшейся банды  кроме
нескольких старых, когда-то украденных  ружей,  были  лишь  ножи,  луки  и
стрелы. И все же сладить с ними  было  трудно:  они  гораздо  лучше  умели
прятаться в лесу, да и дрались, надо отдать им должное,  неплохо,  поэтому
настигнуть их и заставить принять открытый  бой  удалось  лишь  в  глубине
нашей территории, милях в пятнадцати от пограничной зоны.
     Набег, сражение, погоня - что может быть интереснее  для  мальчишки?!
Люди Джунглей были не более, чем в семи милях от Вакнука, и наш двор  стал
местом военного сбора. Отец, который в первые же дни набега  был  ранен  в
руку, помогал сколачивать отряды добровольцев, и несколько дней  на  нашем
дворе выстраивали все новых и новых бойцов, а женщины со слезами провожали
уходящие отряды. Когда ушел последний отряд и вместе с ним все  рабочие  с
нашей фермы, во дворе стало как-то непривычно тихо. Через некоторое  время
прискакал одинокий всадник и, задыхаясь, рассказал нам об удачном сражении
и бегстве банды, несколько вожаков которой, по его словам,  были  взяты  в
плен.
     - Бежали так, что только пятки сверкали, - закончил он свой  короткий
рассказ и поскакал с этой вестью дальше.
     В тот же день небольшой отряд всадников заехал к нам во двор. С  ними
были два пленных вожака. Узнав об этом, я бросил все свои дела  и  побежал
смотреть на пленных. Поначалу зрелище разочаровало меня: по многочисленным
рассказам о  Джунглях  я  ожидал  увидеть  как,  минимум,  чудищ  с  двумя
головами, заросших шерстью, с дюжиной  рук  и  ног,  похожих  на  щупальца
осьминога. Вместо этого я увидел двух в  общем-то  обыкновенных  бородатых
мужчин, правда, ужасно грязных и оборванных. Один из них был  коротышка  с
жесткими клочковатыми волосами, торчащими так, словно их  отхватили  тупым
ножом. Когда же я глянул на второго, у меня перехватило дыхание. Я  просто
остолбенел и никак не мог оторвать от него взгляд,  потому  что...  Потому
что, если бы он был одет более или менее прилично и  борода  его  была  бы
аккуратно подстрижена, он был бы точной копией моего отца...
     Его взгляд на миг задержался на мне. Он цепко глянул мне в лицо, и  в
глазах  его  мелькнуло  странное   выражение,   которое   показалось   мне
одновременно отталкивающим и притягивающим.
     Какие-то слова были уже готовы сорваться с его языка, но тут из  дома
вышла группа людей и с  ними  мой  отец.  Отец  остановился  на  ступеньке
крыльца и здоровой рукой помахал всадникам. Потом он,  как  и  я,  заметил
того человека.  Несколько  секунд  он  не  отрывал  от  него  пристального
взгляда, и вдруг кровь отхлынула у него от лица - он  посерел  у  меня  на
глазах.
     Я быстро перевел взгляд с отца на  его  "двойника".  Он  не  шевелясь
сидел на лошади, но от выражения его лица у меня что-то  екнуло  в  груди.
Никогда до сих пор мне не приходилось видеть ненависть, такую  страшную  в
своей неприкрытой откровенности: неожиданно  прорезавшиеся  складки  возле
глаз и губы, приоткрывшие злобный, звериный оскал. Эта  внезапная  вспышка
злобы подействовала на меня, как пощечина. Я столкнулся с чем-то, чему  не
мог еще дать названия, чем-то непонятным и  настолько  страшным,  что  это
звероподобное лицо навсегда врезалось в мою память.
     Отец, по-прежнему без кровинки в лице, здоровой  рукой  ухватился  за
дверной косяк, несколько секунд постоял так, прикрыв  глаза,  и  медленно,
как дряхлый старик, повернулся и пошел в дом.
     Один из  охранников  перерезал  веревку,  связывающую  пленника,  тот
расправил затекшие руки и плечи и я, наконец, понял, чем он  отличался  от
нормальных людей: он был сантиметров  на  сорок  выше,  чем  все,  стоящие
вокруг, но совсем не потому, что был уж очень рослым и здоровым  мужчиной.
Дело было в его ногах. Они были чудовищно длинные и почти такие же тонкие,
как руки. Руки его тоже были непропорционально длинными, и  эта  уродливая
длина конечностей делала его похожим на паука...
     Стражники дали ему поесть и выпить пива, и он присел на скамью  возле
крыльца: его костлявые колени при этом стали почти вровень с плечами.  Жуя
хлеб с сыром, он внимательно оглядывал двор, не упуская ни одной детали, и
его взгляд снова остановился на мне. Он поманил меня к себе, но  я  сделал
вид, будто не заметил этого. Он поманил меня снова, и я  устыдился  своего
страха. Я подошел ближе, но все же мысленно прикинул расстояние так, чтобы
"паук" не мог дотянуться до меня своими длиннющими руками.
     - Как тебя звать, парень? - спросил он.
     - Дэвид, - сказал я, - Дэвид Строрм.
     Он кивнул, словно я подтвердил то, что он и без того знал.
     - Человек на крыльце с рукой на перевязи - твой отец, Джозеф  Строрм,
не так ли? - был следующий его вопрос.
     - Ну, да, - сказал я.
     Он опять кивнул и снова внимательно оглядел наш дом и весь двор.
     - Стало быть, это Вакнук? - не то спросил, не то просто  отметил  про
себя он.
     - Да, - сказал я в третий раз и стал ждать следующего вопроса.  Может
быть, он и спросил бы меня о чем-нибудь еще, но  тут  один  из  стражников
велел мне отойти подальше. Вскоре маленький отряд уехал по  направлению  к
Кентаку, и я, честно говоря, был этому рад: мое первое знакомство с людьми
из Джунглей оказалось совсем не таким интересным, как я себе  представлял,
и лишь оставило у меня в душе какой-то неприятный осадок.
     Позже я слышал, что обоим пленникам удалось той же ночью  сбежать.  Я
не помню, кто сказал мне об этом, но во всяком случае, не отец: от него  я
ни разу не слышал ни слова об этом странном человеке, а у меня самого  так
и не хватило мужества спросить его, кто такой был этот "паук".