лей, что ли, воля? - усмехнулся сутулый Вражина.
    - У  нас,  мил  человек,  -  небрежно  ответствовал  Ухмыл,  -  по
сравнению с вами, жить не то чтобы вольновато... - Помедлил, сплюнул и
щегольнул       частоговоркой:       -       ...а       вольным-вольно
навольно-вольнехонько!..
    - Так ты, выходит, по своей воле золу с нами гребешь? -  подмигнув
неподбитым глазом, поддел Бермята.
    - Это временно... - отмахнулся Ухмыл. - Провинился - вот и гребу.
    - Рассказал бы, что ли...
    - А чего рассказывать? Помнишь,  ночь  была  до-олгая-долгая?  Ну,
когда еще четное солнышко два раза  подряд  пускали...  А  кто  первым
углядел, что обшивка  расклепалась?  Я  и  углядел!  А  то  бы  так  и
кинули...
    - Да ну?
    - Вот тебе ну!.. Такая выдалась ночка - до сих пор оторопь  берет!
С ног сбились! Нечетное - в починку, четное - в  работу.  Розмысл  наш
Завид Хотеныч поутру мне отпуск выписал на  три  дня.  А  я,  вишь,  в
первый день накушался, как дурак,  да  и  ляпнул  в  кружале  чего  не
следует... При нем вот и ляпнул... -  Ухмыл  кивнул  на  застывшего  с
приотворенным ртом  Кудыку.  Потом  вдруг  уставился  поверх  голов  и
всполошился. - Никак второй обоз подходит? А ну за лопаты!..
    Действительно, из узкой прорези меж груд золы выползала  на  берег
еще одна вереница саней - ветхих, насквозь проеденных чернотой.  Да  и
возчики, ведущие лошаденок под уздцы, были сплошь мрачные, оборванные,
небитые.  В  слободке  древорезов  им,  должно  быть,  шепнули  уже  о
нечаянной удаче товарищей, потому что на справное новенькое снаряжение
и одежку людей Бермяты они поглядывали с завистью, но  без  удивления.
Стали неподалеку, перебрасываясь ехидными замечаниями.
    - Эй, Вражина! Шубейку не замарай!..
    - Колами-то, чай, сподручней махать, чем лопатами?..
    - Не замай!.. Не видишь, что ли,  горе  у  них:  пальцы  торчат  -
работать мешают...
    Огрызаться было  некогда.  Два  обоза  на  берегу  могли  привлечь
внимание  грозного   Завида   Хотеныча,   которого,   надо   понимать,
побаивались все, включая Бермяту.  Наконец  оставшиеся  четверо  саней
были наполнены доверху, и нажилившиеся лошадки тронули их  волоком  по
нежной певучей золе. Отогнав  груженый  обоз  за  черно-сизые  хребты,
чтобы зря не маячил, вернулись к дыре.
    - Ну вы смутьяны...  -  вроде  бы  сокрушенно,  а  на  самом  деле
одобрительно молвил вожак порожнего  обоза,  кивая  шапчонкой,  якобы,
сшитой из шкурки  злака-баранца.  -  Мало  того,  что  бои  дрекольные
чините, так еще и беглых изменников от царского гнева прячете...
    - Где? - удивился Бермята.
    Вожак пришлых сволочан огляделся и отличил в толпе две  незнакомые
рожи.
    - Да вот... - Он указал кнутовищем сначала  на  Кудыку,  потом  на
Чернаву.
    - А кто видел, как мы их в обоз приняли?
    - Увидят, - успокоил вожак. - Как до слободки доползете - сразу же
и увидят... Там, брат, сейчас заставы неминучие. Кроме вас-то по  этой
дороге никто в тот день не проходил.  Стало  быть,  вы  их  и  укрыли,
больше некому. Так-то вот...
    - Знать ничего не знаем, ведать не ведаем, - посмеиваясь,  отвечал
Бермята. - Впятером из слободки вышли,  впятером  и  возвратились,  по
дороге никого не встретили... А беглые, видать, в  лесу  прячутся,  не
иначе...
