Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Звягинцев В.. Бои местного значения -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  -
ти профессионально, с чувством, играл старший лейтенант в кают-компании Вагнера. Заслушаешься. Недурно устроился старлей Власьев! Прямо тебе убежище капитана Немо на острове Линкольна. А книг-то, книг! Откуда столько в тверской глуши? Впрочем, это как раз и не удивительно - после революции столько помещичьего добра растащили хозяйственные крестьяне по домам, а после раскулачивания много неинтересного комбедовцам имущества снова оказалось бесхозным. Было бы желание. Также и в Москве, а особенно Ленинграде, после высылки "чуждых элементов", после голода начала тридцатых в комиссионках и на толкучках почти задаром можно было приобрести все, что угодно, вплоть до картин импрессионистов и фамильных драгоценностей знатнейших родов империи... Оставив Зою спать, Шестаков оделся и вышел в передние комнаты. Ребята уже давно встали и, деловитые, сосредоточенные, гордые оказанным доверием, помогали "дедушке Коле" набивать ружейные патроны. - С добрым утром, Григорий Петрович. Как почивалось на новом месте? А я думал, вы и еще поспите. - Шестакову показалось, что в бороде егеря промелькнула мимолетная улыбка. Да уж. Зоя, кажется, не слишком сдерживалась, мог и услышать. Ну, не беда, должен понимать. - А мы тут занятие нашли. На улице вон какая погода, не для гулянья, так мы пока патрончиков набьем. Для будущей заячьей охоты. Оставили ребят развешивать дробь, вышли покурить в сени. Продолжая присматриваться друг к другу, говорили о пустяках - что приготовить на обед, какие работы по хозяйству нужно сделать обязательно, невзирая на метель, не отправить ли сыновей очищать лопатами дорожку от крыльца к амбару. После позднего завтрака Зоя, переодевшись в какое-то старенькое платье, гладко, по-деревенски зачесав волосы, принялась за уборку и мытье посуды. О минувшей ночи она Шестакову ничего не сказала, но время от времени посматривала на него со странным выражением. А у мужчин состоялся наконец деловой разговор. - Вы, Григорий Петрович, наверное, уже имели возможность подумать о происшедшем спокойно? - спросил Власьев, пригласив его в свою лабораторию. Он плотно притворил дверь, подбросил несколько поленьев в печь. - Более чем, - сказал нарком, радуясь возможности отвечать своему бывшему командиру раскованно и непринужденно. Хотя бы даже оставаясь в полной от него зависимости. - Я думал об этом, как бы это сказать получше - подсознательно. Поскольку иным образом думать не мог. Пьян был до изумления. А вот, поди ж ты... Проснулся - и все мне ясно и понятно стало. - Что же? - с любопытством спросил Власьев. - Как Раскольникову Родиону? - Нет. Как другому Раскольникову. Федору. Да вы его знаете. Бывший гардемарин, затем заместитель у Дыбенко, командующий Каспийской флотилией, потом полпред Советской России во Франции, невозвращенец, осознавший, что Сталин и его власть - худший вариант из возможных, не только в нашей стране, но и вообще в истории человечества. Шестаков говорил сейчас истинную правду. Во время эротических снов и не менее эротической яви он, оказывается, успел обдумать еще и мировоззренческие проблемы. - Вот как? Раскольникова помню, хам редкостный, не понимаю, как он мог в корпусе учиться. При первой встрече с англичанами струсил, добровольно флаг на "Спартаке" спустил. Дальнейшей его карьерой не интересовался, но про Сталина мысль интересная. То есть - еще один из подобные вам, заблуждавшихся, но осознавших? И чем его открытие закончилось? - Чем? - Щестаков задумался. Он отчетливо помнил, что после того, как Раскольников опубликовал свое открытое письмо Сталину в западных газетах, его убили, как Троцкого, но было