Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Сергеев Иннокентий. Повести и рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  -
: "Я готов отказаться от себя и даже забыть свое имя". Он очень хотел стать магом. И наконец маг сказал ему: "Ты думаешь, что простился со всем в своей жизни и достоин стать магом, но ты еще не сказал главного". И маг показал ему его любимую женщину, ту, которую Ричард любил больше чем жизнь, больше чем себя самого, больше чем родину и друзей. И сказал маг: "Готов ли ты отказаться от нее? Но прежде чем ответишь, подумай. Знай, что никто не возвращается с дороги, на которую ты ступил, и если теперь ты не сможешь отказаться, ты умрешь вместе с той, которую ты любишь". И Ричард не знал, что ему сказать. Он готов был умереть ради своей любимой, ради нее он готов был даже не стать магом, но он не хотел, чтобы из-за него погибла его любимая. И тогда он подумал: "Я не могу решать ее участь за нее. Но как бы поступила она? Что бы она выбрала, окажись она сейчас рядом со мной, или будь она на моем месте? И тогда он повернулся к магу и сказал: "Убей нас. Я не достоин быть магом". И маг сказал ему: "Знай, что если бы ты отрекся от своей любимой, я убил бы тебя на месте. Возвращайся же к ней. Ты видишь сам, что не сможешь быть настоящим магом". И Ричард, распрощавшись с мудрецом, радостный, заспешил к своей любимой туда, где она ждала его. - Какая интересная история. Что-то она мне напоминает. - Я использовал одну китайскую сказку. Только изменил немножко. - А. Наверное, поэтому. Но почему же он оставил свою возлюбленную и ушел один? - Но он же не знал, что так все обернется. Вот витязи и их дамы в невиданных нарядах, вот их сестры и братья, и танцоры и танцовщицы, и музыканты, и короли далеких стран, и нимфы потаенных ручьев, и мотоциклисты, и те, кто как крылья за их спинами, и те, кто принесли с собой гитары, и те, кто подставляет ладони струям фонтанов, и еще многие и многие, и ты выходишь к ним, и они радостно встречают тебя. Ты выходишь к ним из дома своего, и они приветствуют тебя и говорят: "Как ты прекрасна, Мария!" И они дарят тебе свои подарки, и оркестр играет, и птицы прихорашиваются и делают реверансы, и грациозно раскланиваются с тобой и говорят: "Мы любим тебя, Мария!" И ты идешь к ним и протягиваешь к ним руки, и разлученных нет больше, и ты видишь всех тех, о ком рассказали поэты, и тех, чьи лица хранят витражи, и краски ярки и чисты, и нет вражды между ними, а только радость, и затонувшие острова поднимаются из воды и открывают сокровища свои, и заточенные воды в шумной свободе поют, и гимны их созвучны и мелодичны, а камни становятся землей, и от земли веет теплом жизни, и высокое становится выше. И невидимые мосты станут твердыми под ногами, и солнце не испепелит ничьих небес, а будут они просторны и светлы, и сады, и птицы их, и деревья приветливо встретят тех, кто пришел к ним, всех тех, кто искал их, и тех, кто не таил своей любви, а пел ее голосом, и выйдут к ним Пан и Феб, забывшие свой спор, за руки держась, выйдут они к ним, и менестрели воспоют их дружбу. Вот свирель, вот арфа, вот клавесин, поют они: "Здравствуй, Мария!" Вот галереи, увитые стеблями плюща, и в мраморе замерший танец, вот линии рук и узоры цветов, вот самолеты и ангелы, свечи и рампы всех сцен, вот маяки благодатного берега: "Здравствуй, Мария!" И смягчатся движения, и очертания сделаются мягче, и будет вечер, и фейерверками вспыхнет он, искрами золота, и в отражениях найдет себя, и ты войдешь в свой дом и закроешь окна шторами, и обнимешь меня. И никто не будет видеть нас вдвоем, когда мы останемся вместе, и это будет для нас, все, что будет с нами. Мы должны быть одни и уйти, чтобы снова могли мы выйти из дверей наших к тем, кто будет встречать