радуешься? Когда ты уйдешь, у меня ничего не останется.
   - У тебя останется  весь  мир,  -  сказал  он.  -  И  еще,  Джейн,  -  он
остановился в дверях, - не забывай об одной вещи. Ты, - он приглушил голос и
одними губами произнес: красивая.
   Он вышел, и все краски дня осыпались и свет его померк.

5

   Нужно ли описывать этот день? Я все  время  думала  о  них.  Представляла
себе, как он приходит в квартиру Кловиса. Вот  они  разговаривают,  сыплются
бесчисленные намеки, он отвечает остроумно, все той же  улыбкой,  как  будто
излучающей свет. Я представила их в постели. Почти. Как в испорченном  видео
- расплывающиеся  движения  рук,  сверкание  плоти.  Разум  отказывался  это
воображать. И все же я не могла перестать об  этом  думать.  Я  готова  была
убить Кловиса, взять нож и убить. И  Египтию.  И  убежать.  В  надвигающуюся
темноту. В другую страну, в другой мир.
   Около семи вечера словно перевернулась страница. Прямая,  как  стрела,  я
села на  скомканной  постели  и  стала  вырабатывать  план.  Безумный  план,
дурацкий план. Как будто он сам внушил мне такой  образ  мыслей.  Совершенно
новый, необычный для меня - логический.
   Я не помнила, где идет конференция физиков, пришлось узнавать у оператора
информации. Пока он наводил  справки,  я  чувствовала,  как  во  мне  растет
чувство вины.
   Потом я вызвала конференцию и  держала  линию  двадцать  минут,  пока  не
нашли, наконец, мать. Чувство вины по-прежнему мучило меня.
   - Что случилось, дорогая? - спросила мать.
   - Мама, я сделала ужасно дорогую покупку, и мне не хватило моей карточки.
   - Джейн, у меня через пять минут заседание, я председатель.  Может  быть,
это подождет?
   - Нет, мама. Извини, но ждать нельзя. Понимаешь, заплатил-то Кловис.
   - Ты виделась с Кловисом после того, как мне о нем  рассказала?  Дорогая,
нужно быть осторожнее.
   - У меня это прошло, - кратко сказала я.
   - Дорогая, - сказала мать, - включи, пожалуйста, видео.
   Я включила. Это было  несколько  вызывающе,  так  как  она  увидела  меня
раздетую в постели, в моей любовной постели, с  кремовой  кожей  и  глазами,
похожими на раковины каури, о чем я никогда не подозревала. И она, казалось,
тоже  каким-то  образом  поняла,  что  разговаривает  с   совершенно   новым
человеком, которого раньше не знала.
   - Так-то лучше, - сказала она, хотя я в этом вовсе не уверена. - Я  рада,
что ты отдыхаешь.
   Она никогда не уставала мне повторять, чтобы я изучала свое тело. Не надо
стесняться его.  Теперь,  казалось,  это  ее  мнение  перестало  быть  столь
категоричным.
   - Мама, Кловис заплатил за эту вещь, а теперь я не могу ей  пользоваться.
Ты не могла бы послать ему сегодня денежный ордер?
   - Сколько это стоит?
   Я развернула квитанцию и бесстрастно назвала сумму.
   Голос матери тоже стал бесстрастным.
   - Это слишком дорого, милая.
   - Боюсь, что да. Но мы же можем заплатить, разве нет? Или мы  не  богатые
люди?
   - Раньше ты такого не делала, Джейн. Что это за вещь? Машина?
   - Это усложненный особый образец робота.
   - Понятно. Робот.
   - Он умеет играть на пианино.
   - При такой цене следует ожидать чего-то подобного.
   - И еще, мама, дело в том... я уже давно об этом думаю... я бы  хотела...
ну, в общем... - Не надо раздувать, Джейн, Джеен, Джеин. - Мне  бы  хотелось
иметь собственную квартиру в городе. Хотя бы на несколько месяцев.
   - Еще и квартиру.
   - Я же не ребенок, мама. У всех моих друзей есть свое жилье.
   - У тебя есть собственные комнаты.
   - Это не одно и то же.
   - Эти комнаты и все, что в них находится, принадлежат  тебе,  Джейн,  как
если бы это была твоя квартира. Ты можешь делать  в  них  все,  что  хочешь.
Полная свобода. Даже лучше, чем если бы  ты  имела  свою,  где  пришлось  бы
выполнять обязанности по дому.
   - О... я...
   - Ты ведь действительно  еще  дитя.  Как  ты  собираешься  справляться  с
повседневной домашней работой? Ты хоть  понимаешь,  что  от  нее  никуда  не
деться? Даже в полностью автоматизированной квартире нужно за всем  следить.