это, кажется, в 39-м или даже 40-м году. А сейчас какой? Тридцать восьмой в самом начале. Тоже - странно, по определению, но в то же время - вполне естественно. Отчего бы ему и не знать будущего, если оно предопределено? - Не важно, - нашел он наконец достойный ответ. - Главноё - понять истину. А она непременно сделает нас свободными. И как ныне свободный человек, я говорю вам, Николай Александрович: жить в этой стране я не хочу и не буду. Следовательно... - Эмиграция? Не поздновато ли? Отчего же - возвращаю вам вчерашний вопрос - вы сами не захотели уйти вместе с нами в Финляндию в 21-м? - А потом? - усмехнувшись, ответил ему Шестаков. - Уйти ведь вполне можно было и в 21-м, и в 22-м тоже. Я-то ладно, у меня оставались кое-какие иллюзии, но вы зачем живете здесь столько лет? Под гнетом ассирийского режима? - На режим, кстати, мне плевать, - почти спокойно ответил Власьев. - Я здесь и сейчас вряд ли не свободнее, чем был в царское время. Не завишу ни от кого. Почти. В моем распоряжении десятки тысяч гектаров леса, два обширных плеса, острова. Больше, чем у любого помещика екатерининских даже времен, и я гораздо более бесконтролен, потому что большевикам по большому счету совершенно безразлично, что и как делается, если не затрагивает самих основ режима. Вы думаете - власть коммунистов безмерна, поскольку сами к ней принадлежало. А это не так, далеко не так. Она сосредоточена только в тех сферах, которые они в состоянии сами себе вообразить. В остальном же... Да вот великолепный пример - мой дом. Обычнейшая крестьянская изба но одновременно... И никого, кроме вас, я туда не пускал. Поскольку это мой собственный мир. Я не ушел в эмиграцию и был прав. Мне здесь веселее... Даже исходя из публикаций советской: прессы. Может быть, будучи Шаляпиньм или. Буниным - то можно устроиться. А нужен флотский минер, старший лейтенант? Даже и унтером в английский или французский флот вряд ли взяли бы... Таксистом же в Париж - увольте. - Тут вы не совсем правы. Как раз флотские минёры союзников весьма интересовали. Колчаку, кстати, они предлагали адмиральский же чин в американском флоте имения в этом качестве. И вас бы вряд ли обидели. Или возьмите Финляндию. Маннергейм бывших русских офицеров весьма привечает, и флот у него есть. Но это к слову. А теперь? Чувствую, что-то для вас изменилось? - Теперь - другое дело. Нам с вами здесь не укрыться и не выжить. - Нам с вами? - удивился Шестаков. - Конечно. Видимо, пришло время разбрасывать камни... И нарком в душе немедленно с ним согласился. Мало, что способов выжить в Советской России после всего случившегося не было никаких, он еще и каким-то шестым чувством понимал, что оставаться здесь не следует в силу еще и неких высших исторических причин. Каких именно - он пока не знал. Спросил только: - Ну, если даже и нам с вами вместе - так как и куда? - Проще всего - в туже Финляндию. Через карельскую границу, поскольку линию Маннергейма нам не преодолеть ни в каком виде. А от Петрозаводска - можно. Тем более - у меня там приятели имеются как раз такой склонности характера. - Какой? - не понял Шестаков. - Носить через границу товары повседневного спроса. Контрабандой это еще называется. Откуда, по-вашему, берутся на черном рынке заграничные чулки, презервативы, одеколон, бритвенные лезвия? Родная потребкооперация их не производит... И советские пограничники промышленной контрабанде как раз особенно и не препятствуют. Или свой интерес имеют, или сверху установка такая. В какой-то мере товарный голод удовлетворяется. Вот если идейные враги из страны бежать пытаются - тех ловят умело и беспощадно. А мои честные контрабандисты десятилетиями ходят - и ничего... - Согласен. Если найдутся люди, способные нас через границу перевести, я