нас радостно, к тем, кто нас ждет. - О, как ты прекрасна, Мария! Я ломал голову, что бы такого придумать, чтобы Марии было приятно. За что ни возьмись, на все нужны деньги или хотя бы немного денег, а у меня их ну совсем кот наплакал. И на бутылках особенно не разбогатеешь. Вон у нас в классе парень есть, так ему красота, все время с деньгами. У него родители пиво ящиками дуют, а бутылки все ему достаются. Можно, конечно, попробовать собирать их на улице, я видел, старухи так и делают. Но это как-то не то. Все не то. Может, приготовить что-нибудь? Испечь, скажем. Я взял книгу рецептов и принялся искать. До сих пор мой кулинарный опыт ограничивался жареной картошкой и яйцами всмятку, еще бутербродами, но это все не годилось. А тут, куда ни глянь, везде ужас какой-то. Нужна куча продуктов, и чего только с ними не надо делать: и взбивать, и охлаждать, и разделять, и размешивать, а главное, совершенно непонятно, сколько это должно занять времени, и успею ли я к ее приходу. Кроме того, мне казалось, что использовать какой-нибудь готовый рецепт, это примитивно, это она и сама может сделать, а вот придумать что-нибудь эдакое, это да. Наконец, я решил сделать пирожные, причем тесто сделать частично по одному рецепту, частично по другому, а крем вообще от фонаря. Однако, достав продукты, я поначалу слегка струхнул, я никогда еще не брался ни за что подобное. Но уж больно велик был соблазн. Я вздохнул, поменял местами тарелки, потом представил себе еще раз, как приятно будет Марии, и взялся за дело. Провозился часа два, не меньше. Ну и морока же это была! Я весь взмок, бегая у плиты. Не успевал я готовить одну партию, как другую уже надо было вытаскивать, а тут еще крем кипеть начинал, количество грязной посуды накапливалось со злорадной быстротой, а открытая духовка садистски жарила в спину. Но обошлось все даже благополучнее, чем я ожидал, если не брать в расчет такие мелочи как то, что я заработал ожог на большом пальце и насыпал в тесто соды, забыв развести ее уксусом. Мария была в восторге. Мне даже жалко было есть, но Мария заявила, что если я не буду есть, то она тоже не будет. Ну за что такая несправедливость, спрашивается? После первого успеха я пошел в разгон. Я каждый день готовил для нее что-нибудь. Мы даже не успевали съедать. - Ты меня закормишь сладким. Ты что, хочешь, чтобы мама у тебя стала толстая? Я сказал ей, что, по-моему, толстеют не от еды, а от безделья. - Хм. Что-то в этом есть, - согласилась Мария. Но на всякий случай я стал делать перерывы, раз уж она так боится растолстеть. Я подумал, почему это так здорово, когда Мария печет куличи на Пасху? Ведь, если разобраться, то они не так уж и сильно отличаются от какого-нибудь обыкновенного кекса. Все дело в том, что это не просто воскресенье, а Пасха, и от этого они делаются в десять раз лучше. И тогда я стал придумывать всякий раз какой-нибудь праздник. В календаре, кроме всякой дребедени, ничего не было, и мне приходилось придумывать праздники самому, сочинять к ним какие-нибудь истории, вобщем, заставлять работать фантазию. Идея была гениальная, и Мария ее тут же подхватила. Но по-настоящему я оценил ее уже много позже, когда понял, как это ценно, уметь сделать из обыкновенного, буднично-заурядного, серого дня волшебный праздник. Сколько раз одно только это умение и спасало меня от депрессии. В тот раз нам хватило на два дня. На другой вечер мы доедали остатки, и за чаем Мария сказала: "Побудешь один вечер без меня?" А я сказал: "Не заботься об этом". Она вернулась очень поздно. Почти в два часа ночи. Я не спал, ждал ее. Лида подвезла ее на своей машине. У нее был зеленый горбатый "москвич". Мария иногда пользовалась им, но на озеро мы поехали на другой машине. Я так до сих пор и не знаю, на чьей. На Пасху