крылся снова по своим не терпящим отлагательства делам.
     - Видите: и кот свидетельствует, что тут все в порядке, - заявил Чебриков, опуская бинокль. - С экологией, конечно.

***

     - Вот это махина-а-а!
     "Муравейник", возвышавшийся в каких-то паре-тройке километров, теперь казался забытой среди болотного мха бабкой-ягодницей корзинкой необычной формы, причем вместо мха, как вы сами понимаете, был лес. Трубы, прозрачные и непрозрачные, стекаясь к нему со всех сторон, оплетали сооружение, превращая его не то в некое подобие чудовищного самогонного аппарата, не то во что-то медицинско-научное. Мириады же летающих объектов, парящих на месте или целеустремленно несущихся по своим делам, наводили на не слишком аппетитные ассоциации.
     Путешественники остановились на склоне поросшего лесом холма, плавно спускающемся к изумрудно-зеленой низинке, и беспечно предавались отдыху, причем каких-либо тревожных мыслей фантасмагорическое соседство навевало не более чем какая-нибудь стиральная машина или тот же самогонный аппарат. То же механическое равнодушие и полная индифферентность.
     Гора родила мышь.
     "Миропроходцы", судя по расстеленной теперь на траве карте, по которой, оживленно споря, водили пальцами мужчины (естественно, свободные мужчины; Кавардовский мирно спал неподалеку, для пущего удобства подложив связанные впереди руки под щеку, под бдительным присмотром Шаляпина, примостившегося египетским Сфинксом в паре метров от него), находились точно в месте межпространственного перехода, которого, однако, нигде не поблизости не наблюдалось.
     - Может, он подземный, как в Хоревске? - Жорка от ^возбуждения привстал на колени, от чего Валя, собиравшая цветы для затеянного гигантского венка, прыснула в кулачок: троица стала теперь до комизма напоминать известнейших "Охотников на привале" Перова.
     - Вполне возможно. - Ротмистр, подперев щеку ладонью, возлежал в позе римского патриция, жуя длиннющую соломинку. - Или надземный...
     Все трое одновременно задрали головы, глядя в девственно чистое небо, ясная синева которого ничуть не осквернялась проносившимися время от времени с едва слышным жужжанием "мухами" и "шмелями".
     - Интересно, а на какой он высоте?
     - Или глубине...
     - Так или иначе, а ни рыть, ни прыгать мы не станем, - подытожил Николай, откидываясь на упертые в землю руки. - Нужно двигаться к другой контрольной точке. Какая там у нас ближе всего?
     - Естественно, Бергланд. Вернее, его выходные ворота. Мы ведь вот здесь, если не ошибаюсь?
     - Ну, вот туда и направимся. Отдохнем тут немножко на свежем воздухе, хреновиной этой полюбуемся и тронемся.
     - Фу, господин полицейский! - саркастически раздалось с той стороны, где дремал Князь. - При барышне, юной и невинной, и такие плебейские выражения.
     - Помолчал бы... - начал было Александров, но его перебил на полуслове визг Валюши:
     - Ребята, смотрите!
     Дрожащей рукой с зажатым в ней пучком цветов она указывала куда-то в сторону, приблизительно туда, откуда они пришли.
     Мужчины, вскочив на ноги, похватали оружие - к ним явно целенаправленно, хотя и не особенно торопясь, направлялся один из "шмелей".
     - Вот и дождались от хозяев признаков внимания... - Ротмистр привычно, на ощупь проверял верный автомат, не сводя глаз с приближающегося объекта.