    Чернава болезненно охнула и, осев наземь, с тихим стоном  замотала
головой.
    - Эй, девка, девка!.. - встревожился  Бермята.  -  Ты  это  брось!
Назад мы тебя не возьмем, даже и не думай...
    - Так ведь ловят-то его, а не меня... - взмолилась она.
    - Ну это все едино, - рассудительно  молвил  вожак  пришлых.  -  В
слободке-то гоняли вас двоих! Стало быть, увидят хотя бы тебя  одну  -
сразу все и раскумекают...
    - А нам, девонька, - покашляв, прибавил Вражина, - лишних  бед  не
надо. Своими поделиться можем...


                                * * *


    Кудыка беспомощно смотрел  в  спины  уходящих  вдоль  бугров  золы
возчиков,  и  мнилось,  будто  с  сердца   снимают   резцом   глубокую
запрещенную царским указом стружку. Хоть и сволочане, хоть и  обозники
- все равно ведь свои, берендеи... А тут...
    Посмотрел на змею подколодную Чернаву. Та  еще  сидела  на  земле,
уперев ладошку в синевато-серый  прах  и  горестно  уронив  головушку.
Ухмыл  раздал  вновь  прибывшим  лопаты   и,   поигрывая   оставшейся,
направился к ним двоим.
    - Смотри, Любим! - весело крикнул он через плечо. - Хоть одну  мне
сломаете - шкуру спущу!..
    Вослед ему полетела  задорная  брань,  но  Ухмыл  оставил  ее  без
внимания.
    - Ну что, беглые? - сказал он. - Пойдем к розмыслу...
    Кудыка припомнил костистое остролобое лицо, выхваченное  из  мрака
светом греческой лампы, и вздрогнул. Ухмыл засмеялся.
    - Что? Боязно?.. А придется... Без его  слова  вас  тут  никто  не
примет. Так что вставай, Чернава, нечего рассиживаться...
    Чернава поднялась со вздохом, и двинулись они втроем вдоль рва  по
скрипучей дресве туда, где  громоздилась  похожая  на  качель  махина.
Справа  шли  тесаные,  покрытые  внизу  зелеными   водорослями   камни
волнореза, сдвигаясь  все  теснее  и  теснее,  пока  не  сплотились  в
пристань, возле которой покачивались вчерашние острогрудые ладьи. Одна
из них была завалена набок прямо на причале. Над  поврежденным  днищем
стояли, почесывая  бороды  и  затылки,  человек  семь.  Горела  смола,
постукивали топорики.
    - Эй, Неждан! - осклабясь,  окликнул  Ухмыл  хмурого  берендея  со
смоляным кляпом в руке. - Ты хоть рыбкам-то от меня привет передал?..
    - Да чтоб тя во рву переехало!.. - недружелюбно отозвался тот.
    Ухмыл загоготал, довольный своею шуткой, и повернулся к  Кудыке  с
Чернавой.
    - Вчера, когда чалили, - шепнул он, перегородивши рот  ладонью,  -
об камушек брюхо ладье порвали... Рыба-то, она - не дура: как вечер  -
вся к берегу подается... А чальщики наши тоже в темечко  не  колочены:
отряжают один челнок вдоль волнореза. Ну и  пожадничал  Неждан,  решил
впритирку  невод  проволочь...  Только  ты,  слышь,   -   добавил   он
озабоченно, - розмыслу об этом ни слова...
    Кудыка распахнул полушубок. Не пригревало уже, а  припекало.  Тени
по обе стороны стали заметно короче, причем левая  проступала  погуще,
поотчетливей... Древорез вознес боязливый взор и, сличив оба солнышка,
повернулся к Ухмылу.
    - Ухмыл, а, Ухмыл... - жалобно позвал он. - А что это у греков оно
вроде поярче?
    Тот насупился, сплюнул.
    - Будешь тут поярче! - сказал он,  перебрасывая  лопату  из  одной
руки в другую и тоже распахивая зипунишко. - Они-то  его  на  каменном
масле калят... Нафта [Нафта (греч.) - нефть.] называется...
    - А мы?
    - А мы - дровами.
    Кудыка ошалел и еще раз сравнил обе тени.
    - Дровами?.. Да мил человек!.. Дрова-то - дорогие!..
    - В том-то и дело... - проворчал Ухмыл. - А тут еще  вы  со  своей
глубокой резьбой... Ох и хитрющий же  народ!  И  стружки  хотят  снять
поболе, и чтобы солнышко пожарче грело...
    Кудыку словно колом промеж глаз полыхнули. Остановился,  уставился
в ужасе.
    - Берендейками?!
    - А то чем же? Понятно, что берендейками... Вы их  кому  в  жертву
приносите? Солнышку? Ну вот в солнышке они  и  сгорают,  берендейки-то
ваши... - Тут Ухмыл почуял спиной неладное и обернулся.  Кудыка  стоял
столбом. - Э, ты чего?
    - Погодь... - прохрипел Кудыка, запуская пальцы за  ворот  рубахи.
Накатило удушье. Постоял, отдышался... - Зачем же мы их  режем-то?!  -
завопил он так громко, что на пристани даже оглянулись. - Душу,  можно
сказать, вкладываем!..
    - Ну, как?.. - Ухмыл несколько растерялся. - А иначе вы вообще  ни
щепочки не принесете, все в печь засунете... без молитвы-то...  И  так
вон уже ничего не боитесь... Перунов,  говорят,  со  старых  капищ  на
дрова крадете...
    К счастью, древорез вспомнил  вдруг,  что  к  резным  идольцам  он
теперь никакого отношения не имеет. И все равно: работы было  жалко...
Да какой работы!..
    - Очухался, что ли? - спросил Ухмыл, тревожно заглядывая в  глаза.
- А очухался - так пошли...
    До самой махины древорез брел молча и  вид  имел  пришибленный.  С
мыслями удалось собраться лишь в самом конце рва.
    - Слышь, Ухмыл... - сипло  позвал  он.  -  Ну,  с  берендейками  -
ладно... А ночи-то у нас почему длиннее, чем у греков?
    - Еще бы им не быть длиннее! - Ухмыл усмехнулся. - Греки-то, вишь,
три солнца катают, а мы-то - два...
    После таких слов ум Кудыкин и вовсе разбежался весь по  закоулкам,
ничего в середке не осталось.
    - Так, может, и нам тоже?..
    - Эва! - подивился Ухмыл его наивности. -  А  где  ж  тебе  третье
взять, ежели у нас их всего два и есть? Четное да нечетное...
    Похожая на качель махина заслонила тем временем весь прочий берег.
Как и на пристани, копошились, ползали и ходили по ней людишки, что-то
выстукивали, что-то подмазывали. Судя по запаху, дегтем. Резкий  голос
Завида Хотеныча Кудыка заслышал еще издали. Розмысл  стоял  под  самым
перечапом и что-то кому-то указывал.
    - Суров... -  заметил,  словно  бы  похвастался,  Ухмыл.  -  А  уж
умен-то, умен!.. - Понурился и вздохнул сокрушенно. - Эх, мне бы такую
голову - я бы уже, наверно, сотником был...
    - Чего ж не стал? - впервые подала голос хмурая Чернава. - Смекала
недостало?
    - По грамоте осекся, цифирь не  далась...  -  удрученно  признался
тот.
    Сделал знак подождать его здесь, а  сам  вжал  голову  в  плечи  и
робкими мелкими шажками направился к розмыслу. Обратился, однако,  без
поклона и  шапку,  к  удивлению  Кудыкину,  ломать  не  стал...  Завид
Хотеныч,  нахмурясь,  выслушал  Ухмыла,  потом  повернулся  и   смерил
взглядом Кудыку с Чернавой. Был розмысл высок, острокост, а глаза имел
темные, пронзительные.
    Повинуясь  властному  движению  согнутого   перста,   древорез   и
погорелица приблизились не без опаски. Мельком  окинув  оком  Чернаву,
грозный Завид Хотеныч воззрился на древореза.
    - Надевай шапку-то - вши расползутся... - недружелюбно молвил  он.
- Что умеешь?
    - Часы...  -  неожиданно   сказала   погорелица   и   придурковато
хихикнула.


                                * * *


    - Значит,  из  древорезов...  -  задумчиво  цедил  Завид  Хотеныч,
развалясь на стульце греческой, видать, работы и  постукивая  пальцами
по долгому, чуть не до дверей, столу. -  Ну  что  же,  это  неплохо...
Грамоту разумеешь?
    - Разумею, батюшка, - истово отвечал Кудыка.  -  Как  все,  так  и
мы... Почитай, вся слободка грамотная...
    Ухмыл с Чернавой помалкивали и старались дышать пореже да  потише.
Втроем они стояли у самых дверей, как раз в торце стола. Сияли  лампы.
В углу что-то пощелкивало звонко и однообразно, но метнуть туда  глаз,
Кудыка не дерзнул.
    Розмысл вскинул изможденное узкое лицо, прожег взглядом.
    - А вот чтобы батюшку я от  тебя  больше  не  слышал,  -  скрипуче
молвил он. - Сынок нашелся... Как же ты, древорез, к обозу-то пристал?
Набедокурил, небось, у себя в слободке  да  и  убрался  спозаранку  по
морозцу, а?
    Кудыка понурился. И впрямь ведь набедокурил...
    - Она тебе кто? - Завид Хотеныч кивнул на Чернаву.
    Древорез замялся. А и впрямь: кто она ему теперь?..
    - Да вроде как жена...
    - Как это - вроде?
    - Н-ну... невеста... - нехотя выговорил Кудыка.
    - Тогда внуши своей  невесте,  чтобы  впредь  она  так  больше  не
балагурила, - сурово изрек Завид Хотеныч и на всякий случай пояснил: -
Насчет часов.  Так-то  вот!..  -  Фыркнул,  потом  сронил  в  раздумье
точеную, по-гречески подстриженную головушку, а уже  мгновение  спустя
вскинул вновь. Что-то, видать, решил.
    "И впрямь смекалист... - с невольным уважением подметил Кудыка.  -
Быстро кумекает..."
    - Добро... - бросил Завид Хотеныч. - Поставлю вас пока на золу,  а
там видно будет...
    - Нет! - вскрикнула Чернава и тут же запечатала себе рот ладошкой.
    - Что такое? - не понял розмысл.
    - Да погорелица она...  -  принялся  растолковывать  Ухмыл.  -  Из
Черной Сумеречи... Боится, когда солнце падает...  Ее  бы  куда-нибудь
под землю пристроить...
    Завид Хотеныч недобро прищурился. Оплошал Ухмыл. Не стоило, ох, не
стоило указывать розмыслу, кого куда пристраивать...
    - Это с каких же пор древорезы погорелиц в жены брать стали?  -  с
морозцем в голосе осведомился Завид Хотеныч.
    Кудыка лишь виновато развел  руками.  Розмысл  насупился  и  вновь
посмотрел на Ухмыла.
    - Ты где их таких раздобыл?
    - Я же сказываю, Завид Хотеныч, с обозом пришли! -  вскричал  тот,
округлив от искренности глаза.
    У розмысла задергалось левое веко,  и,  надо  понимать,  плохо  бы
сейчас пришлось всем троим, не поскребись кто-то в дверь.
    - Кого там еще водой примыло? - грянул Завид Хотеныч.
    Дверь приоткрыли  не  без  робости,  и  Кудыка  словно  в  прорубь
окунулся, ибо порог с поклоном переступил не кто-нибудь, а  тот  самый
рябой высокий волхв из капища близ слободки. Был он, правда,  на  этот
раз без оберегов и без посоха, лик имел испуганный, а  в  руке  держал
скатанный в трубку пергамент.
    - Вот, Завид Хотеныч... - с жалкой улыбкой произнес он, наклоняясь
вперед и протягивая грамоту через весь стол.
    И пока тот озадаченно разбирал крупное размашистое письмо, Ухмыл с
кудесником успели быстро, но вполне приятельски  друг  другу  кивнуть,
отчего Кудыку потянуло вдруг завести  под  лоб  ясны  глазыньки  да  и
прилечь на пол.
    - Соловей? - строго спросил розмысл.
    - Соловей... - сдавленно подтвердил волхв.
    - В чем повинен?
    - Да в бадье не того спустил... Имена у них были похожие.  Один  -
Докука, а другой - Кудыка...
    И такая  тут  пала  тишина,  что  кудесник  осекся  и  непонимающе
закрутил головой. В углу щелкало  по-прежнему,  и  звук  этот  кое-что
сильно Кудыке напоминал.
    - И что... велика  разница?  -  мягко,  как  бы  подкрадываясь  на
кошачьих лапах, спросил розмысл. Причем обращался  к  Соловью,  а  сам
смотрел на древореза.
    - Еще как велика! - с горечью сказал кудесник.  -  Кудыку-то  часы
изладить угораздило... А Докука - так... под руку попал...
    Розмысл улыбнулся, то есть такое скроил изличье, что бедный Кудыка
аж съежился. Завид Хотеныч взирал  на  него,  по-змеиному  растянув  и
выгнув рот, словно прикидывал: голову сперва  отъесть  или  же  с  ног
начать?.. Наконец отпустил губы и вновь взглянул на волхва.
    - Будешь золу грузить, - объявил он. - Не умел языком  работать  -
поработаешь лопатой... Ухмыл, ты поди с ним, скажи,  что  делать...  И
тут же возвращайся, уразумел?
    - Уразумел, Завид Хотеныч! - обрадованно отозвался тот и,  ухватив
бывшего кудесника за рукав, увлек за дверь.
    Розмысл  изволил  подняться  из-за  стола  и,  подойдя  к   Кудыке
вплотную,  принялся  придирчиво  его  разглядывать.  Будто   коня   на
слободском торгу.
    - Да-а, с виду и не подумаешь... - задумчиво проронил он. -  Стало
быть, и впрямь часы изладил?.. Такие?
    Завид  Хотеныч,  не  глядя,  ткнул  пальцем  в  угол,  и  древорез
осмелился взглянуть. Там стоял торчмя высокий, как  надолба,  снарядец
узорного чугунного литья - весь в гроздьях и завитках. Внутри,  звонко
щелкая, ходил молоточек  колебала.  Стрелок,  правда,  не  было,  зато
имелся круг с цифирью и суточными делянками.
    - Где уж нам... - выдавил Кудыка, не сводя глаз с хитрой греческой
поделки. - Мы попроще... Из дерева... Не кузнецы, чай... Древорезы...
    Розмысл взглянул на него изумленно и, ничего не  сказав,  вернулся
за стол. Негромко, но решительно пристукнул по доске ладонью.
    - Значит, так, Кудыка! Люту Незнамычу я тебя не отдам... Как это у
вас наверху говорится: мимо пройдешь  -  дураком  назовут?..  -  Снова
изогнул на мгновение рот в змеиной улыбке и далее заговорил отрывисто,
кратко, словно гвозди вбивал: - Останешься у меня. Участок  наш  -  от
заката до изворота... Участок - сложный, предупреждаю,  снасти  лажены
своедуром, так что готовь смекалку... Станет Лют Незнамыч переманивать
- не вздумай соблазниться. И вообще за изворот - ни шагу! Узнаю - язык
ниже пяток пришью!.. - Тут розмысл приостановился и поглядел Кудыке  в
глаза, давая понять, что насчет языка не шутит.  -  Ухмыла  я  с  золы
снимаю. Походишь с ним, посмотришь. Что непонятно -  спрашивай  смело.
Хоть он и пьяница, а дело знает... Да! Еще возьмешь у  ключника  Устав
Работ - и  чтобы  вызубрил  до  последней  буквицы.  -  Завид  Хотеныч
замолчал и, оборотившись к Чернаве, смерил ее недовольным  оком.  -  А
вот как с тобой, красавица, быть?.. Счету навычна?
    Та надменно поджала губы.
    - Да уж на торгу не обсчитаюсь...
    Розмысл подумал.
    - Ладно! - проворчал он. - Поставлю  на  раскладку:  будешь  чурки
раскидывать. Дюжинами. Легкие - влево, полновесные - вправо...



                       Глава 10. ДЕЛА ПОДЗЕМНЫЕ


    Ночь была черная, непрозрачная, без единого гвоздика в небе.
    "Влюбилась - как рожей в сажу влепилась", - пришло на ум  боярышне
Забаве, которую вся округа с некоторых  пор  звала  за  глаза  Шалавой
Непутятичной.
    - Чурило!.. - обеспокоенно шепнула она. - А ну потрогай: погорелец
не отвязался ли?..
    Ухватистая пятерня с готовностью лапнула ее за высоку грудь и  тут
же получила хлесткую затрещину. Чурило крякнул.
    - Виноват, ощупался... - смущенно пробормотал он.
    - Да тут я, тут, боярышня...  -  послышался  совсем  рядом  унылый
голос  захваченного  в  развалинах   погорельца.   -   Чего   уж   там
отвязываться?.. Все равно ведь сыщете...
    Впереди шуршал  незримой  травой  незримый  храбр  Нахалко,  коему
велено было разведывать ведущую к капищу стежку. Понятно, что, кабы не
Шалава Непутятична (катись она под гору вместе со своим зазнобушкой!),
оба храбра  и  близко  бы  не  решились  подступить  в  такую  темь  к
развалинам. А  про  огороженную  страхом  Ярилину  Дорогу  и  говорить
нечего... И тот, и другой не раз уже помянули, верно, недобрым  словом
и кружало,  где  они  бражничали  с  древорезами,  и  саму  встречу  с
синеглазым ленивым красавцем, будь он неладен!..
    А главное, конечно,  кляли  храбры  собственные  свои  не  в  меру
проворные языки. Угораздило же обоих, в самом деле, выскочить наперед:
знаем, мол, боярышня, как не знать!.. Не одну ендову зелена вина с тем
Докукой раскушали...
    Вот и раскушивай теперь...
    Думали сначала, что боярская племянница просто затеялась  изловить
вожака чумазых да и расспросить в теремных погребах о ладушке о своем.
Ну это - ладно, дело привычное: унянчали дитятку, даже  и  не  пикнул.
Пикни попробуй - с кляпом-то во рту!.. А как выспросили -  новая  дурь
нашла: подавай ей волхвов - тех самых, что Докуку ее ненаглядного  под
землю к навьим душам спускали! С  простыми-то  бабами  беда,  а  уж  с
боярышней - вдвое...
    - Нашарил... - радостно шепнул незримый храбр Нахалко. - Вот  оно,
капище... Камушек...
    И впрямь - кончилась травка, пошла мостовая.  Осторожно,  опасаясь
угодить ненароком в жертвенный колодезь, двинулись в обход  выложенной
замшелыми голышами  площади,  пока  за  частоколом  резных  идолов  не
наткнулись на малую избенку, где держали опочив волхвы.
    Дрыхли кудесники без задних ног, двери не  замыкая.  Да  и  зачем?
Кому бы это в голову взбрело среди ночи гулять по запретной  для  всех
Ярилиной Дороге?
    Взбрело, однако...
    - Ты, Чурило,  руби  искру  и  вздувай  огонь,  -  тихо  приказала
отчаянная боярышня.  -  Только  подальше  отойди,  чтоб  ненароком  не
услышали... А ты, Нахалко, готовь ремни. Вязать будем...
    - Матушка... - выговорил, разом весь обмякши, Чурило.
    - Делай что велено! А не сделаешь - скажу дядюшке, будто вы тут со
мной насильно грех сотворили...
    И ведь не шутила боярышня, ой, не шутила... Пошатываясь и мысленно
поскуливая  о  пропащей  своей  головушке,  старый  храбр   вместе   с
привязанным к нему погорельцем отступил шагов на десять и высек огонь.
Нахалко торопливо  шуршал  ре