А ты не... Джейн, мы обсудим это, когда я вернусь домой.
   - Я купила робота, чтобы он мне помогал.
   - Да. Ты очень последовательна в своих поступках.
   - Как ты заплатишь Кловису?
   - Дорогая, ты, кажется, пытаешься мной командовать. И  сама,  я  уверена,
понимаешь, что это не очень умно с твоей стороны.
   - Мама, ну пожалуйста.
   - Я должна идти, дорогая. Увидимся завтра вечером и обо  всем  поговорим.
Почему бы тебе не записать все на  пленку?  Ты  выражаешься  гораздо  яснее,
когда успокоишься и поразмыслишь. Спокойной ночи, дорогая, спи крепче.
   Линия отсоединилась, и видео погасло.
   Я дрожала, сыпала проклятиями и грызла простыню.
   Завтра придется снова через все это пройти, и она одержит верх.  Все  так
глупо. С матерью же невозможно  воевать.  Египтия  с  пятнадцати  лет  имеет
полный доступ к состоянию своей  матери,  а  месячный  лимит  установлен  ей
только потому, что  иначе  бы  она  перерасходовала  и  не  накопленные  еще
средства. Но лимит-то ее  -  двадцать  тысяч  И.М.У.  в  месяц.  У  Кловиса,
насколько я знаю, вообще нет никакого лимита. У Хлои и Дэвидида  тоже,  хотя
они довольно бережливы. А у Джейсона и Медеи, которые все еще живут вместе с
родителями,  есть  собственный  дом  на  морском  берегу  в  Кейп-Энджеле  и
Ролле-Амада с кнопочным щитком. А деньги они достают либо подделывая подпись
отца, который еще не разу этого не заметил, либо  используя  одну  из  шести
своих кредитных карточек, каждая с двухнедельным тысячным лимитом, а то и  в
магазине прихватят, что плохо лежит.
   А у меня? Тысяча в месяц. Хотя раньше этого хватало с лихвой.
   С лихвой, потому что всю одежду мне покупала мать. Даже постельное белье,
даже мыло... я дико озиралась по  сторонам.  У  меня  было  все,  что  могло
понадобиться, и даже  больше.  Я  должна  быть  ей  благодарна.  Мой  взгляд
остановился на вульгарной  -  с  моей  точки  зрения  -  антикварной  лампе,
пятнистой, как пантера. Мать не жалела  на  меня  денег.  Одни  ковры  стоят
многие тысячи...
   По коже поползли мурашки. Что-то щелкнуло в голове.
   - Нет, - громко сказала я. - Нет, нет...
   Я представила Сильвера, которому я хотела дать другое имя, да  так  и  не
дала. Он шел по  тротуару,  оборачиваясь  и  провожая  взглядом  пролетевший
флаер. Я вспомнила его лицо на фоне темного неба, когда он стоял на  балконе
перед тем, как во второй раз меня поцеловал. Я почувствовала, что он  держит
меня в объятиях, а меня пронзает копье. Я вспомнила камеру,  его  обнаженные
механические нервы. Я будто наяву видела, как Кловис и Египтия не могут  его
поделить между собой.
   Я встала с кровати,  как  лунатик.  Вспомнив  о  матери,  я  хотела  было
надушиться "Лаверте", но моя кожа до сих пор  пахла  только  им,  его  запах
заглушил бы даже аромат духов.
   - Хорошо, - сказала я. - Почему бы и нет? Раз это все мое.
   Нужно самой принимать решения, сказала она однажды, когда  я  спросила  у
нее, что мне делать.
   - Да, мама. Я как раз собираюсь сама принимать решение.
   Самоохлаждающийся графин снова был полон вина,  и  я  выпила  немного,  а
потом позвонила в Каза-Бьянку, самый большой и дорогой комиссионный  магазин
в городе.
   Едва сознавая, что делаю, я пригласила их  представителя  в  Чез-Стратос,
чтобы оценить содержимое моих комнат. И у богачей  бывают  трудные  времена,
когда они распродают вещи, но ассистенты-люди в Казе, с которыми я говорила,
все же немало удивились -  и  оживились,  предвкушая  наживу.  Конечно,  они
надуют меня. Я смотрела на квитанцию Э.М. на буквы С.И.Л.В.Э.Р. и  на  цену.
Ничего, хватит. И еще останется на какую-нибудь захудалую  квартирку.  А  на
тысячу в месяц худо-бедно проживу, если экономить.
   Сознавала ли я, что  делаю?  По  спине  катился  ледяной  пот,  в  голове
стучало, слегка подташнивало. Но я выпила  еще  вина,  оделась  и  напудрила
лицо, чтобы установить барьер между собой и тем, кто придет из Казы. Потом я
проинструктировала лифт, и он сказал: "Привет, Джейн. Да, Джейн, я понял".
   Представительница явилась через час,  очень  проворная,  лет  сорока  без
омоложения. У нее были длинные кроваво-красные ногти - явный просчет при  ее
работе. Или это для устрашения. Когда она вышла из лифта в фойе, у нее жадно
забегали глаза.
   - Добрый вечер, - сказала она. - Я Джеральдина из Каза-Бьянки.
   - Проходите, пожалуйста. - Я вела себя, как будто она пришла  ко  мне  на
вечеринку. Что ж, я часто чувствую на вечеринках такую же скованность.
   Птичья клетка подняла нас в Перспективу.
   - Простите, - заговорила Джеральдина, - а  остальную  часть  дома  вы  не
включаете?
   - Нет. Только мои комнаты.
   - Жаль.
   Проходя по Перспективе, она ахала  от  восхищения.  Сквозь  облака  цвета
индиго мерцали звезды. Астероид горел  на  востоке,  как  неземная  неоновая
реклама.
   - Боже мой! - воскликнула при виде его Джеральдина. - Кстати, -  добавила
она, когда мы поднимались по боковой лестнице, - боюсь, что нам  потребуется
подтверждение вашего права на владение имуществом,  которое  вы  собираетесь
продать. Вы знаете об этом?
   Она думала, что я десятилетняя девочка и мне можно заморочить  голову.  А
что - она может. Я прочувствовала к ней отвращение. Мне уже хотелось,  чтобы
внезапно приехала мать и положила всему этому конец. Что я делаю?!
   - Вот, - показала я свои апартаменты, где успел уже  прибраться  один  из
космонавтов.
   - Ага, - сказала  Джеральдина.  -  По  телефону  вы  говорили,  что  идет
абсолютно все.
   - Если вы можете дать приемлемую цену, - мой голос дрожал.
   - Какого же дьявола вам отсюда уезжать? - удивилась Джеральдина.
   - Я собираюсь жить с любовником, - объяснила я. - И  мама  хочет  сменить
обстановку.
   Джеральдина открыла  свою  большую  сумку,  вытащила  оттуда  портативный
мини-компьютер и пристроила его на столике.
   - Я только посмотрю ваше право владения, если не возражаете.
   Я протянула ей ленту с описью.  На  ней  был  мой  личный  код  и  устное
описание всего, что находится в комнатах. Верность описания должен проверить
компьютер. Опись Деметра хранила у себя, но я послала за ней космонавта.
   Пока компьютер занимался своим делом,  Джеральдина  кружила  по  комнате,
колдуя с маленьким калькулятором над каждой вещью.
   - Компьютер сейчас закончит, - сказала она. - А у вас есть очень  хорошие
вещи. Я думаю, большинство из них Каза-Бьянка сможет взять.
   - Еще одежда. Шкафчик  с  косметикой.  Парикмахерский  узел.  Все  ленты.
Можете забрать, если хотите, все, что найдете в ванной, в уборной.
   - Ну, я сама этого делать не буду, - одернула она меня.
   Я стушевалась и едва удержалась от извинений.
   - Что ж, - проговорила Джеральдина, - очень  надеюсь,  что  ваш  любовник
сумеет вас всем этим обеспечить.
   На этот раз я промолчала. Это уж мое дело. И дело моего любовника,  моего
возлюбленного. А чем он мог меня обеспечить?
   Я отворила кукольный шкафчик.
   - Ого! -  воскликнула  Джеральдина.  -  Да  некоторые  из  них...  -  она
осеклась. - Конечно, подержанные игрушки продать труднее. Но  эти,  кажется,
сохранились хорошо. Вы вообще-то играли в них?
   - Они долговечные.
   Мать  не  хотела,  чтобы  моя  агрессивность  по  отношению  к   игрушкам
отражались на них, и поэтому покупала только такие, у  которых  не  выпадали
волосы и не отваливались уши. Там был единорог-качалка без единой  царапины,
медведь с блестящей угольно-черной шерстью.
   "Вот видите, - мысленно сказала я им,  -  вас  все-таки  купят,  полюбят,
будут с вами играть." Плакать перед Джеральдиной было нельзя. И я не стала.
   Я налила себе вина, а ей не предложила. Все равно она меня ненавидит.
   Компьютер  зажег  белую  лампочку  и  выдал  клочок  бумаги.  Джеральдина
внимательно прочитала его.
   - Да, все в порядке. Я включаю сканирование. Вот. Сменный  отдел  доводит
до вашего сведения, что завтра же  мы  готовы  начать.  Или  сегодня  поздно
вечером, если хотите.
   - Боюсь, что мне нужно до завтра уже все закончить. И потом деньги. Или я
договариваюсь с другой фирмой.
   - О, что вы, - сказала Джеральдина. - Обслуживание у нас быстрое,  но  не
настолько же. Да у вас нигде и не получится быстрее.
   - Тогда простите,  что  отняла  у  вас  время.  Она  взирала  на  меня  с
удивлением.
   - Ну хорошо, - сказала она. - А что за спешка? Ваша мать об этом знает?
   - Компьютер же вам ясно сказал, что эти комнаты - моя собственность.
   - Так. А мама и не знает, что птичка собралась улететь из гнезда. Верно?
   Мать знала. Я же сказала ей.
   Джеральдина посмотрела на белый кожаный саквояж.
   - Что  в  нем?  Можете  не  говорить.  Немного  одежды,  коробка  любимой
косметики и фото дружка. Ваш юноша тоже состоятельный?
   Компьютер  зажег  желтую  лампочку  и   отключился.   Сканирование   было
закончено.
   - А ванная и спальня? - спросила я.
   - О. Фред видит сквозь стены. А вы?
   Я заставила себя обернуться и взглянуть на нее. Глаза увлажнились,  но  я
не мигала. Зрачки были  твердыми  и  жесткими.  Мое  лицо  как  будто  стало
серебряным.
   - Я хочу, чтобы мне позвонили не позже, чем через два часа. Если  условия
меня устроят, то машина для перевозки должна прибыть через час после этого.
   - Да, мадам, - сказала Джеральдина. - Я передам ваши требования.
   - Если мне не позвонят до десяти часов, я обращусь куда-нибудь еще.
   - Да кто же будет  этим  заниматься  на  ночь  глядя,  -  возразила  она,
запаковывая компьютер и убирая калькулятор. - Я могла бы вам это устроить, -
сказала она и взяла в руки пятнистую пантеру. - Могла бы.
   Я туго соображаю. Она целую вечность простояла с пантерой в  руках,  пока
до меня дошло, на что она намекает. Я перепугалась, будто нарушила этикет. Я
не знала, как поступить. Пока я собиралась с мыслями, Джеральдина  поставила
пантеру обратно и твердыми шагами вышла из комнаты.
   Я догнала ее у лифта  и  сама  нажала  кнопку.  Она  смотрела  мимо  меня
печальными густо накрашенными глазами. Мне было очень интересно, у  всех  ли
она вымогает ценные вещи. Если да, то, наверное,  ее  квартира  загромождена
этим барахлом, его уже накопилось столько,  что  скоро  она  сможет  бросить
работу. Мне стало жаль ее, женщину с дряблой кожей и плотоядными ногтями.
   Выйдя в фойе,  она  сразу  направилась  к  нижнему  лифту,  но  у  дверей
задержалась, обернулась и посмотрела на меня.
   - Жить в бедности, - сказала она, - будет для вас очень  тяжело.  Но  мне
кажется, что у вас должно получиться.
   Я была потрясена.
   - Джеральдина, - закричала я, оставив  смущение,  потому  что  мне  очень
захотелось подарить ей эту пантеру и недомолвки стали неуместны, - куда  мне
послать...
   - Бросьте, - перебила она. - Вам пригодится любая  ценность,  за  которую
можно получить деньги.
   Двери закрылись. Я плюхнулась на полу в фойе, размышляя,  не  оказывалась
ли она в свое время в такой же ситуации, и  встала,  только  когда  зазвонил
телефон. Это была Каза-Бьянка. Они подъедут к полуночи и выплатят мне  такую
сумму, какой я в руках никогда не держала. Ее должно было хватить.
   Угадайте, что я сделала, когда фургон из Каза-Бьянки увез все  мои  вещи?
Конечно, заплакала. Уходила вся моя старая жизнь.  Странно,  но  я  вряд  ли
когда-то всерьез о ней задумывалась, а когда, наконец, задумалась, она стала
казаться совсем не моей. Я бродила по быстро пустеющим комнатам, увертываясь
от автоматов, и плакала. Прощайте, книги, прощайте, мои ожерелья,  прощайте,
шахматы из слоновой кости. Прощай, мой черный мишка.
   Прощай, мое детство, мои корни, прощайте, вчерашние дни. Прощай, Джейн.
   Кто же ты теперь?
   Я сделала записи для матери и оставила ленту на консоли, чтобы та,  войдя
и включив свет, сразу увидела ее. Я старалась изъясниться, хотя вряд ли  это
у меня получилось. Я  сказала,  что  очень  люблю  ее  и  скоро  обязательно
позвоню. Я попыталась объяснить, что я сделала.  О  Сильвере  я  не  сказала
ничего. Ни слова. Хотя говорила я только о нем. Наверное,  просто  повторяла
его имя без конца. Я знала, что она поймет.  Мудрая,  добрая,  самая  лучшая
мама на свете. Я ничего не могла от нее скрыть.
   Я взяла свой белый саквояж с чеком Каза-Бьянки на предъявителя и в четыре
часа утра полетела в город на флаере. Там  сидела  шумная  компания,  в  мой
адрес летели грязные шуточки - на большее они не решались, не без  основания
опасаясь полицкода.  Но  я  все  равно  боялась  их.  Я  никогда  близко  не
сталкивалась с такими людьми: в позднее время брала такси, ходила только  по
ярко  освещенным  улицам,  а  если  замечала  что-то  подобное,  то   всегда
переходила на другую  сторону.  Меня,  наверное,  защищала  аура  матери,  а
теперь, в добровольном изгнании, я уже не имела этой защиты.
   Сейчас мне страшно все это вспоминать. Я до сих  пор  еще  не  верю,  что
сделала это. Из будки у подножия Лео-Энджес Бридж я позвонила в бюро срочной
аренды, подала заявку и поехала на такси по адресу, который мне там дали.
   Смотритель был человек - он жутко ругался, что я подняла его  с  постели.
Было еще темно. Ближайший фонарь горел в пятистах футах. Мое  окно  выходило
на развалившееся кирпичное здание с торчащими железными  балками.  Не  знаю,
что там было до землетрясения, но рядом все поросло  сорняками.  Все  это  я
увидела, когда сквозь грязное окно пробился  дневной  свет:  осенние  краски
поросшего сухой травой пустыря привели меня в уныние.
   Я, конечно, не могла заснуть, съежившись вместе  со  своим  саквояжем  на
старой тахте возле окна. Я понимала, что  оставаться  здесь  нельзя,  что  я
должна идти домой. Но где мой дом?
   Когда наступил день, я сидела все на том же месте. Я понимала, что должна
отправиться сначала к Египтии, а потом к  Кловису.  Отдать  деньги  Кловису,
уговорить Египтию. И  забрать  Сильвера.  Теперь  я  могу  купить  его,  как
Каза-Бьянка купила мою мебель. Он принадлежал бы мне. И все же я была  не  в
состоянии ни купить его, ни владеть им. Не могла привести его в это страшное
место.
   Я задремала,  а  когда  проснулась,  день  уже  догорал  между  железными
балками. Живот подвело от голода, ведь я  ничего  не  ела,  кроме  сэндвича,
который сделала на кухне. Еще выпила воды из  крана  в  замызганной  ванной,
которая все же  имелась  в  снятой  мной  квартире.  Вода  пахла  химией  и,
наверное, кишила микробами.
   Скоро мать вернется домой. Что она станет делать? Я  едва  не  обезумела,
представив себе ее потрясение, когда она увидит комнаты  без  мебели  и  без
меня. Только сейчас я начинала понимать, что натворила. Я хотела было срочно
бежать вниз, к платному телефону в фойе по разбитым цементным ступеням: лифт
здесь вообще не работал. Но не сделала  этого  -  я  боялась,  ужасно,  дико
боялась Деметры, которая хотела мне только добра.
   Наконец, я вынула блокнот, который положила в саквояж вместе с деньгами и
одеждой, и начала записывать вторую часть того, что со мной приключилось.
   Когда стало совсем темно, я включила голую лампочку, которая давала  мало
света, но стоила денег, и это меня очень беспокоило. До конца месяца у  меня
осталось три сотни. На что мне их потратить? Ночью я замерзла, мне  хотелось
включить радиатор. Или еще можно потерпеть?
   Между  балок  зажглись  звезды.  Эта  улица  так  и  называется  -  улица
Терпимости.
   Сильвер, ты нужен мне. Все это я затеяла ради тебя, так  как  же  я  могу
упрекать тебя в чем-либо? Я для тебя - ничто. (Кто  знает,  не  противно  ли
тебе прикосновение настоящей плоти?) Но с тобой я была красивой. Всю ночь  и
утро, когда ты был со мной: красивой я никогда раньше не была.
   Я так устала. Завтра я должна принять окончательное решение.
   Пролетел флаер. Здесь тихо, и слышны свист воздушных линий и шум  города,
который никогда не ложится спать.

Часть 3

   Дай розе ты любое имя,
   Но свойства
   Ее останутся все те