***

     - Ну, что будем делать?
     Друзья, скучившись, стояли у края верхней палубы "шмеля", вернее какого-то летательного аппарата, перемещающегося, подчиняясь непонятным принципам, вроде антигравитационной платформы из фантастического романа.
     Платформа парила на высоте трехэтажного дома над поляной, где они только что с удовольствием предавались послеобеденной сиесте, лишь на какие-то полсотни метров переместившись в сторону.
     - Что вы намерены с нами сделать?
     Это Жорка, потеряв терпение, обратился к хозяевам платформы, далеко не людям, хотя и явным гуманоидам, неподвижно замершим на противоположном краю палубы.
     Несколько минут назад путники были не грубо, хотя и не очень вежливо препровождены на борт "шмеля", опустившегося в нескольких метрах от лагеря, десантом из двух десятков стремительно движущихся человекообразных существ, напомнивших Николаю Голема, встречавшегося чуть ли не на каждом шагу в Праге, когда он несколько лет назад по профсоюзной путевке был в ЧССР. Один из сувенирных глиняных болванчиков даже пылился на секретере в далекой сейчас хоревской квартире рядом со стеклянной (знаменитое чешское стекло!) пивной кружкой с видами Градчан - центра Праги и каменной розой из Карловых Вар.
     Применять оружие было бессмысленно ввиду подавляющего численного превосходства аборигенов, к тому же никакого вреда путникам причинено не было, а в руках "големов" отсутствовало что-нибудь колющее, режущее или огнестрельное.
     Собственно говоря, не было не только оружия, но и одежды вообще. Лоснящиеся на вид, но странно сухие и приятно бархатистые на ощупь тела, теплые, даже горячие (градусов сорок пять-пятьдесят) не были прикрыты хотя бы лоскутком материи, что на фоне пусть и необычного вида, но, несомненно, высокотехнологичной "машинерии" выглядело более чем странно. Конечно, странные фигуры могли оказаться обычными людьми, облаченными в своеобразные скафандры (скажем, из-за боязни подцепить какую-нибудь неприятную болезнь от грязноватых, положа руку на сердце, пришельцев), но почему-то именно это соображение казалось как раз совершенно невероятным. Аборигены ассоциировались скорее с крупными ручными животными, типа морских львов или добродушных псов-мастино.
     Переместив, а иного определения на ум не приходило, путников на свой аппарат, немедленно с тихим гудением поднявшийся в воздух, "големы" тут же оставили их в покое, не делая никаких попыток установить контакт и не отвечая на попытки заговорить с ними.
     Как и следовало ожидать, вопрос Конькевича, в свете последних событий риторический, остался без ответа. Время шло, а все оставалось в том же состоянии, что и в самом начале.
     - Они нас тут до голодной смерти продержать собрались? - не выдержала Валя, привычно скатываясь к панике.
     Ротмистр невозмутимо заглянул за край платформы, оценил расстояние до манящей зеленью низины и заметил:
     - В случае чего можно попытаться допрыгнуть до тех кустов. Абсолютной целости конечностей не гарантирую, но...
     - Это - на крайний случай. - Александров всегда был сторонником более осторожных шагов.
     - Может быть, по веревке...
     - А за что вы ее здесь привяжете, Конькевич? За одного из тех истуканов?
     Кавардовского, естественно, никто ни о чем не спрашивал, тем более что он сразу по прибытии на борт отодвинулся от своих "товарищей" на почтительное расстояние, насколько это позволяли связанные руки, и постарался принять как можно более независимый вид. Шаляпин, вынужденно мирящийся с тем, что его держала на руках Валя, конечно, также не высказывал своего мнения.
     В этот момент истуканы наконец проявили активность. Путешественники с изумлением обнаружили, что двое из "големов" как-то неуловимо для глаз перетекли в более "человекообразное" состояние, приняв вид, пусть и уродливо-непропорциональных, но, без сомнения, людей. На одном даже наметилось нечто вроде одежды.
     Постоянно меняющие очертания, будто пытаясь вылепить из себя подобие людей, аборигены одновременно со своими конвульсивными телодвижениями пробовали голос, издавая звуки разной тональности и высоты.
     К тому времени когда речь "големов" приобрела сходство с человеческой (хотя слов все равно было не разобрать), оказалось, что первый вполне сформировавшийся копирует Чебрикова (даже автомат через плечо и меч за спиной себе отрастил, зараза!), тогда как второй пытается стать Валюшей, однако ему не вполне удается кот, которого он или, скорее, она, видимо, считало своей неотъемлемой частью.
     - Ну, что будем делать? - заявил в конце концов лжеротмистр, в точности скопировав голос Чебрикова, хотя и несколько механически, без живых интонаций.
     - Это - на крайний случай.
     Второй, оставив все-таки попытки создать дубликат Шаляпина, выглядевший у него непонятной формы комком с двумя ярко-желтыми пятнышками "глаз" и нервно подергивающимся всамделишным пушистым хвостом, теперь стремительно перетекал в копию Александрова.
     - Слушайте, ребята! - догадался Конькевич. - Да они просят, чтобы мы побольше говорили: словарного запаса, дескать, не хватает!
     - А за что вы ее привяжете, Конькевич? - тут же подтвердил "Александров", над плечом которого вытягивался отросток, на глазах превращавшийся в пламегаситель ручного пулемета - видимо, неживые детали организма удавались ему значительно лучше.
     Путники, переглянувшись, заговорили каждый о своем, понемногу входя во вкус.
     - Буря мглою небо кроет... - декламировала Валя.
     - Угол падения равен углу отражения... - спорил с ней Жорка.
     - Под следственный должен пребывать в... - это уже вклад Александрова.
     - Штыковой бой есть...
     Даже Кавардовский подключился, выдав по-французски нечто совершенно непотребное:
     - Madame, voudriez-vous partager le souper solitaire avec un pauvre celibataire? (Не желаете ли, мадам, разделить с убогим холостяком его одинокий ужин? (Франц.)).
     За что тут же получил от ротмистра исподтишка удар локтем под ребра.
     Кот попыток просвещения аборигенов не делал, но взгляд у него бы-ы-ыл...
     Когда путники выдохлись окончательно и замолчали, внимательно слушавшие их "големы" (теперь они представляли собой Кавардовского и Жорку) дружно кивнули и заявили хором:
     - Спасибо.
     - Научились! - ахнула Валя.

