ь, что  мощь  такого
сигнального маяка можно увеличить в десять тысяч раз. И как раз здесь-то
мое ясновидение указало мне неверный путь развития событий.  И  все  это
произошло из-за моего ошибочного  возбуждения  при  появлении  Торнберга
Конрада  III  и  последовавшего  за  ним   горького   разочарования.   Я
почувствовала себя обманутой,  вступив  в  половую  связь  с  существом,
психическое  развитие  которого  было  крайне  запущено  и  нуждалось  в
основательной чистке. Но все же одновременно я  не  могу  отрицать,  что
ощутила  при  этом  и  волнение,  которое  обычно  испытываешь,   познав
запретное удовольствие.
   Прежде я уже говорила, что в своей душе  во  время  полового  акта  я
ничего не ощутила, не было никакого экстаза,  который  в  таких  случаях
охватывает миллионы людей вот уже на протяжении веков. В течение  долгих
часов   после   сношения   с   Торнбергом   я   чувствовала   внутреннюю
опустошенность, или, лучше сказать, ощущала нечто вроде острой боли  под
ложечкой. Мало-помалу я, к своему ужасу, поняла, что  такое  переживание
возникло в результате моего сношения с этим чужестранцем. Нечто подобное
я, по сути дела, ощущала, когда он неистовствовал  внутри  меня,  и  вот
теперь мне страстно захотелось вновь испытать то же самое. Обуздать свое
желание я не сумела. Я опять увлекла его  в  постель  и  снова  и  снова
вступала с ним в сношение, пока он не пресытился любовью и не выбился из
сил. К своему стыду, я чувствовала, что мне хочется еще и еще. Раньше до
этого дня я считала секс лишь необходимым средством для достижения своих
целей, одним из видов оружия в моем внушительном  арсенале.  Теперь  все
изменилось.
   Мне страстно хотелось, как иной раз хочется отведать наркотика, иметь
этого человека - чужестранца, врага, наконец,  который  хотя  и  потерял
разум от полового вожделения, тем не менее не замедлил бы вывернуть меня
наизнанку, если бы только твердо знал, что сумеет таким образом  познать
мою тайну, которую он загорелся выведать.
   А теперь я воспылала от желания и чуть было не  засмеялась  радостно,
лежа рядом с уснувшим Торнбергом во влажной темной  палатке.  В  руке  я
держала его инструмент, которым он только что  энергично  пронзал  меня,
заставляя трепетать все мое тело. Ладонь моя стала мокрой от его спермы,
и эта слизистая  студенистая  жидкость,  дающая  жизнь,  заставляла  мое
сердце биться все быстрее и быстрее.
   Сколько в жизни непознанных тайн!
   Если бы мне только удалось что-нибудь  распутать  за  те  восемьдесят
пять лет, что я живу на этом  свете!  Не  раз  бывало  так,  что,  когда
думаешь, что наконец-то расшифровал какую-нибудь загадку жизни,  тут  же
вклинивается вдруг что-то или кто-то и переворачивает вверх  ногами  все
твои тщательно продуманные построения.
   Наконец наступил рассвет, а с ним обострился и характер моей дилеммы.
Я понимала, что не могу позволить Торнбергу остаться со мной еще на одну
ночь, и почти утвердилась в мысли, что его присутствие представляет  для
меня угрозу. Так как я не получала сексуального  наслаждения  в  течение
длительного времени, его неожиданное запоздалое появление  оказывало  на
меня глубокое  и  сильное  воздействие.  Из-за  длительного  и  сильного
напряжения духовных и физических сил мысли у  меня  начали  путаться,  а
пару раз я ловила себя на том, что совершенно не думаю о деле, а  мечтаю
лишь подольше оставаться с ним. Я даже  замотала  головой,  как  бешеная
собака, стряхивающая пену с черных губ, и  попыталась  сделать  глубокие
вдохи, чтобы вновь обрести спокойствие и ясность мышления.
   К тому моменту, когда он проснулся, я уже выбрала свой путь и  знала,
что это произойдет непременно, но волновать меня уже не  будет.  Конечно
же, моя  способность  ясновидения  предоставила  мне  возможность  бегло
взглянуть на опасности, которым он подвергнется из-за моего решения.  Но
мне уже до этого не было дела, и я считала, что, даже если мне  покажут,
чем чреват для его жизни предначертанный путь, все  равно  изменить  его
уже не могла. В предстоящих событиях я улавливала  некий  смысл  оживших
сил, схожести жизней в единстве времени и пространства.
   Разумеется, я могла бы спокойно убить Торнберга и  Вулфа:  лишь  одно
мое слово - и мои подручные выстрелят им в затылок. Может,  сейчас  я  и
отдала бы такой приказ, но в ту пору  я  презирала  подобное  варварское
поведение, полагаясь на "макура на хирума" в большей мере, чем сейчас, в
состоявшемся  будущем,  которое  тогда  ослепило  всех  нас.  Вы  должны
понимать, что распоряжаться жизнью и смертью других людей - дело  ужасно
забавное, что бы там ни говорили.  И  я  обнаружила,  что  больше  всего
ощущаешь волнение не тогда, когда применяешь свою власть над другими,  а
когда в твои руки попадается враг и ты осознаешь, что вольна поступать с
ним как знаешь.
   Итак, наступил тот особенно приятный момент,  когда  Торнберг  открыл
налитые кровью глаза и почувствовал мой ноготь на своей шее.
   - А ведь я могла отдать команду застрелить тебя или, что  еще  лучше,
сама сделать это за  попытку  украсть  секреты  наших  экспериментов,  -
шепнула я ему на ухо.
   Зачарованным  взглядом  я  следила,  как  он  быстро  и  инстинктивно
потянулся за ножом, который я оставила на полу, как поднес его  к  моему
мягкому оголенному горлу. Ну что же, вот  наконец  и  пробудился  в  нем
мужчина. Все они, эти мужланы, одинаковы, сущие скоты, и  я  всегда  это
знала. Им плевать на физические раны, которые они наносят друг другу.
   Я  не  сделала  ни  малейшего  движения,  а  лишь  нажала  большим  и
указательным пальцами на пучок нервов, расположенных  прямо  под  правым
ухом. От его лица сразу же отхлынула кровь, он  побледнел,  рот  у  него
невольно  перекосился,  как  у  старика  в  предсмертной  агонии,  жадно
заглатывая воздух. Руки и ноги у него вдруг ослабели, потому что в мышцы
перестал поступать кислород. Нож со стуком упал на пол.
   Я снова приложила ноготь к его медленно пульсирующей сонной артерии.
   - Стоит мне лишь вспороть тебе кожу, вскрыть артерию, и  ты  истечешь
кровью, - шепнула я ему на ухо. - И я могу  это  сделать  прямо  сейчас,
могу через пять минут, могу попозднее, как мне заблагорассудится,  в  ты
ничем не сможешь помешать мне.
   Ну что же, в ту пору я была моложе и отчасти  истеричка,  но  он  сам
довел меня до такого состояния. В эту минуту я ненавидела его  так,  как
никогда в своей прежней я будущей жизни.  Во  рту  от  сильного  чувства
стало так горько, что я еле выговаривала слова. И лишь  гораздо  позднее
до меня дошло, что я и себя-то в это время  ненавидела  не  меньше,  чем
его.
   Итак, я почти утратила самоконтроль, что  позволило  восторжествовать
моей природной самонадеянности. О, я бы с радостью  убила  его,  но  мне
очень нравилось играть роль жестокой фурии, выступающей против своего же
естественного желания (о Будда! Помоги мне обуздать свой характер!).
   Вдобавок к этому, в сложившейся ситуации было что-то  восхитительное.
Если бы только он звал все тайны, ведомые мне!
   Естественная ирония в такой ситуации нередко  бывает  слишком  ценна,
чтобы беззаботно пренебрегать ею. И я наслаждалась своей властью над ним
еще больше, так как точно знала, что  в  нем  вот-вот  поднимется  волна
гнева. Я не ошибалась в отношении него в тот момент, как и не  ошибалась
никогда впоследствии.  Вот  только  Вулф  по-прежнему  приводил  меня  в
недоумение.
   - Есть лишь один способ, посредством которого ты можешь  спасти  свою
жизнь, - шепнула я ему, как если бы шептала слова  любви,  -  ты  должен
убить своего спутника.
   Он бросил на меня взгляд и не поверил, а  неверие  приглушило  в  нём
надвигавшуюся волну гнева.
   - Ты хочешь, чтобы я убил Вулфа? - спросил он в изумлении.
   - Пристрели его, - кивнула я головой. - На глазах моих людей.
   И Торнберг не разочаровал меня.
   - Лучше убей меня сейчас же, - сказал он, скрипнув  зубами.  -  Я  не
предатель своей страны.
   Мысленно я рассмеялась тогда, ибо он ничего не сказал о предательстве
по отношению к своему приятелю.  Я  была  уверена,  что,  если  дам  ему
пистолет и прикажу стрелять ради спасения собственной жизни в одного  из
моих сопровождающих, он с готовностью выстрелит. Но в жестокости  я  его
не обвиняла, поскольку, узнавая все лучше и глубже  его  натуру,  я  все
больше убеждалась в том, что он и сам себя не знал. Люди, подобные  ему,
никогда не могут позвать свою сущность. А если  случаем  и  познают,  то
толку от этого мало.
   - Ну нет, - шепнула я. - Мы говорим не просто о твоей жизни, а  о  ее
продлении. - Приложив губы к его губам, я почувствовала, как он  дрожит.
- Не этот ли секрет ты пришел сюда выведать? - Я  немного  отодвинулась,
чтобы изучить выражение его лица. - Ты  можешь  заполучить  его,  только
убив своего спутника. - Улыбнувшись, я продолжала.  -  В  чем  проблема?
Жизнью больше, жизнью меньше, что это значит для  таких,  как  ты?  -  Я
видела, как он вытаращил глаза, и ощутила зловоние его страха. - Да, да,
я знаю, тебе так хочется убить его!
   - Но не настолько, чтобы продать свою душу.
   Я лишь коротко засмеялась.
   - Уже одним тем, что ты заявился сюда, - сказала я, - ты продал  свою
душу, хотя пока и не понял этого.
   Я была уверена, что могу  соблазнить  его  и  принудить  убить  друга
просто из-за искушения заполучить самое заветное. Я сделала свой ход,  и
он это звал. Но как-то незаметно он сбил меня с толку. Немного спустя по
его состоянию, которое я так и не смогла четко определить, я поняла, что
он не убьет Мэтисона, что обрадовало  и  одновременно  расстроило  меня.
Ясновидение уже помогло мне проникнуть во внутренний мирок  Торнберга  и
уяснить его аморальный характер, но теперь  он  поступал  вопреки  своей
натуре. Мэтисон не представлял для меня никакого интереса - так,  пустая
темная дыра, откуда я не получала вообще никаких  сигналов.  Что  такого
увидел в нем Торнберг, чем прельстился? И лишь спустя много-много лет  я
нашла ответ на этот вопрос.
   Торнберг следил за мной из-под полуприкрытых век. Лежал он на  спине,
притворившись, будто приходит в себя, но я-то знала, о чем он думает.  А
думал он о том, что если ему удастся разозлить меня как  следует,  то  я
поневоле ошибусь в чем-то и он сумеет воспользоваться  ошибкой  и  взять
надо мной верх. Эта мысль четко читалась на его лице, а он полагал,  что
ему понадобится всего мгновение, чтобы одолеть меня с новыми силами.  Ну
ничегошеньки не знал он о мощи "макура на хирума"! А в ней-то как раз  и
скрывалось мое подлинное превосходство над ним.
   - Может, хочешь опять поспать? - спросила я  с  невинным,  ничего  не
подозревающим видом.
   Губы его скривились в самодовольной улыбке, которую я сочла  нарочито
деланной.
   - Я бы сделал это, если  бы  хотел.  Я  же  знаю,  что  ты  вовсе  не
собираешься убить меня, это испортило бы тебе удовольствие. До  тех  пор
пока я забавляю тебя, ты и пальцем меня не тронешь.
   Тем не менее, с помощью моей ясновидящей силы  я  смогла  разглядеть,
что его сердце опутано витками темных сил. И тогда  я,  хоть  и  держала
себя все время в руках, вся сжалась.
   Глаза его вдруг раскрылись, он приподнялся и резко сел. Он ждал моего
ответного взгляда. Я поцеловала его, а потом обтерла пот с  его  верхней
губы.
   Несколько раз он открыл и закрыл рот, не решаясь вымолвить ни  слова,
а когда наконец решился, я поняла, как трудно ему было говорить.
   - За это я убью тебя, - сказал он, и я поняла, что  он  имел  в  виду
свое унижение. Меня лишь интересовало, не потому ли, что я, существо, по
его мнению, стоящее ступенькой ниже, чем  он  сам,  сумела  нанести  ему
боль. Задыхаясь и ловя ртом воздух, но  все  еще  не  прося  пощады,  он
произнес:
   - Я еще увижу тебя мертвой у моих ног, хоть через вечность.
   "Нет, это вовсе не от переживаемой боли он говорит",  -  подумала  я.
Этот человек выдержит и не такую боль, и физическую и моральную,  но  не
поступится своими правилами. Для вето находиться под каблуком женщины  -
значит унизить себя, и одна эта мысль вызвала у него ненависть,  которая
не утихнет до самой смерти. И все это короткое время я просто  упивалась
гнусностью его противоречивых мыслей.
   Ну и как же я отреагировала на его угрозы? Я взяла над ним верх.  Его
ярость  столь  сблизилась  с  желанием  снова  овладеть  мною,  что  мне
захотелось, чтобы эти чувства пересеклись и выплеснулись из него. Ощутив
накал моей страсти, он моментально раскрылся, да иначе и поступить-то не
мог. А если бы не ответил на мой призыв, то я еще сильнее нажала  бы  на
его нервное сплетение, и он стал бы импотентом и совсем беспомощным.
   Он грубо овладел мною, вонзившись в меня без остатка. Я позволяла ему
причинять мне боль, зная, что в лоне моем останутся ссадины в ушибы,  но
зато завтра, подумала я, когда он уйдет, мне будет о  чем  вспомнить.  К
сладкой боли примешивалось еще какое-то чувство - непонятное и приятное.
Должна заметить, что страдания только  усиливали  наслаждение.  Не  могу
объяснить почему,  но  в  моменты  особо  острой  боли,  возникающей  от
разрывов и повреждений, я дважды испытывала оргазм и теряла контроль над
собой и над ним.
   А он тем временем лежал, набычившись, на мне и  продолжал  вонзать  в
меня  свой  член,  твердый  как  камень;  все   его   чувства,   похоже,
отключились, он своими действиями как бы показывал, что уж  здесь-то,  в
этом-то деле, верховодит он.
   Я была уверена тогда, что люблю его так, как  никогда  не  любила  ни
одного мужчину. В тот момент мне ничего другого не хотелось,  кроме  как
чтобы он перестал контролировать себя и снова и снова  врезался  в  меня
своим естеством, доставляя мне ни с чем не сравнимое удовольствие.
   В эти минуты я, по сути, была беззащитной, и он знал это, безошибочно
угадывая все мои желания. А  потом  вдруг  он  оттолкнулся  от  меня  и,
мастурбируя рукой, с презрением выплеснул сперму на пол около моих ног.
   Тяжело и страстно задышав, я широко распахнула глаза и уставилась  на
него. Какое-то время я просто не соображала, что он со мной сотворил, но
тут же овладела собой и поняла  через  непроизвольно  возникшее  у  него
биополе,  что  он  просто  злорадствует.  А   затем   я   разглядела   и
торжествующую улыбку на его лице. Я знала, что если убью его  на  месте,
так как горела этим желанием, то в результате он  выйдет  победителем  в
нашей мысленной дуэли, так как заставил меня применить  дар  "макура  на
хирума" вопреки моему же желанию.
   И все же я сгорала от нетерпения, от желания  осуществить  его  волю.
Мне страстно хотелось применить свой дар.
   Но я лишь наклонилась, обхватила обеими руками его за шею и притянула
его к себе. Он повиновался. Думаю, что в этот момент он  осознал,  какую
победу одержал надо мной, и теперь упивался ею.
   Глаза у меня сами собой закрылись, а мышцы живота содрогнулись, когда
он  языком  коснулся  моего  влажного  влагалища  и  проник  вглубь.   Я
затряслась и затрепетала от наслаждения, дыхание мое стало  походить  на
шипение змеи. Потом мои бедра часто-часто  задвигались  и  я  в  экстазе
издала долгий сладострастный вопль. Затем, резко поднявшись,  я  рухнула
на него и с чувством проволоклась грудью по его спине.
   Нас ничто не объединяло, только лишь этот  всепоглощающий  секс.  Его
хватало с избытком, и в то же время мы не насытились, причем чувствовали
это оба. А что еще могли мы думать друг о друге?
   Я знала, что он не замедлит выполнить свою угрозу, если я его отпущу.
Но я должна была это сделать. Он будет считать, что ловко  провел  меня,
притворившись, будто согласен убить Мэтисона в обмен на тайну  продления
жизни.
   Вы ведь видите, что он не верил мне. Но я помогла бы ему вызвать  его
собственный дар "макура на хирума" в тот момент, когда он будет стрелять
в  затылок  Вулфу.  Забавно  было  бы  рассказать  ему  все  это   через
много-много лет. Ведь он ничего бы и не помнил о том, как убил Мэтисона.
   Но нет, этого не произойдет.
   Наоборот, я верну Торнбергу заряженный револьвер,  а  сзади  поставлю
одного из  своих  телохранителей,  который  направит  на  него  автомат.
Торнберг не выстрелит в Вулфа. Он повернется и  убьет  телохранителя,  а
потом  они  с  Вулфом  убегут.  Все  это  я  прекрасно  знала,  мой  дар
ясновидения позволил мне проследить наперед развитие  событий.  И  я  не
вмешалась в их ход, так как хотела, чтобы именно так все и произошло.  Я
тогда не понимала, почему мне этого хотелось, может,  всего  лишь  из-за
крохотной картинки будущего, которую я намеревалась воплотить в жизнь.

   Книга третья
   Запретные грезы

   Каждый раз, когда нам кажется, что наконец-то докопались  до  правды,
возникают новые факты и правда превращается в вымысел.

Кристофер Фрай

Глава пятнадцатая
Токио - Вашингтон

   Уже далеко за полдень Шото Вакарэ привел Юджи в храм Запретных  грез.
Оба к тому времени были уже  изрядно  пьяны,  а  набрались  они  по  той
простой причине, что очень боялись. Выйдя из "БМВ", они быстро прошли по
тротуару. Снаружи храм казался довольно необычным сооружением, сочетая в
себе признаки старой и новой Японии. По его фасаду из зернистого  серого
железобетона стояли массивные колонны из выструганных  кедровых  бревен,
придавая стене в сырую погоду вид покрытой осклизлой плесенью  старинной
синтоистской пагоды. При этом создавалось впечатление, что  само  здание
восстановлено из повидавших виды развалин древнего храма.
   Внутри же оно было наполнено запахом благовоний и  музыкой.  На  всем
пути  Юджи  сопровождал  мужской   голос,   певший   под   аккомпанемент
электробаса о хризантемах  и  любви.  В  помещениях  ощущался  нежный  и
приятный аромат чего-то давно забытого и одурманивающего, словно опиум.
   - У нас здесь назначена встреча с Наохару  Нишицу,  -  сказал  Вакарэ
женщине-карлице одетой в великолепно сшитый мужской костюм.
   Она ничего не ответила, лишь поклонилась и повела их  мимо  кафе,  по
комнатам, каждая из которых была расписана и обставлена по-своему. Затем
она провела их по длинному залу, и, пока они шли в  противоположную  его
часть, музыка и пение прекратились. Они прошли мимо  окна,  из  которого
был виден крошечный садик, великолепный даже в это время  года  -  самый
конец зимы. Наконец карлица провела их по короткому  коридору  с  шестью
дверями и, показав на последнюю дверь, пригласила:
   - Входите, пожалуйста.
   Вакарэ обернулся к Юджи и слегка поклонился:
   - Извини, но мне нужно по малой нужде.
   Показав на отодвигающуюся в  сторону  ширму  из  рисовой  бумаги,  он
предложил:
   - Ты давай иди, не стоит  заставлять  Нишицу-сан  ждать.  А  я  мигом
обернусь.
   Юджи, немного поколебавшись, пошел один в конец  коридора.  Отодвинув
ширму, он снял обувь и вошел в комнату. Карлица аккуратно закрыла за ним
дверь, и Юджи услышал ее удаляющиеся шаги.
   Комната благоухала от запаха мандаринов и роз. Стены  ее  были  обиты
расщепленными бамбуковыми дощечками и черно-серым  материалом,  на  полу
лежали циновки, на стенах висели горшочки  с  папоротником,  розовыми  и
темно-красными орхидеями, вечнозелеными деревцами бонсай, повсюду играли
солнечные пятна. Воздух в комнате был влажным, будто  цветы  только  что
полили. В углу стояли два металлических стула, жаровня-хибачи  и  тонкий
матрас для спанья. На жаровне лежал  свернутый  в  кольцо  темно-красный
шнур.
   Вслед за ним  вошла  молодая  изящная  японка  с  длинными  волосами,
округлыми формами тела, нежными руками, прямыми плечами. Одета, она была
как танцовщица или гейша, причем опытная - это сразу бросалось в глаза.
   - Меня зовут Ивэн, - представилась она.
   Юджи назвал себя, хотя и так прекрасно понимал,  что  она  знает  его
имя.
   Больше Ивэн не сказала ни слова,  а  только  блеснула  глазами  цвета
молочного шоколада. Она носила короткую юбку из темного  шелка  и  белую
блузку из того же материала. Макияжа на лице