согласен. Мне лично жизнь не дорога, но 3оя, ребята... Им в лагере умереть я не позволю. - Приятно слышать внезапно прозревшего советского чиновника, - вновь скривил губы Власьев. - Только ведь такой переход денег стоит... - Деньги у меня есть. - Много ли? Шестаков торопливо вскочил, принес из соседней комнаты свой саквояж. Выбросил на стол конверты с зарплатой за последние месяцы. Власьев вскрыл их со скептическим интересом. Денег даже на глаз было довольно много, по советским меркам. Около сорока тысяч. - Как думаете, этого хватит? - Нарком внезапно смутился. - Я в нынешних ценах не очень разбираюсь. За путевки, одежду, питание бухгалтерия сама вычитает, а по магазинам уж не помню когда и ходил. Недосуг. В театре у Зои был несколько раз, так опять же по контрамарке... Власьев хмыкнул. - Неплохо устроились. Здесь, у нас, если жить на уровне врача, учителя, заводского рабочего, - лет на десять хватит. А если по- другому считать, исходя из коммерческих цен... - Старший лейтенант пожал плечами. - До весны на моих запасах протянем. В смысле - на еду тратиться не нужно. Почти. А до Петрозаводска впятером доехать, тому дать, другому, третьему... В погранзону попасть, контрабандистам заплатить... Вот и все ваши деньги. - Он посмотрел на наркома выжидающе. - У Зои еще кольца есть, перстни с рубинами и бриллиантами... - Тоже сгодится. Это на той стороне пограничникам и чиновникам уйдет. На паспорта, разрешение на жительство. Если... Вы "Золотой теленок" читали? - Да уж... - И что вам останется делать с женой и двумя малыми детьми в Финляндии? Без денег, без языка и связей? Шестаков развел руками: - Я инженер. Неплохой. Могу даже мастером на завод пойти... - Ну-ну... А я думал, вы остаток жизни хорошо надеетесь прожить. И я бы не прочь. Причем учтите, стоит вам заикнуться о своем подлинном имении должности - там будет вряд ли лучше, чем здесь. Сначала вами займутся местные разведслужбы, потом могут передать вышестоящим. Если агенты НКВД не посуетятся раньше. - Так что же, по-вашему, делать нужно? - А вот послушайте мой вариант... Только... Давайте оденемся, на улицу выйдем, свежим воздухом подышим. Там и поговорим. Шестаков удивился. Зачем на улицу? Здесь вроде бы подслушивающих устройств еще не существует. Да и метель... И только потом понял, что Власьеву действительно захотелось просто прогуляться. И служебный долг, превратившийся в свойство характера. Пройтись с ружьем по окрестностям, браконьера ли выследить, порубщика леса, глухаря или зайца подстрелить на ужин, лису на продажу. И хозяин тут же его предположение подтвердил: - У меня там капканы поставлены, лосям и косулям сенца и веников в кормушки подбросить надо. Привыкло зверье, что я их не забываю... - В голосе Власьева прозвучала скрытая нежность к своим подопечным. - Ну, пойдем в таком случае... Зое егерь открыл свои кладовки и подвалы, попросил приготовить "по- настоящему хороший обед, переходящий в ужин". Отвык, мол, от женской кухни и приличного общества. Оделись, вышли, прихватив с собой двустволку, трехлинейный карабин и "трофейный" автомат. Пока Шестаков на крыльце пристегивал к унтам широкие охотничьи лыжи с мягкими креплениями, Власьев запряг буланую смирную лошадь в розвальни, груженные брикетами сена, спустил с цепи собак, которые, коротко взлаивая, унеслись вперед, бороздя рыхлый снег. Для прогулки момент был не самый подходящий, снег сек глаза, за ночь превратившись из крупных и рыхлых хлопьев в жесткую, как каракумский песок, крупу. Ноги даже на лыжах глубоко зарывались в сугробы. Однако стоило им зайти в распадок, под прикрытие громадных двадцатиметровых елей, распустивших лапы до самой земли, и тесно стоявших меднокорых сосен, как сразу стало почти тихо. Снежные змеи вились вдоль опушки, далеко вверху раскачивались остроконечные треугольные вершины, окутанные вьюжной мутью, а внизу порывы ветра почти не чувствовались. И говорить можно было, не напрягая голоса. Они прошли по лесу километр или полтора, вшили к краю глубокой лощины, по дну которой как помнил Шестаков, преходила летом грунтовая дорога. Власьев присел на вывернутый давними бурями ствол дерева, указан рукой наркому место рядом. Разлапистый комель с торчащими обломками корней надежно прикрывал их и от ветра, и от человеческих взглядов - если б было кому смотреть с той стороны. Свистнул собакам, которые успели обежать окрестности и вернулись, никого не обнаружив, ни зверя, ни человека. Они, словно исполняя устав караульной службы, устроились метрах в десяти справа и слева от края обрыва, свесив языки, но при этом настороженно поводя ушами. - И для чего мы сюда пришли? - спросил, пряча папиросу от снега за поднятым воротником реглана, Шестаков. - Думаете, "хвост" за собой привел? Или жене моей не доверяете? - Я, Григорий Петрович, семнадцатый год абсолютно никому и ничему не доверяю. Оттого, наверное, и жив пока что. Сейчас -то же самое. Можно допустить, что выследили вас или не выследили, а просто догадаться: могли, куда вы скроетесь. Проговорились невзначай, что есть у вас такое вот приятное место отдохновения а кому нужно - на карандашик взяли... - Говорить - никому не говорил... Но, так если даже... Тогда ведь не спастись... - Ну, обижаете. Вы же от своих ночных гостей избавились успешно? А зимний лес - не квартира московская. Батальон или даже роту на ваши поиски не пошлют. А если сильно настырных человек пять- десять появятся - тут до весны и останутся. - Власьев провел рукой в шерстяной перчатке по граненому казеннику винтовки. - На случай же чего - хочу вам одно место показать. Вот - смотрите. Они перебрались на - другую сторону лощины. Власьев указал на глубокую засечку, сделанную топором на стволе сосны. Похоже - довольно давно, смола заполнила ее почти вровень с корой. - Отсюда - двести метров до следующей, вот по этому азимуту. Через пару километров они вышли к небольшой полянке, окруженной плотно стоящими елями. Среди них притаилась крошечная избушка, по крышу утонувшая в сугробе. - Прямо Фенимор Купер какой-то у нас получается, а не эпоха развернутого наступления социализма по всему фронту. - Шестаков сказал это со странным чувством, словно бы вполне принимая происходящее как данность. - Само собой. Они - как бы колонизаторы в этих краях, а, мы, соответственно, вольные трапперы. Давайте снег разгребать. Внутри избушка была разделена дощатой перегородкой на совсем узкие сени - только-только повернуться да лыжи поставить - и комнату примерно три да три метра, с чугунной печкой-буржуйкой в углу, самодельным столам, табуретом и длинным сундуком, который одновременно был и лежанкой. Посередине стола стояла лампа. - Вот-с. Приют уединения. Вдруг что случится, здесь свободно можно отсидеться. Зиму перезимовать, а уж детом тут раздолье. Кустарник зазеленеет - в двух - шагах избушку не видно. В сундуке кое-какая посуду, инструмент, порох, ^свинец, иной необходимый припас. Лески, крючки, грузила. Даже ружьишко кремневое, чтобы без капсюлей и гильз обходиться. Если чуть выше по склону подняться, там бурелом, десяток человек перестрелять можно, пока они сообразят, что к чему. Тропинка здесь одна, а вокруг - топи непроходимые. Чудесное местечко. У меня и еще такие есть. Шестаков покуривал, слушал товарища, кивал, словно совершенно естественно было на двадцать первом году Советской власти сидеть в скиту, будто раскольникам времен Тишайшего Алексея Михайловича, в глухом зимнем лесу и готовиться встретить сотрудников НКВД, как каких-нибудь стрельцов, посланных на отлов сторонников Аввакума, или гуронов, вышедших на охоту за скальпами бледнолицых. И более того - ему это нравилось, никаких угрызений партийной совести он больше не испытывал, как не испытывали их персонажи любимых в детстве приключенческих книг. "Вот ведь интересно, - думал нарком, - в тех книгах действительно понятие "совести" или "морального права" убивать врагов авторами даже и не рассматривалось. Ни у Буссенара, ни у Майн Рида я такого не помню". Власьев посмотрел на него с интересом, стряхнул с усов образовавшийся от дыхания иней, тоже вытащил кисет. - Может, печку растопим, чего в холоде сидеть? Печка здесь добрая, с двух поленьев докрасна раскаляется, если их, конечно, в лучину поколоть. Сейчас увидите. Я, пожалуй, стал здесь от многолетнего одиночества немного сумасшедшим, а вот вы... Непонятно мне, что с вами все же произошло. За сутки человек так поменяться не может... - Он помолчал, прикуривая, потом продолжил: - Но пока это не слишком важно. Примем как данность. Я ночь не спал, думал. Решил, во-первых, вам поверить, а во- вторых - взять на себя общее руководство предстоящей операцией. Вы уж извините. - За что же извинять? - удивился Шестаков. - Думаю, вы знаете, на что идете. И какой-то план имеете... - Непременно имею. Вы себе представить не можете, сколько интереснейших сюжетов приходит в голову, когда месяцами не с кем словом перемолвиться, кроме как с собаками и кошкой. Первые годы своего отшельничества я все больше прошлые события переживал, думал, в чем ошибки допустил, как себя иначе вести бы следовало, в семнадцатом, восемнадцатом, двадцать первом году... А потом о будущем задумываться стал. Да не просто задумываться. Семнадцать лет- это ведь не шутка. Граф Монте-Кристо примерно столько лет в одиночке просидел? И кем стал в результате? Продолжая говорить, Власьев отточенным до остроты бритвы плоским австрийским штыком наколол щепы, растопил буржуйку, которая на самом деле мгновенно загудела, словно аэродинамическая труба. Через несколько минут иней на трубе и стенах начал таять, нарком стянул с головы шапку, расстегнул полушубок. - Так вот, наблюдая за реалиями советской жизни, я, как и означенный граф, столько всяких прожектов наизобретал... Впрочем, - махнул рукой Власьев,- не об том сейчас речь. Сюжеты сюжетами, а вот как быть практически... Не торопясь, тщательно подбирая слова, бывший старший лейтенант начал излагать Шестакову свои соображения. Выходило так, что для того, чтобы уйти за границу, через Финляндию дальше и на Запад, для начала хотя бы в Швецию, а потом лучше всего куда-нибудь в Америку, можно и в Южную, поскольку в Европе все равно в ближайшие годы непременно начнется война и будет она пострашнее предыдущей, нужны деньги. И деньги приличные. - Без десятка - другого тысяч фунтов или долларов там делать нечего. Тут все очевидно. Паспорта оформить, приодеться соответственно, билеты на пароход купить, в первом классе, разумеется, на новом месте устроиться. Взятки ведь придется давать направо и налево... Ваши драгоценности на две-три тысячи фунтов потянут, я уже прикинул. У меня еще тысчонки на три царских монет имеется, пара часов золотых, портсигар хороший, призовой. Но все равно мало, очень - мало... Был бы я шулером, в первом же европейском кабаке мог недостающее выиграть, а так... Шестаков испытывал сильное сомнение, что и сейчас в Европе остались кабаки, где по крупной играют в карты, Власьев явно путает тридцать восьмой год с десятым или двенадцатым. Но спорить не стал. Не о том сейчас речь. - Поэтому напрягите воображение, Григорий Петрович, нет ли способа где-нибудь в Москве нужной суммой разжиться? - Да где же? Разве Торгсин ограбить или сразу Внешторгбанк? Поскольку нам

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору