крытый смысл там, где все до смешного просто.
   Но оказалось, что я был прав... А что же Руф? Он любит тебя?
   - Ты сам как думаешь? - всхлипнула Уна. Она смотрела  на  брата  с  такой
надеждой, что ему было совестно разочаровывать ее.
   - Наверное... Конечно да. Разве можно тебя не любить?  Подожди,  он  что,
ничего тебе не говорил?
   - Нет. Он смотрит на меня, и я вижу, что он все понимает,  но  не  станет
облегчать мне жизнь. Он не говорит ни да, ни нет. Впрочем, отчего он  должен
говорить мне, что не любит и не женится?
   - Тоже верно, - сказал Килиан.
   У него подергивалась щека, будто он изо всех сил скрывал сильнейшую боль.
Впрочем, так оно и было на самом деле.
   - Хочешь, я поговорю с ним на правах  твоего  родственника?  -  предложил
юноша, когда ему показалось, что он сможет совладать с собственным  голосом.
- Спрошу его, что он собирается предпринимать? Когда объяснится с тобой?
   - Нет! Только не это! - чуть ли не закричала Уна. - А вдруг окажется, что
он не... Глупо, конечно, но я не хочу этого знать.  Я  буду  ждать  столько,
сколько нужно.
   - Это у нас семейное, - с кривой улыбкой выдавил Килиан. - Терпение и еще
раз терпение, так и мама учила. Я ведь тоже готов ждать столько, сколько  ты
скажешь. Или сколько придется. Учти это на будущее. -
   В комнате повисла тяжелая и неловкая пауза:
   И когда раздался громкий крик Аддона, призывающего своих детей,  они  оба
почувствовали невероятное облегчение...

5

   Омагра знал, что это его последний шанс взять  неприступную  крепость,  и
гнал своих воинов на смерть, не считаясь с потерями.
   Орда палчелоров больше не могла оставаться в выжженной  солнцем,  знойной
долине. Она должна была прорваться к Газарре, чего бы ей это ни стоило. И  с
отчаянием обреченных варвары раз за разом бросались на стены Каина.
   Это было похоже на наводнение. Толпы людей  подкатывались  к  цитадели  и
откатывались  назад,  словно  свирепые  бушующие  валы,  оставляя  за  собой
изуродованные трупы и корчащихся, едва живых калек.
   Крики, вопли, звон оружия.
   Мир кружился перед глазами, и  небо  становилось  похожим  на  водоворот,
который затягивает в себя абсолютно все.
   Воины Омагры шли по трупам своих соплеменников. На месте  одного  убитого
вставали двое живых и продолжали  кровавую  сечу.  Палчелоров  действительно
было во много крат больше, и вскоре у Аддона не осталось  людей  в  резерве.
Все, кто мог  держать  в  руках  оружие,  стояли  на  стенах,  отбиваясь  из
последних сил, а враги прибывали и прибывали.
   Вождь варваров поставил своих  лучников  прямо  напротив  главной  башни,
откуда их расстреливали тезасиу Кайнена, однако теперь и палчелоры  наносили
защитникам крепости серьезный урон.  Стрелы  летели  так  часто  и  с  такой
плотностью, что были похожи на  темное  гудящее  облако,  которое  отчего-то
занесло в долину.
   Солдаты Аддона падали один за другим.  Вот  схватился  за  грудь  молодой
человек, показавшийся смутно знакомым.
   Нилтон!
   Газарратский новобранец...
   Мальчик, мальчик, как жаль. Но  обернуться  и  проверить,  погиб  он  или
стрела попала в него на излете и доспехи защитили своего владельца,  нельзя.
Некогда. Отвлечешься на секунду, и тебе  тут  же  снесут  полчерепа  тяжелой
палицей.
   Вот, желающие  уже  подошли  вплотную!  Аддон  столкнул  вниз  одного  из
нападающих, изо всех сил ударив его щитом  а второго пронзил  раллоденом,  и
варвар,  рыча  и  плюясь  кровью,  скатился  на  деревянный  настил,  внутрь
крепости. Вскоре оттуда донесся полу крик-полувизг, будто  перерезали  горло
домашней скотине.
   Справа от Аддона  несколько  палчелоров  сумели  спрыгнуть  с  приставных
лестниц на каменную стену и теперь атаковали  инженеров,  которые  суетились
вокруг бираторов. Кайнен отдал  короткую  команду,  и  на  помощь  товарищам
кинулись топорники. Однако, пока  они  добежали  до  камнеметов,  одного  из
инженеров успели надеть на копье и "пришпилить" к деревянной конструкции. Он
слабо дергался на древке, хрипя и булькая,  похожий  на  огромную  куклу  из
тряпок и соломы (окровавленных тряпок и красной соломы(, и  взгляд  его  был
устремлен прямо на командира,  будто  это  тот  был  виноват  в  страшной  и
мучительной гибели своего солдата. И Аддон ощутил бы свою вину, видят  боги,
- если бы только вообще был в состоянии что-то чувствовать.
   Но душа Кайнена онемела и впала в оцепенение, будто  ящерица  в  холодную
пору. Ей было уже все равно,  что  творится  вокруг,  ибо  существует  некий
предел страданий, которые могут выносить человеческие души. За этим  рубежом
для каждого начинается свой лимб.
   Бираторы и инженеров защитить удалось, но тут Омагра  подогнал  к  стенам
стрелков, которые выпустили в сторону крепости положенные стрелы, обмотанные
какими-то волокнами, пропитанными пахучей дрянью.
   Гореть в каменной цитадели было почти нечему, но та смесь,  что  была  на
вражеских стрелах, давала едкий коричневый дым. От него  слезились  глаза  и
горло сдавливало костлявой рукой удушья.
   Горящие стрелы тушили, окуная в чан с красным вином, забродившим на  этой
жаре. Кислый запах бродящего вина смешивался с запахом варварского  состава,
и защитникам с каждым мгновением становилось все труднее дышать.
   Обливаясь потом, жадно ловя  ртом  воздух,  чумазые,  обезумевшие,  воины
Каина понимали, что еще несколько литалов этого неистового сражения - и  они
просто повалятся без сил, не в состоянии защитить ни себя, ни своих близких.
И тогда остаткам палчелорской  армии  (жалким,  но  все  так  же  смертельно
опасным) нужно будет только добить их. Воды отчаянно не хватало. Драгоценные
капли  нацеживали  в  медные  сосуды.  В  них  вода  приобретала  неприятный
металлический привкус, но глиняные могли разбиться,  а  жители  крепости  не
имели права на такую роскошь, как потеря целого кувшина воды.
   Под деревянными настилами стонали раненые. Их становилось  все  больше  и
больше, несмотря на то что оставались лежать здесь только те, кто  находился
в беспамятстве или просто не владел своим телом. Все прочие, получив  первую
помощь, наспех перевязанные, ковыляли обратно, чтобы встать в строй.
   Многие воины просили прижечь раны горящей  головешкой,  чтобы  остановить
кровь, и, сцепив зубы, мужественно выносили  эту  мучительную  процедуру.  У
управителя Микхи дрожали руки, когда он делал это,  и  вскоре  его  заменила
Уна. Девушка сама не ожидала от себя  такой  выдержки.  В  какой-то  миг  ей
показалось, что лучше бы это в ее  плоть  втыкалась  раскаленная  деревяшка,
однако солдаты подбадривали ее:
   - Ничего, не робей. Выживем - полечимся. А если нет, то и так сойдет. Все
равно впереди погребальный костер: никто и не разберет...
   Жутковатое утешение,  но  оно  действовало.  И  Уна  подносила  мерцающий
оранжевым конец головни к ране.
   Взвыв, воин клял на чем свет стоит и Суфадонексу, и Даданху, и Омагру,  и
мать своей супруги, и  еще  кого-нибудь.  Но  тут  появлялся  Каббад,  держа
наготове горшочек с  целебной  мазью,  которая  хоть  как-то  умеряла  боль,
притупляя на время ощущения. И воин торопился к своим, прихрамывая,  охая  и
ругаясь так, что небесам стало бы жарко, если бы они не были раскалены...
   Один из милделинов-топорников  стоял  на  стене  как-то  странно,  боком.
Килиан подумал, что ему неудобно замахиваться, сил уходит больше, - он  что,
не понимает этого? Правда, Килиан подумал об этом гораздо короче и резче.  А
потом он увидел, что топорник смотрит только одним глазом, а вместо  второго
у него красно-сизая опухоль в пол-лица.
   В начале осады такая рана считалась бы тяжелой, но  сегодня  на  нее  уже
никто не обращает внимания. И даже повязку солдат снял, потому что  сползет,
не ровен час, в самый неподходящий момент.
   Крайняя правая башня и часть стены на две  длины  меча  вокруг  нее  были
недоступны атакующим. Там когда-то белые камни побурели от пролитой  на  них
крови, там громоздились тела, и когда они не давали защитнику этого  участка
сдвинуться  с  места,  он  сбрасывал  их  на  головы   палчелорам,   которые
карабкались наверх с упорством безумцев.
   Руф был страшен. Его и прежде бронзовая кожа за несколько последних  дней
потемнела, и многочисленные шрамы и рубцы теперь выделялись  на  общем  фоне
светло-желтыми полосами. Весь он был в потеках грязи, пота и в  красно-бурых
пятнах. Особенно страшным было лицо, на котором своя и чужая кровь запеклась
коркой и образовала  жуткую  маску  с  глубокими  прорезями  морщин.  Только
бело-голубые белки сверкали на ней, и солнце  плескалось  в  его  непонятных
глазах, приобретших в этот день цвет темного пламени.
   В одной руке Руф держал топор, а в другой - раллоден. Он орудовал  обеими
руками так, словно они были обе правые и принадлежали разным людям.
   Вот он с размаха всадил топор в спину  палчелора,  перевалившегося  через
стену и на короткий миг оставшегося незащищенным, а  другой  рукой  проткнул
живот воину, подходящему справа. Третьего Руф тут же ударил ногой в челюсть,
и сила удара была столь велика,  что  плохо  установленная  шаткая  лестница
вздрогнула и пошла назад, увлекаемая тяжестью падающего тела.
   На  какое-то  мгновение  Кайнен  остался  один  и  тут  же  со   звериной
стремительностью прижался к боку башни. Мимо  просвистели  несколько  стрел,
выпущенных почти наверняка. Другой бы  уже  лежал  пронзенный  ими,  но  Руф
только прикрыл на секунду глаза...
   Почти раздетый варвар напал на него, будучи уверен в том, что  этот  воин
сейчас ничего не видит - веки-то опущены. Но  клинок  раллодена  рассек  его
тело наискось - от плеча до бедра.
   (Врага нужно чувствовать на расстоянии и с закрытыми глазами. Ты этого не
понимаешь. А если не понимаешь, то  долго  не  проживешь.  Вот,  я  же  тебе
говорил... )
   - Отец! - заорал Килиан, отбиваясь от двух  наседающих  врагов.  -  Отец!
Троих!..
   - Где же я возьму троих?! - проскрежетал Кайнен себе под  нос,  насаживая
палчелора на короткий дротик.
   Варвар повалился под стены  цитадели,  унося  такое  драгоценное  оружие.
Аддон выхватил из-за спины топор и оглушил следующего нападающего обухом, не
успев даже развернуть оружие как надо.
   Глава клана видел, что сыну приходится тугона его участке осталось  всего
два здоровых солдата и трое легкораненых. Все - эстианты, то  бишь  конники,
не привыкшие с утра до ночи махать мечами на стенах. Да и у самого Килиана с
ногой становилось все хуже и хуже. Он старался не опираться  на  нее  лишний
раз, но разве убережешься в этой свалке?
   И тут внезапно стало полегче.
   Откуда подоспела помощь?
   Несколько женщин, надев доспехи убитых или тяжелораненых солдат,  ухватив
покрепче копья и топоры, поднялись на стены, желая поддержать своих мужей  и
братьев. Если погибать, так с песней.
   Ну и что с того, что она не слышна?
   Вот отчаянно заорал варвар, которого изо  всей  силы  огрели  по  пальцам
увесистой палкой. Он не смог удержаться на лестнице  и  повис,  цепляясь  за
каменный выступ. Второй удар - и враг с диким воем полетел  вниз.  А  Ченьюр
бросилась дальше, разыскивая в гуще сражения своего мужа, милделина  Олькоя.
Того самого, которого не раз колотила вот этой палкой.
   Любила и ревновала она его безумно,  и  Аддону  десятки  раз  приходилось
выслушивать жалобы своего солдата.
   Несколько стрел одновременно воткнулись в  маленькую  фигурку  женщины  с
противным стуком, она нелепо взмахнула руками, упустила свою палку, зачем-то
попыталась ее подхватить... Лицо  Ченьюр  приобрело  удивленное  и  какое-то
детское выражение, и она
   (конечно упала, что же еще. Но Аддон Кайнен этого не увидел,  потому  что
уже сражался с новым противником. А видел  только  миг,  когда  она  развела
руки, с которых крыльями  стекали  тонкие  ткани  ее  голубого  хонедима,  и
оторвалась от края стены( полетела.
   А стрелы сыпались,  сыпались,  сыпались  -  смертоносный  колючий  дождь.
Впрочем, очень красивый: красный, желтый, голубой, зеленый -  палче-лоры  не
жалели красок на оперение.
   Те же стрелы летели в обратном направлении. Свои были  израсходованы  еще
пару дней назад, равно как и вся партия новехоньких, только что  сработанных
гарнизонным оружейником Ансеном. Только что - это значит два  дня  назад.  А
вчера Ансен был убит случайно залетевшей "гостьей".
   Несколько пареньков,  ходивших  у  оружейника  в  подмастерьях,  пытались
заменить его в этом деле, но после объявили Аддону, что с них  будет  больше
проку, если они станут собирать вражьи стрелы. Потому что так ловко и быстро
работать, как старый мастер, они еще не умеют. И Кайнен был вынужден с  ними
согласиться.
   Мальчишки привязали на  спины  большие  щиты  пехотинцев  и,  похожие  на
черепах, полусогнутые, перебегали с места на место,  набирая  полные  охапки
столь необходимых...
   - Полу... - размахнулся Аддон и закончил,  погружая  топор  в  податливую
плоть, - чи!
   Но в этот миг солдат, сражавшийся  рядом  с  ним,  медленно  отступил  на
полшага, затем лег и свесился с  края  стены.  По  всему  его  правому  боку
расплывалось и расплывалось пятно.
   Кайнен внезапно и очень отчетливо понял, что это - конец.
   Не придут на помощь газарратские полки.
   Не врубится с правого фланга лихая конница таленара Тислена. Не  ворвутся
на поле боя двуконные колесницы, ссаживая пехотинцев в самой гуще сражения.
   Ничего этого не случится.
   (Успеть бы только добраться до девочки. Она смелая, но сама не  сможет...
И на Каббада надежды мало: он ведь еще ни разу в жизни не поднимал  руку  на
человека...)
   В этот момент там, внизу, под залитыми кровью стенами погибающего  Каина,
раздался многоголосый истошный крик.
   Кричали издалека.
   Кричали так, как бывает только в  кошмарном  сне,  когда  живое  существо
захлебывается, исходит собственным ужасом, а  ужас  длится  и  длится  -  до
бесконечности.
   Еще  так  кричат  иногда  рожающие  женщины,  переходя   на   недоступные
человеческому голосу тона, утопая во мраке боли и пытаясь вытолкнуть  ее  из
себя этим жутким ором.
   И - о чудо! - впервые за долгие литалы не обрушилась на защитников  новая
волна врагов.

6

   - Что у них там происходит?
   Килиан выталкивал из себя слова, а они были угловатыми и жесткими,  и  их
шершавые тельца цеплялись за горло и язык  -  распухшие,  чужие,  начинающие
наливаться огнем.
   - Паника, - сказал Руф, подходя  поближе  и  помогая  брату  присесть  на
широкий зубец крепостной стены.
   Надо бы спуститься вниз, но сил нет. Нужно хоть немного передохнуть, пока
палчелоры отвлеклись на какие-то свои проблемы.
   - Это понятно, - просипел Аддон.
   Уна поднесла ему глиняный кувшин,  почти  наполовину  заполненный  теплой
водой, и он сделал один большой глоток. Затем передал кувшин Килиану, и дочь
невольно восхитилась - даже намека на сожаление или жадность не было в  этом
царском жесте.
   Отдать глоток воды после такой сечи и во время такого зноя  -  все  равно
что просто так расстаться со своим царством.
   (Разве Баадер Айехорн способен на подобный поступок? Сомневаюсь. Нет,  не
он, а мой отец - вот подлинно  великий  человек.  Царский  же  венец...  что
венец? Это всего лишь знак, а не признак настоящего величия.)
   - Не понимаю, - сказал Килиан. - На них напали сзади, а Тислен должен был
ударить справа. Ему больше неоткуда подойти.
   - Он мог зайти с тыла, - предположила Уна.
   - Каким образом? - воззрился на нее брат. Тяжело волочащий уставшее  тело
воин - она помнила, что где-то видела его, - потрепал ее  по  волосам  рукой
(повязка грязная,  заскорузлая,  затвердевшая  -  ему,  должно  быть,  очень
больно) и улыбнулся. У него было еще нестарое  лицо,  но  скорбно  опущенные
уголки безупречно вылепленного рта и  седая  прядь  над  ухом  указывали  на
возраст. И вдруг Уна вспомнила:
   ( - Я никогда не видел такой красивой  девушки,  как  ты.  И  никогда  не
целовал такую красивую девушку. И любую другую тоже... Я бы не заговорил  об
этом, если бы не...
   - Ни один поцелуй в мире не стоит жизни. Это я тебе точно говорю...)
   Она хотела спросить, как его зовут, но он уже ушел.
   По-стариковски согнутые плечи,  казалось,  не  выдерживали  веса  дешевых
кожаных доспехов с нашитыми бронзовыми  бляхами.  И  девушка  не  осмелилась
окликнуть его. Этого человека она не знала и ни разу в жизни не  говорила  с
ним.
   Он уходил в какую-то свою жизнь или смерть -  неважно.  И  в  этой  жизни
(смерти) ей не  находилось  места.  Что  было  не  просто  правильно,  но  и
единственно возможно.
   Что-то закончилось этим днем. Уна переводила растерянный взгляд с отца на
брата, с брата - на Руфа и не могла понять, что же оборвалось в ней с хорошо
слышным звоном лопнувшей струны, что?!

***

   Горбоносый  человек  с  пронзительными  глазами  внимательно  разглядывал
людей, сидевших на вершине крепостной стены. Особенно привлекал его  молодой
атлет, похожий на хищного зверя.
   Почему на зверя? Хотя бы потому, что в нем было мало человеческого. Очень
мало.
   - Не надейся, - сказал кто-то за  его  спиной.  -  Ты  не  сможешь  этого
сделать. Он не принадлежит тебе.
   - Посмотрим, - отвечал горбоносый.

***

   - Вот что, - молвил Килиан. - Вы, конечно, скажете, что я сошел с ума, но
рискну предложить. Мы должны взять  их  в  клещи:  пока  они  отвлеклись  на
происходящее в тылу, нужно собрать всех  солдат,  которые  еще  в  состоянии
помыслить о том, чтобы двинуться с места, и напасть на них.  Таким  образом,
мы наверняка победим.
   - Ягма похитил твой разум, - с истовой убежденностью сказал Аддон. - А я,
несчастный, так надеялся, что никто не предложит снова начинать сражение.
   - Если бы этого не сделал Килиан, то, вероятно, пришлось говорить мне,  -
произнес Руф.
   - То есть, иными  словами,  ты  поддерживаешь  его  предложение?  -  едко
осведомился Аддон.
   - Да, владыка  Кайнен.  И  даже  буду  настаивать  на  правоте  командира
Килиана.
   - Понятно. Вот ты и командуй. Спускайся и сам скажи людям, что  им  нужно
собирать свои несчастные кости воедино, садиться на коней и куда-то скакать.
А я...
   - А ты, отец, останешься с гарнизоном, - опередил его Килиан. - Мы же  не
бросим крепость без охраны. Наши женщины, старики, дети и раненые  нуждаются
в защитниках. Поделим войска пополам.  Самые  слабые  останутся  с  тобой  и
получат хотя бы небольшую передышку, а те, кто посвежее, отправятся с нами.
   - И возразил бы, да нечего, - признал Аддон после недолгих размышлений. -
Вот ты и вырос, сынок.
   Тот виновато пожал плечами.

7

   Руфу удалось собрать шестьдесят семь  пехотинцев  и  чуть  больше  сорока
эстиантов.
   Килиан забрался на коня и сразу почувствовал себя уверенней.
   - Не унывай. - Он дернул У  ну  за  спутанный  локон.  -  Мы  вернемся  с
победой. Что хочешь в подарок - голову Омагры  или  череп  Даданху  с  этими
яркими камушками?
   - Ты невыносим! - вспыхнула девушка. - Отец! Пусть он едет, а не то я  за
себя не ручаюсь...
   - Хорошо-хорошо, - торопливо заговорил Килиан. -  Тогда  я  пригоню  тебе
десяток этих милых, совершенно  ручных  дензага-едлагов.  Ой!  Отец,  а  она
дерется.
   - Я только-только заметил вслух,  что  ты  повзрослел,  -  поскреб  Аддон
многодневную жесткую щетину. - Так  вот,  это  у  меня  случилось  временное
помрачение рассудка  от  усталости  и  жестоких  боев.  На  самом  деле  все
по-прежнему... -  Лицо  его  посуровело,  и  он  совершенно  другим  голосом
продолжил:
   - Ну, езжайте. И возвращайтесь со славой.
   Уна рванулась было в сторону Руфа, но он улыбнулся ей  так  отчужденно  и
безразлично, что она остановилась как вкопанная, бессильно уронив руки вдоль
тела. И только ее взгляд умолял о последней милости, о  прощальном  поцелуе,
хоть о чем-то...
   (Неужели я настолько безразлична тебе, что ты не хочешь даже обнять  меня
напоследок?! Ну скажи что-нибудь. Не гляди на меня, как каменный истукан!)
   Ру