е глыбы, что сам Учитель Отваги похлопал меня по
плечу и сказал...
     Ладно, речь о другом.
        Просто   занятия   "Боем-в-Святом-Месте"   запрещено
проводить  днем и на открытой площадке; мы собираемся  здесь
ночью, защищая тайну от посторонних взглядов.
     И от дневной жары.
      К  этому  времени брахман уже стоял на земляном  полу,
плотно  сдвинув  обе ступни. Человек не должен  стоять  так,
человек норовит расставить ноги пошире, найти опору, но этот
гость  врастал  в пол гималайским кедром,  и  для  него  это
выглядело вполне естественным.
      -  Слезь с меня, дурак! - беззвучно прошипел я  своему
напарнику, и он наконец догадался сползти с зада того героя,
которого не зря называют Силачом, то есть меня...
     Вот.
      Гуру  поднес сандаловую веточку к лампадке,  и  легкий
аромат наполнил помещение. Одновременно с этим брахман-птица
коснулся  рукой пола, что называется "взяв прах",  и  тронул
кончиками  пальцев  свой изрезанный морщинами  лоб.  Я  сел,
оторопело  глядя на ритуал, знакомый издавна  и  совершаемый
чужаком,  да  еще и чужаком, принадлежащим к  высшей  варне.
Учитель   Отваги  говаривал  нам,  что  "Бой-в-Святом-Месте"
/`%$-  '-  g%- к изучению шудрами именно потому, что  высшие
варны  и  без того сильны, а нам тоже надо защищать себя  от
зверей и ракшасов...
      Не  зря  же покровительницей нашего искусства является
сама Кали-Темная, богиня насильственной смерти и отваги!
      И  с  недавних  пор - знаменитый брахман-воин  Рама-с-
Топором,  Палач  Кшатры, лучшее из земных воплощений  Вишну-
Опекуна!  Впрочем,  Учитель Отваги  еле  заметно  улыбается,
когда  мы возносим хвалу Раме как аватаре Опекуна,  но  ведь
так считают многие, а многие не могут ошибаться!
     Прав тот, кто сильнее, большинство же сильнее всех.
      Это вам говорю я, кому срубить финиковую пальму -  как
вам два пальца...
     Ладно, речь о другом.
      Подойдя  к алтарю, брахман отвесил поклон изображениям
покровителей, встал на колени перед Гуру и припал лбом к его
стопе.  Все происходило в молчании, и если бы я не  гневался
из-за  самовольного  явления чужака,  то  мог  бы  поверить:
случается должное.
     Естественность поведения гостя завораживала.
       -   Ну   и   что  мне  с  тобой  делать?  -  обыденно
поинтересовался Гуру, глядя на человека-птицу  сверху  вниз.
Шудра   -  на  коленопреклоненного  брахмана.  И  земля   не
разверзлась, небо не взорвалось снопом молний... чудо?!
      -  Убить! - Я не выдержал и вскочил на ноги,  потрясая
кулаками.  -  Убить во имя традиций! Убить  во  имя  "Боя-в-
Святом-Месте"!
      -  Убить!  - нестройно загудели остальные,  кидаясь  к
сложенному у алтарной стены оружию.
      Сейчас  я  понимаю: выглядело это глупо и  не  слишком
достойно.  Шестеро  крепких  парней,  вооруженных   шестами,
кастетами  и  мечами-плетьми "Уруми", кричат  и  размахивают
убийственными  предметами, а брахман  по-прежнему  стоит  на
коленях  возле  Гуру  и  даже не  смотрит  в  нашу  сторону.
Островок  спокойствия в штормовом море,  старый  баньян  под
ударами ветра. Думаю, именно поэтому никто из нас не  посмел
нанести удар, хотя мой удар, удар Силача, когда конец  шеста
с размаху...
     Ладно, речь о другом.
     - Убить! - в последний раз выкрикнул я и обнаружил, что
кричу в полном одиночестве.
     - Убить брахмана? - эхом донеслось от ступенек.
     Наверху стоял Учитель Отваги. Гуру кал.
      Он всегда приходил после того, как Гуру, его помощник,
закончит проводить разминку.
      -  Убить брахмана? - сухо повторил Учитель Отваги.  И,
занавесив    глаза    морщинистыми    черепашьими    веками,
процитировал нараспев:
     Брахмана-змея убив, отправился Индра на небо. Следом же
вышла из трупа Дваждырожденная Смерть.
      Ведьма, в рогожи одетая, злобно сверкала глазами,  Имя
ей Брахма-Вадхья, череп - ее диадема.
      Владыку Богов ухватив, вцепилась в него Брахма-Вадхья,
Тщетно Могучий пытался сбросить с себя ее тяжесть...
     Мы умолкли, внимая.
     Все-таки не зря Учитель Отваги - наш деревенский пандит-
сказитель. Вот уж у кого на каждый случай найдется по  сотне
цитат  из Святых Писаний! Да и в рукопашной схватке нет  ему
равных  - я, Силач, смазываю кокосовыми выжимками синяки  на
предплечьях  и  голенях,  когда Гурукал  вызывает  меня  для
показа нового и закрепления старого.
     А я способен...
     Ладно, речь о другом.
       -   Вы  сильнее  Индры?  -  спросил  Учитель  Отваги,
спускаясь. - Вам не страшна Дваждырожденная Смерть?
     Я потупился.
      Хотелось  отбросить боевой шест куда  подальше,  но  я
стеснялся делать это на глазах Гуру и Гурукала.
      -  Он  совершил  все как положено?  -  Учитель  Отваги
обращался только к Учителю, словно нас и брахмана,  предмета
раздора, в Святом Месте не было.
     - Да, Гурукал. И наилучшим образом.
     - Тогда зачем эти крики "убить"?
      -  Я  не  кричал "Убить!", о мудрый! Я лишь спросил  у
него: что мне теперь с ним делать?
     - Он ответил?
     - Не успел.
     Учитель Отваги взглянул на брахмана.
     Тот до сих пор стоял на коленях и спокойно рассматривал
алтарь.
      При взгляде на изображение Рамы-с-Топором в его черных
глазах  зажигались странные искорки, смысл которых  был  для
меня неясен.
      -  Как  твое имя, о брахман, любитель гулять ночами  в
недозволенных местах?
     Учитель спрашивал серьезно, ожидая такого же серьезного
ответа.
      -  Зовут  меня Дроной, о источник спасения. -  Брахман
легко  поднялся на ноги, и я увидел, что низкорослый Учитель
Отваги  выше  его на целых пол-ладони. - И  я  полагаю,  что
Святое Место входит в число мест дозволенных, но дозволенных
не всем.
     - Чего же ты хочешь?
       -   Чтобы   Святое  Место  приняло  меня  в  качестве
старательного ученика.
       -   Ты   брахман,  а  мы  -  шудры.  Будет   ли   это
соответствовать Закону и текстам священных Вед?
       -   Братья-Всадники,  божества  утренних  и  вечерних
сумерек,   считаются   меж   богов   шудрами   из-за   своей
приверженности  к  лекарскому  делу.  Что  не  зазорно   для
небожителей, то не зазорно для меня. Некогда шакал наставлял
божественного   мудреца   Черепаху,   родителя   богов,    в
сокровенной  сути Писаний - насколько я ниже  Черепахи-риши,
настолько  ты,  о  достойнейший,  выше  шакала!  Будь   моим
учителем!
      -  Брахманы  привержены Ахимсе - учению  о  ненасилии.
Будет ли тебе прилично наносить удары и получать их?
      -  Ученику  прилично получать удары палкой  от  своего
Cуру. Нет в этом позора, нет и вреда, кроме Пользы. Брахману
прилично   наносить  удары  во  имя  спасения  коров,   иных
брахманов и собственной жизни. А жизнь моя бессмысленна  без
твоей  науки! Спасая жизнь, я буду наносить удары, послушный
тебе!  Добавлю  лишь: насилие и ненасилие  -  внутри,  а  не
снаружи, о знаток!
     - Пойдем, - вместо ответа или следующего вопроса сказал
Учитель Отваги.
      И  впервые за шесть лет мы, прервав занятие, вышли  из
Святого Места наружу.
      Оказавшись  на  поляне, мы зажгли  факелы  по  приказу
Гурукала.  Ночь  отступила на все  десять  сторон  света,  и
хохлачи-дронго с клекотом брызнули в заросли олеандра.  Где-
то   совсем   рядом   захрюкал   потревоженный   вепрь.   Мы
прислушались,  и  вскоре  треск  кустов  подтвердил:   зверь
вслепую унесся прочь.
     - Силач, подойди! - сказал мне Учитель Отваги.
      Я  подошел,  втайне  гордясь  выбором  Гурукала.  Если
требуется проучить болтливого брахмана, любителя совать свой
длинный  нос в пасть леопарда, лучшего человека, чем  я,  не
найти.  Потому что нрав у меня горячий, и однажды я на  спор
бодался  с  бычком-двухлеткой, а затем  перегрыз  бамбуковую
палку толщиной в два с половиной пальца и, кроме того...
     Ладно, речь о другом.
      Забрав  у меня факел, Гурукал кивнул Гуру, и  помощник
Учителя  Отваги  завел  мне руки  за  спину,  плотно  стянув
запястья  лианой.  После чего укрепил на  груди  дощечку  из
дерева   калияка,  чья  желтая  древесина  долго   сохраняет
приятный аромат.
      В дощечку были врезаны два бронзовых кольца на близком
расстоянии друг от друга.
      Я  уже  знал,  что последует за этим,  и  втайне  даже
огорчился.  Было  бы  гораздо  приятнее  попросту   надавать
тумаков нахальному брахману-птице... Да, тумаки есть тумаки,
что подтверждено Святыми Ведами, которых я ни разу не читал.
       Но   продемонстрировать  чужаку   тайное   мастерство
презренных шудр тоже было достаточно неплохо.
     И душа моя возликовала.
      Думаю,  в  следующем  воплощении я  обязательно  стану
кшатрием,  великим воином, защитником друзей  и  грозой  для
врагов.  Ездить  придется на золотой колеснице,  застеленной
шкурами  тигров  -  а как же иначе?! - под  царским  зонтом,
бренча   колокольцами.  А  звать  меня   будут   по-прежнему
Силачом... скромно уточняя - Силач-из-Силачей. Минут годы, я
прозрею и вспомню, кем был раньше, преисполнясь...
     - Не вертись! - строго бросил Гуру.
     Отвесив мне хлесткий подзатыльник.
      Я  расстроился, а Гуру привязал к кольцам два  длинных
ремня,  на концах которых крепились шары из хлопка -  каждый
размером с голову шестимесячного младенца.
      Факел дважды ткнулся в шары, хлопок мгновенно занялся,
и  досужему  взгляду  вполне могло  бы  показаться:  сейчас,
сейчас  огненные головы ударятся макушками о землю, отскочат
и  вцепятся жгучими челюстями в Силача-ленивца!  Я  еще  раз
`   aab`.(+ao,  потому  что  скуластое  лицо  брахмана-птицы
оставалось бесстрастным, а другого досужего взгляда мне было
не дождаться! Впрочем, время для посторонних мыслей вышло до
последней кшаны <Кшана - миг, мгновение, 4/5 секунды>.
     Пора начинать "Пляску Гридхры".
      Думаю, со стороны это выглядело бесподобно. Я  сам  не
единожды видел, как ту же "Пляску" исполняют мои товарищи, и
хлопал в ладоши, крича во всю глотку: "Превосходно!", за что
получал  от  Гуру очередной подзатыльник, а  Учитель  Отваги
неодобрительно косился в мою сторону. Но, так или  иначе,  я
отлично  представлял,  что сейчас видит  нахальный  брахман.
Вот:  тело  ученика "Боя-в-Святом-Месте"  вихрем  мечется  в
отсветах    факелов,   ноги   дробно   переступают,    топча
воображаемых  змей,  следует  прыжок,  еще  один,   туловище
изгибается ивой под ветром - и пламенные крылья выписывают в
темноте  лихие  зигзаги, расчерчивая светом покрывало  Тьмы-
Матери! Падающие звезды, боевые диски Опекуна, зарницы-искры
из-под  копыт коней Братьев-Всадников, а пляска  длится,  не
кончается, и ремни словно сами собой избегают перехлеста, не
желая запутываться прежде, чем...
      Краем  глаза  я успеваю заметить, что пляшу  не  один.
Моему  напарнику,  тому, кто ранее сидел на  моих  ягодицах,
Учитель Отваги успел дать в каждую руку по короткой палке. К
краям  палок привязаны цепочки с хлопковыми шарами - поцелуй
факела,  и  еще четыре метеора режут тьму, повинуясь  ловким
движениям человека.
      Мы пляшем, самозабвенно и неистово, восторг бурлит  во
мне, пенится молодым суслом, грозя переполнить чашу счастья,
отмеренного Силачу!
     - Это и впрямь достойно восхищения! - по правую руку от
меня звучит чей-то голос.
     Спокойный и сухой.
      Ну конечно же, брахман-птица наконец соизволил оценить
наше мастерство...
      - Что ты можешь добавить к этому? - спрашивает Учитель
Отваги.
       Брахман  молчит.  Вместо  ожидаемых  слов  похвалы  и
изумления  странный свист врывается в мои уши. Кажется,  что
Ратри-Ночь шипяще расхохоталась отовсюду, изорвав  покрывало
в  клочья - и огненные шары больше не повинуются нашей воле.
Звезды летят во тьму, стремясь присоединиться к собратьям  в
небе  или хотя бы к светлякам в чаще, летят, падают вдалеке,
рассыпаются пригоршнями искр, гаснут...
      Я  стою,  и  обрывки ремней свисают к моим  коленям  с
дощечки из благовонного дерева калияка.
      Такие же обрывки - только не ремней, а цепочек - висят
на  концах палок, выданных Учителем Отваги тому ученику, кто
присоединился ко мне на середине танца.
     "Пляска Гридхры" окончена.
     Сбита влет.
     Напротив, у ствола розовой яблони, стоит брахман-птица,
сжимая  в  руке натянутый лук. Длинный, гораздо выше  самого
стрелка.
     Я плохо понимаю, откуда взялся лук и куда девался посох
gc& * .
     Еще хуже я понимаю, откуда взялся колчан со стрелами.
     Я, Силач, который...
     Ладно, речь о другом.

                             ***

      Записи Учителя Отваги, найденные в доме пандита  после
его смерти, среди сказаний о богах и демонах;
      2-й  день  1-го лунного месяца <1-й лунный месяц-март-
апрель>

     ...Он вполне мог сломать мне руку.
     Не надо именоваться Учителем Отваги, чтобы понимать это
с предельной ясностью. Вот, рывком уйдя в сторону, я пытаюсь
"вынуть  из-под бхута платок", но подсечка удается  лишь  на
треть  -  он теряет равновесие, клонясь подрубленным кедром,
но  не  падая, и мой кулак врывается в образовавшуюся  брешь
подобно Молоту Подземного Мира.
     Я знал силу собственного удара.
      И знал, что Брахмана-из-Ларца следует бить практически
без  снисхождения - он плохо ощущает боль и ослабленный удар
может попросту не заметить.
      Две  лианы оплели мое предплечье, мгновенно  затвердев
половинками  боевого шеста, и я понял -  по-теря  равновесия
была  лишь  уловкой.  Западней,  в  которую  Учитель  Отваги
попался  со  всем пылом молодого леопарда, когда  тот  видит
отступление матерого вепря...
     А вепрь лишь набирает разгон.
      Локоть  мой  слегка  хрустнул,  и  сразу  же  давление
исчезло.  Он  стоял в полушаге от меня, сложив ладони  перед
лбом,  и  если я хотел прочесть на его лице скрытую радость,
мне это не удалось.
      Возможно,  я  плохо  умею разбираться  в  человеческих
лицах.
       Возможно,  скуластое  лицо  Дроны  было   не   вполне
человеческим.
      -  Ну  и  что мне с тобой делать? - спросил я, потирая
ноющий локоть.
      Тот  же  вопрос задал ему мой помощник еще при  первом
явлении  Брахмана-из-Ларца  в Святое  Место.  Год  и  восемь
месяцев тому назад.
      -  Что  тебе  будет угодно, Гурукал, - ответил  Дрона,
кланяясь.
      Я  подошел  к  алтарю. Поправил статуэтку Кали-Темной,
зажег  рядом с обликом богини благовонную палочку и  перевел
взгляд на изображение Рамы-с-Топором.
      Великий аскет равнодушно смотрел мимо меня, да я и  не
ждал от него ответа.
     - Уйдешь? - спросил я, не оборачиваясь.
      -  Да, Гурукал. В конце весны я, если ты соблаговолишь
отпустить меня, уйду.
     - Мне больше нечему учить тебя. - Да, Гурукал. Нечему.
      Он никогда не врал. Не знал, что это такое. И все-таки
a%)g  a  мне было бы легче, согласись Дрона осквернить  уста
ложью.  Ну  пожалуйста,  скажи, что исчерпать  мои  познания
трудней, чем выпить море, как сделал это мудрец Агастья, сын
Варуны-Водоворота, Миродержца Запада! Добавь, что  мощь  моя
беспредельна   подобно  мощи  Шестиликого   Сканды-Княжи-ча,
полководца богов, чье копье раскалывает горы. Признайся, что
останешься  в  деревне  навеки,  ибо  не  в  силах  покинуть
учителя, которому предан, как Шачи-Помощница предана  своему
супругу Индре-Громовержцу...
        Что,   сельский   пандит,   рассказчик   бесконечных
повествований,  истории сочиняем? Черпаем примеры  горстями,
громоздим  цитату на цитату? А на самом деле  просто  заноза
впилась  в  душу,  когда он ответил, кивнув:  "Да,  Гурукал.
Нечему..." Впилась, правда. И болит. Будем привыкать жить  с
занозой - разве одна она язвит душу?
     Будем привыкать.
      -  Менее двух лет тебе хватило на то, на что у  других
уходит  жизнь. - Я по-прежнему стоял к нему спиной.  -  Было
лишним готовить твое тело, было лишним готовить тебя к бою с
оружием... Сперва я хотел спросить, у каких воевод Трехмирья
ты  учился их искусству, а потом махнул рукой. Зачем?  Важно
другое: освоив меч-плеть и рогатые кастеты за три месяца, ты
лишил  меня  удовольствия учить тебя  оружному  бою.  А  все
остальное,  на  что способен человек без  оружия...  Ты  сам
только что сказал, что учиться тебе нечему.
     И оказался кругом прав.
     Он молчал; даже дыхания слышно не было.
     Святое Место тишиной смыкалось вокруг нас двоих.
     Всех прочих я отослал в деревню часом раньше.
      -  И  все-таки,  Дрона, я просил бы  тебя  остаться  в
деревне.   Среди  шудр.  Знаю  -  безнадежно.  Знаю   -   не
останешься.  Разве что я, твой Гурукал, прикажу...  а  я  не
прикажу.  Но  если ты уйдешь, лесорубам и  их  семьям  вновь
придется  всякий  раз  ездить  в  Брахмагири  <Брахмагири  -
близлежащий  город на берегу южной излучины реки  Кришна>  и
униженно  молить о прибытии брахмана для совершения обрядов.
А  твои  моления...  Я пандит, я боюсь кощунствовать,  иначе
сказал  бы:  ты  силой заставляешь богов сделать  требуемое!
Такое  уже  случалось на земле, я знаю! Но, как говорит  наш
общий знакомец Силач: ладно, речь о другом...
      Проклятье!  При  этих словах глаза мои  словно  цепями
приковало   к   изображению  Темной.  Ее  грозное   уродство
завораживало - лик с высунутым языком, измазанным  в  крови,
гирлянда из черепов, тысяча безобразных рук сжимает  оружие,
и  ездовой  лев  у  ног  богини  скалится  зубастой  пастью.
Барбарам   почти  невозможно  объяснить,  что   Кали-Темная,
убийственная  ипостась супруги Шивы-Разрушителя,  отнюдь  не
является   символом  зла.  Разрушение  и  смерть   -   часть
обновления   мира,  иначе  Вселенная  сумеет   прогнить   до
фундамента,  до  Слонов-Земледержцев и Змея Шеша!  Зло?  Что
есть   зло?!  Отрицание  жизни  и  ее  утверждение  зачастую
являются  разными  сторонами одного  и  того  же  медяка,  и
Темная, Божественная Мать, символизирует это единство.
     Но все-таки...
      Особенно  учитывая, о чем я собирался сейчас  говорить
Дроне.
      -  Помнишь, зимой мы охотились на оголодавший  выводок
пишачей? Я с помощником, ты, Силач... Старого упыря, видимо,
разорвал  тигр,  а  самка  с детьми осмелилась  подстерегать
наших   женщин  и  подростков,  когда  те  покидали  пределы
деревни.  Тетку  Силача нашли у ручья с разодранным  горлом,
мальчишку-подпаска  обглодали  так,  что  родная   мать   не
узнала... Помнишь? Мы нашли их берлогу и сунулись внутрь,  а
ты  стоял  снаружи с луком наготове. Потом  мы  сожгли  тела
пишачей,  повинуясь  твоим  советам,  и  ты  еще  сказал   у
погребального   костра:  "Да  возродятся  в   телах,   менее
поощряющих скверну души!" Помнишь?
      -  Помню, - эхом донеслось из-за спины. - И схватку  с
ракшицей-людоедкой тоже помню. И разбойников, когда  выручка
за   проданные   бревна  едва  не  покинула  котомки   твоих
односельчан.
      Голос ровный, бестрепетный... не голос, гладь Скотьего
Брода в летний зной.
     Конечно же, он все помнит.
      -  Мне пятьдесят восемь лет, Дрона. Когда я умру,  мне
хотелось  бы  оставить  деревню на надежного  человека.  Они
неплохие  люди...  пусть даже и шудры. Шудры  умеют  любить,
ненавидеть,  дети их рождаются в муках, а кровь течет  таким
же  красным потоком, как у брахманов или кшатриев.  Помощник
мой немолод, как и я, а оставлять деревню на Силача, будь он
трижды силачом... Я рассчитывал на тебя, Дрона.
     Молчит.
     Ну да, я ведь не задавал вопроса...
      -  И это еще не все. Я никогда не говорил тебе о своем
прошлом...  Видимо,  пришло время. Мой  дед  был  наполовину
брахманом,  мой  второй  дед  был  на  четверть  вайшьей  из
торгового  цеха.  Поэтому  я пандит  по  Закону.  Я  мог  бы
претендовать на место в одной из промежуточных каст,  но  не
сделал этого. И знаешь, почему? На алтаре в Святом Месте  не
зря  стоит  изображение богини Кали.  Мы  кланяемся  ей  как
покровительнице, потому что Темная любит бой, любит смерть и
еще потому, что учителя "Боя-в-Святом-Месте" тесно связаны с
храмами  Кали.  Раньше "Бой-в-Святом - Месте" назывался  по-