***

     - Да мы же расшибемся тут напрочь! От высветившегося огненным пунктиром овала до зеленой лужайки было никак не меньше семи метров.
     - Не следует опасаться повреждения конечностей... - Абориген, представлявший теперь огромного, ростом почти с человека Шаляпина (дошло же наконец, что кот совсем не часть Валиного организма, а самостоятельный индивидуум!), забавно разевая клыкастую пасть, снова пустился в свои путаные и туманные объяснения.
     - Да что его слушать! Не понимает ни хрена, образина пластилиновая!
     - Господин Александре! - Чебриков укоризненно показал глазами на Валю.
     - Переживет! - отмахнулся Николай. - Переломаем себе ноги, и куда дальше? Подыхать там? А если попадется второй "холодильник"?
     - Не волнуйтесь, пожалуйста.
     - Заткнись!!!
     - Ладно, Николай Ильич, прекратите истерику, нужно рискнуть...
     - Молчали бы, рисковый вы наш!.. - Александров кипел, шипел и пузырился от праведного гнева. - Не могут, что ли, на этой байде, - он топнул подошвой по даже не шелохнувшейся палубе, - до Бергланда добросить? Да им раз плюнуть при такой скорости!
     - Замолчи, Коля!
     - Не волнуйтесь, - вмешался "голем", торопливо превращающийся в Валю, Валиным жестом прикасаясь к рукаву милиционера.
     - А пошел ты!
     Чебриков, сидевший на корточках перед пламенным обручем, поднялся.
     - Довольно спорить, господа. Нужно идти. Я думаю, что первыми пройдем, как наиболее подготовленные, мы с господином Александровым. - Кивок все еще кипятившемуся Николаю. - Высота не такая большая, ноги поломаем вряд ли... Вам доводилось прыгать с парашютом?
     - В армии, - понемногу отходил капитан, чувствуя, что Петр Андреевич что-то придумал.
     - Замечательно! - удовлетворенно хлопнул в ладоши ротмистр. - Приземляемся сгруппировавшись, тут же растягиваем что-нибудь, скажем... э-э... Вот эту куртку.
     - Понял! Только лучше не куртку, а...
     - Не волнуйтесь, - попытался вмешаться "голем", снова став Чебриковым. - Все будет замечательно!
     - Замечательно так замечательно. Тогда я прыгаю. Вы за мной, Николай Ильич, не забудьте! Потом Валя, Кавардовский (ноги ему тоже свяжите, на всякий случай), Шаляпин... Ну, это как придется... Замыкает господин Конькевич. Кто-нибудь еще не желает к нам присоединиться?
     - Не волнуйтесь! - ответил за всех "големов" самый продвинутый, снова в кого-то превращаясь, причем всем без исключения присутствующим показалось, что он ехидно улыбается.

22

     - Ну и как? - донесся до Николая голос ротмистра, когда он наконец обрел возможность слышать и с горем пополам видеть. - Не ушиблись?
     Только что, подняв огромный столб брызг пополам с тиной и грязью, Александров приземлился, вернее приводнился, где-то в центре, как ему показалось, бескрайнего болота, раскинувшегося под серым неприветливым небом.
     Тропическим теплом здешний климат явно не отличался, да и до Южного Урала, летнего естественно, ему было явно далеко: капитан сразу же после падения почувствовал, как ледяные струйки проникают сквозь его одежду, обжигая кожу.
     - Ступайте сюда, Николай Ильич, - позвал его Чеб-риков, сидевший неподалеку на какой-то кочке, поджав острые колени к подбородку, весь облепленный тиной, словно огромная лягушка. - Тут неглубоко. А то сейчас Валя, неровен час, на голову свалится - выйдет нехорошо. Экие подлецы эти "големы", - пожаловался он, трясясь от холода и подавая Николаю ладонь, чтобы помочь выбраться на относительно сухое место. - Не могли предупредить.
     - Да-а... - с помощью ротмистра Николай кое-как угнездился на зыбком возвышении, озирая безрадостную картину, расстилающуюся вокруг. - Козлы технократические.
     Поросшее какой-то чахлой растительностью, вроде осоки и камыша, перемежающейся ржавыми проплехьинами открытой воды, болото простиралось насколько хватало взгляда, лишь на горизонте маячило что-то вроде холмов. Куда же подевались горы?
     - Вы не находите, Петр Андреевич... - начал было Александров. Но тут в высоте раздался пронзительный визг и что-то, стремительно промелькнув в воздухе, плюхнулось точно во взбаламученное предыдущими падениями место, обдав благодарных зрителей фонтаном вонючей жижи.
     Повисла тишина, нарушаемая только неуверенным отфыркиванием вперемежку со всхлипами.
     - Валя! - вскрикнули, переглянувшись, офицеры, разом срываясь со своего насеста...

***

     На более-менее сухое место - поросший хилым осинником островок посреди бескрайних топей - удалось выбраться только к сумеркам.
     Летом в этом краю и не пахло, наоборот, судя по трепещущим на пронзительном ветру пунцовым листьям осин, здесь стоял конец сентября, если не октябрь. Проваливаясь местами по пояс, местами скрываясь с головой, промокшие до нитки путешественники, проклиная на чем свет стоит гостеприимных "оборотней" (это определение было самым пристойным из всех, которыми награждали последние несколько часов "големов"), держали курс на зеленый треугольник, непонятным образом появившийся на карте, к которой вроде бы никто, кроме "миропроходцев", на памятном "шмеле" не прикасался.
     - Километров двадцать пять будет до этого пункта. - Уставший до чертиков ротмистр, через силу, под благодарными взглядами спутников (даже Кавардовский, приводнившийся головой вниз и сыпавший, вопреки своим аристократическим замашкам, нецензурщиной всю дорогу, здесь не был исключением), кряхтя, набрал охапку какого-то более-менее сухого валежника и запалил костерок, пытаясь теперь отыскать в своем хлюпавшем вещмешке что-нибудь более-менее сухое из провизии. - Может быть, он и там чем-нибудь отмечен? Каким-нибудь обелиском, к примеру.
     Парадокс заключался в том, что точка приводнения впервые из встреченных на всем пути переходов была отмечена, причем не какими-нибудь веточками, а вполне солидно - буйками из прочной, словно металл, пластмассы, вполне вероятно светившимися в темноте. Мало того, каждый был снабжен стрелкой, похоже магнитной, указывавшей именно в направлении зеленого треугольника, чудесно возникшего на истрепанной карте. Надписей ни на одном из "поплавков" обнаружено не было, но они и не требовались.
     Где-то десяток буйков, идентичных входным, встретился и по дороге, что свидетельствовало о проходимости и ухоженности данного маршрута. Один из маячков Николай из любопытства закинул подальше (он весил немногим более килограмма и не имел никакого якоря), однако, оглянувшись через десять минут, увидел, как простейший на вид предмет неторопливо перебирается на прежнее место.
     - Взгляните, господин капитан! - Ротмистр протягивал Александрову, выводя его из задумчивости, большой крепкий гриб с кирпично-красной шляпкой. - Если я не ошибаюсь, это подосиновик.
     - Так точно, граф, подосиновик, он же красноголовик. Вполне съедобный, замечу, гриб.
     - Замечательно. Их тут вокруг - десятки.
     Через полчаса мелко покрошенные грибы, распространяя по всему островку аппетитный аромат, весело булькали в котелке, а путники, приободрившись, глотали слюнки, скинув с себя все, что можно, чтобы не окоченеть на холодном ветру, дабы просушить у огня.
     - Как вы думаете, Конькевич, куда нас забросило? - Несколько свысока глядящий обычно на Жорку ротмистр признавал за ним некоторые аналитические способности, начитанность и гибкий ум. - Не приходят на ум аналогии?
     - Хм... - Нумизмат, обжигаясь, прожевал горячее варево и пожал плечами. - Я только что хотел вас спросить об этом...
     - А все-таки?
     - Ну-у... Если принять за рабочую гипотезу то, что кроме пространственных перемещений переходы выполняют еще и функцию межвременных колодцев...
     - А проще?
     - Пытаюсь! - огрызнулся Жорка, снова запуская ложку в котелок, наровя зачерпнуть со дна. - В общем, возможно, нас занесло куда-то в другую геологическую эпоху. Когда гор Уральских еще не было... Или уже нет...
     - Непонятно... Как же теперь попасть в наше время? Конькевич только пожал плечами, отчаянно дуя на очередную порцию грибного варева.

***

     Ночью Вале стало плохо.
     У нее начался жар, причем температура, судя по всему, зашкаливала за сорок, открылся сухой кашель.
     - Все. Длительный привал, - подвел итог Чебриков, когда выяснилось, что неважно чувствуют себя еще и Николай с Кавардовским. Хотя последний вполне мог и симулировать из вредности. - Разбиваем лагерь и сидим тут до тех пор, пока больные не почувствуют себя лучше. Заодно попытаемся пополнить запасы продовольствия.
     - Георгий, у вас там вроде бы кроме пулевых еще и дробовые заряды были? - обратился Петр Андреевич к Жорке, в чьем ведении была двустволка Владимирыча и, естественно, боеприпасы к ней.
     - Д-да... Патронов у двадцати- двадцати пяти верхние пыжи помечены тройкой. Старик, помнится, объяснял, что это дробь утиная, "троечка". Я, правда, не знаю, что это означает конкретно.
     - Это калибр дробин, - охотно пойснил ротмистр, заменяя пулевые патроны в потертом патронташе дробовыми. - Самый подходящий при стрельбе по уткам и прочей водоплавающей дичи. Я, знаете ли, там у себя охотой немного баловался...
     - А где вы тут видели уток? - изумился Николай.
     - Ну, видеть, конечно, не видел, но слышал утром кряканье. Думаю, утиный супчик нашей больной не повредит. Да и всем остальным - тоже. Грибы тут привычного вида, пиявки тоже. Почему бы не быть и уткам?
     - Здесь еще патроны с ноликом есть и крестом помеченные.
     - Это крупная дробь и картечь. Если попадутся гуси - сгодятся.
     - Гуси? Петр Андреевич, мы что: на птичьем дворе приземлились?
     Ротмистр уже невозмутимо затягивал на себе патронташ и поудобнее пристраивал за плечом неразлучный автомат.
     - Птичий двор не птичий двор, а дикие гуси тут вполне могут быть. Болотное царство, господа! Следите за Кавардовским, не развязывайте его ни в коем случае, часика через два-три буду.
     С этими словами Петр Андреевич исчез в камыше. Буквально через пятнадцать минут после его ухода в той стороне, куда он удалился, ударил сдвоенный выстрел.
     - Палит куда-то... Может, и в самом деле подстрелит чего?
     - Знаешь, Жорка, а я ничему не удивлюсь. Ротмистр наш - разносторонних талантов человек, не чета нам грешным.
     - Тогда, может, нам порыбачить для разнообразия? Вдалеке еще раз гулко бабахнула берестовская двустволка...

***

     Гусиная тушка, истекающая прозрачным жиром на импровизированном вертеле, постепенн