она пекла куличи. Как обычно, один большой и два маленьких. Глазури она не жалела. По всей квартире пахло ванилью и сдобой. Весь день хлопотала. С утра затеяла уборку, и я удрал на балкон с магнитофоном и Шекспиром. Когда пылесос затих, вернулся. Потом она стала варить творог, готовить салаты. - Открой, пожалуйста, горошек. Я помог ей очистить картошку и порезать ее мелкими кубиками. К вечеру она притомилась. Прилегла на диван с журналами мод. - Скоро лето, а у меня еще ничего нет. У тебя, кстати, тоже. Время шло. Я метался на кушетке и вздыхал. Голова была как чужая, предательница, а ладони потные. Я бился головой об подушку. Потом сказал очень громко: "Сегодня. Сейчас". Закусил подушку и лежал. Мария говорила: "Или сомневаться, или делать. Одно из двух". Я заставил себя встать на ноги. Потом стал идти. Она была в комнате. На диване. Полулежа. Не слышала меня, как я дышу. Листала журнал. Я оторвался от косяка и вышел на свет. Стал приближаться. Я пристроился рядом с ней. Пододвинулся ближе. Руки хотели удрать. Я обнял ее. Не отрывая глаза от журнала, она положила на меня руку. Все колотилось внутри. Я потянулся лицом к ее груди, к ней, я ничего не видел кроме нее. Легко бы упасть, я держался навесу, боялся, что сейчас упаду, не хватит сил, тянулся, я видел, приближался, каждую нить ткани, я видел... Ну что ты. - Не маленький ведь, - она строго убрала меня. В горло впилась боль, в глаза. Оборвалось. Она уронила журнал. Она встревожилась. - Что с тобой? Иди... иди ко мне, - она открылась. Я отшатнулся. Из-за слез я ничего не видел. Я вскочил с пола и стал пятиться. Оступился, упал, больно ударившись. И тогда я зарыдал. Ее фигура подалась ко мне. Я бросился прочь из комнаты. На лестницу, из дома. Во дворе не было никого. Я рухнул на скамейку. Жизнь была кончена. Все замерло в сумерках и жалело меня. Я рыдал. Она вышла из подъезда. Села рядом. Потом сказала: "На, надень, прохладно уже". Она протянула мне что-то. Я взял, комкая мягкую ткань. Мы долго сидели. Она обняла меня, Прости. Поцеловала. - Прости меня. Я всхлипывал. Не плачь. Пойдем домой. Пойдем. И мы ушли домой. Я все пытался сглотнуть, и не мог. Наверное, то же самое испытывает голова, когда она катится из-под ножа гильотины. Только заплакать не успевает. Она показала мне выбранный костюм: "Нравится?" Я кивнул. Она сказала: "До лета успею? Надо успеть". Когда мы поехали на озеро, она надела его. Второй раз. Первый раз - в кино. Ничего - это значит, ничего нового. Вроде модов. Это она приучила меня хорошо одеваться. В любых обстоятельствах. Она говорила: "Лучше ходить голым, чем в лохмотьях". Хипы и прочие аутсайдеры так никогда и не признали меня за своего. Называли пижоном, Чайлд Гарретом, дэнди... Но это уже в крови. Лучше ходить голым, чем в тряпье. У нее всегда была куча журналов на английском. И на французском. Его она знает через пень колоду, как и немецкий. Зато английский - очень хорошо. Она часто занималась со мной по вечерам. Мы переводили песни. Она объясняла. Я спрашивал какое-нибудь слово, а она вдруг говорила: "Найди в словаре". Она знала его, но я должен был запомнить намертво. За этим она следила. Отдала меня в "английскую" школу. Не потому что это было модно (это было модно), просто она считает, что не знать английский все равно что быть глухонемым. Она права. Даже в детский сад я ходил "английский". Обычно за мной приходила Лида. И мы никогда не шли прямо домой, мы отправлялись в город, перекусывали в каком-нибудь кафе пирожными. Или она затаскивала меня в шашлычную. В переулках было темно, а на улицах шумело, свет мельтешил, я разглядывал разноцветные льдинки окон, а Лида говорила: "Посмотри, вон самолет летит". Спрашивала: "Сколько будет сорок восемь плюс сто тридцать семь?" Я старательно подсчитывал в уме. Ей говорили: "Какая у вас красивая девочка!" Ее это в восторг приводило. Она училась в институте и жила у нас. Мы спали с ней на диване. А Мария спала на кушетке. Или мы ночевали вдвоем. Если Мария уходила куда-то на ночь. Но и тогда мы спали вместе. Кажется, я боялся спать один. А может быть, по привычке. Или на случай, если Мария придет среди ночи? Мария потом полдня отсыпалась. Или приходила вечером и тут же бухалась в постель. Даже не ужинала. Как только Лида вошла в прихожую, Мария крикнула из комнаты, что света нет. И мы пошли покупать "омичку", но магазин был уже закрыт. Когда мы вернулись, Марии не было. Она починила свет и ушла, и мы весь вечер просидели вдвоем, даже телевизор не включали, так заговорились. В тот вечер я предложил Лиде пожениться. Однажды, когда я был еще совсем маленьким, Мария взяла меня с собой в универмаг, и я потерял ее среди толпы. Вокруг были люди, и они торопились и смотрели куда-то поверх меня, а я не знал, что мне делать. Я так испугался, что не мог даже плакать, я подумал, что она ушла от меня насовсем. И я ходил как лунатик, и кто-то тормошил меня за плечо и спрашивал, где моя мама, и продавщицы говорили мне: "Почему ты один? Где твоя мама?" А я был полумертвый от ужаса и горя, я не мог произнести ни одного слова, слова не могли выйти из моего горла, я только мычал. Наверное, они решили, что я дефективный какой-нибудь. Я зачем-то побежал по лестнице и чуть не упал, но кто-то подхватил меня, я помню. Я хорошо помню этот ужас. А Марии все не было, ее не было нигде, везде были какие-то люди, и мне ничего не было видно из-за них, они налетали на меня или обходили, отстраняя рукой, и кто-то тормошил меня за плечо, а я забился в какой-то угол и ничего не соображал, но меня извлекли оттуда, какая-то женщина, и она спросила меня: "Где твоя мама?" А потом я увидел Марию, она бежала ко мне, расталкивая всех, она схватила меня, у нее были безумные глаза. Она что-то стала говорить и стала плакать, впрочем, этого я уже не помню. Помню, как она бежала ко мне, я закричал, а вокруг были люди, и кто-то из них обернулся за ее спиной, а потом были только ее глаза. Она быстро-быстро говорила, она словно обезумела, всхлипывала, просила у меня прощения за что-то. А я ничего не мог сказать. Мария говорит, что испугалась тогда, что я останусь немым, я долго после этого не мог выговорить ничего. Но потом это прошло, конечно. Мне было пять лет, и я научился читать, потому что Лида не любила читать мне на ночь. Она думала, что это скучно. Нет, тогда мне было уже шесть. Я могу сойти с ума или просто стать старше, и очищать апельсины ножом, сидя в костюме как на маскараде, где шлейфы у женщин как пришитые зачем-то крылья, снятые с мертвых птиц. Я могу выбрать маску, под ней не видно лица, и когда его нет, этого не заметно, таково правило речи, хотя я знаю, что все началось с одного только слова, и я не знаю, кто первый начал склонять его так. Я могу выбрать орудие деторождения или убийства, я могу начать вычислять спектр света и модуляции звука и принимать весну в виде таблеток. Я могу сесть на иглу или просто стать взрослым, совершив ритуал. Но вот этот день - труба поет над долиной, демоны с воем разлетаются, бросив своих заклинателей. Кем я буду тогда, и где будет то, что было с нами? Ведь все это было, было с нами, Мария! Ты помнишь? Какие ангелы поднимут тогда бокалы за нашу любовь? Я валялся с книжкой Джека Лондона, а Мария что-то строчила на машинке. Я почувствовал, что мне холодно, и сначала это было даже приятно, я точно был среди снегов со Смоком и Малышом, но вскоре я понял, что у меня стучат зубы. Тогда я накинул на себя покрывало. Мария что-то напевала. А я никак не мог согреться. Я поднялся, и у меня закружилась голова. Я добрался до кладовки и взял свое одеяло. Я укутался, но холод не проходил. Мария оторвалась от машинки и посмотрела на меня. Потом быстро подошла и потрогала мой лоб. Я увидел, как изменилось ее лицо. - Ты же весь горишь! Она поставила мне градусник. 38 и 9. Я лежал под двумя одеялами, а она сидела рядом и с тревогой смотрела на меня. Я выпил аспирин и еще какие-то таблетки, а Мария поставила чайник, чтобы напоить меня чаем с медом. Я попросил, чтобы она поставила пластинку. - Какую ты хочешь? - Би Джиз. "Холидэй". Она поставила и снова села рядом. А я лежал и слушал музыку, а в окнах была темнота. Надо зашторить, - сказал я ей. А она кивнула, но осталась на месте. И мне показалось, что нас заносит снегом, а может быть, уже занесло, и мы оторваны от всего мира, и мне хотелось согреться, а я никак не мог, и вокруг была только снежная пустыня. Глаза горели. Я видел ее руку на одеяле. Мы слушали музыку. Потом она перевернула пластинку, и мы снова слушали, и она снова смерила мне температуру, и я старался не прижимать руку, но все равно было 39 и 2. Мне было трудно смотреть, я закрыл глаза, и они были такие горячие, что у меня выступили слезы. Ночью она несколько раз вставала ко мне. Я был весь мокрый. А утром она вызвала врача. Провалялся я целых две недели. Сначала я дочитал Джека Лондона и Грина. Потом занялся исследованием библиотеки. Я вставал на стул и, изогнувшись, читал, что написано на корешках. Нашел "Сестру Кэрри". Прочитал. Испытал шок, и весь следующий день ничего не читал, только слушал пластинку. Раз десять прослушал, точно. Потом я прочитал Ретифа де ла Бретона, "Шампавера" Бореля, "Фламандские легенды", Эдгара По, новеллы Лопе де Вега, начал было перечитывать "Дон Кихота", и только тогда добрался до Байрона. Раньше я к стихам (чужим) относился довольно равнодушно. Разве что, стишок про Бармоглота из "Алисы"... Но Байрон! Я запоминал по десятку стихов за день, то есть, я не старался их учить, они сами заучивались. Я старался растянуть книгу, читал понемножку, а когда Мария приходила вечером, я читал ей, а она слушала. Она сама когда-то здорово читала. И я хотел читать больше, но она говорила, что мне не следует слишком утомлять горло, что я еще не совсем поправился. Потом я стал писать сам, безбожно подражая своему кумиру. За Байроном последовали Роберт Бернс и английские романтики, и баллады о Робин Гуде, сонеты Шекспира, Гете, Корнель. Еврипид. Это уже после Гофмана. Но до Бодлера, Верлена и Кафки было еще так далеко! Это было в начале апреля. Мария сказала: "Даже не знаю, что мне делать". - Понимаешь, - стала она объяснять. - Наш класс решил собраться вместе. Так удачно получилось, что почти все сейчас здесь. Обычно собраться вообще невозможно. И потом, все-таки пятнадцать лет, как мы разъехались. - И Лида там будет? - Ну конечно. Я обмакнул пирожное в сгущенку и сказал: "Ну и что ты не знаешь?" - Не хочется мне тебя оставлять. И не знаю, как отказаться. - Зачем отказываться, - удивился я. - Какой разговор, и вообще... Иди, конечно. Она еще раздумывает! Я вижу, что ей хочется пойти. - Я постараюсь вырваться пораньше. Побудешь без меня один вечер? - Да не заботься ты об этом! Я нарочно не торопился с уроками, но как назло задали какую-то ерунду, которой хватило чуть больше чем на час. Тогда я решил послоняться по улице. Послонялся. Решил дойти до книжного. Дошел. Шаром покати. Зашел по дороге в кулинарию и съел "школьное" пирожное. Вернулся в квартиру. Позвонил приятелю и проболтал с ним часа полтора. Нас два раза хотели разъединить. Потом я принялся перебирать пластинки. Обнаружил, что ни разу не ставил Армстронга. Поставил и пошел готовить ужин - котлеты с картошкой. Увлекшись музыкой, забыл про картошку, и во

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору